Подростки — жертвы насилия 3 страница
Сегодня он отрывается от компьютера лишь ненадолго, чтобы поесть и чуть-чуть поспать. В институте оформлен второй (и последний из разрешенных) академический отпуск. Тяга играть неодолимая; у мальчика есть ощущение, что с ним творится что-то неладное... Он согласился на консультацию, он ищет помощи... и молчит.
Неудивительно. Виртуальное пространство безлюдно, и мой пациент, похоже, совсем отвык от человеческого общения. Тем более что аутичен он от природы. Человеческие контакты отнимают у него массу душевных сил, а радости и утешения приносят так мало, что кажется: тратить эмоции на общение с живыми людьми — дело бессмысленное... Иное — общение с компьютером. Он (сидя у экрана) и силен, и отважен, он лихо справляется с любой проблемой — одним словом, молодец! И никто не читает нотаций... И не нужно ни с кем разговаривать...
Конечно, всё в этой истории — несомненные крайности. У необычного от природы мальчика возникла настоящая психологическая зависимость от игры на почве компульсивного (неодолимого) влечения; зависимость — сродни наркотической. Пристрастие к игре в этом случае приобрело отчетливо патологический характер, стало средством ухода от действительности, фактором углубления аутизма юноши, задержки его психического развития и нарушения социальной адаптации. Однако нельзя не заметить, действительность, от которой мой пациент уходил, была весьма и весьма для него неуютной...
История об игроке, одержимом саморазрушительной страстью, действительно стара как мир... Каждому из нас знакомы такие истории — и не только по книгам. Но какое отношение все это имеет к нашим детям? Ведь казино с рулеткой, Блэк Джеком и прочими соблазнами в быт наших детей пока еще не проникло. Казино — нет, а вот компьютер или хотя бы игровая приставка есть у многих. Игра же... она игра и есть. Механизм увлечения ею одинаков, во что бы человек ни играл: острое любопытство, азарт, очень сильные эмоции, уход от действительности...
Не нужно думать, что компьютерные игры безусловно вредны. Но все же родителям надо иметь в виду: грань между страстным увлечением игрой и болезненным к ней пристрастием очень тонка; скорее и легче ее переходят дети несчастливые или не вполне здоровые психически. Дети, которые особенно нуждаются в человеческом тепле, поддержке, понимании... Всего этого в мире, существующем за экраном компьютера, не найти. Ведь компьютер — это пусть и очень умная, но всего лишь вещь. Не человек.
На планете другой...
Представители «помогающих» специальностей — врачи, психологи, законники, священнослужители — в своей работе обычно не пересекаются, признавая границы сфер собственного влияния и не заступая на территорию компетенции другого. Ведь именно знание пределов собственных возможностей и свидетельствует о профессионализме. (Почувствуйте разницу: всякого рода маги, экстрасенсы, «сниматели» и «насылатели» порчи в этот список не включены совсем не случайно: они готовы «исправлять» и «исцелять» все на свете...)
В поле деятельности моих коллег находятся проблемы, возникающие в связи с переживанием человеком различных конфликтов: и с самим собой, и с окружающими, и с порядками, царящими в обществе, и с миром в целом. Пока речь идет о переживаниях — это наша работа, а помощь человеку, в столкновении с миром совершившему действия, нарушающие социальные нормы, понятное дело, вне нашей компетенции. Однако иногда возникают в жизни коллизии, когда социальные нормы и обязанности становятся опасными, они буквально угрожают жизни человека. Так происходит, если в противоречие с действительностью приходит не он сам, но тот мир, в котором он существует. Происходящее, как правило, бывает заключено в земные пределы, уповать на священника не приходится — и люди обращаются в психологическую консультацию.
...Они оба явно встревожены: мать больше, мальчик, пожалуй, меньше. Но по всему видно — то, что случилось, не нарушило мира и гармонии их взаимоотношений.
Общее впечатление, производимое и внешним видом, и движениями, и манерой говорить, и характером речи мальчика, можно выразить одним словом: чудаковатость. Этакий Паганель в джинсах и кроссовках. Ситуацию описывает мать, а он лишь изредка включается в беседу, слушает явно вполслуха, погруженный в собственные мысли, отрешенно вглядываясь во что-то, видное только ему.
Мать рассказывает: сын, студент пятого курса технического вуза, около месяца назад был отчислен без права восстановления. В конфликте с деканатом из него, судя по всему, сделали козла отпущения, и компромисса с администрацией достигнуть не удалось. История эта началась не только что. Уже около двух лет мальчик работает на кафедре информатики в своем же институте. Получив доступ к компьютерной сети, он «ушел и не вернулся»... По видимости, ничего необычного в течение этих двух лет как будто бы с ним не происходило: мальчик был приветлив, выглядел как обычно, вот только дома проводил очень мало времени. Родители радовались, что сын так увлечен работой и учебой. Он давно уже был «не с ними», а они ничего не замечали... Мальчик же, поселившись в сети, забросил учебу совершенно, а когда обнаружилась полная катастрофа, совершенно спокойно подделал записи в зачетке. Был разоблачен и с треском выгнан из института. Теперь ему грозит призыв; родители в панике, он всего лишь встревожен.
В виртуальный мир уходят люди, чтобы жить там по-своему понимаемой «полной» жизнью. Жизнью с собственным языком, разнообразной, богатой впечатлениями, со множеством возможностей всякого общения, широким полем для научных занятий, творчества, для заработка в конце концов...
«Сеть затягивает, знаете ли», — говорит мой собеседник. Уход в систему компьютерных сетей на первый взгляд подобен увлечению компьютерными играми; однако сходство это лишь внешнее. Пристрастие к играм подобно наркотической зависимости, это, по сути дела, род бегства от жизни. Существование же «в системе» — это и есть жизнь, только другая. Глубинная связь скорее обнаруживается с былым уходом молодежи в хиппи, панки и т. п. Кстати, это и называлось так же — «уйти в систему». Юные принимали иной образ жизни и существовали по собственным правилам — лишь рядом с остальными людьми. Жили на одной с ними планете, но в своем мире. В отличие от сети та система (в особенности движение хиппи) была предельно демократична и общедоступна: цветок и травку можно получить и без применения высоких технологий. Жизнь в компьютерной сети предельно элитарна, доступна лишь «причастным тайне», интеллектуалам, владеющим уникальными навыками и знаниями. Впрочем, всеобщая компьютеризация и решительное повсеместное наступление Интернета открывает горизонты для самых широких масс пользователей...
И все бы это оставалось далеко от порога психологической консультации, если бы возможно было реальное сосуществование разных миров, если бы жизнь текла в них параллельно, никогда не пересекаясь. Но так не бывает. Впрочем, и параллельные прямые в неевклидовом пространстве пересекаются. Если же происходит столкновение параллельных жизненных систем, люди, живущие в них, страдают непременно.
Закона об альтернативной службе еще нет; мой пациент скорее всего будет призван. Каково ему придется в сегодняшней армии? Ведь там он будет почти инопланетянин...
Радикальное средство
Весна... Трудный сезон, трудный в особенности для подростков. Весенняя астения, гиповитаминоз, повышенная утомляемость, психическое истощение конца учебного года — и на фоне всего этого экзаменационные перегрузки, нервотрепка: для абитуриентов в связи с поступлением в вуз, а для восемнадцатилетних мальчиков еще и весенний призыв...
Больше всего весна сказывается на состоянии подростков, которые страдают так называемой пограничной нервно-психической патологией, тех, чья психика и при благоприятных внешних условиях находится в состоянии неустойчивого равновесия. Любая жизненная сложность это хрупкое равновесие рушит — и зачастую с очень тяжелыми последствиями. Появляются нарушения концентрации внимания, неусидчивость, снижение активности, потеря интереса к учебе.
В той или иной мере этот недуг можно назвать массовой проблемой сегодняшних подростков; однако проявляется он по-разному и в разной степени влияет на жизнь подростка.
Особенно тревожной ситуация становится с окончанием школы: жизнь вынуждает принимать решения; а когда мы убеждаемся, что не можем расшевелить подростка, что его беспечность и безответственность просто поразительны, что он ко всему равнодушен, мы нередко впадаем в панику и готовы прибегнуть к любым средствам, даже самым радикальным — не всегда представляя себе, чем при этом рискуем.
...Мальчику, с которым пришли мать и бабушка, семнадцать. Школу он пока что не заканчивает, так как из обычной его пришлось перевести в вечернюю: столько «нагулял» в девятом классе, что до экзаменов не допустили; не дали даже справки о том, что прослушал курс. Проблемы с ним начались практически с рождения: родовая травма, потом некоторая задержка развития, заикание — и всегда очень плохая работоспособность. К тому же неусидчивость, неважная память и полное отсутствие интереса к учебе... Однако мать признает: «Когда у меня была возможность сидеть над ним, заниматься вместе с ним, все-таки что-то получалось». Но времени сидеть с мальчиком над уроками у молодой женщины не было: с мужем она развелась рано и осталась с жизнью один на один. К тому же приходилось переезжать, а привыкать к новой школе сыну всякий раз становилось все труднее и труднее... Пока он был маленьким, его можно было заставить ходить в школу; теперь же он взрослый и живет по своим законам.
— Мне там совершенно нечего делать, — говорит мальчик, — а выгнать не выгонят.
— Что потом? — спрашиваю.
— Не знаю... Да мне все равно в армию идти...
— Да, — включается мать, — это, наверное, единственное средство.
— Средство для чего?
— Для исправления его характера. Жду не дождусь, когда его наконец заберут, — может, тогда за ум возьмется.
Да, многим кажется: строгий режим, жизнь по расписанию, необходимость всякую минуту делать не то, что хочется, а то, что велят, обязанность подчиняться дисциплине — все, что определяет армейскую жизнь, — сделают то, чего не сумели сделать мы сами: воспитают характер, научат трудиться, заставят относиться к жизни с подобающей взрослому человеку ответственностью. Но все перечисленное — лишь одна сторона медали; про другую, раньше скрытую, мы теперь знаем немало: дедовщина, полуголодное существование, произвол командиров, реальная угроза оказаться под пулями... Что ж, именно такая суровая реальность, скажут некоторые, способна закалить характер, сделать из мальчика настоящего мужчину. Спорить со сторонниками такой точки зрения нелегко, но все же попробуем. Справедливости ради нужно признать: жестокие нравы, унижение и эксплуатация новичков, младших и слабых — реальность любого закрытого заведения, будь то лагерь, тюрьма, школа-интернат, офицерское училище или армейская часть. Это реальность — и не исключительно российская; если Диккенс кажется безнадежно устаревшим, читайте Ивлина Во. И трагедии — такие, как доведение до самоубийства, увечья, тяжелые психические срывы, в особенности в начале службы, — это тоже реальность. Однако нередко бывает так, что мы сами — подобно матери моего пациента — по непониманию, беспечности и безответственности подвергаем собственных сыновей этой опасности.
Жертвой жестокого обращения и неуставных отношений раньше всего становится тот, кто хуже адаптируется к новым условиям, кто непохож на остальных, кто необычно себя ведет... Кто слабее, наконец... Такой человек невольно провоцирует жестокое отношение к себе. Это прежде всего касается юношей с пограничной психической патологией — именно таких, как мой пациент. Почему же, скажете вы, врач медкомиссии военкомата признал его годным? Именно потому, что это пограничная патология; пока условия жизни благоприятны, психическое состояние человека представляется вполне стабильным. Для того чтобы врач на комиссии смог правильно поставить диагноз, ему требуется история болезни, а ее нет. Родителям не пришло в голову в связи с плохой успеваемостью и трудностями поведения ребенка своевременно обратиться к психиатру, зато его заставляли, воспитывали, а скорее всего просто надеялись, что с этим справится школа... И уж если не школа, то армия — наверняка...
А помочь можно было! Ведь пограничная психическая патология, если вовремя ее обнаружить, поддается иногда терапии; кроме того, психологи разрабатывают разнообразные методики для коррекции поведения и обучения детей и подростков «с проблемами». Дело это трудное, требующее усердия и терпения, но не безнадежное. Так что при пограничной психической патологии можно попробовать различные средства; к сожалению, радикальными они не являются. Но и службу в армии таким средством тоже назвать нельзя...
Глава третья
БРЕМЯ РОДИТЕЛЬСКОЙ ЛЮБВИ
Родители — это последние на земле люди, которым следует иметь детей.
Сэмюэль Батлер, английский писатель
Мера за меру
Возникновению детских страхов нередко способствуют окружающие ребенка взрослые. Чаще всего — невольно; но случается, родители решаются запугивать детей вполне сознательно, полагая, что страх — это инструмент воспитания. Многие думают: добиваясь безоговорочного повиновения, мы осуществляем исконное родительское право на власть — и действуем детям во благо. Многие полагают, что без наказаний иногда не обойтись; но наказания бывают разные. Поступая жестко, унижая и запугивая ребенка, мы рискуем нанести ему тяжелую психическую травму.
Нет более глубоких душевных ран, чем те, что человек получает в детстве, от родителей. Эти раны не заживают всю жизнь, воплощаясь в неврозах, депрессиях и разнообразных психосоматических болезнях. Все сказанное прежде всего относится к наказаниям с применением силы, телесным наказаниям.
Агрессивность родителей, стремление непременно настоять на своем, пусть даже и силой, может вызвать очень тяжкие последствия. Не так давно ко мне обратилась мать четырнадцатилетнего мальчика с «типичной» проблемой: отказывается ходить в школу. Мальчик очень славный, разумный, немногословный, хорошо развитый умственно, начитанный — был явно подавлен и искал помощи. Он объяснил мне: в школе у него все благополучно, к нему расположены, да и трудностей с учебой у него нет. Проблема в том, что всякий раз, подходя к порогу школы, он испытывает панический страх со всеми объективными признаками паники: сердцебиением, холодным потом, дрожанием рук и т. п. Преодолеть страх, как ни старается, не может, а потому разворачивается и возвращается домой; там постепенно успокаивается, отвлекается чтением. Страхи появляются уже около года; и вот теперь, когда убедился, что сам с ними не справится, просит ему помочь.
Для того чтобы помочь, нужно постараться отыскать, быть может, давнишнюю психическую травму. В длинных наших беседах постепенно выяснилось: отец мальчика, человек грубый и взрывчатый, жестоко наказывал его, первоклассника, за малейшую школьную провинность. Семилетний мальчик жил почти что в постоянном страхе, под угрозой наказаний и унижений. Ведь его и били... Это осталось в прошлом; родители разошлись, он сам поддержал мать в решении о разводе. Развод состоялся год назад, он не был мирным, тяжелых переживаний хватало всем. После эмоционального напряжения, как это часто случается, наступил не покой, но подавленность и астения (ведь нужно помнить, что это — подросток со свойственными переходному возрасту эмоциональной неустойчивостью и наклонностью к депрессии). Тут-то и дала знать о себе давнишняя рана; проявилась «школьная фобия», очевидных причин для которой теперь вроде бы не было. Он ведь хорошо учился, и в школе к нему все относились дружелюбно.
«Примеряя» описанную историю на себя, многие из нас скажут: «Это не про меня, ведь здесь — намеренная жестокость!» Да, до намеренной жестокости мы, случается, не доходим... Но как часто мы в ситуации конфликта поднимаем руку на ребенка, не давая себе труда сдержаться, едва кончаются словесные аргументы или нет сил (желания?) их отыскивать. Нам кажется, что аффект извиняет нас, что под горячую руку можно дать оплеуху за хамство и непослушание. Но мы не задумываемся о том, что физические наказания в любом случае унизительны для ребенка. И для него неважно, возбуждены мы при этом или нет... Удивительное дело: на ребенка поднимают руку даже те, кто во «взрослой» жизни и мухи не обидит. Быть может, многие из нас опомнились бы, увидев своими глазами избитых родителями детей в приемном покое детской больницы. Как это ни печально, но приходится признать: если и есть разница между пресловутой оплеухой за хамство и оторванным ухом у ребенка — жертвы жестокого обращения родителей, то это разница лишь количественная: суть дела — одна.
Конечно, в семье возникают бессчетные конфликты, и дети очень часто их сами провоцируют. Они, наши дети, бывают совершенно невыносимы — никто не заставляет нас так страдать, как они. Это и понятно: они же одной с нами крови и никому не видны так ясно наши слабости, как им. Мы же устаем, «никаких нервов не хватает!» Самообладание может изменить всякому, но если вы не справились с собой, если подняли руку на ребенка — не прощайте себе этого! Мучайтесь, казнитесь, помните, что причинили ему реальный вред. Быть может, в следующий раз это остановит вашу руку...
Если же вы считаете применение физических наказаний необходимой и проверенной временем воспитательной практикой, если вы полагаете, что только в страхе можно воспитать из ребенка сильную личность, не удивляйтесь, когда внушенный вами ребенку страх обернется жестокостью — и обратится против вас же. Ведь сказано: «Вашею мерой вам и отмерится».
Последняя жертва
В трудностях поведения детей и подростков часто отзываются проблемы самих родителей, обычно уходящие корнями в их собственное детство. Это вроде бы столько раз уже было повторено не только профессионалами — психиатрами, психологами, психоаналитиками... Литература, театр, кино бесконечно обсуждают нестареющую тему: как грехи отцов обрушиваются на головы детей. Грехи — не обязательно то, что прямолинейно толкуется лишь как дурные поступки; это — все то тяжкое, пережитое родителями в детстве, что разрушает гармонию человеческих отношений, подрывает доверие, извращает любовь... И так из поколения в поколение... Потому-то и оказывается, что обычно нарушения поведения подростков, по поводу которых обращаются в психологическую консультацию, не составляют сути проблемы, они являются лишь ее антуражем, внешним ее оформлением. Специалисту вскоре становится ясно: если помогать только подростку, то помощь эта может оказаться паллиативной, симптоматической — подобно лекарству от головной боли, которое, лишь временно снимая боль, никак не воздействует на причину болезни.
Точно так и с подростковыми проблемами. Вот только трудно осознать родителям, сколь пагубно воздействуют на психику детей их собственные родительские комплексы, негативные переживания, дурные настроения, раздражение, озлобленность...
...Передо мной небольшого роста, нестарая еще женщина. Она так активна, так громко разговаривает, что производит впечатление человека-горы в юбке. Она пришла поговорить о своей четырнадцатилетней дочери. Родила она ее в сорок лет: «Подумайте, какую обузу на старости лет навесила на себя!» Эта женщина ведет очень активную жизнь: она владеет магазином, торговля идет успешно, дело ей по душе, у нее все отлично получается. Старшая дочь давно не доставляет хлопот: вполне обеспечена, живет отдельно, отношения с ней прекрасные. Мужу за шестьдесят, он почти круглый год проводит на даче: обожает копаться в земле, невероятно гордится собственными овощами и фруктами, заготавливает их на зиму — словом, всем доволен, ничего от жены не требует, делами заниматься не мешает. Не мешала до некоторых пор и младшая дочка. Однако в последнее время отбилась от рук: грубит, скрытничает, школу прогуливает, таскает из дому деньги, все время рвется на улицу. «Мне с тобой дома душно!» — говорит она матери. «Я ей, конечно, когда я дома, спуску не даю, все проверяю, за малейшую провинность обязательно наказываю — я женщина вспыльчивая, рука у меня тяжелая. Меня в детстве тоже держали в строгости, я пикнуть не смела; а вот моя бунтует, или врет, или скандалит, а то и вовсе из дому убежать грозится...»
«Как вы думаете, — спрашиваю, — почему так происходит?» — «Мало ей внимания уделяю, следить за ней мне ведь некогда, я все время в магазине. Так что, видно, придется все бросить, магазин продать... Но я для ребенка на все готова, даже вот на такую последнюю жертву. Вы только скажите, поможет это ей или нет?»
Думаю, что нет. Девочка вряд ли оценит ее жертву. Мощный темперамент и напор матери, целиком направленный на то, чтобы «все проверять», непременно вызовет у дочери сильнейшее противодействие и сопротивление. Мать при этом будет чувствовать себя выброшенной из жизни, потому что в ее понимании вся жизнь была заключена в ее бизнесе — и его-то она готова принести в жертву. А вместо благодарности: «Мне с тобой душно!»
Родителям приходится отказываться ради детей от многого; однако бессмысленные жертвы не приносят счастья никому.
Тупик? Ситуация конечно же сложная, но совершенно безнадежной мне не кажется — и именно потому, что мать усомнилась в своей правоте, иначе она не пошла бы к психологу. Она принесла бы последнюю жертву, разрушила бы свою собственную жизнь, и в этих завалах задохнулись бы обе — и мать, и дочь...
Без вины виноватые
Нам уже не раз приходилось говорить, как важна для позитивного развития ребенка система семейного взаимодействия, основанная не только на естественной родственной привязанности, но и на взаимном соблюдении «прав личности», сотрудничестве, готовности к диалогу... Иными словами, речь идет о демократическом устройстве семьи, фундаментом которого является «принятие» — феномен, описанный одним из создателей гуманистической психологии Карлом Роджерсом. В этой традиции человек принимается самим собой и другими как самоценность, во всей полноте своих изъянов и достоинств, принимается целиком таким, каков он есть. Именно атмосфера принятия создает оптимальные условия для развития в ребенке заложенного природой — даже если эти ресурсы очень и очень бедны.
...Первое, что бросается в глаза, — это разительное несоответствие внешности моей пациентки и ее возраста. Очень рослая, толстоватая, она фигурой напоминает взрослую женщину, лицом же — не вполне проснувшегося ребенка, не тянет и на свои тринадцать. Двигается и говорит медленно; видно, что обдумывание любого, пусть самого несложного вопроса для нее нелегкая задача. Мать явно не расположена, как она выражается, «тянуть резину» — машет на дочку рукой и берет инициативу на себя.
— Вот так всегда, я все сама, все за нее делаю! И в школе за нее учусь.
— Ей действительно должно быть трудно поспевать за другими детьми... Как она справляется?
— Она? Она никак не справляется, все из-под палки, все с боем! Если бы я не боролась, разве она дотянула бы до седьмого класса?
— Но, может быть, ей нужно по специальной программе учиться?
— Это что, в школу для дураков ее отдать? Нет, у нас сроду в семье такого не бывало. Но, вы знаете, я не о школе хочу поговорить — там я со всеми справилась! С дочкой сладить никак не могу! А ведь я ей спуску не даю, за все наказываю... Но вот — недоглядела!
Мать рассказывает: в последнее время девочка очень изменилась, перестала быть покорной и бессловесной, не хочет безропотно сносить наказания и побои, сделалась мрачной, огрызается, слушает тяжелый рок... И — уходит из дому. Она слоняется по улицам, заговаривает с прохожими, просит закурить. Около месяца назад увязалась за каким-то мужчиной «поговорить», заехала, беседуя с ним, в далекий район. Он ее не тронул, дал денег на обратную дорогу и отправил домой. Девочку наказали; на вопрос, почему она уходит, сказала только, что дома ее не любят, а на улице «люди добрые». Несколько дней назад опять ушла, возле вокзала встретила парня, попросила закурить... Он угостил ее пивом, повел к себе, и там, говорит мать, поджимая губы, «произошло то, что происходит между мужчиной и женщиной, ну вы понимаете!»
— Как вы об этом узнали?
— Я все из нее выбила.
— Он угрожал тебе? — спрашиваю девочку.
— Да нет, он такой добрый.
— А ты сказала ему, сколько тебе лет?
— Он не спрашивал.
— Мы понимаем, — вмешивается мать, — что насилия-то и не было, но все равно в милицию заявили. Уже есть и дело, и статья. Если бы я знала, что он за человек, может, и заявлять бы не стала, ему двадцать пять, с бабушкой и с сестренкой живет — опекун, один работает. Но все равно, раз виноват — пусть отвечает! Я к вам пришла, чтобы спросить: почему так у нас получилось? Ведь я все время за дочь боролась. Мне говорили: у нее задержка развития, а я не сдавалась, решила — все равно добьюсь, будет не хуже других. Столько сил положила! А она теперь еще говорит, что вообще жить не хочет... Ну почему?
Вопрос, по всему видно, мучительный для матери. Мучительный потому, что ее раздирает противоречие между естественным чувством привязанности и жалости к своей явно ущербной девочке и озлоблением — из-за невозможности принять ее такой, какая она есть, любить ее без условий. Мать ожесточилась в борьбе — и вряд ли поведет себя милосердно с «насильником», хотя прекрасно понимает, что насилия, в сущности, не было... Собственную дочь она в пылу борьбы выпихнула на улицу на поиски «доброго человека». Недоразвитая и несчастливая девочка просто не могла не стать «жертвой». Мать непременно расправится с обидчиком; и, когда этого двадцатипятилетнего болвана осудят (а его скорее всего осудят — девочке-то всего тринадцать), на улице, быть может, окажется и его младшая сестренка, ведь он — единственный кормилец...
Осторожно, вирус!
Всем известно, как легко и просто можно подхватить не только респираторную или какую-нибудь еще инфекцию; однако не менее прилипчивы и различные эмоциональные «заразы». Передаются они чаще всего детям от взрослых — а последствиями подобного заражения бывают эмоциональные и психические расстройства, нарушения поведения, искажения характера.
Сталкиваться с чем-то подобным приходилось наверняка каждому. Кто же не помнит, как он хохотал вместе со всеми, — в то время как на душе было вовсе не весело. О том, как моментально распространяется страх и паника в толпе, мы тоже знаем отлично. Переживали мы и заражение массовым энтузиазмом. Эмоциональная реакция возникает помимо воли, логикой не поверяется. Такой процесс на профессиональном языке психиатров называется индуцированием. Индуцированными бывают не только эмоциональные реакции, но и психозы, массовые в том числе; они-то и становятся причиной таких, к примеру, акций, как коллективные самоубийства в сектах.
Не нужно, впрочем, думать, что это — нечто из ряда вон выходящее и невероятно далеко от того, что происходит в наших с вами семьях.
...Обыкновенный прием в психологической консультации и вполне обыденная ситуация: мама с дочкой-подростком шестнадцати лет. Девочка молчаливая, с бедноватой мимикой, бледная; однако в разговор вступает и постепенно оживляется. Она рассказывает: вот уже около полугода чувствует себя подавленной и одинокой, на всех обижается и совсем ничему не радуется. В школе — отдалилась от ребят, вне школы приятелей нет; так что сидит она все время дома одна и ни с кем не общается. Очень скучно и тоскливо настолько, что порой кажется — и жить незачем... На протяжении моего с девочкой разговора мать несколько раз порывалась вступить в него, но до поры до времени мне удавалось ее удерживать: девочку нельзя было перебивать. Однако в этот момент мать в наш разговор буквально ворвалась. Со слезами на глазах, раскрасневшаяся, ломая руки, она запричитала в голос: «Вы не можете себе представить, какой это ужас! Она одна, совсем одна, никто ей не звонит, она в полной изоляции! И вы знаете, она постоянно думает о смерти! У нее настоящая депрессия! Я просто места себе не нахожу, плачу все время. Я все ее спрашиваю: ну чего тебе не хватает, почему ты ни с кем не можешь общаться? Что это за гордость такая, почему тебе никто не нравится? И мальчика у тебя нет! А ведь летом, в деревне, ее было домой не дозваться, все в компании... А как домой приехала, все одна да одна; я просто места себе не нахожу!»
Она выпаливает это без пауз, всхлипывая и размазывая по лицу краску с глаз. Девочка остается невозмутимой, смотрит на мать устало и обреченно, она явно выслушивает все сказанное не в первый раз...
Не без усилий остановив этот бурный поток, продолжаю общий разговор. Однако когда я замечаю, что девочке придется некоторое время принимать лекарства, мать снова разражается рыданиями: «Я ужасно боюсь таблеток! Это может быть вредно для глаз, а ведь она практически совсем не видит!»
Девочка без очков — быть может, у нее линзы? Присматриваюсь — нет. Осторожно интересуюсь: что же у нее такое с глазами?
— У нее миопия!
— И сколько единиц?
— Минус два! Представляете себе, когда она смотрит телевизор, щурится так, что не видно глаз!
— Может быть, ей просто нужны очки?
Вот так и течет наша консультация — на фоне непрекращающейся истерики матери, истерики, похоже, составляющей постоянный фон жизни моей пациентки.