ХОЧЕШЬ ПОГЛАДИТЬ КИСУ — ДОСТАНЬ ЕЕ ИЗ КАМНЕДРОБИЛКИ!

— И продала-то за копейку! За копейку продала!

— И, милый, продают всегда за копейку. Христа и того в пустячок оценили. А теперь себя переведи в сребреники. Таких и денег-то мелких нету.

«Книга Света»

— Люблю карты России, выпущенные на Западе. Реально понимаешь, что, кроме зубров и балерин, у нас ничего не водится, — сказал Эдя, разглядывая стол.

— Это не карта. Это юмористическая скатерть, — поправила Зозо.

Она всегда уточняла, если нечто имело отношение к юмору. Вероятно, для того, чтобы у Эди было время подготовиться и засмеяться. А то ведь и заплачет еще, гад ползучий! С него станется.

Только бы досадить бедной несчастной сестре, которая так часто разбивала корабли своей мечты о мужскую твердолобость!

— А вот и нет! Это скатерть в виде карты, что, по сути, одно и то же, — заспорил ее брат.

Эдя задумчиво поскреб пальцем стол, убирая прилипшую лапшу. Согласно карте, в Австралии обитали броненосцы и кенгуру. В Европе — Эйфелева башня. В Африке — крокодилы и бегемоты. В Америке — скунсы, статуя Свободы и корабли, повернутые пушками к Мексике, в которой на фоне кактусов многозначительно прогуливался бородач с ружьем.

Разумеется, они вновь сидели на кухне — этом идейном центре квартиры. Почему идейном? Потому что идеи всегда там, где есть пища. Без пищи идеи усыхают и быстро становятся шаткими теориями.

— Тебе ножку куриную или ручку? — спросил Эдя, извлекая из холодильника сковородку.

— Ручку, — сказала Зозо.

— У нас нет ручки. И ножки тоже нет. Есть кожа. И часть… ну… назовем это копчиком, — заметил Эдя, созерцая содержимое сковородки.

— Не хочу копчик! Хаврон, ты людоед!

— И кто это говорит? Женщина, которая пожелала куриную ручку! — возмутился Эдя. — Кстати, твой Мефодий когда звонил в последний раз?

— Почему только мой? Он общий. Вчера.

— И как дела у нашего общего?

— Да разве он скажет? У него два ответа — «Норма» и «Отстань!», — сказала Зозо с досадой.

— Что, только два? Чего так плохо?

— В остальных случаях он использует фразу; «Ну чего еще?» И это мне, родной матери, которая ночей не спала… — начала Зозо убитым голосом и вдруг замолкла на середине фразы. Крайнее уныние не помешало ей углядеть в чайной чашке волос.

— Ну-ка, ну-ка! Это не мой. Для моего он слишком короткий. И не твой, — сказала она, выуживая волос ногтями.

— Откуда ты знаешь, что не мой? — удивился Эдя.

— У тебя они толстые, как проволока. Опять, что ли, девицу какую-то приводил?

— Ага. И стриг ее над твоей чашкой. Я всегда так делаю, — согласился Эдя. Иногда согласиться — самый простой способ прервать спор.

Зозо исторгла вздох:

— Хаврон, ты невыносим! Конечно, ты мой брат, но просто для сведения: я никогда не согласилась бы выйти за такого, как ты, замуж! Эдя самодовольно похлопал себя по животу.

Живот откликнулся сытым урчанием.

— Ну это вряд ли! Такой, как я, никогда не сделал бы тебе предложения… Мне другое непонятно: почему твой Мефодий упорно не соглашается носить с собой мобильник? А? И звонит всегда сам? С автоматов каких-то.

— Откуда ты знаешь, что с автоматов? — удивилась Зозо.

Эдя злодейски ухмыльнулся.

— Я все знаю! «Это же элементарно, Ватсон! Яд вам в чай подсыпали мы с миссис Хадсон!» — сказал Холмс, склоняясь над трупом лучшего друга».

— Прекрати! Меф что, вообще не оставлял тебе никакого номера?

— Ну почему вообще? Один раз, когда я надавил на него, как новая соковыжималка на старый апельсин, он оставил какой-то городской. Канцелярия там, что ли, какая-то…

— Может, боится, что не сможет платить за сотовый и не хочет нас обременять? — предположила Зозо.

Эдя недоверчиво скривился.

— Кто не сможет платить? Меф? Осенью он расплачивался при мне в киоске. У него в кармане денег прорва. И все скомканное такое. Смотреть противно — отнять хочется.

Зозо пролепетала что-то про повышенную стипендию, которую Мефу платят в гимназии как лучшему ученику. Хаврон захохотал и заявил, что если так, он немедленно бросает работу, отправляется в школу и становится там лучшим учеником.

— Что, очень много денег? — спросила Зозо робко.

Эдя задумался.

— Ну как тебе сказать… Не так чтобы безумно много, но больше, чем у меня в тот момент, точно. А когда у парня четырнадцати лет слишком много денег, это наводит на всякие мысли, — сказал Эдя, воздевая палец так веско, будто там, на потолке, болталась в петле абсолютная истина.

Зозо встревожилась. Практической интуиции брата она доверяла.

— На какие такие мысли?

— Первым делом, что неплохо было бы поделиться с дядей. Он должен мне за чуткое мужское руководство и моральную опеку.

Зозо царапнула брата неласковым взглядом.

— Таких дядь у всякого винного магазина можно бульдозером сгребать. У Мефодия и мать есть, между прочим!

— То-то и оно, что между прочим — парировал Хаврон.

Он поскреб шею и ощутил неудержимое желание сказать сестре какую-нибудь гадость. Желание это посещало его тем чаще, чем хуже шли дела у самого Эди.

— А еще у Мефодия твоего девушка есть, а тебе плевать! — сказал он ябедническим тоном.

— Какая еще девушка? — встревожилась Зозо.

Мамы мальчиков почему-то всегда трясутся о своих тонконогих мальчиках куда больше чем мамы девушек о своих подрастающих девочках.

Им мерещится, что всякая готова загрести ее никому не нужное сокровище и спрятать его в мешок. Конечно, девушкам это кажется смешным, но потом они сами становятся матерями и ситуация повторяется.

— Ну эта… как ее… Дашка, что у нас когда-то жила!

Зозо немного успокоилась.

— Ну, Даша это еще ничего. Она неплохая девушка и положительно на него влияет.

Эдя передернулся. У него у самого морали было немного, что совсем не мешало ее блюсти.

— В четырнадцать-то лет! Ходят такие два шпендика: она с дудочкой, он-с мечом деревянным. Дункан Мак Даун, блин! Бродят, за лапки держатся, только народ дразнят. И днем, и ночью.

Помяни мое слово, отпинают их когда-нибудь за милую душу, спасибо если не убьют.

— Эдя, перестань! Мефодий — очень осторожный. И потом их в школе так поздно не отпускают! — торопливо возразила Зозо.

Она не хотела об этом думать. Ее собственная жизнь и так была похожа на ребус, а тут еще выросший, чересчур самостоятельный сын. Может, у Мефодия наследственность такая? Его папа Игорь в девятом классе уже имел дочь, которую она, Зозо, к слову сказать, никогда не видела.

— Не отпускают, ясный перец! Наручниками к батарее приковывают и ставят колыбельную.

А этот, как его, Глумович, подвывает в коридоре, чтобы всем было грустно и печально… — издевательски сказал Хаврон.

— Слушай, отвали! — огрызнулась Зозо. Ей вдруг пришло в голову, что это Эдя со своими словечками виноват в том, что она до сих пор никого не нашла. Ее брат взглянул на часы.

— Именно это я и собирался сделать. Отвалить! Привет женихам, если таковые откопаются! — сказал он.

Захлопнувшаяся дверь ударила как пощечина. По подъезду вечно скитался буйный сквозняк, превращавший любую скромную попытку закрыть двери в демонстрацию чувств.

— Кошмарная личность мой брат! Надо было в детстве почаще надавливать ему пальцем на родничок, — сказала Зозо со вздохом.

Последние годы эта запоздалая мысль все чаще приходила ей в голову. К сожалению, опаздывать — общее свойство всех удачных мыслей.

Кафе, в котором Эдя Хаврон трудился последних три месяца, было на его взгляд местом тоскливым. Называлось оно просто и ясно — «Блин» и щедро одаряло своих клиентов тем, что содержало в названии. Тут были блины с медом, блики с медом и орехами, блины с медом и изюмом, блины со сгущенкой, блины с шоколадом, с красной икрой и с черной икрой, с сахарной пудрой, с маслом и еще двадцать или тридцать видов на самый извращенный блинный вкус. Чтобы блины попали туда, куда надо, не заблудившись по дороге, можно было запить их чаем, который на кухне, прежде чем налить его в очень пафосный медный чайничек, втихомолку заваривали в эмалированном ведре.

Сегодня, несмотря на снег и непогоду, а возможно, именно благодаря упомянутым обстоятельствам, в «Блинах» было особенно людно.

Посетители помещались везде, куда может теоретически опуститься обтянутое офисной сбруей седалище. Эдя едва успевал подносить жующим ртам новые порции блинов для загрузки.

Официально ничего спиртного в «Блинах» не продавалось, зато в меню присутствовал такой многозначительный пункт, как чай с ромом. А ведь рома, было бы желание, можно плеснуть гораздо больше, чем чая. Хаврону то и дело подмигивали, и бутылки с ромом пустели гораздо быстрее, чей вскрывались новые пачки заварки.

Наконец рабочий день сделал то единственно мудрое, что может сделать всякий рабочий день, а именно закончился. Эдя вышел на улицу. Колючая метель дунула ему в лицо и сразу вбросила за расстегнутый ворот куртки горсть снега. Хлестнула и сразу остыла, точно узнав в нем своего.

Кое- как откопанные оранжевые снегоуборочные машины кружились на узком отвоеванном у метели пятачке, маниакально вспахивали снег, утробно урчали, однако со снегом не справлялись и лишь отгребали его к краям тротуаров.

Как вынужденный и давний фанат метро, Эдя направился к букве «М», которая вечно смешивалась в его язвительном и беспокойном мозгу с совсем другой буквой «М». Он сделал шагов двадцать, как вдруг вспомнил, что забыл в «Блинах» свою сумку. Мысленно выругав себя разиней, Хаврон вернулся в кафе и пошел в комнатку между кабинетом администрации и кухней, где официанты тайком покуривали, спасаясь от здоровой жизни, а заодно и держали свои вещи. Сумка Эди, благонадежно висевшая на одном из стульев, сразу сдалась в плен, не играя в любимую игру многих нужных вещей: «Найди меня, хозяин!»

Хаврон хотел уйти, как вдруг уловил под столом некий звук, полный природной непосредственности. Эдя уяснил, что кто-то что-то раздирает челюстями. «Или наш шеф-повар превратился в вурдалака, чего давно следовало от него ожидать, или кто-то притащил с собой пса!» — решил Эдя, осторожно заглядывая под скатерть.

Почти сразу Хаврон понял, что ошибся. Ни повара-вурдалака, ни крупного пса под столом не оказалось. На полу сидел страшный одноухий котяра и пожирал говяжью вырезку, явно украденную из здешнего холодильника. Не узнать одноухого кота было невозможно даже для такого относительного ценителя животного мира, как Э. Хаврон.

— Привет, жертва «Гринписа»! — доброжелательно сказал Эдя.

Кот поднял морду и задумчиво посмотрел на Хаврона глазами цвета тлеющих углей.

— А вот злиться не надо! Беру «жертву» назад! В конце концов, никто не виноват, что ты в детстве упал в камнедробилку! — поспешно поправился Эдя.

Кот потерял к Хаврону интерес и вновь занялся говяжьей вырезкой. Прикинув темпы, с которыми она поглощалась, Эдя понял, что блинчики с мясом текущей смене лучше не заказывать. В крайнем случае их дальновидно заменят на банальные блинчики со сметаной.

По правде говоря, Эдя не слишком удивился, что кот подруги Мефа оказался в кафе в центре города. Он вообще не имел привычки удивляться чему-либо.

Эдя хотел опустить скатерть и преспокойно отправиться домой, наплевав на дальнейшую судьбу вороватого животного, как вдруг заметил на полу рядом с мордой кота нечто. Нечто напоминало рыбий скелет и разливало острое голубоватое сияние. Эдя ощутил головокружение. Его мозг мгновенно словно наполнился пузырьками газа, будто он залпом выпил бутылку шампанского. Хаврон качнулся, сделав попытку удержаться за воздух. Ему внезапно почудилось, что он вырос и его макушка задевает потолок. Эдя торопливо присел, опасаясь, что прорастет головой сквозь бетонные перекрытия и окажется в агентстве недвижимости на втором этаже. Просидев некоторое время на корточках, Хаврон все же рискнул встать и убедился, что его отношения с размерами комнаты более-менее устаканились.

Потолок согласился быть выше бедного официанта, причем не только морально.

«Уф! Померещится же такое!» — подумал Эдя. Он вновь попытался уйти, но неожиданно ощутил, что у него окоченел указательный палец.

Взглянув на палец, бедняга Хаврон увидел, что он покрыт льдом до такой степени, что уже не сгибается. Эдя закрыл глаза, потряс головой, убирая вздорную мозаику явных галлюцинаций, и снова их открыл. Лед не исчез. Тогда Эдя сердито махнул рукой. По комнате разлетелись ледяные осколки. Это навело Хаврона на странную мысль. Он прицелился пальцем в стул и, надув щеки, громко произнес:

— Пуф!

Стул дернулся и упал. Эдя увидел, что в спинке у него торчит длинная острая сосулька. Хаврон хихикнул, до того ему это показалось забавно. Палец, стреляющий острыми сосульками, как подводное ружье! Продолжая экспериментировать, Эдя нацелился пальцем в фотографию на стене. Фотография запечатлевала хозяина ресторана Прушкина в момент, когда он подпирал Пизанскую башню, тревожась, чтобы она окончательно не упала.

— Пуф! — сказал Эдя.

Палец дернулся, и сосулька вонзилась в стену немного ниже рамки.

— Недолет! — огорчился Хаврон. — Пуф!

Новая сосулька разбилась выше рамки.

— Перелет! Ну да они не знают, с кем связались! Я внук пулеметчика!… Пуф-пуф-пуф-пуф-пуф! — сказал Эдя, потрясая пальцем.

Рамка покачнулась, и Пизанская башня выпрямилась впервые в истории нового времени. Эдя удовлетворенно подул на палец и, пошатываясь, вышел из официантской. Кот высунул морду из-под стола и проводил Хаврона сочувствующим взглядом.

Оказавшись в зале, Эдя прислонился спиной к кирпичной колонне (провыло номер № 1 для сетевых ресторанчиков и кафе: дизайн должен быть дешевым в той же мере, в какой и впечатляющим) и победительно обозрел «Блины». Грудь героя назойливо требовала подвигов на свою голову. Но, увы, внятных подвигов пока не предвиделось. «Блины» посещались преимущественно дамочками разной степени засахаренности, клерками и людьми робких профессий. Испытывать грозный палец было совершенно не на ком. Эдя, однако, не унывал. В углу зала он отыскал хорошенькую девушку, которая поедала свой блинчик рядом с подозрительным толстяком, и направился к ним, задевая стулья. Официанты новой смены провожали Хаврона тревожными взглядами.

Когда Эдя приблизился, толстяк перестал жевать и озабоченно уставился на него. Из правого угла рта у него, как у песика, свешивались ошметки блинчика. Эдя перевел взгляд на его спутницу.

Она была очень даже ничего, вполне во вкусе пирата, только что взявшего судно на абордаж. Желтый точечный свет расплывался на стенах, пузырьки веселого газа бушевали в крови, и на пышных волосах девушки Эде почудилась корона.

У- у-у! Кошмар гипофиза, буйство щитовидки, праздник гормонов! Приосанившись и ухватив себя левой рукой за кисть правой (нечто вроде полицейской стойки), Эдя прицелился в толстяка пальцем и крикнул высоким голосом:

— Как ты смеешь, ничтожный, сидеть в присутствии королевы? А ну встать!

Толстячок тревожно привстал и стал делать кому-то знаки. Не церемонясь, Эдя сгреб его за шиворот и пинком отправил в сторону ближайшего официанта.

— Вывести вон и отрубить голову! — приказал он.

Девушка перестала есть и уронила вилку. Заметив это, Эдя опустился на колено и с чувством произнес:

— Ваше Величество! Что я вижу? Вы, в этом жалком кабаке, одна!… Надеюсь, вы простите вашему слуге его верноподданнический инстинкт?

— Что вы сделали? — испуганно спросила девушка.

— Сударыня, я лишь сделал то, что сделал бы на моем месте любой дворянин. Вы мне не обязаны ничем, кроме пылких объятий! — великодушно заверил ее Эдя и присосался к руке девушки долгим поцелуем начинающего вурдалака.

Поцелуй еще не завершился, когда на Хаврона внезапно навалились сзади. Эдя сражался, как тигр. Он лягался, размахивал руками и даже су-мел вскочить, стряхнув того, кто повис на нем, прямо на столик… Дважды кулак его удачно нашел цель. Кто-то улетел головой в блинчики. Эдде ужасно хотелось сказать «Пуф!», но он не делал этого из человеколюбия. Вдобавок за правую руку его кто-то держал. Победа была близка, когда на Хаврона накинули скатерть. Эдя запутался, налетел боком на столик и упал. На него навалились все разом.

— Я ухожу, но, и мертвый, я вернусь! Героя ждет Валгалла! — крикнул Эдя, исчезая под грудой тел.

Очнулся он полчаса спустя в официантской. Он лежал на столе, старательно связанный каким-то несерьезным шпагатом.

Рядом на стуле сидел знакомый Эде молодой охранник и смотрел на Хаврона вполне доброжелательно. Его доброжелательности не мешал даже созревающий на правой скуле фингал. Эдя посмотрел на него, и костяшкам на его левой руке стало совестно.

— Очухался? — поинтересовался охранник.

Эдя кивнул.

— Ну ты даешь! И когда только успел напиться? Ты что, до дома не мог подождать?

В голосе охранника определенно ощущалось понимание.

— Кто напился? Я? — усомнился Эдя.

Голова у него болела, что в целом подтверждало эту версию. Вот только Эдя совершенно не помнил, чтобы он выпил хотя бы глоток. Охранник, сияя фингалом, наклонился к нему.

— А то! Набрал в холодильнике льда и стал им бросаться! Все тут разнес! Ну мама дорогая!… Затем ввалился в зал и принялся колобродить… Не помнишь разве, нет? — сообщил он радостно.

— Не-а, — сказал Эдя.

— А потом увидел хозяина и озверел! — продолжал охранник. — Сдернул его со стула и пнул два раза — га! — в область заднего кармана джинсов… Лучше бы в рожу, раз такая музыка пошла! Ребята бы тебя поняли.

— Пнул два раза? Разве не один? Хотя какая разница? — пробормотал Эдя, что-то припоминая.

— Ты что, не узнал его?

— Кого не узнал? Толстяка?

— Прушкина и его жену!… Ты ее королевой называл, ха-ха! Там такая королева, я вас умоляю! Силиконовая овца с кукольными глазами! Так не узнал их, что ли, нет?

Собеседник Хаврона был приятно взбудоражен. Эдя закрыл глаза.

— И что теперь будет? — спросил он тоскливо.

Охранник оглянулся, облизал губы в явном сомнении, говорить или нет, и, наклонившись к уху Эди, быстро произнес:

— Да ничего тебе не будет! Хозяин не хочет скандала, да и потом, что с тебя возьмешь?… Вышвырнут по-тихому и все дела!

Охранник оказался прав. Спустя час тугие двери «Блинов» распахнулись и недружелюбно вытолкнули Эдю на снег. В зубах Хаврон держал трудовую книжку. Эдя встал, отряхнулся, кулаком погрозил вывеске и направился к метро. Сумка, висевшая у него на плече, казалась на удивление тяжелой.

«Уж не подсунули ли они мне какой дряни?

От этих гадов всего можно ждать!» — подумал Эдя подозрительно.

Он остановился, быстро посмотрел по сторонам и открыл сумку. В сумке сидел кот.

Глава 12