Чаях ничто не оживляет в нас воспоминания — когда само прошлое для нас мерт­во, когда оно утратило для нас былое значение. 13 страница

Никак не приходится внешне соотносить образ, психические явления с мате­риальной деятельностью мозга и какими-то спекулятивными соображениями ре­шать вопрос о том, как они соотносятся. Изучение реального процесса рефлек­торной деятельности, возникающей в результате воздействия раздражителя на рецептор (орган чувств), прямо показывает, как в процессе рефлекторной дея­тельности возникают психические явления. Они ее закономерный продукт

В результате этой рефлекторной деятельности раздражитель выступает отра­женным в ощущении или восприятии. На отраженный в ощущении, в восприятии раздражитель в непрерывном потоке рефлекторной деятельности замыкаются новые рефлекторные реакции, и в этом потоке образуется ответ человека на воз­действие внешнего мира — его действия, которыми он удовлетворяет свои по­требности, изменяет мир.

Так же как чувственный образ предмета является продуктом сложнейшей аналитико-синтетической рефлекторной деятельности, так и действия людей — это более или менее сложный продукт целой совокупности рефлекторных дуг, замы­кание которых требует образования связей двигательного (и речедвигательного) анализатора с зрительным, слуховым и т. д.

Осуществление любого действия посредством соответствующих движений (так называемых произвольных движений) предполагает образование связей меж­ду потоком чувственных сигналов, поступающих по ходу движения в мозг от пере-

' Стоит теперь вспомнить ту наивную в своей простоте картину, которую рисовала нам по старинке рецепторная теория: внешний раздражитель воздействует на рецептор и в зависимости от его ка­чества (длины волны и т. д.) вызывает те или иные изменения его состояния. Сведения об этих из­менениях в состоянии рецептора по проводящим путям доносятся до мозга; мозг принимает эти «донесения» — и налицо ощущение! Как далека эта прямо-таки святая наивность от правды жизни со всей ее сложностью!

мешающегося органа, и потоком чувственных сигналов, идущих от воздействия внешних условий, в которых совершается действие, от предметов, на которые оно направлено. В силу этих связей и их обратимости, чувственные сигналы от пред­метов и условий, в которых они находятся, начинают регулировать действия*.

В результате образования сложнейшей системы рефлекторных дуг образ того или иного предмета или явления (точнее — отображенный в нем предмет) высту­пает как сигнал для того или иного действия².

Следовательно, никак не приходится внешне соотносить психическую дея­тельность с рефлекторной нервной деятельностью мозга и провозглашать их единство на основании каких-либо умозрительных соображений;прямое изуче­ние фактического хода рефлекторной деятельности мозга показывает, как в про­цессе этой деятельности, по ходу ее возникают психические явления — ощуще­ния, восприятия и т. д. и как отраженные в них раздражители становятся сигнала­ми деятельности животного или человека. Мы имеем, таким образом, перед собой фактически единую деятельность. Это психическая деятельность, так как в ней осуществляется отражение объектов, в ощущениях и восприятиях; это вместе с тем нервная деятельность материального органа — мозга, подчиненная всем зако­нам динамики нервных процессов. Положение о неотделимости психических яв­лений, психической деятельности от материальной нервной деятельности мозга приобретает очевидность и осязаемость; оно отчетливо выступает из всей сово­купности реальных фактов и выделяется из них как их общий смысл и итог.

В последние годы у нас неоднократно ставился вопрос о месте психических явлений в рефлекторной деятельности и о реальной роли, выполняемой в ней об­разом. Попытки решения этого вопроса не раз заводили в тупик. Это происходи­ло прежде всего потому, что его пытались решить в рамках фиктивной схемы — одной рефлекторной дуги, в которую хотели втиснуть и построение образа пред­мета и действие с ним человека.

Это была рефлекторная дуга «вообще», осуществляющаяся неизвестно в ка­ком анализаторе и никак не объединяющая рефлекторные дуги разных анализа­торов. В ней, естественно, никак не могли уместиться и построение образа пред­мета и действие человека. Всякая попытка вклинить в рефлекторную дугу образ в качестве особого звена и сделать ее эффекторный конец зависимым от образа, не­избежно грозила разрывом материальной непрерывности рефлекторного акта и идеалистической дематериализацией рефлекторной деятельности мозга.

Все становится на свои места и получает свое естественное разрешение, если отбросить эту фиктивную схему и обратиться к действительному процессу реф-

¹ Павлов И. П. Физиологический механизм так называемых произвольных движений // Полн. собр. соч. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. - Т. III, ч. 2. - С. 315-319.

² В силу этого И. П. Павлов и характеризовал ощущения, восприятия как сигналы действительности, а условный рефлекс, являющийся реакцией на сигнальный раздражитель, как явление не только физиологическое, но и психическое. «Существенный признак высшей нервной деятельности» И. П. Павлов усматривал именно в том, что в ней действуют сигнальные раздражители, и в том, что «они при определенных условиях меняют свое физиологическое действие» (Павлов И. П. Лекции о работе больших полушарий головного мозга // Полн. собр. соч., т. IV, 1951. — С. 30) (подчеркнуто нами. — С. Р.). Это возможно только в силу того, что высшая нервная деятельность есть деятель­ность не только физиологическая, но и психическая. (Павлов И. П. Условный рефлекс // Полн. собр. соч. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. - Т. III, ч. 2. - С. 322.)

декторной деятельности в его реальной сложности как к потоку, состоящему из множества сложно взаимодействующих рефлекторных дуг.

Рефлекторная деятельность мозга вызывается раздражителем, выступающим сначала как физический агент. В ходе вызванной им рефлекторной деятельности возникает ощущение, и раздражитель, выступавший первоначально лишь как фи­зический агент, принимает характер чувственно воспринимаемого объекта. Даль­нейший ход рефлекторной деятельности совершается под воздействием этого чувственно отраженного посредством ощущения объекта (который не перестает при этом быть и физическим агентом). Таким образом, ощущение включается в поток рефлекторной деятельности.

Необходимой философской предпосылкой правильного решения вопроса о ре­альной роли психических явлений, образа в рефлекторной деятельности служит при этом понимание того, что в этой деятельности сигналом является объект-раз­дражитель. Когда его воздействие вызывает ощущение, это последнее опосредству­ет зависимость дальнейшей рефлекторной деятельности от раздражителя. Сигнал в таком случае — это раздражитель, отраженный в ощущениях, воспринимаемый в качестве объекта. Благодаря отражению раздражителей и условий, в которых они выступают, раздражители в зависимости от условий меняют, говоря словами И. П. Павлова, свое физиологическое действие.

Признание реальной роли ощущений, восприятии, вообще психических явле­ний в детерминации рефлекторной деятельности не вносит никакого субъекти­визма в ее понимание в силу того, что — в соответствии с основной линией мате­риалистического монизма в теории познания — ощущения, восприятия и т. д. — это отражения, образы реально существующих вещей. Поэтому действие ощуще­ний и восприятии — это действие раскрывающихся перед познающим человеком вещей, отражением которых ощущения и восприятия являются'.

Рефлекторная деятельность дает два особенно жизненно важных результата:

отражение мира — непосредственное чувственное и опосредствованное словом — и действия человека, посредством которых он удовлетворяет свои потребности, реализует свои цели и соответственно преобразует действительность.

Между чувственным отражением и действием — этими двумя важнейшими итоговыми результатами рефлекторной деятельности — имеются существенные взаимоотношения. С одной стороны, чувственное отражение действительности — условий, в которых совершается действие, и предмета, на который оно направле­но, — служит для регуляции действия. Вместе с тем именно через свое отношение к выполняемому человеком действию те или иные прежде индифферентные раз­дражители приобретают сигнальное значение. С приобретением прежде индиф­ферентным раздражителем сигнального значения чувствительность к нему повы­шается (пороги снижаются); его анализ, более тонкая его дифференцировка осуще­ствляется именно через связь с ответной деятельностью, по отношению к которой он имеет сигнальное значение. Для того чтобы два близких впечатления стали дифференцироваться, нужно, чтобы по ходу и задачам осуществляемой челове­ком деятельности возникла потребность в их дифференцировке; при успешном

Раздражители, отраженные в ощущениях, естественно, могут вызывать реакции, которые не вызы­вают раздражители, в ощущениях не отраженные. Это сказывается даже на таких явлениях, как адаптация. Судя по опытам (в лаборатории Е. Н. Соколова), адаптация возникает по отношению к слышимым звукам; по отношению к звукам полпороговым адаптация не создается.

выполнении этой деятельности дифферевдировка раздражителя получает «под<| крепление» со стороны действительности. !

Однако «подкрепление», необходимое для успешного осуществления рефлекторной деятельности, для рефлекторного построения чувственного образа предметов действительности, надо, очевидно, искать не только в конечном подкреплении действительностью реакций двигательного анализатора. Рефлекторная деятельность, осуществляющаяся, скажем, в зрительном анализаторе, получает «подкрепление» в рамках этой деятельности. Подкреплением для нее служит самое получение отчетливого образа предмета. Образ, в котором удовлетворяв ются «потребности» глаза, связанные с его функциями, образ, удовлетворяющий потребность в отчетливом видении, устраняющий необходимость в дальнейшем разглядывании, — это и есть подкрепление. Иначе говоря, успешное выполнении специфической для зрительного рецептора аналитико-синтетической деятельности видения служит подкреплением для ориентировочной деятельности смотре­ния. То же и со слухом: само слышание, удовлетворение потребностей слуха, фор»;

мирующихся вместе с его функциями — выявлять свойства звука во всех ему:

свойственных отношениях: звуковысотных, ладовых, гармонических и т. д., — служит подкреплением слушания, прислушивания, вслушивания, т. е. всей активной работы действенного человеческого слуха.

Здесь, вероятно, первые истоки «теоретического» познания, эстетического созерцания и радости, с ними связанной, — радости познавать действительность, прослеживая ее очертания, созерцать красоту ее форм, воспринимать жизнь в полноте ее звучаний.

* * *

Рефлекторная теория как учение о замыкании связей теснейшим образом свя­зана с учением об ассоциациях, означая при этом глубокое и принципиальное пре­образование традиционной ассоциативной теории старого эмпиризма.

Первая отличительная особенность рефлекторного понимания ассоциаций за­ключается в том, что ассоциация как целостный процесс, не только психический, но вместе с тем и физиологический, мыслится в виде связи не одних только цен­тральных звеньев рефлексов и якобы только к ним приуроченных представлений, а цельных рефлекторных дуг. Это значит, что ассоциация — это не просто связь между двумя представлениями; реальными звеньями ассоциации являются взаи­модействия индивида с миром, с объективной реальностью. Из этого исходного положения вытекает коренная перестройка всего традиционного учения об ассо­циациях.

Ассоциация неотделима от условной (временной) связи как элементарной фор­мы синтеза. Элементарной формой синтеза является условная (временная) связь между двумя раздражителями, образующаяся в процессе условно-рефлекторной деятельности (например, связь между компонентами комплексного раздражителя).

Ассоциация есть связь, образующаяся между сигнальным раздражителем и тем, что он сигнализирует'; она имеет, как правило, сигнальный характер и образует­ся, если первый ее член сигнализирует событие, имеющее для нас жизненную зна-

При изучении ряда цифр, слов и т. п. ассоциации между двумя членами ряда образуются, если пред­шествующий член становится для нас сигналом того, чтобы ответить на него следующим членом ряда.

чимость как отвечающее нашим потребностям, интересам, задачам нашей дея­тельности*.

Образование ассоциации — это, по существу, процесс, в котором одно явление приобретает значение сигнала другого явления² Значимость событий, которая сигнализируется обстоятельствами, вступающими с ним в ассоциативную связь, «подкрепляет» ассоциацию. Чтобы ассоциативная связь образовалась, она долж­на иметь для человека значение, смысл.

Мыслительные связи как смысловые нередко противопоставлялись ассоциа­тивным как якобы бессмысленным, механическим. Основанием для такой трак­товки ассоциаций явилось то обстоятельство, что образующаяся у человека при определенных условиях связь между двумя объектами или явлениями может быть несущественной для них. Однако образование этой связи между ними все же должно иметь смысл для индивида, у которого она устанавливается (так, но­мер телефона, который мне надо набрать, чтобы связаться с нужным мне челове­ком, несущественен для характеристики этого человека, но общение с ним долж­но быть нужно мне, чтобы я запомнил номер его телефона). Постольку ассоциа­ция — тоже осмысленная связь; утрачивая свой жизненный смысл для индивида, она угасает.

В силу своего сигнального характера, ассоциативная связь динамична: она об­разуется (замыкается), угасает и при определенных условиях вновь восстанавли­вается³. Обычно не бывает так, что прошлое либо постоянно нами помнится, либо никогда не вспоминается. Воспоминания иногда угасают, а потом вновь восста­навливаются. Причина их исчезновения может заключаться не только в том, что мы не сталкиваемся с воздействиями, которые могли бы по ассоциации восста­навливать эти воспоминания, но и в том, что связь между этими воздействиями и забытым угашена. Иногда все на каждом шагу напоминает нам о прошлом — любая мелочь, даже, казалось бы, лишь очень отдаленно с ним связанная, а в других слу-

' В качестве ассоциации из прочих условных связей иногда выделяют временную связь между двумя нейтральными раздражителями, подобную той, которая была констатирована в опытах Подкопаева и Нарбутовича (см.: Нарбутоёич И. О. и Подкопаев Н. А. Условный рефлекс как ассоциация // Тру­ды физиологических лабораторий акад. И. П. Павлова. — 1936. — Т. VI, вып. 2.). Однако образовать связь между двумя «нейтральными» раздражителями (не пищевыми и т. п.) Подкопаеву и Нарбуто-вичу удалось, как известно, лишь введя новые, необычайные раздражители, т. е. вызвав по отношению к ним ориентировочный рефлекс, а это по существу значит, что второй раздражитель служил удовле­творению «познавательной» потребности, возникающей с появлением первого, и эта связь была, та­ким образом, сигнальной. Ее отличие от рефлекторных связей, образующихся, скажем, на пищевой раздражитель, заключалось, собственно, лишь в том, что рефлекторная деятельность, ее подкрепле­ние и ее сигнальность осуществлялись в рамках «познавательной» деятельности анализаторов.

² Мальчик Алеша Р., четырех лет, выходит с матерью в праздник на улицу, его внимание привлекают флаги. Ему говорят: «Сегодня праздник» и ведут к дяде Коле, где его ожидают угощение и всякие развлечения. По прошествии нескольких месяцев, выйдя на улицу и снова увидав флаги, он заявля­ет: «Сегодня мы идем к дяде Коле». Флаг приобрел для него определенное значение: он стал сигна­лом посещения дяди Коли и связанных с этим посещением развлечений и лакомств.

³ Намечая замысел функциональной психологии как психологии физиологического типа, Титченер характеризовал господствующую в то время ассоциативную психологию как психологию структур­ную и анатомическую (о титченеровской концепции структурной и функциональной психологии см. Bentley Madison. The psychologies called «structural». Historical derivation // Psychologies of 1925 // Ed. by Murchison. - 1928. - Part VI. - P. 383-384). В силу того что прежняя ассоциативная психология была связана с анатомо-морфологической концепцией, в которой на передний план вы­ступила структура, а не деятельность, ассоциативные связи в прежней ассоциативной психологии мыслились как статические структурные связи. На самом деле это не так.