Связь с переживаниями последующей жизни
Как и другие перинатальные матрицы, БПМ-III имеет специфические связи с жизнью после рождения. У людей, которые были свидетелями или участниками войны, воспоминания о реальных ужасах смешиваются с титаническими, агрессивными и скатологическими аспектами этой матрицы. И наоборот, переживание войны в реальной жизни может активизировать в бессознательном соответствующие перинатальные элементы, которые позднее могут привести к серьезным эмоциональным проблемам, что типично для солдат, видевших много сражений. Особая форма возбуждения, смешанного со страхом и опасностью, связывает БПМ-III с такими захватывающими, но опасными ситуациями, такими, как прыжки с парашютом, автомобильные гонки, катание с «американских горок», экзотические приключения на охоте, бокс и борьба. Эротические аспекты БПМ-III связаны с СКО, включающими в себя сильные сексуальные переживания в опасных обстоятельствах, например, изнасилование, прелюбодеяние и другие сексуальные приключения, связанные с высоким риском, а также посещениекварталов «красных фонарей». Скатологический аспект ассоциируется с принудительным приучением к туалету, детским недержанием мочи и кала, посещением помоек, свалок и других антисанитарных мест, а также с наблюдение сцен разложения или выпадения из тела внутренностей во время войны и при автомобильных катастрофах.
Кроме того, переживания БПМ-III сопровождаются характерными проявлениями во фрейдовских эрогенных зонах. Они связаны с широким спектром действий, приносящих внезапное облегчение, удовольствие и расслабление после длительного напряжения или стресса. На оральном уровне эти действия включают откусывание, разжевывание и глотание пищи, а также очищение через рвоту. В анальной области к ним относятся естественные процессы дефекации и испускания газов; в уретральной области — мочеиспускание после длительной задержки. И наконец, соответствующие генитальные явления — это сексуальный оргазм, а также ощущения, встречающиеся у женщин на второй клинической стадии родов.
Третья матрица представляет собой огромный резервуар проблематичных эмоций и неприятных ощущений, которые, в сочетании с более поздними событиями младенчества и детства, могут способствовать развитию разнообразных расстройств. Среди них — определенные формы депрессии и состояния, связанные с агрессивностью и несдержанным, саморазрушительным поведением. По-видимому, в этой матрице также содержатся корни сексуальных расстройств и отклонений, неврозов навязчивых состояний, фобий и истерических проявлений. То, какая из множества возможных форм эмоциональных расстройств проявятся на самом деле, вероятно зависит и от характера последующих биографических переживаний, которые могут избирательно усиливать агрессивные, саморазрушительные, сексуальные или скатологические аспекты БПМ-III.
Борьба заканчивается
Когда мучительная борьба за выход из родового канала подходит к концу, напряжение и страдание достигают своего апогея. За этим следует подобное взрыву высвобождение — младенец, наконец, вырывается из тазового отверстия на свободу и делает свой первый вдох. Обычно, этот момент содержит в себе обещание огромного облегчения, но то, в какой степени это действительно происходит, зависит от специфических обстоятельств, окружающих рождение — таких, как возможность получения первой материнской ласки, установления зрительной связи с ней, и другие факторы. Эмпирические аспекты этого переходя составляют тему следующей главы.
ПЕРЕЖИВАНИЕ СМЕРТИ И ВОЗРОЖДЕНИЯ — БПМ-IV
Душа видит и вкушает изобилие, бесценные богатства, наслаждается любым отдыхом и покоем, какого пожелает, и понимает непостижимые тайны Бога... Она также чувствует в Боге внушающую благоговение власть и силу, превосходящую любую другую власть и силу; она вкушает дивную сладость и духовное наслаждение, находит истинный покой и Божественный свет, и имеет возвышенный опыт познания Бога...
Св. Иоанн Креста, «Духовная песнь»
Он начал испытывать сильное замешательство. По нему проходили волны жара, и он вспотел. Он начал дрожать и чувствовать тошноту. Он вдруг оказывался на вершине «американских горок», постепенно двигаясь к краю, затем терял контроль и устремлялся вниз. Ему пришла в голову аналогия: это было все равно, что глотать динамитную шашку с зажженным запалом. Шашка вот-вот должна взорваться, а он ничего не может сделать. Это ему совершенно неподвластно.
Последним, что он мог вспомнить, срываясь с края «американских горок», был грохот музыки, звучавшей с такой силой, словно она исходила из миллиона наушников. Его голова была огромной, и он чувствовал, будто у него тысяча ушей, в каждом из которых раздается разная музыка. Это было величайшее замешательство, которое ему когда-либо доводилось испытывать. Он умирал прямо здесь, и ничего не мог с этим поделать. Единственное, что ему оставалось, — идти навстречу этому. До него донеслись слова «верь и подчинись», и вдруг, подобно вспышке, он ощутил, что больше не лежит на кушетке и не имеет своей обычной личности. Перед ним начали разворачиваться сразу несколько сцен.
В первой сцене он погружался в болото, заполненное отвратительными существами. Эти существа приближались к нему, но не могли до него добраться. Лучше всего он мог описать эту «поездку по американским горкам» и полную потерю контроля, сравнивая ее с ходьбой по чрезвычайно скользкой поверхности. Сначала, должно быть, была какая-то твердая поверхность, а затем все становилось нетвердым, скользким и было не за что ухватиться; он падал, погружаясь все дальше и дальше в забвение. Он умирал.
Вдруг он оказался посреди площади средневекового города. Площадь была окружена фасадами готических соборов. Он видел, как все фигуры, венчающие карнизы, горгульи, животные, люди, полулюди-полуживотные, дьяволы и духи, казавшиеся ему сошедшими с полотен Иеронима Босха — выходили из своих соборных ниш. Они шагали ему навстречу!
По мере того, как на него надвигались все эти существа, он начал испытывать сильное страдание и боль, панику, ужас и отвращение. Что-то сдавливало ему виски, и он умирал. И затем он умер. Его смерть завершилась, когда давление в голове, наконец, переполнило его и он был в великой спешке вытолкнут в другой мир.
Новый мир, с которым он встретился, был нисколько не похож на предыдущие. Теперь паника и ужас ушли. Здесь были новые страдания, но в них он был не одинок. Каким-то образом он участвовал в смерти всех людей. Он начал переживать страдания Христа. Он был Иисусом, а также был Каждым, и все они, подобно погребальной процессии, совершали свой путь на Голгофу. В это время в его переживаниях больше не было замешательства. Его видения были совершенно ясными.
Ощущаемая им печаль была просто мучением. Затем он начал осознавать выступившую на оке Божьем кровавую слезу. На самом деле, он не видел ока Божьего, но он видел слезу, и она начала проливаться на весь мир, поскольку сам Бог участвовал в смерти и страданиях всех когда-либо живших людей. Процессия двигалась к Голгофе, и там его распяли вместе с Христом и со всеми людьми; он был Христом и всеми людьми. Он был распят и умер.
Сразу после этой всеобщей смерти он услышал самую возвышенную музыку, какую ему когда-либо приходилось слышать. Он слышал голоса поющих ангелов, и все умершие люди начали медленно подниматься. Это было подобно рождению; смерть на Кресте свершилась, а затем раздался свистящий звук, словно с Креста сорвался ветер и устремился в иной мир. Все вокруг него начали подниматься, и толпы людей образовали гигантские процессии, идущие к огромным соборам, наполненным светом свечей, золотом и благовониями. В это момент у него не было чувства отдельной личности. Он был во всех процессиях, и все процессии были в нем. Он был каждым мужчиной и каждой женщиной.
Вместе со всеми окружавшими его людьми он начал подниматься к свету, все выше и выше, мимо величественных беломраморных колонн. Толпы оставляли позади себя голубые, зеленые, красные и пурпурные краски и золото соборов и все цвета человеческих одеяний. Они поднимались в белизну, двигаясь между огромными чисто-белыми колоннами. С высоты доносилась музыка, все пели, а затем пришло видение. Это видение не было похоже ни на что виденное ранее; оно обладало особым качеством, которое убеждало его в том, что оно было ему даровано. Его коснулась плащаница Христа. В то же время, она коснулась не только его; скорее она коснулась всех людей, однако, в прикосновении ко всем, она коснулась его.
Одновременно с прикосновением плащаницы произошло несколько событий. Он стал очень маленьким — маленьким, как клетка, крошечным, как атом. Все люди выражали смирение и кланялись. Его наполняли покой и чувства радости и любви. Он всецело любил Бога. В то время, как все это происходило, касание плащаницы было подобно прикосновению высоковольтного провода. Все взорвалось, и этим взрывом людей забросило в высочайшее место из всех, — в сферу абсолютного света. Неожиданно все смолкло. Музыка прекратилась. Все звуки исчезли. Это было подобно нахождению в центре источника энергии, подобно бытию в Боге — не просто в присутствии Бога, но в Боге, соучастию в Боге.
Это продолжалось недолго — хотя в ходе переживания он осознал, что время ничего не значит — и они начали опускаться. Мир, в который они теперь спускались, не был похож ни на какой другой из тех, что он когда-либо знал — это был мир великой красоты. Там величественно пели хоры, и во время пения «Священных песнопений», «Славы в вышних к Богу» и «Осанны» был слышен голос Оракула: «Ничего не желай, ничего не желай», «ни к чему не стремись, ничего не ищи».
В этот период его посещали многие другие видения. В одном очень важном видении он как бы смотрел сквозь землю на основания Вселенной. Он опустился в глубины и открыл тайну, что Бога славят не только высотах, но и в глубинах. И в глубинах вселенной можно узреть свет. В глубинах множество тюремных камер. Когда он проходил через эти камеры, двери открывались и узники выходили славить Бога.
Еще одним впечатляющим видением этого сеанса была фигура, идущая по широкой, красивой реке в глубокой и просторной долине. На водной глади медленно и плавно текущей реки цвели кувшинки. Долина была окружена очень высокими горами со множеством стекавших с них ручьев. Вдруг донесся голос: «Река жизни течет в уста Божьи». Ему очень хотелось быть в этой реке, и он не мог понять, шел ли он по реке или сам был рекой. Река текла, и по мере того, как она двигалась к устам Бога, толпы людей и стаи животных — все твари Божьи — спускались ручьями, вливаясь в основной поток реки жизни.
Когда сеанс подходил к концу, он снова осознал себя в той же комнате, где все начиналось, но продолжал ощущать, что его наполняют благоговение, смирение, покой, благость и радость. Он был твердо убежден, что пребывал с Богом в энергетическом центре вселенной. У него по прежнему оставалось отчетливое чувство, что вся жизнь едина, что река жизни в самом деле течет в уста Божьи, и что между людьми нет различий — будь то друзья или враги, черные или белые, мужчины или женщины, — все едины1.
Описанное выше — это рассказ священника о глубоком эмпирическом сеансе, в котором он встретился с четвертой перинатальной матрицей. И хотя его образы и символы были явно христианскими, те же основные темы снова и снова возникают при переживании БПМ-IV людьми различной религиозной и этнической принадлежности. На первый план здесь выходят тема смерти и возрождения, а также встречи с гневными демонами и божественными существами, как отождествление со страданиями всего человечества и откровения в отношении природы самой Вселенной. Как и другие матрицы, БПМ-IV представляет собой сочетание воспоминаний самых основных биологических событий, связанных с рождением, и их духовных и мифологических параллелей.
Биологические реалии
Биологическую основу БПМ-IV составляют кульминация борьбы в родовом канале, сам момент рождения, а также ситуация сразу после рождения. Путешествие по родовому каналу приближается к концу, и появляются на свет голова, плечи, а затем и все тело. (Разумеется, при обратном положении плода первыми появляются ноги.) Все, что остается от первоначального союза с матерью — это связь через пуповину. В конце концов, пуповину перерезают, и биологическая связь — единство с материнским организмом — навсегда разрывается.
Когда мы делаем свой первый вдох, наши легкие и дыхательные пути открываются и расправляются; кровь, которую снабжало кислородом и питанием и очищало от токсичных продуктов материнское тело, теперь перенаправляется в наши собственные легкие, желудочно-кишечную систему и почки. С завершением этих основополагающих физических актов разделения мы начинаем свое существование в качестве анатомически отдельных индивидуумов.
Как только вновь устанавливается физиологическое равновесие, эта новая ситуация оказывается значительным улучшением по сравнению с двумя предыдущими стадиями — БПМ-II и БПМ-III. Однако, по сравнению с тем, как обстояли дела до начала процесса рождения (БПМ-I), некоторые условия здесь хуже. Биологические нужды, которые удовлетворялись автоматически, пока мы еще пребывали в полном единстве с телом матери, теперь требуют постоянной заботы. В течение дородового периода утроба матери постоянно обеспечивала безопасность; после того как мы родились, защищающая фигура матери присутствует не всегда. Мы больше не ограждены от перепадов температуры, беспокоящих шумов, изменения интенсивности света или неприятных тактильных ощущений. Теперь наше благополучие полностью зависит от качества материнской заботы, но даже самая лучшая мать не может воспроизвести условия хорошей матки.