Изменение стиля воспитания и семейная ситуация

Взялись за меня и учителя. По-моему, это было уже во втором классе. Необходимо было на выставку в школе под­готовить тетрадь по русскому языку, где не было бы ни од­ной четверки. Выбор пал на меня, хотя в классе было еще несколько отличников. Я стал переписывать тетрадь. Но никак не получалось, чтобы переписать все упражнения и да сделать ни одной ошибки. Пытка, видимо продолжалась очень долго. Помню, мне так и не удалось переписать всю тетрадь без единой ошибки, и ее составили из нескольких тетрадей. Уж сколько я их исписал, я и сам не помню, Я очень устал, ничто меня в жизни не радовало. Не исключе­но, что это послужило в дальнейшем к развитию отвраще­ния к письменной работе. Мне всегда и даже сейчас труд­но заставить себя писать, особенно ручкой. Немного интересней стало работать, когда появился компьютер.

Кстати, папа привез с собой из Германии пишущую ма­шинку и микроскоп. Но машинку я не освоил, как следует, ни в школе, ни в институте. Мама говорила, что лучше бы привез бриллианты. Такая возможность у него была. Он сам рассказывал, что после окончания войны они вели там светский образ жизни, пили, играли в карты. По-видимому, были женщины. Ведь в войну, хотя он был все время на передовой, он практически ничем не болел, А язва прице­пилась к нему уже после войны.

После приезда отца в 1947 году в семье сложилась сле­дующая ситуация. Информацию я получил со слов мамы, отец мне ничего об этом не говорил. Оказывается, в это вре­мя отец все время был в колебаниях: жить ему в семье или нет. Он утверждал, что остался в семье из-за меня. На вой­не у него была ППЖ (походно-полевая жена), подчинен­ная ему медицинская сестра, которая якобы от него роди­ла дочь, в чем он был уверен только наполовину. Еще во время войны ее сразу же демобилизовали, как только она родила ребенка. Она жила где-то недалеко от нас, на Се­верном Кавказе. Матери он сказал, что жить будет в семье до моего совершеннолетия, а потом мне все расскажет, и я пойму. Мать, по-видимому, испугалась и мне все рассказа­ла. Так я оказался между двух огней. Отрицательного отно­шения к отцу тем не менее у меня не было. Далее она об­суждала со мной вещи типа, что отец человек недалекий, нерасчетливый и т. п. Приводила факты его глупости. Не взял ее в Германию, не обогатился, хотя мог обогатиться. Кстати, вел отец себя весьма добропорядочно, не пил, не ругался. И вообще он был положительным человеком. Меня он безумно любил, выполнял бы все мои капризы. Правда, у меня их просто не было. Не было только потому, что в разговорах с мамой она мне говорила, что если бы не она, то папа бы меня разбаловал. Вот я и не высказывал отцу никаких специфических просьб, связанных с капри­зами. Помню, что когда я узнал об этом, я какое-то время переживал, был невнимательным на уроках, и классный ру­ководитель (значит, это уже был пятый класс) заметила мое волнение. Я чем-то отговорился.

Ругать-то мама отца ругала, но как-то не обратила вни­мания на то, что все основные вопросы, которые необхо­димо было делать мужчине, он делал. Во время войны мы выжили еще и потому, что находились на привилегирован­ном положений (семья фронтовика), что в этот момент она не работала, а семью кормил он. Пусть не очень хорошо, но он, а не она. Конечно, он сделал глупость, что рассказал о своих любовных похождениях во время войны. Но если бы мама не была чрезмерно обидчивой, то отнеслась бы к это­му спокойно. Понял я это гораздо позже. Тогда меня раз­рывали противоречия. (Еще раз прочтите комментарий «О неврозе у собак». - М.Л.)

Отец вначале работал цеховым врачом на крупном заво­де. Вскоре его повысили в должности, и он стал доверенным врачом ЦК профсоюза на этом заводе. Когда он был цеховым врачом, в него влюбилась медсестра, но он не сошел­ся с ней, как мне объяснила мама, потому что она девствен­ница. Но когда она вышла замуж, то на следующий же день предложила ему сексуальные отношения. Может быть, это и неправда, и это фантазия моей мамы.

Отец мне уделял достаточно много внимания. Он гор­дился тем, что я отличник, что похож на него и пр. Очень обижался, когда говорили, что я похож на мать. В раннем детстве я тоже считал, что похож больше на мать, но потом разобрался, в чем дело. Лицо мое действительно почти по­вторяет лицо отца — губы, глаза, щеки, но вот нос с горбин­кой и прическа (вьющиеся, как у каракулевого ягненка, черные волосы) были, как будто списаны с матери. Как у Райкина, который надевал парик и нос, и облик менялся. Кроме того, наверное, более интеллигентное лицо. Так что правы были обе стороны. Но вот характером я больше по­лучился в отца. Отец при всей его военной биографии был храбрецом в бою, но не очень храбрым в мирной жизни, где требуется особая психологическая гибкость, когда говорят одно, думают другое, делают третье, когда нужно угадать, что же все-таки начальство на самом деле имеет в виду, хотя прямо об этом не говорит. А искренность и прямолиней­ность мешают. Потом я заметил это качество у себя. Когда я служил в армии, была очень серьезная авария, в которой пострадали около 300 человек. Они нуждались в срочной медицинской помощи. Приехавшее медицинское началь­ство растерялось. Я оказался самым оперативным. Органи­зовал конвейер, где это же начальство выполняло роли фельдшеров и санитаров. Но когда все закончилось, это же начальство докладывало уже вышестоящему начальству о том, как они все хорошо организовали, и т. п. Кстати, я так и не научился до конца докладывать начальству, хотя вели­колепно знаю, как это делать. Более того, разработал тео­ретические аспекты лести.

Так вот, отец хотел сделать из меня то, что не получилось из него, то, на что не решился в свое время он. Он не ре­шился стать хирургом (во время войны ему предлагали пой­ти в хирургию, но он не решился), Он мне сам сказал, что испугался ответственности, но меня на это настраивал.

Я сейчас не ищу виновных, просто констатирую, тем бо­лее что теперь все получилось.

Еще он любил меня одевать старше своего возраста. Ос­талась моя фотография, где я был во взрослой шляпе, а было мне тогда всего 8 лет.

(Если у родителей нет способностей, то нет способностей и у их детей. Но об этом они забывают, У отца были способ­ности военного, работника-исполнителя, но не было способ­ностей организатора-интригана, что необходимо в мирной жизни. Точно так же этого не было у его сына. Об этом мы уже говорили, и будем говорить еще. У отца Вечного Принца сформировался своеобразный перенос. Он хотел, чтобы его сын достиг того, чего он не смог достичь сам. — М.Л.)

Так прошло первых четыре класса (тогда начальная шко­ла имела 4 класса). В принципе я был одиноким. В одни компании я сам не хотел идти, другие не принимали меня. Как-то я вышел гулять с мячом, который папа привез из Германии. Настоящий мяч в то время был большой редко­стью. Ребята быстро начали с ним играть. Меня, конечно, тоже приняли, но за время игры я так по нему ни разу и не ударил. В первый же раз его прокололи. Я весь в слезах воз­вратился с ним домой. Не могу сказать, от чего я плакал. От того, что прокололи мяч, или от того, что я опять ока­зался в стороне от событий. Однажды я попытался зани­маться с одним из своих одноклассников, сыном завуча (мальчиком из хорошей семьи, отличником, потом я толь­ко понял, что липовым). Но вместо занятий мы по его ини­циативе все время во что-то играли. Больше я с ним не за­нимался. В общем, одиночество было полным. Не помню хода своих размышлений, помню, что я от этого страдая. Но как раз в это время я заболел ангиной. Даже помню, как это случилось. Было достаточно тепло. Я пошел один гулять в парк, который находился примерно в километре от наше­го дома. Там прилег на недавно выросшую травку (был май) и заснул. Проспал часа 2, а вечером разыгралась ангина. От экзаменов меня освободили и перевели в пятый класс с похвальной грамотой.