То, что человек обычно не замечает 2 страница

Словно Здоровье и Болезнь, Добро и Зло проявляются как
отношение к Жизни и Смерти в человеческих типах биофиль-
ской и некрофильской ориентации, описанных Э.Фроммом2.

Любовь к живому и любовь к мертвому - крайние прояв-
ления человеческого в человеке. Что это?

Это и факты жизни, узнаваемые уже в младенческих движе-
ниях, в подростковом вандализме, в стяжательстве и накопи-
тельстве в старости, в страхе перед новым у пожилого человека

' См., например: Башина В.М. Ранняя детская шизофрения. - М., 1989.
2 Фромм Э. Душа человека. - М., 1992.

190

тысяче фактов из судеб людей, которые приходили и прихо-
дят ко мне на прием. Это и попытка размышления о чем-то
тоудно уловимом, что присутствует в различиях между людьми.

Остановлюсь пока на этом. Ясно, что сама жизнь во всем
ее бесконечном разнообразии ограничена смертью. «Филосо-
фия жизни», как жизнеутверждение или жизнеотрицание, со-
ставляет основу переживания феномена времени жизни, фено-
мена силы жизни - наличие жизненной энергии и ее направ-
ленности. Человек встречается с ним как со своими возможно-
стями сопротивления другому, сила этого сопротивления ро-
ждает боль. Через сопротивление, через боль (свою боль) ре-
бенок приходит к переживанию несоответствия себя и друго-
го, к переживанию начала и конца как неизбежных характе-
ристик любого явления.

Вернусь к понятию обратимости - именно с ним, во всей
полноте, сталкивается ребенок, переживая боль как обратную
связь, идущую от факта собственного существования, - боль,
преобразующую действие, фиксирующую переживание, уточ-
няющую образ, изменяющую все проявления психической
реальности.

Обратная связь, обратимость - боль как преобразованная
сила, как преобразованная энергия обращает человека к ее
источнику, то есть к самому себе. Боль в предельно ясной
форме позволяет разграничить источник боли и ее содержа-
ние - переживание боли: «Мне больно от» и «я болею». Таким
образом обозначается граница физической реальности тела
человека и граница психической реальности, их несоответст-
вие другим видам реальностей. Протяженность психической
реальности за пределы физического тела человека выделяется
тоже через феномен боли, через переживание присутствия
другого человека как фактора, преобразующего активность,
трансформирующего ее до боли со всеми ее проявлениями:

-Мама, тетя глазами толкается! (3 г., из дневниковых за-
писей.-А. Г.)

-Я за дядю плачу (3 г. 2 мес., из дневниковых записей. -
А. Г.) (плачет горючими слезами, жалея персонажа оперетты).

-У меня сердце остановилось, умерло от страха. Я боялся,
что поросят съедят (3 г. 4 мес., из дневниковых записей. - А. Г.).

Зыбкость, неопределенность границ психической реально-
сти преодолевается через феномен боли при сопоставлении,
разделении источника боли и содержания переживания боли.
Так появляются в картине мира его контуры, которые позднее
оформляются в Я-концепцию (ее основа - содержание пере-
живания боли), в концепцию другого (в том числе и другого

191

человека). Основу концепции другого, думается, составляет
переживание несоответствия содержания боли и источника
боли, вызванное плотностью другого.

Источником боли может быть в принципе любой матери-
альный предмет (в том числе и слово с его специфической
материальностью, и взгляд, и тому подобное). Содержание
боли принадлежит психической реальности человека и явля-
ется, как мы уже отмечали, признаком жизни, присущим са-
мому живому существу.

Итак, можно думать, что существование феномена жизни и
смерти при встрече ребенка с ними задает в онтогенезе важ-
нейшее свойство психической реальности - протяженность во
времени, а переживание боли способствует структурирова-
нию, организации пространства психической реальности,
подготавливает предпосылки для появления Я-концепции и
концепции другого как форм, фиксирующих качество психи-
ческой реальности.

Переживание жизни и смерти, переживание боли составля-
ет главное содержание философии жизни, которое конкрети-
зируют для ребенка окружающие его люди.

Но постоянно обращает на себя внимание система жизнен-
ных фактов, показывающая предельную избирательность
активности уже маленького ребенка. Обычно в общем виде их
можно описать через качественные различия между детьми:

активный - пассивный

любознательный - равнодушный

чувствительный - безучастный

ласковый - злой *

смелый - трусливый

внимательный - рассеянный

сосредоточенный - отвлекающийся

веселый - плаксивый и т.п.

(Примерно эти же различия принадлежат и другим живым
существам, например животным.)

Это не только характеристики динамики неких «процес-
сов» в человеке (эмоциональных, волевых, познавательных),
но и описание различий в ценностях (отношениях, состояни-
ях), которые преобладают в активности ребенка. Недаром уже
у шестилетних детей можно выделить достаточно устойчивые
типы ценностей', выступающих как преобладающее содержа-
ние активности, как основной вектор, как главное направле-
ние построения картины мира. С полным основанием можно

I См.: Непомнящая Н.И. (упоминаемая ранее книга).
192

говорить о том, что за вариантами ценностей стоят глобаль-
ные переживания жизни и смерти, которые Э.Фромм описы-
вал как биофилия и некрофилия. Они не обязательно высту-
пают в чистом виде как любовь к живому или любовь к мерт-
вому. Современная психология дает возможность качественно
анализировать живое и мертвое в психической реальности,
применяя для этого общее понятие психической смерти, кото-
рое не тождественно понятию физической смерти.

Прежде чем обратиться к этому понятию, попробуем уви-
деть на конкретном материале, характеризующем ценности
детей, проявление биофильской и некрофильской ориентации.
Этот материал нам нужен для того, чтобы еще раз уточнить
роль и место переживания жизни и смерти в картине мира
каждого человека.

Используем для анализа данные из уже упоминавшейся
книги Н.И. Непомнящей (1992, с. 51). «В настоящее время
люди с ценностью реально-привычного функционирования
составляют большинство (среди детей 6-7 лет таких 50-60%),
людей с универсальной ценностью меньшинство (универсаль-
ность ценности - это возможность свободного выбора чело-
веком способа действия, отношения к предмету в соответст-
вии с изменением характера ситуации. -А. Г.)

Такое соотношение есть объективная необходимость, с ко-
торой приходится мириться (хотя в этическом и практическом
смысле оно радовать не может)».

Ценностность реально-привычного функционирования я
рассматриваю как вариант любви человека к неживому, важ-
нейший признак неживого - постоянство, отсутствие измене-
ний, следование, говоря словами Э.Фромма, «закону и поряд-
ку». Один из главных признаков некрофильской ориентации
человека - жизнь в прошлом, постоянное ее воспроизведение
в настоящем, «для него существенно только воспоминание, а
не живое переживание, существенно обладание, а не бытие»
(Э.Фромм, 1992, с. 32). Говоря иначе, в фактах существования
ценностности реального привычного функционирования у
Детей можно видеть проявление некрофильской ориентации,
естественно, не в тех ее крайних формах, которые описаны
Э.Фроммом в психологических портретах Сталина и Гитлера,
а в ее бытовых, распространенных формах ориентации боль-
шинства людей на воспроизведение своего привычного функ-
ционирования как действительной сущностной жизни.

Посмотрим, как обсуждает это явление (распространенную
в наши дни ценностность реального привычного функциони-
рования) В.Франкл. Он пишет о том, что сегодня человек

7 Г. С. Абра

193

страдает не от фрустрации (то есть невозможности удовле-
творения) потребностей сексуальных, а от фрустрации по-
требностей экзистенциальных, то есть от утраты смысла соб-
ственного существования. Позволю себе уточнить мысль
В.Франкла применительно к своим задачам - человек страда-
ет от утраты собственной ориентации на жизнь, на жизнь как
феноменальное явление, которое не тождественно существо-
ванию его физического тела и физических тел других людей.

Эта утрата приводит к субъективному ощущению пустоты,
которое В.Франкл называет экзистенциальным вакуумом и
объясняет его причины следующим образом: «...в отличие от
животных инстинкты не диктуют человеку, что ему нужно, и в
отличие от человека вчерашнего дня традиции не диктуют
сегодняшнему человеку, что ему должно. Не зная ни того, что
ему нужно, ни того, что он должен, человек, похоже, утратил
ясное представление о том, чего же он хочет. В итоге он либо
хочет того же, что и другие (конформизм), либо делает то, что
другие хотят он него (тоталитаризм)» (1990, с. 24). С этим
нельзя не согласиться, наблюдая множество реальных фактов.
Назову только несколько особенно ярких в свете обсуждае-
мой проблемы:

- публичная нецензурная брань;

- социальное и бытовое неряшество;

- превышение пределов компетентности представителями
разных профессий;

- отсутствие любознательности как стремления к новым
знаниям;

- интеллектуальная пассивность и страх перед интеллекту-
альными усилиями;

- отказ от сложных способов организации жизни, ориен-
тация на простоту;

- раннее физическое старение - физическая пассивность;

- отсутствие активного индивидуального и социального
протеста в ответ на все виды насилия;

- нарушение рамок конфиденциальной физической жизни
тела человека;

- ориентация на возможного лидера, отказ от собственной
картины мира и тому подобное.

Сопоставляя эти факты и рассуждения, хотелось бы еще
раз уточнить ситуацию онтогенетического проявления пере-
живаний жизни и смерти у конкретного человека.

В ней с неизбежностью возникает вопрос о том, в какой
момент своего онтогенетического развития, в какой момент
детства ребенок в полной мере переживает содержание своей

194

поиентации (био- или некрофильской) как основы становле-
ния ценностей, как основы построения картины мира.

По-видимому, ответ на этот вопрос связан напрямую с
ответом на вопрос о природе Добра и Зла, Созидания и Раз-
рушения.

Психологически удовлетворительного ответа я не знаю.
Могла бы ограничиться общими метафизическими размышле-
ниями о том, что Добро и Зло вечны и их конкретное воплоще-
ние в людях - в детях - естественно, как наличие в сутках утра и
вечера, восхода и заката, света и тьмы... Естественно так же,
как в жизни есть смерть, а в любви притаилась ненависть.

Знаю только одно, что любовь к жизни не надо объяснять
словами, она естественна, как естественна искренняя радость,
которая передается другим людям и принимается
(понимается) ими без слов. Любовь к неживому - это уныние,
скука, обесценивание, тоска по прошлому - это один из гре-
хов, который человек должен искупать, если в него впадает.

Лучше избегать этого греха, чтобы своим унынием не по-
гасить ростки радости в других, не погасить в себе свою соб-
ственную радость - жизнь - и тем самым избежать психологи-
ческой смерти.

Психологическая смерть подстерегает человека на этом
пути: от скуки к унынию и пустоте - пустоте психической
реальности, которая теряет свое содержание; границы этой
реальности сужаются до точки физической или душевной
боли. Только боль остается при психологической смерти
единственным признаком жизни, и если исчезает источник
боли - жизнь замирает. Физическое тело человека существует,
меняется по физиологическим законам функционирования
организма, но психологическая смерть накладывает и на тело
свой отпечаток: глаза теряют блеск, речь становится невыра-
зительной, монотонной, движения теряют пластичность и
гибкость, появляется машинообразность, роботообразность
движений, мимика бедна и невыразительна, волосы тускнеют,
кожа становится землистого цвета. Недаром впечатление от
такого человека (независимо от его физического возраста)
выражается в словах: «жизнь из него уходит».

Страшнее всего видеть признаки психологической смерти
в юных лицах детей, подростков, молодежи. «Не знаю» - их
реакция на изменение ситуации, на необходимость выбора, на
необходимость принятия решения. «Мне все равно» - реакция
на необходимость проявления Я-концепции и концепции дру-
гого. «От меня ничего не зависит» - их реакция на необходи-
мость социальных действий. «Я как все» - формула ответст-

195

венности. «Мне сказали, я и сделал» - правило организации
жизни... Грустная картина.

У взрослых людей она обостряется трудностями в профес-
сиональной деятельности. Обратимся еще раз к тексту
Н. И. Непомнящей: «У взрослых ценность реально-
привычного функционирования становится одной из важ-
нейших причин трудностей профессиональной деятельности,
такой, как управленческая или любая другая, требующая
осознания, анализа, соотнесения разных условий деятельно-
сти. Еще больше трудности вызывают у таких людей профес-
сии, связанные с совершенствованием способов выполнения
деятельности. Заслуживает внимания и тот факт, что особен-
ности ценностности реально-привычного функционирования
(ситуативность, «погружение» в ситуацию, инертность, труд-
ность в принятии новых способов действий, отношений с
людьми), приобретая особую силу, очень часто становятся
причиной патопсихологических процессов (неврозов, навяз-
чивых состояний, фобий, истерии, некоторых форм депрес-
сий). При этом больные с данным типом ценностности плохо
поддаются психотерапевтическому воздействию» (1992, с. 50).

По существу это описание психологической смерти у
взрослого человека, состояние которого можно было бы вы-
разить в следующем Я-высказывании: «Я умею то, что я умею.
Не требуйте от меня большего, я уже завершил свое развитие,
у меня нет ни сил, ни возможности изменяться».

Психологическая смерть возможна потому, что человека,
его качества можно отождествить с вещью, воспринимая его
как устойчивую форму. На пути этого отождествления други-
ми, а потом и в самовосприятии, думаю, можно искать истоки
психологической смерти.

С предельной ясностью сценка из жизни, невольным сви-
детелем которой пришлось быть: ясное весеннее утро, на ас-
фальте лужи после первого дождя, еще кое-где лежит мокрый
снег. И они - мама, папа, двое детей (лет 4-х и 2-х). Красиво
одетые, особенно дети - в новых нарядных костюмах.

Малыш загляделся на воробьев, поскользнулся, упал, во-
робьи взлетели буквально у него из-под ног. Мальчишку
гневно подняли за руку с земли, зло отшлепали: «Сколько раз
говорила, надо под ноги смотреть. Весь костюм испачкал».
Об обиженном реве я писать не буду, о померкшем для меня
весеннем дне тоже, а снова напишу страшные для меня самой
слова - вот она, психологическая смерть, в одном из множеств
лиц. Здесь оно открыто злобой, представлено силой шлепков,
сверхценностью костюма и полным отсутствием ориентации

взрослого на психическое в своем собственном ребенке. Вы-
страивается ряд фактов, объединенных понятием психическая
смерть:

- У нас все в доме есть, - и машина, и цветной телевизор, и
видео, и игры электронные, и еда, и одежда, а счастья, знаете,
нет, скучно, домой идти не хочется.

- Я тебе так завидую, ты так умеешь радоваться!

- А я просто боюсь жизни, кто бы за меня жил ее, а я бы
смотрела.

- Есть же люди, которые стихи пишут, я вот уже ничего не
могу делать для себя.

- Если дочь уйдет в семью мужа, я-то что буду делать?

- Говорят: о себе надо заботиться, а я не знаю, как это?

- Я боюсь оставаться одна, я не знаю, чем себя занять, -
сяду и сижу. У вас-то откуда столько дел?

-Я раньше тоже хотела жить, жадная была до дела, до
пляски, до песен, потом что-то со мной сделалось - тоска за-
едать стала, как дед-то умер.

Это факты осознания людьми разного пола и возраста
своего состояния психологической смерти как момента неиз-
менности, константности, воспроизводимости качеств жизни,
как невозможность ее изменения, отсутствие потенции к пре-
образованию, преобладание прошлого переживания над на-
стоящим и будущим.

Философия жизни взрослого человека - носителя психоло-
гической смерти - предполагает отождествление вещи и чело-
века по принципу инструкции, по принципу нужности, полез-
ности, ситуативной целесообразности и применимости. С пре-
дельной отчетливостью это проявляется в манипуляциях дру-
гим человеком, исключающих ориентацию на его психиче-
скую реальность, это тот предельный эгоизм, который позво-
ляет многим исследователям говорить о существовании людей
без психики. Я приведу только несколько примеров высказы-
ваний взрослых людей, манипулирующих другими:

- Мне так удобнее. - Это слова учительницы, рассадившей
6-й класс по принципу успеваемости по ее предмету: слева от
нее те, кто может учиться на «5», посередине класса те, кто
учится на «4», а справа от нее «ни то, ни се». (Банальный во-
прос о том, а хотят ли этого учащиеся, был оставлен без отве-
та и внимания.)

- Если он не откликается на первый зов, я его луплю. Ребе-
нок должен мать слушаться (мать о ребенке 2 лет).

- Ребенку нужно общество сверстников, я его из дому гоню
на улицу (мать о 8-летнем аутичном ребенке).

196

197

- У меня уже и приступ сердечный был, и сознание теряла
а ей хоть бы что - не слушает и все (мать о девочке 15 лет).

- Я тебя любить не буду, если ты меня не будешь слушаться
(мать регулярно это говорит ребенку 3-х лет). И тому подобное.

Манипулирование другим человеком - одно из проявлений
психологической смерти в отношениях между людьми, кото-
рые существенно отличаются от других видов отношений тем,
что предполагают ориентацию на цели воздействия только
одного из участников отношений («Мне так надо...»). Мани-
пулирование - это одна из форм власти одного человека над
другими, демонстрация своей силы, своей психологической
непроницаемости, тяжести, если хотите.

Недаром от человека - носителя психологической смерти -
остается тяжелое впечатление у людей, которые с ним обща-
лись. Этот человек обладает удивительным свойством гасить
всякую радость, всякое проявление движения в психической
реальности других людей, кстати, для этого существуют весь-
ма стандартные формы обесценивания, которыми блестяще
владеют носители психологической смерти. Назову только
некоторые из них, чтобы сделать более узнаваемой для чита-
теля картину этого явления:

1. «Это уже было со мной» или «и я тоже» - вариант ком-
ментария по поводу чувств другого человека.

2. «В твоем возрасте это естественно» - форма обесценива-
ния индивидуального переживания.

3. «Это уже давно всем известно» - форма обесценивания
индивидуальной мысли.

4. «У тебя ничего не получится» - лишение перспективы,
обесценивание усилий.

5. «Ты вообще ничего не можешь» - и так далее, «приго-
вор» качествам человека.

6. «Все люди - мразь, дрянь» - обесценивание человека
вообще.

Носитель психологической смерти воспринимает жизнь как
тяжесть, он не включен в нее, он как бы рядом с жизнью. Это
распространяется и на бытовую жизнь с близкими людьми как
запрет на искренние чувства и их проявление («Не могу же я его
хвалить, еще зазнается», «Я что, теперь должна ему спасибо
говорить, что он мне помог, он это должен делать» и тому по-
добное), как отсутствие переживания связи с другим человеком.
В этом смысле режет ухо глагол, которым многие современные
мамы обозначают то, что они делают со своим малышом, - они
с ним сидят. Не растят, не играют, не учат, не ухаживают, не
заботятся, не выхаживают-ухаживают, а сидят.

198

В нашей культуре у эгого глагола сотня семантических
пттенков, но на одном из них хотелось бы остановиться спе-
циально. Когда о человеке говорят, что он «сидит», очень
часто имеется в виду - за решеткой и не по своей доброй
воле. Лагерный, тюремный смысл этого глагола почти оче-
виден. Может быть, для наблюдателя? Может быть, это моя
научная утопия? Слушаю, вслушиваюсь в диалоги и моноло-
ги молодых мам, и второе слово - вот оно: «надоел», а тут и
третье - «вредный».

С ними, малышами, почти не разговаривают, им почти не
читают, им почти не показывают картинок, зато могут с гор-
достью сказать, что у ребенка есть: игрушки, книжки, комна-
та, еда и тому подобное. Хорошо, когда есть, но еще лучше,
когда есть мама и папа, которые могут быть рядом с ребен-
ком, быть внимательными к тому, что происходит с ним, а не
только с самими собой. Беда в том, что и с собой-то мало что
происходит, да и откуда взяться событию, событиям, если
собственная Я-концепция пуста и существует (конечно, это
крайний вариант) только в форме тела...

С носителем психической смерти холодно и неуютно ря-
дом. Это качество человека скорее ощущается, чем понимает-
ся, особенно в первые мгновения восприятия такого человека.
Скорее также ощущается, чем воспринимается, и носитель
психической жизни. Думаю, что существующее у всех народов
понятие о человеке, аналогичное понятию в русском языке
«белая ворона», говорит о специфике восприятия именно это-
го качества человека.

Носитель психической жизни - думаю, что ярчайший при-
мер этому Александр Сергеевич Пушкин, - создает вокруг
себя достаточно сильное напряжение, которое многие люди
могут просто не выдержать, так как оно невыносимо для них
по интенсивности изменения. Жить в постоянно меняющемся
поле непросто. Может быть, я недостаточно точно выразила
главное в содержании психической жизни, но это попытка
отразить проявление универсальности человека, живущего
психической жизнью. Оставаясь собой, он бесконечно измен-
чив, это как бы постоянно преобразующаяся форма психиче-
ской реальности, которая в своей уникальности обладает
свойствами универсальности. Может быть, поэтому у каждо-
го свой Александр Сергеевич Пушкин, мой Пушкин, как ска-
зала Марина Цветаева за всех нас.

Если психическая смерть - это воспроизведение одной и
той же формы реальности, и время здесь останавливается, то в
психической жизни ее бесконечное разнообразие форм позво-

199

ляет отнестись к времени как к далеко не самому главному
источнику изменений. При психической жизни время может
ускоряться и замедляться, останавливаться, поворачивать
вспять, исчезать, физическое бытие и психическое начинают
протекать в разных системах координат, которые могут в
какие-то моменты совпадать, а в какие-то - далеко (или на-
всегда) расходиться.

В онтогенетическом развитии человек, ребенок сталкива-
ется с феноменом психической смерти и феноменом психиче-
ской жизни через характеристики продуктивности и репро-
дуктивности отношений, которые проявляют к нему родители
(да и вообще люди).

Хотелось бы думать, что продуктивные отношения, то есть
творческие, гибкие, - это проявление психической жизни, а
косные - репродуктивно воспроизводимые - проявление пси-
хической смерти.

Как у радости множество проявлений, так и у продуктив-
ных отношений нет стереотипов, тогда как репродукция, вос-
произведение отношений не только гасит признаки жизни у
каждого из участников этих отношений, но и воспроизводит
скуку, которая давно ассоциируется у людей с серым цветом,
то есть практически с отсутствием цвета. Так и хочется про-
должить, что не только с отсутствием цвета, но и запаха, и
вкуса - всех ароматов жизни.

Продуктивные отношения - творческие, эвристические, со-
зидающие - учитывают и создают изменения в человеке, те
изменения, которые буквально наполняют его жизнью. Неда-
ром всем известно, что когда люди любят друг друга (а это
самое продуктивное отношение из известных человечеству),
они словно излучают свет, они переполнены жизнью - остро
чувствуют и воспринимают.

Ребенок, окруженный продуктивными отношениями, отно-
шениями любви, вырастает смелым и свободным, так как чув-
ствует свою силу - силу своей жизни во всех ее проявлениях. Он -
не лишний на белом свете; конечно, я упрощаю ситуацию в
целях анализа феномена жизни, но очень хочется привести хотя
бы один пример продуктивных отношений, простой бытовой
пример: в купе моими попутчиками была не очень уже молодая
мама с пятилетним мальчиком. Всю дорогу - три часа - она
играла с ним, разговаривала, читала ему, ни разу не одернув, не
прикрикнув. Они понимали друг друга. Это было так удиви-
тельно, что один из соседей не выдержал и спросил:

- Вы, наверно, работаете с детьми, это ваша профессия?
И услышал в ответ: «Нет, это просто мой младший сын».

200

- Сколько их у вас?

- Пятеро.

Я сразу вспомнила книги Домокоша Варги. То же спокой-
ствие, уверенность, лиризм, юмор, Боже, сколько теплых и
нежных слов хотелось бы сказать, описывая и мою попутчицу,
и любимого писателя. Ловлю себя на том, что называю их
одним словом - они светлые люди, светлые, а значит радост-
ные, жизнелюбивые, жизнеустроители.

В продуктивных отношениях люди реагируют на измене-
ния друг друга, не утрачивая в этой изменчивости собствен-
ную уникальность, сохраняющуюся во времени не как одно-
цветное образование, а как переливающаяся всеми цветами
картина жизни, узнаваемая и изменчивая одновременно.

Репродуктивные отношения порождают скуку, узнавае-
мость, повторяемость, банальность. Скука разнообразна и
однообразна одновременно - разнообразна по причинам,
однообразна по механизму возникновения. Он, этот механизм
возникновения скуки, связан о повторяемостью, однообрази-
ем... Чего?

На этот вопрос ответить можно одним словом - с повто-
ряемостью отношений, где все участники отношений погру-
жены в атмосферу бессобытийности. Ничего не происходит,
время как бы останавливается, чувства притупляются, энергия
действия, энергия мысли теряет свой источник.

Почему это происходит? Как появляется скука? Как возни-
кают репродуктивные отношения между людьми? Об этом мы
еще поговорим в других главах книги.

Пока мне очень важно, чтобы вы, мои читатели, почувст-
вовали в переживании скуки дыхание смерти, ее холода и бес-
пощадной однообразности.

Так, в своих чувствах - чувстве радости и чувстве скуки -
человек переживает наличие в своей собственной жизни свет-
лых и темных ее источников, пробивающихся на поверхность
течения будней с разной силой.

Каждый человек, получая возможность наблюдать за вре-
менем своей жизни - обращаться к своему прошлому и буду-
щему, - отмечает, что изменения с ним происходят разные, -
он не только, например, научается чему-то, но и развивается,
не только развивается с течением времени, но и разрушается,
то есть регрессирует. Примеров этому множество уже в мла-
денческом возрасте - умел ножки засунуть в рот, когда еще не
стоял на них, научился стоять, а ножку в рот уже не засунуть...
К четырем годам научился понимать на родном языке, а по-
том годами (безуспешно?) осваивает иностранные языки...

201

Уже в детстве ребенок сам может заметить не только свои
приобретения (развитие?), но и свои потери (регресс). Днев-
никовые записи в этом смысле весьма красноречивы:

1. «Ма» («нет» на языке взрослых) - озабоченно хлопочет
годовалый ребенок, заметивший, что в его руках растаял
снежок.

2. «Я больше не умею» - огорчается трехлетний, пытаю-
щийся проехать на велосипеде под столом.

3. «Как этой тети имя? Я не помню» - сконфуженно шепчет
маме на ухо четырехлетний при встрече с тетей, виденной
когда-то давно (два месяца назад).

4. «Не то что в молодости» - сокрушается пожилой человек,
с трудом поднимаясь на свой этаж, и тому подобное. А ведь
это все про одно и то же - про изменения в себе, про измене-
ния с собой, которые замечаешь сам и к которым сам же мо-
жешь отнестись.

Собственное развитие и собственный же регресс человеку
не обязательно нужно увидеть чужими глазами, их можно
понять, пережить, почувствовать и самому... Происходит это
благодаря удивительному качеству психической реальности -
она овеществляется, воплощается в преобразованиях предме-
тов, к которым можно отнести и само тело человека да и ее,
психическую реальность, тоже. Качество и количество преоб-
разований предмета можно рассматривать, в известной степе-
ни, показателем развития или регресса человека.

Естественно, что вопрос о том, какие преобразования
предметов действительно говорят об этом, далеко не такой
простой, как может показаться на первый взгляд.

Наши рекомендации