К.Левин. ТИПЫ КОНФЛИКТОВ

Русский Гуманитарный Интернет Университет

Библиотека

Учебной и научной литературы

WWW.I-U.RU

ХРЕСТОМАТИЯ ПО КОНФЛИКТОЛОГИИ

ТЕМАТИЧЕСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ

Раздел I.

Методологические проблемы конфликтологии

АнцуповА.Я.

Эволюционно-междисциплинарная теория конфликтов

Леонов Н. И.

Номотетический и идеографический подходы вконфликтологии.

Петровская Л .А.

О понятийной схеме социально-психологического

анализа конфликта.

Леонов Н. И.

Онтологическая сущность конфликтов

Козер Л.

Враждебность и напряженность в конфликтных отношениях

Хасан Б. И.

Природа и механизмы конфликтофобии

Донцов А. И., Полозова Т. А.

Проблема конфликта в западной социальной психологии

РАЗДЕЛ II

ОСНОВНЫЕ ПОДХОДЫ В ИЗУЧЕНИИ ПРОБЛЕМЫ КОНФЛИКТОВ

Здравомыслов А. Г.

Четыре точки зрения на причины социального конфликта

Левин К.

Типы конфликтов

Хорни К.

Базисный конфликт.

Мерлин В. С.

Развитие личности в психологическом конфликте .

ДойчМ.

Разрешение конфликта (конструктивные и деструктивные процессы

РАЗДЕЛИ III ТИПОЛОГИЯ КОНФЛИКТОВ И ИХ СТРУКТУРА

Рыбакова М. М.

Особенности педагогических конфликтов. Разрешение педагогических конфликтов

Фельдман Д. М.

Конфликты в мире политики

Никовская Л. И., Степанов Е. И.

Состояние и перспективы этноконфликтологии

Ерина С. И.

Ролевые конфликты в управленческих процессах

Левин К.

Супружеские конфликты

Лебедева М. М.

Особенности восприятия при конфликте

икризисе

РАЗДЕЛ 1У РАЗРЕШЕНИЕ КОНФЛИКТОВ

Мелибруда Е.

Поведение в ситуации конфликта

Скотт Дж. Г.

Выбор стиля поведения, соответствующего конфликтной ситуации.

Гришина Н. В.

Обучение психологическому посредничеству

в разрешении конфликтов.

ДэнаД.

4—шаговый метод.

КорнелиусХ., ФэйрШ.

Картография конфликта

Мастенбрук У.

Подход к конфликту

Гостев А. А.

Принцип ненасилия в разрешении конфликтов

Содержание

К. Хорни Базисный конфликт

К. Левин Типы конфликтов

К. Левин Супружеские конфликты.

Л. Козер Враждебность и напряженность в конфликтных отношениях.

М. Дойч/ Разрешение конфликта (конструктивные и деструктивные процессы)

В. С, Мерлин Развитие личности в психологическом конфликте .

Л. А. Петровская.О понятийной схеме социально-психологического анализа конфликта

А. И. Донцов, Т. А. Полозова Проблема конфликта в западной социальной психологии

Б. И. Хасан Природа и механизмы конфликтофобии

А. Г. Здравомыслов.Четыре точки зрения на причины социального конфликта

М.М.Рыбакова.Особенности педагогических конфликтов. Разрешение педагогических конфликтов

Д. М. Фельдман Конфликты в мире политики

Л. И. Никовская, Е. И. Степанов Состояние и перспективы этноконфликтологии

С. И. Ерина Ролевые конфликты в управленческих процессах

М. М. Лебедева ^ Особенности восприятия при конфликте и кризисе

Е. Мелибруда Поведение в ситуации конфликта.

Дж. Г. Скотт/Выбор стиля поведения, соответствующего конфликтной ситуации

Н. Б. Гришина/Обучение психологическому посредничеству в разрешении конфликтов Д.Дэна 4-шаговый метод

X. Корнелиус, Ш. Фэйр Картография конфликта

У. Мастенбрук Подход к конфликту

А. А. Гостев Принцип ненасилия в разрешении конфликтов

А. Я. Анцупов.Эволюционно-междисциплинарная теория конфликтов

Н. И. Леонов. Номотетический и идеографический подходы в конфликтологии

Н. И. Леонов Онтологическая сущность конфликтов

К. Хорни

БАЗИСНЫЙ КОНФЛИКТ

Данная работа завершает серию работ по теории невроза середины 40-х годов выдающейся американской исследовательницы немецкого происхождения и представляет первое в мировой практике системати­ческое изложение теории невроза — причин невротических конфлик­тов, их развития и лечения. Подход К. Хорни радикально отличается от подхода 3. Фрейда своим оптимизмом. Несмотря на то, что она счи­тает фундаментальный конфликт более разрушительным, чем 3. Фрейд, ее взгляд на возможность его окончательного разрешения более позитивен, чем у него. Развитая К. Хорни конструктивная тео­рия невроза до сих пор остается непревзойденной по широте и глубине объяснения невротических конфликтов.

Печатается по изданию: Хорни К. Наши внутренние конфликты. — СПб, 1997.

Конфликты играют бесконечно большую роль в не­врозе, чем обычно считается. Однако их выявление не яв­ляется легким делом — отчасти из-за того, что они носят бессознательный характер, но большей частью из-за того, что невротик не останавливается ни перед чем, чтобы от­вергнуть их существование. Какие симптомы в этом слу­чае могли бы подтвердить наши подозрения относительно скрытых конфликтов? В примерах, ранее рассмотренных автором, об их существовании свидетельствовали два до­статочно очевидных фактора.

Первый представлял результирующий симп­том — усталость в первом примере, воровство во втором. Дело в том, что каждый невротический симптом указывает на скрытый конфликт, т.е. каждый симптом представляет более или менее прямой результат некоторого конфликта. Мы постепенно познакомимся, что делают неразрешен­ные конфликты с людьми, как они продуцируют состоя­ние тревоги, депрессии, нерешительности, вялости, от­чужденности и так далее. Понимание причинного отно­шения помогает в подобных случаях направить наше вни­мание от очевидных расстройств к их источнику, хотя точ­ная природа этого источника и останется скрытой.

Другим симптомом, указывающим на существование конфликтов, была непоследовательность.

В первом примере мы видели человека, убежденного в неправильности процедуры принятия решения и допу­щенной по отношению к нему несправедливости, но не выразившего при этом ни одного протеста. Во втором при­мере человек, высоко ценивший дружбу, принялся красть деньги у своего друга.

Иногда невротик сам начинает осознавать такие непо­следовательности. Однако гораздо чаще он не видит их даже тогда, когда они совершенно очевидны неподготов­ленному наблюдателю.

Непоследовательность в качестве симптома столь же определенна, как и повышение температуры че­ловеческого тела при физическом расстройстве. Укажем на самые распространенные примеры такой непоследова­тельности.

Девушка, желающая во что бы то ни стало выйти замуж, тем не менее, отвергает все предложения.

Мать, сверх меры заботящаяся о своих детях, забывает дни их рождения.Человек, всегда щедрый по отношению к другим, боится потра­тить даже немного денег на самого себя.Другой человек, страстно жаждущий одиночества, ухитряется никогда не быть одиноким.Третий, снисходительный и терпимый к большей части других людей, чрезмерно строг и требователен по отношению к самому себе.

В отличие от других симптомов непоследовательность позволяет часто выдвинуть пробное допущение относитель­но природы скрытого конфликта.

Например, острая депрессия обнаруживается только, если чело­век поглощен какой-либо дилеммой. Но если явно любящая мать забывает дни рождения своих детей, мы склонны предположить, что эта мать больше предана своему идеалу хорошей матери, чем собственно детям. Мы могли бы также предположить, что ее идеал столкнулся с бессознательной садистской склонностью, что и по­служило причиной нарушения памяти.

Иногда конфликт появляется на поверхности, т.е. вос­принимается сознанием именно как конфликт. Может по­казаться, что это противоречит моему утверждению о том, что невротические конфликты носят бессознательный ха­рактер. Но в действительности то, что осознается, пред­ставляет искажение или модификацию реального конф­ликта.

Так, человек может разрываться на части и страдать от осознавае­мого конфликта, когда вопреки своим уверткам, помогающим в других обстоятельствах, он обнаруживает, что стоит перед необхо­димостью принять важное решение. Он не может решить в данный момент, жениться ли ему на этой женщине или на той, и жениться ли ему вообще; согласиться ли ему на эту работу или на ту; сохра­нить ли ему или прекратить свое участие в некоторой компании. С величайшим страданием он приступит к анализу всех возможно­стей, переходя от одной из них к другой, и совершенно неспбсоб-ный достигнуть какого-либо определенного решения. В этой бедст­венной ситуации он может обратиться к аналитику, ожидая от него прояснения ее конкретных причин. И будет разочарован, потому что действующий конфликт представляет просто точку, в которой динамит внутренних разногласии наконец-то взорвался. Частная проблема, угнетающая его в данное время, не может быть решена без прохождения долгой и мучительной дороги осознания конф­ликтов, скрывающихся за ней.

В других случаях внутренний конфликт может быть экстернализирован и осознаваться человеком уже как неко­торая несовместимость его самого и его окружения. Или, догадываясь, что, скорее всего, необоснованные страхи и запреты препятствуют реализации его желаний, он может понять, что противоречащие друг другу внутренние влече­ния проистекают из более глубоких источников.

Чем больше мы узнаем человека, тем более мы способ­ны познавать конфликтующие элементы, которые объяс­няют симптомы, противоречия и внешние конфликты и, следует добавить, тем более запутанной становится карти­на из-за числа и разнообразия противоречий. Это подво­дит нас к вопросу: существует ли какой-нибудь базисный конфликт, лежащий в основе всех частных конфликтов и действительно ответственный за них? Можно ли предста­вить структуру конфликта в терминах, скажем, какого-ли­бо неудачного брака, где нескончаемый ряд явно не свя­занных друг с другом разногласий и ссор из-за друзей, де­тей, времени приема пищи, служанок указывает на неко­торую фундаментальную дисгармонию самой связи.

Убеждение в существовании базисного конфликта в человеческой личности восходит к древности и играет за­метную роль в различных религиях и философских кон­цепциях. Силы света и тьмы, Бога и дьявола, добра и зла — вот некоторые из антонимов, с помощью которых это убеждение было выражено. Следуя этому убеждению, как и многим другим, Фрейд проделал в современной психо­логии пионерскую работу. Его первым допущением было то, что базисный конфликт существует между нашими инстинктивными влечениями с их слепым стремлением к удовлетворению и запрещающим окружением — семьей и обществом. Запрещающее окружение интернализируется в раннем возрасте и с этого времени существует в виде за­прещающего «Сверх-Я».

Вряд ли здесь уместно обсуждать это понятие со всей серьезностью, которой оно заслуживает. Это потребовало бы анализа всех аргументов, выдвинутых против теории либидо. Попробуем скорее понять значение самого поня­тия либидо, даже если мы отказываемся от теоретических посылок Фрейда. То, что в этом случае остается, представ­ляет спорное утверждение, что противоположность между исходными эгоцентрическими влечениями и нашим за­прещающим окружением образует главный источник многообразных конфликтов. Как будет позже показано, я также приписываю этой оппозиции — или тому, что при­близительно соответствует ей в моей теории — важное место в структуре неврозов. То, что я оспариваю, — это ее базисная природа. Я убеждена, что хотя это и важный кон­фликт, но он вторичен и становится необходимым лишь в процессе развития невроза.

Основания этого опровержения станут очевидными позже. Сейчас же я приведу только один аргумент: я не верю, что какой-либо конфликт между желаниями и стра­хами мог объяснить степень, с которой расколото «Я» не­вротика, и конечный результат, настолько разрушитель­ный, что способен в прямом смысле разрушить жизнь че­ловека.

Состояние психики невротика, как его постулирует Фрейд, таково, что тот сохраняет способность искренне стремиться к чему-либо, но его попытки терпят крах из-за блокирующего действия страха. Я же считаю, что источ­ник конфликта вращается вокруг утраты невротиком спо­собности желать чего-либо искренне, потому что его ис­тинные желания разделены, т.е. действуют в противопо­ложных направлениях. В действительности все это намно­го серьезнее, чем представлял Фрейд.

Вопреки тому факту, что я считаю фундаментальный конфликт более разрушительным, чем Фрейд, мой взгляд на возможность его окончательного разрешения более по­зитивен, чем его. Согласно Фрейду, базисный конфликт является универсальным и в принципе не может быть раз­решен: все, что можно сделать, это достигнуть более выгодного компромисса или более сильного контроля. Со­гласно моей точке зрения, возникновение базисного не­вротического конфликта не является неизбежным и его разрешение возможно, если он все-таки возникает — при условии, что пациент готов испытать значительное напря­жение и готов подвергнуться соответствующим лишени­ям. Это различие является не вопросом оптимизма или пессимизма, а неизбежным результатом различия наших с Фрейдом посылок.

Более поздний ответ Фрейда на вопрос о базисном кон­фликте философски выглядит вполне удовлетворительно. Снова оставляя в стороне различные следствия хода мыс­ли Фрейда, мы можем констатировать, что его теория ин­стинктов «жизни» и «смерти» ужимается до конфликта между конструктивными и деструктивными силами, дей­ствующими в человеческих существах. Сам Фрейд был за­интересован в применении этой теории к анализу конф­ликтов гораздо меньше, чем в ее применении к тому спо­собу, которым обе силы связаны друг с другом. Например, он видел возможность объяснения мазохистских и садист­ских влечений в слиянии сексуальных и деструктивных инстинктов.

Применение указанной теории к конфликтам потре­бовало бы обращения к моральным ценностям. Послед­ние, однако, были для Фрейда незаконными сущностями в сфере науки. В соответствии со своими убеждениями он стремился развить психологию, лишенную моральных ценностей. Я убеждена, что именно эта попытка Фрейда быть «научным» в смысле естественных наук является од­ной из самых убедительных причин, почему его теории и основанная на ней терапия носят такой ограниченный ха­рактер. Выражаясь более конкретно, по всей видимости, именно эта попытка способствовала его неудаче в оценке роли конфликтов в неврозе вопреки интенсивной работе в этой области.

Юнг также всячески подчеркивал противоположность человеческих наклонностей. Действительно, на него про­извела такое впечатление активность личностных противо­речий, что он постулировал в качестве общего закона: нали­чие какой-либо одной тенденции обычно указывает на присутствие ей противоположной. Внешняя женствен­ность подразумевает внутреннюю маскулинность; внешняя экстраверсия — скрытую интроверсию; внешний перевес мыслительной деятельности — внутреннее превосходство чувства и так далее. Сказанное могло создать впечатление, что Юнг рассматривал конфликты как существенную черту невроза. «Однако эти противоположности, — развивает он далее свою мысль, — находятся не в состоянии конфликта, а в состоянии дополнительности, и цель состоит в том, чтобы принять обе противоположности и тем самым при­близиться к идеалу целостности». Для Юнга невротик — человек, обреченный на одностороннее развитие. Юнг сформулировал эти понятия в терминах того, что он назы­вает законом дополнительности.

Сейчас я тоже признаю, что противодействующие тен­денции содержат элементы дополнительности, ни один из которых не может быть устранен из целостной личности. Но, с моей точки зрения, эти дополняющие друг друга тен­денции представляют результат развития невротических конфликтов и так упорно защищаются по той причине, что представляют попытки решения этих конфликтов. Например, если мы считаем склонность к самоанализу, уединению более связанной с чувствами, мыслями и вооб­ражением самого невротика, чем с другими людьми в каче­стве подлинной тенденции — т.е. связанной с конститу­цией невротика и усиленной его опытом — тогда рассужде­ние Юнга корректно. Эффективная терапия позволила бы обнаружить у этого невротика скрытые склонности «экст­раверта», указала бы на опасность одностороннего следова­ния в каждом из противоположных направлений и поддер­жала бы его к принятию и жизни вместе с обеими тенден­циями. Однако, если мы смотрим на интроверсию (или, как я предпочитаю назвать ее, невротическое обособление) как на способ уклонения от конфликтов, возникающих при тесном контакте с другими, то задача заключается не в раз­витии большей экстравертивности, а в анализе глубинных конфликтов. Достижение искренности как цели аналити­ческой работы может быть начато только после их разреше­ния.

Продолжая объяснение моей собственной позиции, я утверждаю, что вижу базисный конфликт невротика в фундаментально противоречащих друг другу аттитюдах, которые он сформировал в отношении других людей. До анализа всех деталей позвольте обратить Ваше внимание на инсценировку такого противоречия в рассказе д-ра Джекилла и г-на Хайда. Мы видим, как один и тот же человек, с одной стороны, нежен, чувствителен, симпатичен, а с другой — груб, черств и эгоистичен. Конечно, я не имею в виду, что невротическое разделение всегда точно соот­ветствует описанному в этом рассказе. Я просто отмечаю яркое изображение базисной несовместимости аттитю-дов, касающихся других людей.

Чтобы понять происхождение проблемы, мы должны вернуться к тому, что я назвала базисной тревогой, подразу­мевая под этим чувство, которым обладает ребенок, будучи изолированным и беспомощным в потенциально враждеб­ном мире. Большое число враждебных внешних факторов могут вызвать у ребенка такое чувство опасности: прямое или косвенное подчинение, безразличие, неустойчивое по­ведение, отсутствие внимания к индивидуальным потреб­ностям ребенка, отсутствие руководства, унижение, слишком большое восхищение или отсутствие его, недо­статок подлинного тепла, необходимость занимать чью-либо сторону в спорах родителей, слишком много или слишком мало ответственности, чрезмерное покрови­тельство, дискриминация, невыполненные обещания, враждебная атмосфера и так далее.

Единственный фактор, к которому я хотела бы при­влечь особое внимание в этом контексте, это ощущение ребенком скрытого ханжества среди окружающих его лю­дей: его чувство, что любовь родителей, христианское ми­лосердие, честность, благородство и тому подобное могут быть только притворством. Частично то, что ребенок чув­ствует, действительно представляет притворство; но кое-что из его переживаний может быть реакцией на все те противоречия, которые он ощущает в поведении родите­лей. Обычно, тем не менее, существует некоторая комбинация вызывающих страдание факторов. Они могут быть вне поля зрения аналитика или оказаться совершенно скрытыми. Поэтому в процессе анализа можно только по­степенно осознавать их воздействие на развитие ребенка.

Измотанный этими тревожными факторами, ребенок ищет пути к безопасному существованию, выживанию в угрожающем мире. Несмотря на свою слабость и страх, он бессознательно формирует свои тактические действия в соответствии с силами, действующими в его окружении. Поступая таким образом, он не только создает стратегии поведения для данного случая, но и развивает устойчивые наклонности своего характера, становящиеся частью его и личности. Я назвала их «невротическими наклонностя­ми».

Если мы хотим понять, как развиваются конфликты, мы не должны сосредотачиваться слишком сильно на от­дельных наклонностях, а скорее принять во внимание об­щую картину главных направлений, в которых ребенок может и действительно действует при данных обстоятель­ствах. Хотя мы и теряем на некоторое время из виду дета­ли, зато получаем более ясную перспективу главных приспособительных действий ребенка в отношении своего окружения. Сначала вырисовывается достаточно хаотиче­ская картина, но со временем из нее вычленяются и офор­мляются три главные стратегии: ребенок может двигаться к людям, против них и от них.

Двигаясь к людям, он признает собственную беспо­мощность и вопреки своему отчуждению и страхам пыта­ется завоевать их любовь, опереться на них. Только таким образом он может чувствовать себя безопасным с ними. Если между членами семьи существуют разногласия, то он примкнет к наиболее могущественному члену или группе членов. Подчиняясь им, он получает чувство принадлеж­ности и поддержки, которое позволяет ему чувствовать себя менее слабым и менее изолированным.

Когда ребенок движется против людей, он принимает и считает само собой разумеющимся состояние вражды с окружающими его людьми и побуждается, сознательно или бессознательно, к борьбе с ними. Он решительно не доверяет чувствам и намерениям других в отношении са­мого себя. Он хочет быть более сильным и нанести им по­ражение, частично для своей собственной защиты, час­тично из-за мести.

Когда он движется от людей, он не хочет ни принадле­жать, ни бороться; его единственное желание — держаться в стороне. Ребенок чувствует, что у него не очень много об­щего с окружающими его людьми, что они совсем его не понимают. Он строит мир из самого себя — в соответствии со своими куклами, книгами и мечтами, своим характе­ром.

В каждом из этих трех аттитюдов один из элементов ба­зисной тревоги доминирует над всеми остальными: беспо­мощность в первом, враждебность во втором и изоляция в третьем. Однако проблема состоит в том, что ни одно из указанных движений ребенок не может совершить искренне, потому что условия, в которых формируются эти аттитюды, заставляют их присутствовать одновременно. То, что мы увидели при общем взгляде, представляет толь­ко господствующее движение.

То, что сказанное справедливо, становится очевид­ным, если мы забежим вперед — к полностью развитому неврозу. Мы все знаем взрослых, у которых один из очер­ченных аттитюдов резко выделяется. Но при этом мы мо­жем видеть также, что и другие наклонности не прекрати­ли свое действие. В невротическом типе с доминирующей склонностью искать поддержку и уступать мы можем на­блюдать предрасположенность к агрессии и некоторое влечение к отчуждению. Личность с доминирующей враж­дебностью обладает одновременно склонностью к подчи­нению и отчуждению. И личность со склонностью к от­чуждению также не существует без влечения к враждебно­сти или желания любви.

Господствующий аттитюд — это тот, который наибо­лее сильно определяет реальное поведение. Он представ­ляет те способы и средства противостояния другим, кото­рые позволяют данному конкретному человеку чувство­вать себя наиболее свободно. Таким образом, обособлен­ная личность будет использовать как нечто само собой ра­зумеющееся все бессознательные приемы, позволяющие ей удерживать других людей на безопасном расстоянии от себя, потому что для нее затруднительна любая ситуация, требующая установления тесной связи с ними. Кроме того, доминирующий аттитюд часто, но не всегда, пред­ставляет аттитюд, наиболее приемлемый с точки зрения разума личности.

Это не означает, что менее заметные аттитюды менее могущественны. Например, часто трудно сказать, уступа­ет ли желание доминировать у явно зависимой, подчинен­ной личности по своей интенсивности потребности в люб­ви; ее способы выражения своих агрессивных импульсов просто более запутанны.

То, что сила скрытых наклонностей может быть очень велика, подтверждается многими примерами, в которых господствующий аттитюд заменяется ему противополож­ным. Мы можем наблюдать такую инверсию у детей, но она случается также и в более поздние периоды.

Страйк-ланд из повести Сомерсета Моэма «Луна и шесть пенсов» будет хорошей иллюстрацией. История болезни некоторых женщин демонстрирует такой вид изменения. Девушка, прежде — сорви-голова, честолюбивая, непослушная, влюбившись, может преврати­ться в послушную, зависимую женщину, без всяких признаков чес­толюбия. Или под давлением тяжких обстоятельств обособленная личность может стать болезненно зависимой.

Следует добавить, что случаи, подобные приведен­ным, проливают некоторый свет на часто задаваемый во­прос — значит ли что-либо более поздний опыт, являемся ли мы однозначно канализированными, обусловленными раз и навсегда нашим детским опытом. Взгляд на развитие невротика с точки зрения конфликтов открывает нам воз­можность дать более точный ответ, чем обычно предлага­ется. Имеются следующие возможности. Если ранний опыт не слишком препятствует спонтанному развитию, то более поздний опыт, особенно юношеский, может иметь решающее воздействие. Однако если воздействие раннего опыта было настолько сильным, что сформировало у ре­бенка устойчивый паттерн поведения, то никакой новый опыт не будет способен его изменить. Частично это проис­ходит оттого, что подобная устойчивость закрывает ребен­ка для восприятия нового опыта: например, его отчужде­ние может быть слишком сильным, чтобы позволить ко­му-либо приблизиться к нему; или его зависимость имеет настолько глубокие корни, что он вынужден всегда играть подчиненную роль и соглашаться быть эксплуатируемым. Частично это происходит оттого, что ребенок интерпрети­рует любой новый опыт в языке своего сложившегося пат­терна: агрессивный тип, например, сталкивающийся с дружелюбным отношением к себе, будет рассматривать его либо как попытку эксплуатации самого себя, либо как проявление глупости; новый опыт только усилит старый паттерн. Когда невротик действительно заимствует другой аттитюд, это может выглядеть так, как если бы более позд­ний опыт вызвал некоторое изменение в личности. Одна­ко это изменение не настолько радикально каким кажет­ся. В действительности происшедшее состоит в том, что внутреннее и внешнее давление, объединенные вместе, вынудили его отказаться от своего доминирующего атти­тюда ради другой противоположности. Но этого не случи­лось бы, если бы прежде всего не было никаких конфлик­тов.

С точки зрения нормального человека нет никаких оснований считать эти три аттитюда взаимно исключающими. Необходимо уступать другим, бороться и охранять себя. Эти три аттитюда могут дополнять друг друга и со­действовать развитию гармоничной целостной личности. Если один аттитюд доминирует, то это только указывает на чрезмерное развитие в каком-либо одном направлении.

Однако при неврозе имеется несколько причин, поче­му эти аттитюды несовместимы. Невротик негибок, он по­буждается к подчинению, борьбе, состоянию отчуждения безотносительно к тому, соответствует ли его действие данному конкретному обстоятельству, и он оказывается в панике, если поступает иначе. Поэтому, когда все три ат­титюда выражены в сильной степени, невротик с неизбеж­ностью попадает в серьезный конфликт.

Другим фактором, значительно расширяющим сферу конфликта, является то, что аттитюды не остаются огра­ниченными областью человеческих отношений, а посте­пенно пронизывают всю личность в целом, подобно тому, как злокачественная опухоль распространяется по всей ткани организма. В конце концов они охватывают не толь­ко отношение невротика к другим людям, но и его жизнь в целом. Если мы не осознаем полностью этот всеохватыва­ющий характер, возникает соблазн охарактеризовать кон­фликт, выступающий на поверхности, в категорических терминах — любовь против ненависти, уступчивость про­тив неповиновения и т.д. Однако это было бы также оши­бочно, как ошибочно отделять фашизм от демократии по любому одному разделяющему признаку, такому, напри­мер, как их различие в подходах к религии или власти. Ко­нечно, эти подходы различны, но исключительное внима­ние на них затемнило бы то обстоятельство, что демокра­тия и фашизм — это разные общественные системы и представляют две несовместимые друг с другом филосо­фии жизни.

Не случайно, что конфликт, который берет начало с. нашего отношения к другим, с течением времени распро­страняется на всю личность в целом. Человеческие отно­шения имеют настолько решающий характер, что они не могут не влиять на качества, которые мы приобретаем, на цели, которые мы себе ставим, на ценности, в которые мы верим. В свою очередь, качества, цели и ценности сами воздействуют на наши отношения с другими людьми, и, таким образом, все они находятся в сложном переплете­нии друг с другом.

Мое утверждение состоит в том, что конфликт, рож­денный несовместимостью аттитюдов, составляет ядро неврозов и по этой причине заслуживает быть названным базисным. Я позволю себе добавить, что использую термин ядро не только в некотором метафорическом смысле из-за своей важности, а чтобы подчеркнуть тот факт, что он представляет динамический центр, из которого рождают­ся неврозы. Это утверждение является центральным в но­вой теории неврозов, чьи следствия станут более ясными в последующем изложении. В более широкой перспективе эту теорию можно считать развитием моего более раннего представления о том, что неврозы выражают дезорганиза­цию человеческих отношений.

К.Левин. ТИПЫ КОНФЛИКТОВ

С выходом данной работы К. Левина была наконец-то преодолена в науке ситуация противостояния «внутреннее — внешнее» в интерпре­тации источников социального поведения. Привлекательность данно­го подхода в том, что К. Левин связал внутренний мир человека и внешний мир. Развитие автором понятия конфликта, механизма его возникновения, типов, конфликтных ситуаций оказали и продолжают оказывать значительное влияние на исследования специалистов, при­мыкающих к самым разнообразным теоретическим направлениям.

Печатается по изданию: Психология личности: тексты. —М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982.

Психологически конфликт характеризуется как ситуа­ция, в которой на индивида одновременно действуют про­тивоположно направленные силы равной величины. Со­ответственно возможны три типа конфликтной ситуации.

1. Человек находится между двумя положительными валентностями примерно равной величины (рис. 1). Это случай буриданова осла, умирающего от голода между дву­мя стогами сена.

Рис.1.

В общем, этот тип конфликтной ситуации разрешается относительно легко. Подход к одному привлекательному объекту сам по себе часто бывает достаточным, чтобы сде­лать этот объект доминирующим. Выбор между двумя при­ятными вещами, в общем, легче, чем между двумя неприят­ными, если только это не касается вопросов, имеющих глубокое жизненное значение для данного человека.

Иногда такая конфликтная ситуация может привести к колебанию между двумя привлекательными объектами. Очень важно, что в этих случаях решение в пользу одной цели изменяет ее валентность, делая ее слабее, чем у цели, от которой человек отказался.

2. Второй фундаментальный тип конфликтной ситуа­ции имеет место, когда человек находится между двумя приблизительно равными отрицательными валентностя­ми. Характерным примером является ситуация наказания, которую ниже мы рассмотрим более полно.

3. Наконец, может случиться так, что один из двух век­торов поля идет от положительной, а другой — от отрицате­льной валентности. В этом случае конфликт возникает то­лько тогда, когда и положительная, и отрицательная вален­тности находятся в одном и том же месте.

Например, ребенок хочет погладить собаку, которую он боится, или хочет съесть торт, а ему запретили.

В этих случаях имеет место конфликтная ситуация, изображенная на рис. 2.

Позднее у нас будет возможность более детально обсу­дить эту ситуацию.

Тенденция ухода. Внешний барьер

Угроза наказания создает для ребенка конфликтную ситуацию. Ребенок находится между двумя отрицательны­ми валентностями и соответствующими взаимодействую­щими силами поля. В ответ на такое давление с обеих сто­рон ребенок всегда предпринимает попытку избежать обе­их неприятностей. Таким образом, здесь существует неу­стойчивое равновесие. Ситуация такова, что малейшее смещение ребенка (Р) в психологическом поле в сторону должно вызвать очень сильную результирующую (Вр), перпендикулярную к прямой, соединяющей области зада-ния (3) и наказания (Н). Иначе говоря, ребенок, стараясь избежать и работы, и наказания, пытается выйти из поля (в направлении пунктирной стрелки на рис. 3).

Можно прибавить, что ребенок не всегда попадает в ситуацию с угрозой наказания таким образом, что он нахо­дится точно в середине между наказанием и неприятным заданием. Часто он может быть сначала вне всей ситуации. Например, он должен под угрозой наказания закончить не­привлекательное школьное задание в течение двух недель. В этом случае задание и наказание образуют относительное единство (целостность), которое вдвойне неприятно ребен­ку. В данной ситуации (рис. 4) обычно сильна тенденция к бегству, проистекающая в большей степени из угрозы нака­зания, чем из неприятности самого задания. Точнее, она исходит из возрастающей непривлекательности всего ком­плекса, обусловленной угрозой наказания.

Наиболее примитивная попытка избежать одновре­менно и работы, и наказания — это физический выход из поля, уход прочь. Часто выход из поля принимает форму откладывания работы на несколько минут или часов. В случае сурового повторного наказания новая угроза может привести к попытке ребенка убежать из дома. Боязнь на­казания обычно играет существенную роль на ранних ста­диях детского бродяжничества.

Часто ребенок старается замаскировать свой уход из поля, выбирая занятия, против которых взрослому нечего возразить. Так, ребенок может взяться за другое школьное задание, которое ему более по вкусу, выполнить ранее данное ему поручение и т. д.

Наконец, ребенок может случайно уйти и от наказа­ния, и от неприятного задания путем более или менее гру­бого обмана взрослого. В случаях, когда взрослому трудно это проверить, ребенок может заявить, что он закончил за­дание, хотя это не так, или он может сказать (несколько более тонкая форма обмана), что какой-то третий человек освободил его от неприятного дела или что по какой-то другой причине его выполнение стало ненужным.

Конфликтная ситуация, обусловленная угрозой нака­зания, вызывает, таким образом, очень сильное стремле­ние выйти из поля. У ребенка такой уход, варьирующийся в соответствии с топологией сил поля в данной ситуации, происходит обязательно, если не принять специальных мер. Если взрослый хочет, чтобы ребенок выполнил зада­ние, несмотря на отрицательную его валентность, просто угрозы наказания недостаточно. Надо сделать так, чтобы ребенок не мог выйти из поля. Взрослый должен поста­вить какой-то барьер, который мешает такому уходу. Он должен так поставить барьер (Б), чтобы ребенок мог полу­чить свободу только либо закончив задание, либо подверг­нувшись наказанию (рис. 5).

Рис.5.

И в самом деле, угрозы наказания, направленные на то, чтобы заставить ребенка закончить некое определен­ное задание, всегда построены таким образом, что вместе с полем задания они полностью окружают ребенка. Взрос­лый вынужден так ставить барьеры, чтобы не осталось ни одной лазейки, через которую ребенок мог бы усколь-

знуть. От неопытного или недостаточно авторитетного взрослого ребенок ускользнет, если увидит малейшую брешь в барьере. Наиболее примитивные из таких барье­ров — физические: ребенка можно запереть в комнате до тех пор, пока он не закончит работу.