Структурный анализ фразы
Как объяснить формирование подобных синтагматических связей?
Многие авторы (Хоуэс, 1954; и др.) считают основным фактором, определяющим появление того или иного дополняющего слова, ту частоту, с которой оно появляется в речевом словаре, и считают, что синтагматические связи можно рассматривать как своеобразный пример марковских цепей, где последующее звено целиком определяется предшествующим.
Однако вряд ли подобные объяснения имеют основание. Порождение фразы как единицы высказывания подчиняется, по-видимому, другим законам и имеет совершенно иную природу, в корне отличающуюся от простых механических правил сцеплений слов по принципу наибольшей частоты.
Каждое предложение имеет целостное строение, отличающееся известным единством (coherence): именно это смысловое единство, а не механическое совпадение по принципу наибольшей вероятности появления слов лежит в основе порождения фразы.
Есть все основания думать, что основную проблему нужно формулировать иначе и вместо вопроса о том, как возникают фразы из отдельных слов, что и приводит в дальнейшем к порождению фразы, выражающей определенную мысль, следует задаться вопросом, не исходит ли высказывание из первичной мысли, или замысла, которые лишь затем превращаются в систему слов, образующих фразу. Рассмотрим подробнее вопрос в внутреннем строении фразы и перейдем к основным законам ее порождения. Синтагматическая организация высказывания обязательно включает в свой состав сочетания по крайней мере двух слов: субъекта и предиката, существительного и глагола. Однако эта синтагматическая организация предложения может быть разной сложности. В самых простых случаях она ограничивается только двумя словами, в других, более сложных случаях эта структура (субъект и предикат) сохраняется, но каждый из компонентов распадается на дополнительные группы. Примером таких более сложных фраз могут быть конструкции типа Мальчик ударил собаку или Девочка пьет чай, в которых рядом с подлежащим (S) и сказуемым (Р) выделяется еще объект (О), на который направлено действие, и фраза принимает более сложный характер (S → Р → O).
Словесные конструкции могут, как известно, принимать еще более сложные формы, когда каждый из основных составных компонентов фразы может составлять целую сложную группу. Примером таких более сложных образований могут служить фразы типа Большая поляна заросла густой травой, или Красивый олень быстро пробежал по густому лесу, или: Когда я ночью услышал громкий стук в дверь, я очень испугался. Эти более сложно построенные конструкции включают уже не только отдельные элементы (субъект или подлежащее, действие или сказуемое и объект действия или дополнение), но целые группы слов, которые условно обозначаются в современной лингвистике как группа существительного или подлежащего (Nominal phrase, сокращенно NP ), группа глагола или сказуемого (Verbal phrase, сокращенно VP ); в свою очередь, каждая из них может распадаться на целый ряд подчиненных им дополнительных образований.
Эти сложные синтаксические конструкции имеют четкую грамматическую структуру, характерную для каждого языка (русского, немецкого, английского и т.д.). Этот факт привлек внимание лингвистов и вызвал предположение, что сама по себе грамматическая структура, которую в обычных наблюдениях трудно отделить от влияний, вносимых содержанием фразы, может существовать и независимо от значения входящих в ее состав слов. Так, известный русский лингвист Л. В. Щерба предложил грамматические конструкции, состоящие из одних только искусственных, бессмысленных слов, сохраняя, однако, грамматические формы (порядок слов, суффиксы и флексии), свойственные русскому языку, и показал, что, несмотря на полную бессмысленность каждого входящего в нее слова, общий смысл этой конструкции остается понятным. Примером такой конструкции может служить фраза: Глокая куздра штеко бодланула бокра и кудрячит бокренка. Эта фраза понимается как сообщение о том, что какое-то (глокая) животное (куздра) крепко (штеко) ударило или боднуло (бодланула) и продолжает что-то делать (кудрячит) с маленьким животным (бокренком).
На грамматическом анализе таких фраз, составленных из бессмысленных слов, Л. В. Щерба пытался показать самостоятельность существования грамматических форм русского языка и дать анализ тех формальных закономерностей, которые составляют синтаксис.
Та же мысль о самостоятельных законах синтаксических структур стала в дальнейшем отправным пунктом для работ известного американского лингвиста Н. Хомского (1957, 1965), который внес существенный вклад в учение о грамматических структурах и был одним из основателей современной трансформационной лингвистики.
Предложенная им фраза состояла из осмысленных слов. Бесцветные зеленые идеи бурно спят. Но, несмотря на то, что каждое из этих слов в смысловом отношении противоречило другим, общая формальная правильность всей конструкции оставалась бесспорной.
Прием, использованный Н. Хомским, является одним из способов формального анализа грамматической структуры фраз независимо от их значения; он показал, что с помощью такого приема можно выделить синтаксические структуры, составляющие основную схему фраз.
В обеих приведенных конструкциях легко угадывается группа подлежащего (NP), группа сказуемого (VP) и входящие в их состав подчиненные структуры. Эти закономерные грамматические структуры Н. Хомский обозначил как поверхностные синтаксические структуры языка, указав, что для каждого языка эти поверхностные синтаксические структуры специфичны.
Характерным является не только факт, что число таких поверхностных синтаксических структур в каждом языке чрезвычайно велико, но и то обстоятельство, что каждую из них можно выразить самым различным образом.
Так, фразу Николай сомневался в правильности предложенной ему научной гипотезы можно выразить иным образом: Николай не был уверен в обоснованности предложенной ему научной гипотезы, или: Николай выражал сомнение в том, что предложенная ему научная гипотеза соответствует фактам и Николай не считал, что предложенную ему научную гипотезу можно считать правильной и т.д.
Все это показывает, что число вариантов фраз, выражающих одну и ту же мысль, весьма значительно, что возможность перефразировки одного и того же предложения обладает большим числом степеней свободы. Один из лингвистов, изучавших изменчивость правильно построенных фраз, счел возможным сказать, что число фраз, которые могут встречаться в живом языке, значительно превосходит число секунд человеческой жизни.
С другой стороны, есть и вторая особенность высказываний, ставящая перед психологией и лингвистикой важную проблему.
Приведенные примеры показывают, что одна и та же мысль может быть выражена многими различными предложениями, однако существуют случаи, когда одно и то же предложение имеет различное значение.
Так, например, предложение Коля пошел к Оле с Мишей может означать, что Коля пошел к Оле, которая жила вместе с Мишей или что Коля вместе с Мишей пошли навестить Олю. Фраза Мужу изменять нельзя также имеет двойное значение, и в одном случае означает, что мужу не следует изменять жене, а в другом что жена не должна изменять мужу.
Подобные фразы являются двузначными, или омонимическими, и для их расшифровки слушающий должен прибегать к соответственным маркерам (выделение слов ударением, применение различных пауз и т.д.). К этим средствам мы еще обратимся ниже.
Возникает вопрос: каким путем маленький ребенок 34 лет в течение невероятно короткого срока (за 68 месяцев) овладевает этим бесчисленным и свободно варьирующим инвентарем грамматических структур родного языка?
Согласно гипотезе Н. Хомского за бесчисленным числом поверхностных синтаксических структур (различных для разных языков) существуют глубинные синтаксические структуры, отражающие общие схемы выражения мысли, число которых сравнительно невелико; именно это и дает ребенку возможность овладеть в такой короткий период этими глубинными синтаксическими структурами и вывести из них любые поверхностные грамматические структуры языка, на котором он говорит.
Одновременно Н. Хомский высказал предложение, что омонимичность тех фраз, которые внешне являются идентичными, сводится к тому, что, обладая одинаковой поверхностной синтаксической структурой, они имеют различную глубинную структуру и что если бы мы могли перейти к объективному описанию этих глубинных структур, то получили бы возможность научного описания различий, кроющихся за внешне однозначными фразами.
Н. Хомский разработал метод, позволяющий научно подойти к решению обоих вопросов и дать анализ как глубинных синтаксических структур языка, так и той роли, которую эти структуры играют в порождении поверхностных синтаксических структур языка. Именно поэтому направление работ, начатое по инициативе Н. Хомского, можно в-равной мере назвать и порождающей и трансформационной грамматикой языка.
Путь исследования глубинных структур языка и их превращения в поверхностные структуры, который предложил Н. Хомский, заключался, с одной стороны, в тщательном выделении тех компонентов, которые включены в состав; синтаксической структуры, а с другой стороны, в описании тех сравнительно ограниченных по числу трансформаций, которые может претерпевать данная конструкция.
Такими трансформациями, описанными Н. Хомским и его единомышленниками (Дж. Миллером, М. Бивером, Дж. Фодором и др.), были такие правила, как правила превращения исходного (ядерного) предложения, как, например, Петя получил сливу (положительная, активная форма), в другое: Слива получена Петей (положительная пассивная форма), или в третье: Петя не получил сливу (отрицательная активная форма) или Слива не получена Петей (отрицательная пассивная форма), или: Получил Петя сливу? (вопросительная положительная форма) или Получена ли Петей слива? (вопросительная пассивная форма) и т.д.
Наряду с этими допустимыми трансформациями Н. Хомский описал и грамматически недопустимые, к числу которых относятся, например, такие, как Слива получила Петю, Получила ли слива Петю? и т.д.
Описание этих ядерных грамматических структур и немногочисленных законов их трансформаций и составило основу трансформационной лингвистики, которая позволила перейти к научному описанию процесса порождения предложения и объяснить тот факт, что ребенок овладевает основными, многообразными и изменчивыми грамматическими формами языка в столь короткие сроки.
Мы оставим в стороне то малоубедительное предположение Н. Хомского, что невероятно быстрое овладение основными глубинными синтаксическими структурами языка, которое можно наблюдать у ребенка, может объясняться существованием у ребенка врожденных языковых структур, которые лишь мобилизуются при его общении со взрослыми. Это нативистское предположение, выдвинутое Н. Хомским и его единомышленниками (Бивером, Фодором и др.) в противовес эмпирическим теориям постепенного усвоения языка, типичным для бихевиоризма, кажется нам неубедительным именно потому, что, как уже было сказано выше, язык формируется на основе реальных действий ребенка в виде активных действий с предметами, которые создают развернутую практическую основу для будущего отношения субъект предикат объект, лежащего в основе простейших (ядерных) структур языка. Это положение освещено Мак-Нилом (1970 и др.), Дж. Брунером (1975) и нами (Лурия, 1975), и мы не будем подробно на нем останавливаться.
Описание структуры основных проявлений языка и соотношение поверхностных и глубинных синтаксических структур, выдвинутое Н. Хомским, имеют бесспорное значение как для лучшего понимания процесса овладения языком, так н для анализа процесса понимания отдельных грамматических структур.
Как было указано некоторыми авторами (Миллер, 1967; и др.), процесс понимания предъявленной фразы в значительной мере сводится к тому, что человек, воспринимающий эту фразу, переходит от поверхностных к глубинным грамматическим структурам, выделяя основную логику их построения.
Однако соотношение поверхностных и глубинных грамматических структур фразы может быть различным. В некоторых фразах это соотношение поверхностных и глубинных структур языка является прямым и однозначным, и переход от поверхностных грамматических структур фразы к ее глубинной структуре не требует никакого труда. Это имеет место, например, в таких простых фразах, как дом горит или мальчик ударил собаку, где схема S → Р или S → Р → O одинаково относится к обоим уровням грамматических структур.
Однако в других фразах это соотношение оказывается уже гораздо более сложным, а иногда даже конфликтным, и переход от поверхностных к глубинным грамматическим структурам требует специальных усилий, связанных с трансформацией предложенной фразы в другие, подводящие эту фразу ближе к глубинным грамматическим структурам.
Особенно отчетливо это может выступать в таких упомянутых выше фразах, которые внешне имеют сходное (или даже одинаковое) построение, но в которых их глубинная структура оказывается различной.
Примером могут служить две фразы, структура которых была подробно исследована Н. Хомским: 1) Петя предложил яблоко и 2) Петя попросил яблоко. Эти фразы кажутся внешне одинаковыми по своему строению, однако их глубинные грамматические структуры глубоко различны. В первой фразе подлежащее Петя обозначает реально действующее лицо; смысловое строение этой фразы можно обозначить как движение слева направо, в то время как вторая внешне сходная фраза включает новое, прямо не обозначенное в ней лицо и может быть развернута как Петя попросил, чтобы кто-нибудь дал ему яблоко, что требует ее осмысливания как бы справа налево (кто-то даст Пете яблоко, которое тот ожидает). Различие глубинной грамматики можно обнаружить и при анализе фраз, имеющих два различных значения. Так, в приведенной выше фразе Петя пришел к Оле с Мишей, которая, как уже было упомянуто, может иметь два разных значения, эти различия с успехом выражаются при анализе их глубинных структур, что видно, если дать скобочное изображение вариантов этой фразы: Петя пришел к (Оле с Мишей) и Петя пришел (к Оле) с Мишей.
То же выступает и в английских фразах, внимательно проанализированных Н. Хомским, в которых двойной смысл проявляется особенно четко в результате того, что в английском языке часто употребляются слова, лишенные таких грамматических маркеров, как флексии.
Примером может служить такая фраза, как They are flying planes, которая одинаково может обозначать и Они летят на самолетах, и Они (это) летающие самолеты, или фраза They are hunting lions, которая может иметь два различных смысла: Они охотятся на львов или Они охотящиеся львы.
Во всех этих случаях, где фразы идентичны, различия их значений раскрываются лишь при анализе глубинных грамматических структур.
Таким образом, в приведенных выше примерах формально-грамматического анализа фраз, составленных из искусственных слов, предложенных Л. В. Щербой и Н. Хомским, и в разработанной Н. Хомским трансформационной лингвистике был сделан существенный шаг к анализу значения предложений и предпринята новая попытка подойти более глубоко к изучению грамматических структур предложения, чем это имело место в классической (описательной) лингвистике.
Указанное направление позволило значительно углубить анализ структуры предложений и создать основу для всестороннего изучения трудностей в порождении и понимании (или в кодировании и декодировании) различно построенных предложений, что было недоступно для ранее разработанной классической (описательной) лингвистики.
Следует вместе с тем отметить, что положения трансформационной лингвистики, сформулированные Н. Хомским и его сотрудниками, вызвали появление целой большой серии психологических экспериментов, в которых такие исследователи, как Миллер (1965), Миллер и Изард (1967), Миллер и Мэлер (1966), Фодор и Бивер (1965), Фодор и Гарретт (1957, 1967), Бивер, Фодор и Вексель (1965) и другие, применили ряд остроумных методов, позволяющих ближе подойти к анализу того, какие грамматические единицы выделяет испытуемый, пытаясь освоить сложную фразу, чем именно психологически различаются различные по строению фразы (прямые утвердительные, пассивные утвердительные, положительные и отрицательные, утвердительные и вопросительные). В последних работах Миллеру и его сотрудникам (1962, 1970), а также Мортону (1964, 1968) удалось создать целую шкалу конструкций, последовательно приближающихся к правильной грамматике английского языка, которую авторы обозначили как метод аппроксимации. Этот метод позволяет объединять пары, тройки и более длинные группы слов в конструкции, в разной степени приближающейся к формализованным грамматическим структурам, что открывает возможности объективного измерения тех различных степеней трудности, которыми характеризуются различные по строению грамматические структуры.