Древневосточный человек и мир вещей
Мир вещей также не был вполне отделен от мира людей на древнем Ближнем Востоке. Например, древнеегипетское слово, имеющее значение «плоть», «сущность», употреблялось для обозначения тех или иных предметов – земли, рабов и пр. – как принадлежащих к «плоти» кого-либо, т.е. находящихся в чьей-либо собственности.
Существовала прямая зависимость между статусом человека и количеством вещей, его окружающих: количество вещей воспринималось как показатель положительных качеств человека. В глазах древневосточного человека вещи героя служат прямым продолжением его «я».
В хеттских царских ритуалах особое место занимает одна вещь – Трон, который, как это видно из обрядового диалога царя и Трона, теснейшим образом связан с царем: «[Затем царь] говорит Трону: «Приди! Мы пойдем (с тобой). Ступай ты за горы! Ты [н]е станешь человеком моего рода. Ты не станешь моим свойственником. [Сою]зник (друг) мой, союзником да будешь!»». В этом диалоге царь-человек и Трон-вещь предстают тесно связанными, но уже отделившимися один от другого, так как Трон признается союзником царя. Однако повторное энергичное отрицание тождественности царя-человека и Трона-вещи (Трон не станет «человеком моего рода», «моим свойственником») позволяет предположить, что было время, когда Трон признавался сородичем царя.
Если вещь воспринимается слитной с человеком, то критерием необходимости вещи выступает принцип «долженствования»: каждый «положительный» (т.е. правильный, хороший) человек должен обладать «положительной» (качественной, хорошей) вещью. А поскольку «положительность» человека проявляется преимущественно публично, то именно публично древневосточный человек должен престать в окружении «положительных» вещей.
Современных людей удивляет и восхищает поразительная добротность, высокое качество изделий древневосточных мастеров, особенно предметов, занимающих высшие ступени в иерархии вещей, – пирамид и городских оборонительных систем, храмов и дворцов, предметов роскоши и т.д. Показательны многочисленные статьи законов Хаммурапи (вавилонского царя, правившего в XVIII в. до н.э.), предъявлявшие высокие требования к качеству изготавливаемых изделий и предполагавшие строгие наказания для изготовителей вещей, не соответствующих этим стандартам. Такая требовательность к качеству вещей вызвана не одной рационально-практической необходимостью.
Оборонительная система Иерихона VII тысячелетия до н.э. состояла из рва шириной 8,5 м и глубиной 2,1 м, за которым возвышалась каменная стена толщиной 1,6 м, сохранившаяся на высоту 3, 94 м, и круглой каменной башни, сохранившейся на высоту 8,15 м. Однако маловероятно, чтобы потенциальные враги иерихонцев, люди докерамического неолита, обладали соответствующими средствами для осады и разрушения столь грандиозной оборонительной системы.
В надписи нововавилонского царя Набопаласара (VII в. до н.э., т.е. около шести тысяч лет спустя после древнейшего строительства в Иерихоне), начавшего сооружение не менее мощной оборонительной системы Вавилона, сказано: «Я – Набопаласар, царь Вавилона, избранник Набу и Мардука. Имгур-Бел, большую стену Вавилона, которая до меня обветшала, разрушилась, заложил я на прежнем основании… Стена, замолви перед Мардуком, моим господином, слово на благо мне». Набу и Мардук – имена богов. Имгур-Бел – так зовут саму стену. Здесь можно отметить следующие важные черты сознания древнего ближневосточного человека: ориентированность на прошлое и признание одним из залогов «положительности» новой вещи ее связи с вещью, ей предшествовавшей; «говорящая вещь» – ибо стена-вещь не только обладает словом, но предстает заступником царя перед богом, в силу чего она своей «положительностью» должна соответствовать «положительности» царя и засвидетельствовать последнюю перед средоточием положительных качеств – богом.
Этим объясняется, что даже в египетском искусстве Амарнского периода, столь увлеченном изображением ранее замалчиваемой, скрытой частной жизни фараона, скромные одеяния Эхнатона и его супруги Нефертити, нагота их дочерей–царевен в бытовых сценах сменяются пышностью и роскошью одеяний при изображении их торжественных публичных выходов.
В жизни древневосточного человека необычайно важным был феномен дара, дарения. В основе этого лежит представление, что при обмене дарами частица сущности дарителя переходит к получающему дары и тем самым между ними устанавливается тесная связь. Поэтому обмен дарами закрепляет любой договор, подобным обменом подтверждается дружба: «Ионафан же заключил с Давидом союз ибо полюбил его, как свою душу. И снял Ионафан верхнюю одежду свою, которая была на нем, и отдал ее Давиду, также и прочие одежды свои, и меч свой, и пояс свой, и лук свой» (1 книга Царств, 18, 3-4).
Соотношение между хорошим человеком и хорошей вещью проявляется не только по линии «владелец – вещь», но также по линии «создатель – создание». Плохой человек просто не может сделать хорошую вещь. Ремесленник – изготовитель хорошей вещи в глазах современников, как правило, обладает статусом более высоким, чем его реальное сословное положение. Это подтверждается признанием особой связи ремесленников с богами.