Необходимая травма: ритуалы перехода 1 страница

Проезжаячерез долину Шинандоа, мы с женой услышали звуки ружейной пальбы. Затем увиделисюрреалистическую картину: ведущую огонь батарею пушек и сражающиеся друг сдругом цепи солдат в голубых и серых мундирах. Оказалось, что мы как раз попалина представление в Вирджинии, посвященное очередной годовщине сражения приНью-Маркет54, в котором были задействованы курсанты Военногоинститута, находящегося в близлежащем городе Лесингтоне. Тогда, в мае 1864года, кабинетные планы военных стратегов стали абсолютно реальными дляучастников сражения, а для многих из них оказались последними. Пока мы смотрелина перестрелку, меня не покидало странное, амбивалентное чувство, напоминающееощущение туриста, беззастенчиво глазеющего на чьи-то страдания. Я знал, чтогде-то там, в тылу, находится полевой госпиталь, что здесь не будетокровавленной кучи ампутированных конечностей, как это было бы во времяреальной войны, не будет ни одной семьи, потерявшей родного человека, ибумажных полос, приколотых на спину, удостоверяющих, что солдат пал,повернувшись лицом к врагу. Та война имела свою благородную цель, ноединственное, что я сегодня мог,- это вспомнить строки из стихотворенияУилфрида Оуэна, написанные в 1918 году, за неделю до перемирия, незадолго дотого, как он повел свой взвод на смерть. В этом стихотворении он писал:

Мой друг,не стоит повторять столь высокопарно

Детям, которым кружит голову отчаяннаяслава,

Старую ложь: Dulce et decorum est Pro patria mori55.

А вот ещеболее горькие строки, которые написал Зигфрид Сэссон:

Эй,самодовольная толпа с горящими глазами,

Ухмыляющаяся, глядя на марширующих мальчиков-солдат,

Ступайте домой и молитесь, чтобы никогда не пришлосьузнать

Тот ад, в который идут эти юность и смех56.

54 Сражение при Нью-Маркет происходило во времягражданской войны между Севером и Югом 1861-1865.

55 Сладостно и прекрасно умереть за родину (лат.).Owen W. Dulceet decorum est //Fuller Simon (ed.). The Poetry of War, 1914-1989.P. 20.

56 SassoonS. Suicide in the Trenches //Там же. Р.21.

В этотмомент мне вспомнился Джеральд, мой пациент, который в девятнадцатилетнемвозрасте оказался в горах центрального Вьетнама. С винтовкой М-16 за спиной ирацией он находился в местах, которые, кажется, назывались Плейку и Я ДрангВэлли. Он видел, как один из его сослуживцев автоматной очередью разрезал пополамвьетнамского крестьянина, просто так: наверное, черт попутал. Он видел своихдрузей с ожерельями из ушей вьетнамских солдат. Затем, спустя двадцать четыречаса после Плейку, он оказался в Лос-Анджелесе. Ему понадобился почти год,чтобы навестить своих близких на севере Нью-Джерси. Он просто не мог вернутьсятуда, где жил раньше. И думал над тем, что говорил Хемингуэй: после ПервойМировой войны такие слова, как честь и долг, стало неприличнопроизносить, и единственными святыми словами стали названия городов, гор и рек,где погибли люди.

Мне нужнобыло понять, почему люди оказались там, в Нью-Маркете, штат Вирджиния.Разумеется, я не отказывался почтить память павших в том сражении почти 140 летназад. При этом я понимал, что вопросы торговли и регионального владычества были намного важнееблагородного желания покончить с рабством. Я подозреваю, что многие мужчиныоказались тогда на этом поле потому, что больше боялись туда не пойти. Онисражались там потому, что хотели заслужить так называемый красный бант заотвагу и сильнее боялись проявить трусость и испытать позор и бесчестье, чемоказаться под свинцовым дождем шрапнели. Гомер это понимал. В одном из эпизодов"Илиады" у Гектора, героя Трои, спрашивают, почему он так доблестносражался, и он отвечает, что сильнее боялся почувствовать стыд перед своимитоварищами, чем быть пронзенным греческими копьями. Таким образом, страх - этотрубач, наигрывавший ту мелодию, под которую мужчины сначала танцевали, а потомбессознательно маршировали на войну. Когда я, как ребенок военных лет,представлял, что меня призовут служить где-то на чужбине, я читал о войне все,что было доступно, чтобы внутренне к ней подготовиться. Во время войны воВьетнаме я учился в университете, поэтому получил отсрочку от армии. Это былвыигрышный лотерейный билет, я одновременно ощущал облегчение и стыд. Ячувствовал, что не прошел какую-то очень важную проверку хотя в моем сознаниине было никаких иллюзий о войне и ни малейшего желания отправиться в Да Нанг. Яс уважением относился и к тем, кто пошел на войну, и к тем, кто остался ивыражал протест. Я уважал тех, кто протестовал сознательно, вспоминая словаКарла Шапиро: "Вы должны осознать, что мы у себя дома"57.В то же время я испытывал стыд и раздумывал над тем, как ко мне будутотноситься окружающие. Я знал, что в страхе нет ничего постыдного, но при этомразмышлял, мог ли я спасовать, не пройти испытание, столкнувшись с чем-тоужасным, и подвести своих товарищей. Хотя после того я поделился своимисомнениями относительно Тет Оффенсив58 с аналитиком и мне пришлосьвстретиться со своими внутренними демонами, спустившись вместе с ним в "потусторонний"мир, эти мысли не покидают меня до сих пор.

57 ShapiroК. Conscientious Objector //Modern Verse in English.P. 574.

58 Тет Оффенсив - одна из самых масштабныхнаступательныхопераций вьетнамских войск в праздник Тет. В данном случае этовыражение имеет метафорический смысл.

Я не собираюсь обсуждать здесь вопросы войны и внешней политики. Вместо этого лучше еще раз прояснить действие бремени, возложенного на нас Сатурном. Ради самосохранения каждая цивилизация должна предъявлять к своим гражданам непомерные требования, которые наносят травму каждому мужчине. Исследовав в предыдущей главе мощное воздействие на жизнь мужчины материнскогокомплекса, перейдем к выяснению того, насколько мужская травма необходима и(иногда) даже страшна.

На собрании юнгианского сообщества после моего выступлениявстал один мужчина и сказал буквально (если мне не изменяет память) следующее: "Сейчасмой возраст считается средним. Несколько лет назад, когда мне было 38 лет, женасказала, что больше меня не любит и уходит от меня. Я был страшно расстроен.Мне хотелось умереть. Теперь я понимаю, что она сделала мне только лучше. Япрогнал ее прочь. Она заставила меня самостоятельно справиться со своим гневоми страхом, что тебя бросили. Она заставила меня справиться с самим собой".

Хотя он не употреблял слово "анима", былосовершенно ясно, что жена этого мужчины заставила его войти в контакт со своейвнутренней жизнью, так как не хотела больше терпеливо принимать и носить насебе все проекции, которые он на нее возложил. Боль, вызванная его травмой,была очевидна, но гораздо большее впечатление производили его мужество ижелание работать над собой. Он произнес заученную фразу Ницше, ставшуюафоризмом: "То, что нас не убивает, может сделать нас только сильнее"59.

Итак, эмоциональная травма - это обоюдоострый меч, илипалка о двух концах. Есть травмы, разрушающие душу, искажающие ее ипрепятствующие нормальному направлению жизненной энергии, но есть и такие,которые стимулируют нас к личностному развитию и росту.

Одним из моих первых пациентов в Цюрихе был мужчина среднихлет, у которого никогда не было связей с женщинами. Он испытывал сексуальноевозбуждение, только фантазируя о том, как женщина бьет ребенка или как онцелует женские туфли. Он никогда не видел своего отца, а его мать возглавлялаодну религиозную группу. Ее нападки на его эрос наносили ужасные травмы,разрушая хрупкие основы его маскулинности.

С другой стороны, есть "необходимые" травмы,ускоряющие работу сознания, заставляя нас отказываться от старых убеждений привступлении в новую жизнь, играя роль катализаторов при переходе к следующейстадии развития. Как заметил Юнг, за эмоциональной травмой часто скрываетсячеловеческий гений60. В этом случае амбивалентная природа травмзаставляет нас учиться различать те, которые нас губят, и те, которыевозвращают нас к жизни. И опять же, мы пытаемся более или менее объективноосознать то, что наши предки часто чувствовали интуитивно. Травматическоепереживание всегда было решающим моментом в мужской инициации - при обретениистатуса взрослого, переходе в сообщество посвященных, а иногда - и в сообществопрофессионалов.

Отсюда следует еще одна мужская тайна: так как мужчиныдолжны покинуть мать и преодолеть материнский комплекс, травма становитсянеобходимой.

Передо мной работа американского художника XIXвека Джоржа Кэтлина. Получивюридическое образование и профессию адвоката, Кэтлин пересек Миссисипи ипосетил тридцать восемь разных индейских племен; во многих из них он был первымбелым человеком, которого увидели индейцы. Он оставил после себя многопортретов их вождей, картин с изображениями сцен охоты и совершения ритуалов.Нельзя без ужаса смотреть на его картину, изображающую ритуал инициации племенимандан сиу. Грудную мышцу неофита протыкали железным прутом, а потом, зацепивкрюками за этот прут, его поднимали на веревках к потолку ритуальногопомещения. Так он раскачивался во все стороны, подвешенный на крюках заторчащий из груди прут, пока его совершенно не покидали жизненные силы. Затемего клали на землю, и, оживая, он выводил пальцем на черепе буйвола числобыков, которых он в будущем должен принести в жертву61.

История цивилизации полна менее драматичных, но не менеехарактерных примеров инициации. Какие же послания должна донести до нас стольочевидная жестокость?

Прежде всего, как заметил Джозеф Кэмпбелл:

"Мальчик совершает очень трудный переход от сферыматеринской зависимости к сопричастности отцовской природе, причем делает этоне только через характерные физиологические изменения в своем теле... но ипройдя определенную последовательность сильных психологических переживаний,пробуждая и одновременно реорганизуя в себе все первичные следы и фантазии,существующие в инфантильном бессознательном"62.

Независимо от того, какой характер носит ритуальноечленовредительство: обрезание, самоистязание, выбивание зубов или прокалываниеушей или пальцев,- в жертву приносится материнско-материальная (материя-мать)безопасность и зависимость. Старейшины племени извлекают мальчика из егоэдиповой зависимости, не давая ему идти по легкому пути, лишая его опоры на то,что известно, что может защитить, обезопасить, то есть на все аспектыматеринского мира.

Какими бы болезненными ни были эти испытания, онипредставляли собой проявление любви старейшин к юношам. Эти испытания пересталибыть актами добровольного совершения насилия над беспомощными жертвами иперешли в религиозную сферу, так как, совершая ритуал инициации с характернымидля него песнями, танцами, "ревом быка", все присутствующие, включаянеофитов, входили в состояние транса, позволявшее людям выйти за рамкиповседневности. Те, кто раскачивался подвешенным на крюках за грудные мышцы наконьке крыши святилища племени сиу, пройдя через боль и испытания обряда, былиудостоены переживания экстаза. То есть они в ситуации здесь-и-теперь совершалипереход из детства в трансцендентную реальность священной истории, истории ихбогов, их народа и их мужских таинств.

Подобные ритуалы гораздо чаще совершались в отношениимальчиков, чем девочек. Мирча Элиаде объясняет это так:

"Для мальчиков инициация представляет собой введение в мир,который не является естественным,- в мир духа и культуры. Для девочек,наоборот, инициация состояла из серии откровений, связанных с тайным смысломизвестного природного явления - видимого признака наступления их сексуальнойзрелости"63.

Таким образом, инициация девочек, их переход в сообществовзрослых означали просто воспроизведение мира родной матери: физиологически ифеноменологически это переживание было связано с началом менструаций. Но длямальчиков наступление пубертата возвещало о начале перехода от зависимогодетства к ответственной роли взрослого мужчины, хранителя и защитникасимволических ценностей племени. Среди этих ценностей были почитание заветов изаконов богов, членство в сообществе и защита соплеменников.

Переход от комфорта домашнего очага на передний край жизни,от тела и инстинкта к символическому действию, от детства к взрослости требуетпреодоления огромного психологического водораздела. Переходные ритуалы, наносяпосвящаемому ритуальные травмы, одновременно наполняют его эросом, помогающим иему, и сообществу, которое он должен поддерживать. Сталкиваясь с неизбежнымпереживанием боли, он через страдания и оцепенение своего тела получаетпослание, что больше не может вернуться домой. Он удостоился экстатического видения,пересек известную разделяющую черту и вступил в мир взрослых. Как трудносовременным мужчинам без всякой помощи преодолеть великую пропасть! Ритуалы несохранились, почти не осталось мудрых старейшин, и отсутствует хотя бы какая-томодель перехода мужчины к состоянию зрелости. Поэтому большинство из насостается при своих индивидуальных зависимостях, хвастливо демонстрируя своюсомнительную мачо-компенсацию, а гораздо чаще страдая в одиночестве от стыда инерешительности.

При таком сходстве процесса, результата и мотива переходныхритуалов в совершенно разных по сущности и географическому положению культурахможно предположить, что все эти обряды были разработаны в каком-то центральномкомитете. Если исключить такую возможность, получается, что обряды возниклиспонтанно, то есть развились из единых архетипических истоков. Большинствомифологических мотивов и трансцендентных видений зародились в индивидуальнойпсихике или в коллективной психике малой группы. Эти образы возникали, чтобыподдерживать и направлять поток либидо и максимально эффективно канализироватьчеловеческую энергию. В таком случае можно было бы ожидать, что глубинныебессознательные процессы, протекающие в нашей психике, тоже могут служить некимпсихологическим аналогом ритуалов перехода, ибо в психике каждого мужчиныдействуют те же энергетические силы, которые питали душу наших предков.

Такую претензию на зрелую маскулинность можно увидеть всновидении двадцативосьмилетнего Нормана. Норман вспомнил только одинположительный момент в своей жизни: когда его исключили из колледжа заупотребление наркотиков, он пришел к своему дяде и вместе с ним работал вбулочной. Однако сила притяжения к своей семье, наряду с недостаточнойуверенностью в себе, заставила его вернуться домой, чтобы жить с родителями.Несколько лет он то начинал, то прекращал лечиться у психиатра, хотя у него небыло существенных патологических отклонений. Скорее его проблемы имелиотношение к развитию, то есть переходу в состояние зрелости и отдельногосуществования. Его мать нарушала его психологическое пространство, отец большуючасть времени занимался бизнесом и часто отсутствовал, а, будучи дома, вел себястоль пассивно, что его присутствие было едва заметным.

Когда Норман обратился ко мне, у меня возниклопредположение, что он покидает родительский дом или, по крайней мере, совершаетпервый шаг в направлении индивидуационного процесса, то есть происходит егофизическое отделение. Его мать звонила мне, совершенно расстроенная, иговорила: "Но ведь вы не можете думать, как мать". "Нет, мадам,-отвечал я,- я думаю, как терапевт". (Я мог бы сказать "как старейшинаплемени", но сомневался, что этот ответ будет иметь для нее какое-тозначение.)

Тем временем в процессе анализа у Нормана сохраняласьзависимость, которая часто увлекала его домой или заставляла звонить матери ивсякий раз приводила к гневной разрядке после общения с ней. Можно былосказать, что его душа освобождалась лишь для того, чтобы снова оказаться вплену. Проще всего было бы переложить всю ответственность на его ничего непонимающую мать, ибо она явно все время заманивала сына в ловушки, или на егопассивного отца, не создавшего для сына никакой модели достижения мужскойзрелости. Но это сняло бы с Нормана личную ответственность и отвлекло его отрешения задачи - сдерживания напряжения между желанием стать взрослым и страхомперед независимостью. Эта потрясающая борьба с ежедневными колебаниямидраматически отразилась в его сновидении, состоявшем из трех частей:

Я нахожусь в кинотеатре под открытым небом дляавтомобилистов вместе с несколькими моими приятелями. Что-то случилось смашиной. Я из нее выхожу, чтобы разобраться, в чем дело, и получаю от кого-тосильный удар по зубам.

Мы вдвоем с матерью смотрим в зеркало. Она относится ко мнес симпатией. У меня выпадает зуб. Его уже нельзя вставить обратно. Я ухожу ипоказываю зуб Кейту Бийяру.

Я ищу миссис X.,чтобы сказать ей: "Я вам не мальчик. Относитесь ко мне как к мужчине".

(Когда Норману приснился этот сон, Кейт Бийяр былвысококлассным защитником любимой футбольной команды Нормана "ФиладельфияИглс").

Сон рассказывает обо всем. Он повествует о затянувшемсяподростковом состоянии Нормана, совершенно не похожем на состояние зрелогомужчины[65]. Содержание сновидения раскрывает его жизненную ситуацию.Образ кинотеатра во сне предполагает наличие спроецированной внутренней драмы,связанной с его внутренней работой над укреплением своей маскулинности; приэтом существует проблема с машиной, символизирующей динамические процессы,происходящие в его психике. Во время просмотра фильма он получает травму. Передначалом терапии Норман не имел ни малейшего представления о ритуалах перехода,однако его психика "знает" о них на архетипическом уровне, так какучаствовала в процессе первичного развития человека. Он не имел сознательногопредставления о травматическом ритуальном воздействии, о том, что иногдареальное выбивание зуба символизирует принесение в жертву зависимости отматери. Наряду с тем, что мать всячески препятствовала психологическомуотделению от нее Нормана, его собственная пассивность тоже тормозила еголичностный рост. В сновидении он хочет добиться ее симпатии, ее сочувствия, ееобращения "мой бедный мальчик". Вместе с тем его расщепленная психикастремится показать "Кейту Бийяру" зуб, что, с учетом егоиндивидуальности и среды, в которой он вырос, означает: психика связывает собразом этого атлета воплощение мужской энергии, которая могла бы помочьНорману победить свое влечение к потустороннему миру.

В содержании сновидения не отражен образ отца Нормана, номужская энергия, которой так не хватает Норману и в подпитке которой он такнуждается, воплощается в образе футболиста. Однако амбивалентность все-такипреобладает, ибо в третьей части сна он ищет поддержки у миссис X. (это соседка, которая, по мнениюНормана, понимала и поддерживала его больше, чем родная мать). Таким образом,сновидение не свидетельствует о разрыве. И в конце его Норман по-прежнемуожидает одобрения от пожилой женщины.

Эту регрессивную тенденцию можно найти у всех мужчин, но вданном случае патология возникает из-за практически полного отсутствияпозитивной маскулинной энергии в личной истории Нормана. Когда такая энергиясуществует, она поддерживает модель мужского поведения И создает противовесрегрессивному влечению материнского комплекса. Это объясняет, почему Нормансчитал период работы плечом к плечу со своим дядей лучшим временем в своейжизни. Вместе с тем даже этот проблеск зрелости был подавлен мощными энергиямикомплекса и нарушениями в деятельности нервной системы Нормана[66].

Из-за отсутствия переходных ритуалов и старейшин племениподобное психическое состояние характерно для многих современных мужчин.Ожидается, что они станут взрослыми, познают себя, будут поддерживать культурусообщества и полностью соответствовать своей мужской идентичности. Пожилоймужчина-психотерапевт может чем-то помочь, создавая атмосферу поддержки иодобрения, но посещения терапевта раз в неделю вряд ли будет достаточно, исовершенно точно, что на таких сессиях не будет атмосферы нуминозности,характерной для традиционных переходных ритуалов67. Так, например, Притом, что терапия может быть поддерживающей и конструктивной, она не включает всебя присущих ритуалам смерти и возрождения, а также раскачивания на крюкахчеловека, подвешенного за грудные мышцы. Никаких экстатических видений, толькобеседа. Такая беседа необходима, она оказывает исцеляющее воздействие, но дляэтого тоже нужно время.

Норман в конце концов стал проводить все меньше времени сродителями, соответственно уровень их доминирования и воздействия ихродительских комплексов постепенно снижался. Он стал жить отдельно от родителейи сам зарабатывал себе на жизнь. Но так как он не прошел через процессинициации, психологически у него, по существу, сохранялась характерная длянашего времени мужская травма.

Выбитый зуб в сновидении Нормана символизируетнеобходимость пожертвовать комфортными условиями жизни и требование пойти налишения, связанные с внутренним странствием. Эта жертва является самымзначительным мифологическим мотивом, архетипическим паттерном, который требуетот чего-то отказаться, чтобы что-то приобрести. Детская зависимость должнаостаться в прошлом ради обретения мужчиной самообладания и возможностейтворческой реализации. Стремление к безмятежному существованию приходитсяотодвинуть в сторону ради зрелого отношения к ответственности. Такие измененияне только ускоряют осознание, но и формируют определенный способ выбора.Личностное развитие необходимо для всех, но не всем оно оказывается по плечу. Травма,нанесенная во время совершения ритуала инициации, становится прообразомпоследующего травмирующего воздействия внешнего мира. Покидая детский сад,ребенок не только грустит, ощущая утрату безопасного крова, но и интуитивночувствует, что мир, в который он вступает, гораздо более сложен и опасен.Насколько ему естественно бояться этого мира, настолько же ему необходимо внего войти, если он уже заявил, что стал взрослым.

В подростковом возрасте, несмотря на недовольствородителей, я в старших классах школы, а потом и в колледже играл в футбол. Напервой же тренировке у меня сломался ноготь. Я ушел с поля и стоял за линией,испытывая боль и жалость к себе. В это время ко мне подошел центральныйзащитник и сказал то, что запомнилось мне навсегда: "Если ты не сможешьперетерпеть это, то не сможешь вытерпеть и все, что будет потом. Дальше будетеще хуже". В тот момент я почувствовал нечто напоминающее мужскую любовь,дружеское ободрение. Он с легкостью мог меня пристыдить, как часто поступаютмужчины по отношению друг к другу, но в его тоне ощущались поддержка иободрение. Хотя я был довольно мал для командного футбола, мне очень захотелосьиграть. И при этом я не мог объяснить, почему именно.

Спустя годы мотивы этого желания стали мне понятны. Ябоялся, что меня искалечат здоровые парни. Но страх перед возможным отлучениемот футбола оказался сильнее, чем смертельный страх добровольно выйти на поле.Произошла гиперкомпенсация страха. Каждую пятницу меня сковывала вызваннаястрахом боль в животе, но при этом я шел на поле и не пропустил ни однойтренировки и ни одной игры. Как троянский Гектор, я больше боялся испугаться,чем испытать боль. Когда в конце своего первого сезона я сломал указательныйпалец, то почувствовал, что одержал символическую победу, словно получилкрасный бант за мужество, не меньше. Бессознательно я испытывал потребность вмужском контакте: сталкиваться головами с другими парнями, вместе с ними шутитьи горевать, если с кем-то приходилось расставаться. Моя психика влекла менятуда, где я мог потеть, толкаться и испытывать страх, как во время переходногоритуала. В то время ни мои родители, ни я сам не могли понять, что футболоказался единственным доступным для меня средством испытаний в тот периоджизни, лишенный влияния мифологии. Футбол оказался единственным средствомудовлетворения всех моих потребностей: в символической травме, в воссоединениис коллективной маскулинной энергией и в товариществе, а также в переходномритуале от детства к зрелости и ограничении влияния материнского комплекса.

Как-то несколько лет тому назад я увидел во сне своегофутбольного тренера того времени, когда я еще учился в колледже. Я невстречался с ним тридцать лет. Найдя его адрес в старом классном альбоме, янаписал ему письмо в Индианаполис. Он вспомнил меня и, рассказывая о своейжизни, добавил: "Этому нас научил футбол. Тебе было больно, но тыпреодолевал боль и был готов участвовать в следующем матче". Возможно, этобыло самое простое послание в жизни, но, несомненно, оно было самымнеобходимым. Наверное, образ тренера возник в моей психике по прошествиистольких лет, чтобы напомнить мне об этом послании.

Всего несколько лет назад на День труда мы с женой пошлипрогуляться с собакой. Было еще очень рано, и на поле школьного стадиона стоялгустой туман. На таком расстоянии мы могли видеть лишь смутные очертания ислышать отдаленный монотонный низкий голос. Жена сказала, что ужасно, когдатренер в праздник гоняет ребят с полной нагрузкой, а не отпускает их домой, ксемье. Я ответил, что они хотят быть на стадионе и даже соревнуются междусобой, чтобы заслужить это право. Правда, я не добавил, что они хотят, чтобы имстало больно, чтобы это случилось между прочим, в схватках и столкновениях, чтоони нужны друг другу, что в каком-то смысле здесь идет речь о любви и что наполе, в этом тумане, они ищут своих отцов. Я не добавил всего этого, так как уменя не было уверенности в том, что я смогу внятно это объяснить. Идействительно, только столкнувшись с внутренними чудовищами в процессесобственного анализа, я осознал, что во всей моей жизни не было ничего болеемудрого, важного и необходимого, чем то, что я вышел играть на зеленое поле исломал себе палец.

На таком поле юноша ищет забытый ритуал перехода и своихушедших предков, хотя знает, что их там нет. По мнению Юнга, он ищетсимволическую жизнь. Осмысление наступает лишь тогда, когда люди начинают "ощущать,что они живут символической жизнью и являются актерами в божественной драме"68.В том или ином виде, в завуалированной культурой форме юноша ищет образы,привлекательные для своего либидо, способствующие индивидуальному развитиюмолодого человека, а значит, и его сообществу. Его потребность в индивидуацииочень глубока и имеет архетипические корни. Лишенный этих образов и ритуалов,он будет ощущать внутреннюю утрату. Он будет часто подвержен депрессии илиначнет злоупотреблять алкоголем или принимать наркотики, чтобы притупить боль.Так же, как Норман, он останется в подвешенном состоянии мальчика-мужчины или спомощью гиперкомпенсации войдет в образ мачо. Он поверит, что своюмаскулинность следует подтверждать, укладывая женщин в постель, гоняя нагоночном спортивном автомобиле или зарабатывая большие деньги. Конечно, где-тоглубоко внутри он знает правду и отчаянно боится того, что она раскроется; онсам уверен в том, что является самозванцем в мужской компании.

Через такие же или сходные испытания на зеленом полепроходят все мужчины в самых разных ситуациях. Среди встречавшихся мне мужчин(если они были честны со мной) не было ни одного, который бы никогда неиспытывал сильного мужского стыда. Та же исцеляющая энергия, которую несет всебе травма, может вызвать у мужчины и стремление к росту, и ощущение своейущербности. Практически все мужчины-клиенты, с которыми мне довелось работать,обязательно когда-либо испытывали чувство стыда или неполноценности.Большинство из них живо вспоминали о своих промахах, когда, например, онипропускали мяч или проигрывали матч или даже когда им не удавалось создатькоманду. Для мальчиков такое зеленое поле или пыльная спортивная площадкастановятся ареной для испытаний и для переживания стыда.

Кто из мужчин не помнит слоганы и лозунги, развешанные настенах в спортивной раздевалке? "Нет боли - нет победы". "Еслитебе сегодня туго, значит, завтра ты станешь крутым". Кто не помнитдетских игр, где приходилось толкаться и падать? Один мужчина, сделавшийголовокружительную карьеру, постоянно вспоминал особый эпизод своей жизни,который он называл "подчинением Рыжему". Когда ему было лет девять,Рыжий - здоровенный детина, намного старше его,- толкнул его так, что он сразбегу растянулся на спортивной площадке. Тогда под смех всех присутствующихРыжий измазал ему лицо грязью. Независимо от его достижений в мире взрослых "подчинениеРыжему" оставалось для этого мужчины ключевым событием в егоиндивидуальном мифе. Кто из мужчин не вспоминает, как его называли "маменькинымсынком" или, хуже того, "сосунком" (как это было во временамоего детства)? Эти травмы постоянно присутствуют в психике мужчины, И значительнаячасть его взрослой жизни может пройти в доблестных сражениях против духов егопрошлых унижений, закованных в латы и панцирь.

Увы, он не может рассказать о переживании этого стыда,чтобы потом его не стыдили другие. И это четвертая великая тайна, которуюмужчины хранят внутри себя: они хранят молчание, цель которого заключается втом, чтобы подавить свои истинные эмоции.

Каждый мужчина может вспомнить, как он еще мальчиком илиюношей (или даже совсем недавно) рискнул раскрыться, а потом ему стало стыдно иодиноко. Он учится не замечать этот стыд, маскировать его мужской бравадой,скрывать, скрывать и еще раз скрывать. При этом он часто попадает вунизительное положение, но не может выразить свою боль и протест. В пьесе "ГленгэрриГлен Росс" и в одноименном фильме такому унижению методично подвергаетсявесь персонал отдела продаж реально существующей компании. Совершенно взрослыемужчины-менеджеры унижают, как могут, своих коллег, которые, страдая от этого,всякий раз подставляют другую щеку, одновременно стремясь победить друг друга вжесткой конкурентной борьбе: топ-менеджер отдела продаж получает "Кадиллак",менеджер, стоящий на ступеньку ниже,- дешевый набор столовых ножей для разделкимяса, а менеджер, стоящий на четвертой ступеньке в этой иерархии, простолишается работы. Мужчинам приходится глотать обиду и тем самым углублять своеодиночество. Переживание стыда и сокрытие тайны начинаются с детства ипродолжаются всю жизнь, поэтому мужчины становятся соучастниками собственногоунижения. Это не позволяет им проявить сочувствие к своим ослабевшим братьям иоказать поддержку им и собственному расщепленному Я.