Взлом биологического фундамента

Теория оргазма поставила меня перед вопросом о том, что должно произойти в процессе излечения с сексуальной энергией, освобожденной от вытеснения. Мир отвечал «нет» на все требования сексуальной гигиены. Естественные влечения представляют собой неустранимые и в принципе не поддающиеся изменению биологические факты. Человек, как и любое другое живое существо, нуждается прежде всего в утолении голода и сексуальном удовлетворении, однако современное общество многим затрудняет первое и отказывает во втором. Следовательно, имеется резкое противоречие между естественными притязаниями и определенными общественными институтами. В этом противоречии и живет человек, заключая компромиссы то с одной, то с другой своей потребностью, регулярно терпя неудачи, находя убежище в болезни и смерти или бессмысленно и безрезультатно бунтуя против существующего порядка. В этой борьбе формируется структура человеческого характера.

В этой структуре проявляются как биологические, так и общественные требования, и общество, используя весь свой вес и авторитет, защищает общественные требования в противовес естественным. Меня удивляло, что оказалось возможным до такой степени игнорировать первенствующую роль естественного сексуального влечения. Непоследовательным был даже Фрейд, в значительной степени открывший соотношение обоих компонентов. После 1930 г. он видел в инстинктах всего лишь «мистическую сущность». С его точки зрения, они «не поддавались определению», хотя и «коренились в химических процессах». Противоречия между биологическими влечениями и требованиями со стороны общества были велики. В клинической врачебной работе влечения определяли все, в обществе же — ничего.

Говорилось о «притязаниях культуры и общества» со свойственным им «требованием реальности». В соответствии с этим влечения, безусловно, определяли бытие, но одновременно они должны были приспосабливаться к реальности, отрицающей сексуальность. Одновременно с сексуальными влечениями, исходящими из физиологических источников, «Оно», как полагал Фрейд, включает влечение к смерти в качестве биологической потребности, и Эрос и Танатос борются друг с другом. Фрейдовский дуализм влечений был возведен в ранг абсолютного. Между сексуальностью и ее биологическим соответствием, влечением к смерти, не было связи на основе жизни, а имелось только противоречие. Фрейд психологизировал биологическое. В сфере живого, по его мнению, существовали «тенденции, имевшие в виду» как то, так и другое начало. Это был метафизический взгляд на вещи. Критика в его адрес оказалась оправданной благодаря позднейшему экспериментальному доказательству простой функциональной природы влечения. Вписать невротический страх в представление об Эросе и влечении к смерти не удалось. В конце концов Фрейд отказался от теории либидо и страха.

Другим проблематичным положением фрейдовской теории влечений оказались «частные влечения». Каждое из них, включая и те, которые обусловливали половые извращения, было закреплено в биологической природе. Тем самым Фрейд, хотел он того или нет, все-таки признал правоту некоторых положений учения о наследственности. В его собственных воззрениях конституционное учение начало постепенно заменять динамическое понимание душевных заболеваний. Если, например, ребенок разбивал стакан, это было выражением деструктивного влечения. В том, что он часто падал, усматривалось проявление безмолвного влечения к смерти. Если мать уезжала и ребенок принимался играть в уход и возвращение, в этом проявлялось «принуждение к повторению по ту сторону принципа удовольствия».

Биологическое «принуждение к повторению» по ту сторону принципа удовольствия было призвано объяснить мазохистские действия. По утверждению Фрейда, существовала воля к страданию, что подходило к учению о влечении к смерти. Короче говоря, Фрейд переносил обнаруженные им законы функционирования психической сферы на биологическую основу. Так как, в соответствии с данным воззрением, и общество было построено подобно индивидууму, возникла методическая перегрузка психологии, не выдерживавшая никакой критики и, кроме того, открывавшая настежь двери спекуляциям на тему «общество и Танатос». При этом психоанализ все активнее претендовал на объяснение всего сущего, одновременно все сильнее боясь корректного социологического и физиологического понимания одного объекта — человека с его психологическим началом. Тем не менее не приходилось сомневаться в том, что человек отличается от других животных особым переплетением биопсихологических и социологических процессов с психическими. Моя теория выдержала испытание на правильность этого основного структурного воззрения при решении проблемы мазохизма. С этого момента шаг за шагом прояснялся характер душевной структуры как динамического единства биопсихологического и социологического начал.