Концепция отделения и индивидуализации Малера

Большое влияние на теоретические позиции Якобсон, а позднее и Керн­берга, оказали предложенные Малером, Пине и Бергманом обобщения систе­матических наблюдений за интеракциями матери и ребенка, проведенные в рамках детских садов. Психическое развитие ребенка представлено Малером и его сотрудниками (Mahler, 1968, 1975; Mahler, Pine und Bergman, 1975) с по­зиции симбиоза, отделения и индивидуализации. Основными инстинктивными силами этого развития являются важнейшие смещения либидозных и агрес­сивных замещений телесной самости, а также изменение характера и поведе­ние сближения-удаления между ребенком и матерью в процессе развития, про­текающим от биологического рождения до не имеющей жесткой временной привязки фазы либидозного постоянства объектов (Mahler, 1975, с. 613). Не­обходимыми предпосылками интрапсихических процессов отделения и инди­видуализации является социобиологическое использование матери как «внеш­ней половины самости» (Spitz, 1965), а позднее - эмоциональная возможность располагать объектом любви, то есть постсимбиотическим партнером.

В течение первых недель жизни ребенок находится в состоянии нормаль­ного аутизма. Кажется, что он «находится в состоянии примитивной галлюци­наторной дезориентации, в котором удовлетворение потребностей зависит от его полновластного окружения» (Mahler, Pine und Bergman, 1978, с. 60).

На втором месяце следует симбиотическая фаза. Младенец находится в «состоянии недифференцированности, неотделенности от матери... когда "Я" еще не отделяется от "не-Я"». (там же, с. 63). В это время начинается возник­новение «островов памяти», однако еще не происходит разделения внешнего и внутреннего, самости и других. Существенным признаком симбиоза явля­ется «галлюцинаторно-иллюзорная соматопсихическая всесильная связь с матерью и, в особенности иллюзорное, представление общей границы обо­их, в действительности разделенных, индивидов» (Mahler, Pine und Bergman, там же, с. 63). Эта «закрытая система матери и ребенка» (Spitz, 1973, с. 16), специфическое качество их отношений, возможность «игрового простран­ства» между ними, можно рассматривать как субъект развития. Он состоит в дальнейшем кинестетически сохраненном переживании собственного и ма­теринского тела, которые распознаются как неотделимые друг от друга. Для

– 89 –

формирования базального чувства уверенности и основополагающих эмоци­онально-коммуникативных способностей большое значение имеет эмоцио­нальная готовность матери.

Приблизительно в возрасте от четырех до пяти месяцев следует первая суб­фаза процессов отделения и индивидуализации: фаза дифференциации. Мож­но наблюдать, что ребенок получает удовольствие от смыслового восприятия, любопытства и перепроверки матери (разновидность сравнительного ощупы­вания матери и других). Для реализации отделения ребенка от симбиотической связи с матерью отношение к ней поднимается до более высокого уровня ин­теграции. Среди прочего, протяженность укрепляется с помощью симультан­ного отношения обоих симбиотических партнеров к третьему объекту, «отцу», который уверенно проживает отношение отделения от матери (см. Rotman, 1978). Чтобы получить опыт различения, используется безопасность симбио­тического модуса отношений. Переход с рук матери на руки отца позволяет достичь новой позиции, которая предшествует экс-центрированной (Buchholz, 1990; см. также Ermann, 1985, 1989).

Приблизительно на девятом месяце начинается вторая субфаза, получив­шая название переходной фазы. Ее самый яркий поведенческий признак - это проверка движения вперед. Продвинувшись вперед в своем моторном раз­витии, ребенок сам начинает определять границы близости и дистанции от матери; он может научиться активно пользоваться близостью и дистанцией. Эксплозивное поведение направляется также на нелюбимые объекты; актив­но определяется объект перехода (Winnicott, 1965). При исследовании мира ребенок сохраняет свою оптимальную дистанцию от матери как «родной ос­новы» и возвращается к «эмоциональной заправке» от нее. Исследование мира объектов и «любовного отношения к миру» зависят от возможности «распо­лагать» матерью. Абелин (Abelin, 1975, 1986) обратил внимание на особую роль отца на этой фазе развития. Отец и сиблинги - это первые «материаль­ные точки» в расширяющемся мире. Взрослый мужского пола кажется ребенку самым привлекательным объектом. Во время этой субфазы отец оста­ется «неконтоминированным» объектом любви, то есть он, в противополож­ность искаженному проекцией и интроекцией образу матери как результату низвержения переживаний, возникающих преимущественно на симбиотичес­кой фазе, в большей степени воспринимается как человек, обладающий соб­ственными правами.

Любовь, которую упражняющийся малыш проявляет по отношению к са­мому себя и миру объектов, его нарциссизм и его потенциальная объектная любовь достигли теперь своей высшей точки, это делает возможной и укрепля­ет интернализацию образа себя.

«Ребенок концентрируется на том, чтобы поупражняться, повысить свое мастерство, овладеть автономными (независимыми от матери и отца) способ-

– 90 –

ностями. Он радуется первым своим способностям, постоянно восхищен свои­ми открытиями, которые он делает в своем расширяющемся мире, и в опреде­ленной степени влюблен в мир и в свою собственную величину и всесилие» (Mahler, Pine und Bergman, 1978, с. 94).

Ребенок может сравнивать воспринимаемые отдаленные объекты с опы­том, который он приобретает во взаимодействии с объектами, находящимися рядом. Новая позиция формирует другую самость.

Затем следует фаза «повторного сближения». Ребенок демонстрирует два характерных признака поведения: непрекращающееся «слежение» за мате­рью и убегание от нее. Коммуникативный диалог заключается в обмене посредством знаков и сигналов, он определяет всю первую половину второго года жизни, и приспосабливается к увеличивающемуся числу вокализаций с возрастающим числом слов. Расширенные когнитивные способности позво­ляют улучшить вербальную коммуникацию и закладывают основу для зарож­дения «образного интеллекта» (Piaget, 1936). Наблюдается установление ко­герентной самости и половой идентичности. На фазе повторного прибли­жения ребенок колеблется между регрессивными желаниями слияния с мате­рью и триумфальной защитой «любовного отношения к миру», только что завоеванной самостоятельности. Возникает триада целостной личности и, соответственно, конфликт включения или изгнания третьего. Фигура отца, другого, дает ребенку возможность решения конфликта этих тенденций, по­зволяя ему смену позиции в рамках триады. С укреплением внецентрической позиции через идентификацию с фигурой отца, через открытие независимо­го мира, объекты становятся «постоянными».

Тем самым, приблизительно к началу третьего года жизни, начинается чет­вертая субфаза: «консолидация индивидуальности, начало эмоционального объектного постоянства». Важнейшей задачей развития в течение этой фазы является приобретение четко очерченной индивидуальности и определенной меры объектного постоянства. Создание аффективного (эмоционального) объек­тного постоянства (Hartmann, 1952) относится к ее важнейшим результатам; она основана на предшествовавшем когнитивном воплощении символической внутренней репрезентации перманентного объекта (в терминах Пиаже) (Mahler, Pine und Bergman, 1978, с. 143). Таким образом, развивается поддерживаемое вербальной коммуникацией, ролевой и фантазийной игрой и возрастающей спо­собностью к проверке реальности четкое переживание собственной, отграни­ченной от ранних референтных личностей, идентичности.

«Второе достижение состоит в том, что реализуются оба пережива­ния чувства идентичности: 1) осознание отделенного от окружаю­щих индивидуального единства, и 2) начинающееся установление самоидентичности определенного пола» (Mahler, Pine und Bergman, 1978, с. 278).

– 91 –

Подход Кернберга

Подходы Малера и Якобсон были подхвачены прежде всего клинически­ми исследованиями и теоретическими разработками Кернберга (Kernberg, 1978, 1981, 1985, 1988а, 1988b). Он согласен с этими авторами в том, «что самые ранние процессы интериоризации характеризуются диадичностью, то есть наблюдается полярность самости и объекта, с учетом того, что репре­зентации самости и объектов еще не дифференцированы. Кроме того, подра­зумеваются также все будущие шаги развития диадических интериоризаций, то есть интериоризация не только объекта как объектная репрезентация, но и интеракция самости с объектом; поэтому я рассматриваю единства репрезен­таций самости и объектов (и связанные с ними аффективные диспозиции) как исходные составные элементы, на которых базируется дальнейшее раз­витие интериоризированных репрезентаций объекта и самости и позже рас­пространяющаяся трехчастная структура (Эго, Суперэго, Ид)» (Kernberg, 1988b, с. 19).

Как фундаментальный, самый ранний и самый примитивный уровень t организации процессов интериоризации, Кернберг понимает интроекцию; она означает, что посредством структурированной связи следов памяти осуществ­ляется репродукция и фиксация взаимодействия с окружающим миром. Она содержит изображение объекта и изображения самости при взаимодействии с этим объектом, а также находящуюся под влиянием репрезентации влечений аффективную тональность. Эта аффективная тональность является активной валентностью, которая определяет организацию интроекций «хороших и пло­хих внутренних объектов». Этот процесс ведет к различению самости и объек­та и к установлению границ Эго.

Идентификация является формой интроекций на более высоком уровне и характеризуется тем, что ребенок на основании его когнитивной компетентно­сти может распознать ролевые аспекты межличностного взаимодействия; объек­тные репрезентации и саморепрезентации обогащаются этими ролевыми ас­пектами и аффективные оттенки, соответственно, становятся более дифференци­рованными.

Эго-идентичность образует самый высший уровень в организации про­цессов интериоризации. Здесь устанавливается консолидация структуры Эго, которая связана с чувством протяженности самости; кроме того, возникает со­гласованная концепция «мира объектов». Эго-идентичность, в соответствии с этой трактовкой, содержит осознание дериватов влечений, которые определя­ют и модифицируют матрицу существующих в Эго диспозиций и аффектов; с ней также связан контроль за дериватами влечений. В ходе этих процессов инте­риоризированные объектные отношения деперсонализуются и интегрируются в структуры более высокого порядка, то есть в структуры Эго и Суперэго. Су-

– 92 –

шествуют также образы объектов, которые в меньшей степени включаются в это структурирование; они остаются неизменными и сохраняются в вытеснен­ном бессознательном.

Процесс индивидуализации характеризуется превращением примитивных идентификаций в селективные, сублимированные; это происходит под влияни­емхорошо интегрированной эго-идентичности. Продолжением существования «непереваренной» ранней интроекции является переживание патологической фиксации рано и тяжело нарушенных объектных отношений, которая тесно связана с патологией расщепления.

Представляемая Кернбергом модель раннего развития Эго базируется на трактовке Хартманном и Якобсон недифференцированной фазы разви­тия, на которой Эго и Ид еще образуют совместную матрицу. При этом объек­тные отношения понимаются как существенный организатор Эго. Присое­диняясь к позиции Малера, Кернберг формулирует концепцию пяти фунда­ментальных стадий нормального и патологического развития интериоризи­рованных объектных отношений и их клинических импликаций. Эти ста­дии таковы:

1) нормальный аутизм или недифференцированная первичная стадия,

2) нормальный «симбиоз» или стадия первичных недифференцированных представлений об объектах и о себе,

3) стадия дифференциации представлений об объектах и о себе,

4) стадия интеграции представлений об объектах и о себе и развитие зре­лых интрапсихических структур,

5) стадия консолидации и интеграции Эго и Суперэго.

Тем самым, Кернберг сделал набросок теории объектных отношений, которая объединяет психоаналитическую теорию инстинктов с подходом эго-психологии. На этой базе он разработал концепцию этиологии, пато­генеза и психопатологии различных заболеваний и сформулировал дета­лизированные представления о диагностике, дифференциальной диагнос­тике и терапии.

В ходе дальнейшего развития психоаналитической теории стало достаточ­но ясно, что объектные отношения стоит определять не как «энергетическое замещение объекта» (Joffe and Sandler, 1967b). Клинические наблюдения (осо­бенно реинсценирование объектных отношений в аналитической ситуации) и психоаналитические исследования ранних взаимодействий матери и ребенка существенно прояснили тот факт, что уже между новорожденным и матерью протекают сложные процессы обмена и согласования; эти коммуникации раз­виваются в комплексный внутренний диалог; важную роль здесь играют мно­гочисленные потребности и желания участвующих во взаимодействии и ком­муникации объектов, равно как и актуальный ситуативный контекст (см. Sandler, 1961; Sandler and Rosenblatt, 1984).

– 93 –

Сандлер (Sandler, 1982) среди прочего указал на проблему ролевых отно­шений, которая, по его мнению, должна иметь основное значение для концеп­ции объектных отношений; ролевые отношения играют важную роль в анали­тической диагностике и терапии.

Ребенок начинает «... уже вскоре после своего рождения демонстрировать дифференциальные реакции, которые зависят от стиля поведения и ролевых требований матери. В своем развитии маленький ребенок создает все более комплексные внутренние репрезентации взаимодействий и отношений, диало­гов между самим собой и объектом. Этот диалог с объектом позднее становит­ся интегрированной частью его фантазий и желаний удовлетворения, сниже­ния чувства неудовольствия и, прежде всего, стремления к безопасности. Ран­ние «переговоры» продолжаются как важная часть душевной жизни и во взрос­лом возрасте. Ранние ролевые отношения ребенка к его защитникам приводят к возникновению потребности побудить его объекты к «соединению« с собой, чтобы он мог чувствовать себя защищенным. Взаимодействие с объектом (в действительности и в фантазиях) предлагает подтверждение посредством воз­никающего в нем чувства защищенности» (Sandier, I982, с. 73).

Уровень этого «обеспечения» хорошими чувствами, которые приобрета­ются благодаря подтверждениям и перестраховке, должен поддерживаться по­стоянным; если он снижается до определенной степени, то пробуждаются же­лания, которые находятся во взаимосвязи с регенерацией необходимого уровня базального благополучия. Такие желания довольно тесно связаны с объектами. Обмен и согласование выступают посредниками чувства защищенности и бла­гополучия, при их прерывании проявляется беспокойство. На значение такого диалога между младенцем и матерью указывал уже Шпитц (Spitz, 1957а, 1957b, 1965, 1972, 1976). В этой связи становятся интересными результаты новейших исследований в области взаимодействия матери и ребенка, поскольку затрону­тые в них вопросы имеют принципиальное значение и для создания теорий и для клинической практики психоанализа. В заключение мы хотим коротко пред­ставить некоторые из этих результатов и вопросов и отослать читателя к специ­альной литературе для их дальнейшего изучения.