Тайны жизни ребёнка до рождения. 3 страница

Несколькими неделями позже импульсы, идущие от мозга ребёнка, становятся более отчётливыми, и в это время с лёгкостью можно определить по энцефалограмме ребёнка, когда он спит и когда бодрствует. Теперь даже во время сна мозг его активен. Начиная с тридцать второй недели энцефалограмма показывает наличие периодов быстрого сна, которые у взрослого человека соответствуют периодам сновидений. Поскольку невозможно узнать, свидетельствует ли наличие быстрого сна у ребёнка in utero о том, что он видит сны, я думаю, что, с учётом разницы жизненного опыта, его сны не очень отличаются от наших. Ему может сниться, что он двигает руками и ногами, могут сниться различные звуки. Возможно, он может настроиться на мысли и сны своей матери, так что её сновидения становятся и его сновидениями.

Другое объяснение предложено тремя американскими учёными, занимающимися исследованием сна: докторами Х.П.Руфворгом (H.P.Roofwarg), Дж.Х.Мьюзилом (J.H.Muzil), и У.С.Диментом (W.C.Dement). Они считают, что периоды работы мозга ребёнка в режиме быстрого сна соответствуют периодам его активного роста. Эти учёные утверждают, что для того, чтобы начать полноценно функционировать, мозг должен сначала поупражняться, а периоды быстрого сна и являются для него психическими упражнениями.

Первые проблески памяти начинают появляться у ребёнка в последней трети беременности, более точное время её возникновения трудно определить. Некоторые учёные утверждают, что ребёнок помнит, начиная с шестого месяца беременности, другие считают, что это происходит не раньше восьмого месяца. Мнения расходятся относительно сроков, но то, что ребёнок in utero способен запоминать и хранить информацию в памяти, не подвергается сомнению.

В одной из последних своих книг чехословацкий психиатр Станислав Гроф рассказывает, как один мужчина под воздействием медикаментозных средств очень точно изобразил своё собственное тело, каким оно было в утробе матери: величину своей головы по сравнению с руками и ногами, а также описал, как он себя чувствовал в тёплой амниотической жидкости, прикреплённым к плаценте. Затем, рассказывая о своём сердцебиении и о звуке сердцебиения матери, он вдруг замолчал на полуслове и вдруг объявил, что слышит приглушённые шумы, доходящие до него из внешнего мира: смех и крики, медные звуки карнавальных труб. Столь же неожиданными и труднообъяснимым было его утверждение о том, что он вот-вот родится.

Удивлённый столь очевидными и детальными свидетельствами о памяти in utero, доктор Гроф решил поговорить с матерью своего пациента, которая не только подтвердила правдивость рассказа своего сына, но и сказала, что именно волнение, связанное с карнавалом, было причиной его преждевременного рождения. Всё же женщина была удивлена расспросами доктора Грофа. Она специально никому не говорила все эти годы, что была на карнавале, потому что мать предупреждала её, что она может родить до срока, если пойдёт туда. Она была удивлена: как доктор узнал об её походе?

Когда бы я ни включал эту историю в лекции, простые люди, неспециалисты, обычно понимающе кивают головой. То, что ребёнок в утробе матери обладает способностью к запоминанию, кажется им совершенно естественным. Так же точно они воспринимают и мысль о том, что ребёнок ещё до рождения – сознательное существо. Большинство людей, особенно женщины, которые носят или носили беременность, считают, что это совершенно логично. Есть, однако то, что вызывает удивлённые взгляды и вопросы аудитории: это утверждение, что ребёнок может воспринимать мысли и чувства своей матери. Слушатели спрашивают: как может ребёнок расшифровать такие понятия в мыслях матери, как “любовь”, “утешение”, если у него не было возможности узнать, что в жизни обозначается этими словами.

Впервые возможность ответить на этот вопрос забрезжила в 1925 году, когда американский биолог и физиолог У.Б.Кэннон (W.B.Cannon) продемонстрировал, как страх и беспокойство могут быть вызваны химическим путём, при помощи инъекции группы веществ,[**]названных катехоламинами, которые появляются в крови людей и животных в то время, когда они испытывают страх или беспокойство. В экспериментах доктора Кэннона катехоламины, выделенные из крови напуганных животных, были введены животным, которые до этого были спокойны и находились в расслабленном состоянии. В течение нескольких секунд после провокации все животные этой группы стали проявлять признаки страха.

Доктор Кэннон таким образом установил, что катехоламины способны действовать как внутренняя противопожарная система. Как только они попадают в кровь, они провоцируют все физиологические реакции, связанные со страхом и беспокойством. Они действуют одинаково и на подопытное животное, и на ребёнка в утробе матери. Разница состоит только в том, что к ребёнку они попадают из крови матери, которая испытывает огорчение. Как только они попадают в плаценту, ребёнок испытывает то же ощущение, что и она.

Строго говоря, страх неродившегося ещё ребёнка в этом случае является в большей степени физиологическим явлением. Прямому, немедленному, легко измеряемому влиянию материнских гормонов подвергается его тело, а не психика. Но по мере развития ребёнка эти вещества начинают подводить его к простейшему осознанию самого себя и чисто эмоциональной стороны испытываемых им чувств. Мы более подробно рассмотрим этот сложный процесс в следующей главе. Достаточно будет сказать, что каждая волна материнских гормонов вырывает его из темноты неведения, являющейся его нормальным состоянием в матке, давая ему урок восприятия. Нечто необычное, может быть, непонятное произошло – и, будучи человеком, он пытается осмыслить происшедшее. Но ребёнок не формулирует вопрос так, как это делаем мы, его вопрос – это бессловесное “Почему?”

Постепенно, по мере того как созревают головной мозг и нервная система ребёнка, он находит ответы на свои вопросы, и не только в области физических проявлений чувств своей матери, но и в их эмоциональной области. Этот процесс в действительности не столь отчётлив, как когда мы описываем его словами. Но к шестому-седьмому месяцу беременности ребёнок умеет улавливать очень тонкие различия в состояниях и чувствах своей матери и, что гораздо более важно, реагировать на них.

Одно из лучших доказательств этого факта из всех мне известных – серия исследований, которые описаны доктором Дэнисом Стоттом (Denis Stott) в начале семидесятых годов. Естественно, новорожденный ребёнок не может нам рассказать, какие материнские чувства ему пришлось узнать, будучи в утробе и как он на них реагировал, но, подобно нам всем, он подвержен психосоматическому эффекту. Когда он счастлив, он часто имеет цветущий вид, когда он несчастен, он столь же часто испытывает физические недомогания и бывает эмоционально неустойчив. А поскольку основной источник его эмоциональной жизни – мать, доктор Стотт утверждает, что физическое и эмоциональное состояние ребёнка во время рождения и в первые годы жизни – объективный показатель того, какую информацию он получал от неё in utero и насколько хорошо он её усваивал.

Если он прав, кратковременные расстройства не должны сказываться на ребёнке настолько сильно, как длительные. Действительно, никаких расстройств, ни физических, ни эмоциональных, не было обнаружено у детей, матери которых испытывали сильные, но кратковременные стрессы во время беременности, как, например, зрелище страшной собачьей драки, испуг или волнения, связанные с тем, что старший ребёнок убежал из дома на целый день.

Конечно же, на это можно возразить, что поскольку страх, который переживали эти женщины, был очень кратковременным, ребёнок, подвергавшийся действию материнских гормонов в течение короткого времени, не пострадал ни физически, ни эмоционально. Но по логике этого учёного все дети, подвергавшиеся сильному и длительному стрессу, должны рождаться больными. Однако этого не происходит. Здесь выявилось интересное различие между видами стресса. Данные доктора Стотта показывают, что длительные отрицательные эмоции, не связанные непосредственно с эмоциональной защищённостью женщины, такие как болезнь близкого родственника, не сказывались вообще или оказывали незначительное воздействие на её ребёнка, в то время как личные неприятности вредили ему очень часто. Чаще всего это были неприятности, связанные с самыми близкими женщине людьми, обычно с мужем, в некоторых случаях – с его родственниками. Доктор Стотт выделил кроме уже названной ещё две особенности такого стресса. “Такие неприятности имеют тенденцию затягиваться на долгое время или же повторяться в любое время. Это также бывают проблемы, которые невозможно разрешить”. Десять из четырнадцати женщин, подвергавшиеся такому стрессу во время беременности, родили детей с физическими или эмоциональными расстройствами. По моему мнению, это слишком яркое свидетельства того, что эти случаи нельзя объяснить только физиологическими причинами. Ведь стрессы обоих видов, и описанный “личный” стресс и стрессы другого типа были сильными и продолжительными, в результате их материнские гормоны должны были выделяться в кровь одинаково интенсивно.

Единственное, чем можно объяснить различное влияние этих стрессов на ребёнка – это его восприимчивость. В одном случае ребёнок был в состоянии почувствовать, что хотя и очень сильное, расстройство, переживаемое его матерью, непосредственно не угрожает ни ей, ни ему. В другом случае он почувствовал, и совершенно правильно, что существует явная угроза.

К сожалению, доктор Стотт не обратил внимания во время своих исследований на одно обстоятельство: он не учитывал того, каково было отношение подвергшихся личному стрессу беременных женщин к детям, которых они носили. Если бы он поставил перед собой задачу узнать это, я подозреваю, он обнаружил бы, что сила привязанности беременной женщины к вынашиваемому ребёнку может уменьшить влияние на него испытываемых ею стрессов. Её любовь – вот что играет главную роль; и когда ребёнок ощущает эту любовь, она образует что-то вроде щита, который может уменьшить, а в некоторых случаях и нейтрализовать влияние внешних факторов.

Трудно представить себе более неспокойную беременность, чем та, которую пережила женщина, которую я назову Сьюзан. Она была не замужем. Партнёр оставил её через несколько недель после того, как она узнала, что беременна. Жизнь её была отягощена различными финансовыми проблемами. Сьюзан уже выдержала больше трудностей, чем можно было себе представить, когда на шестом месяце беременности у неё обнаружили на одном из яичников кисту в предраковом состоянии. Необходима была срочная операция. Но когда Сьюзан сказали, что в результате операции она потеряет ребёнка, она отказалась её делать. Сьюзан было в то время тридцать пять, она считала, что это её последняя возможность родить ребёнка, которого она безумно желала. Она рассказывала мне потом: “Больше для меня ничего не имело значения. Я бы пошла на всё, чтобы родить ребёнка”. На каком-то уровне, я думаю, ребёнок ощущал это её страстное желание. Андреа, как назвали малыша, родился здоровым, и, сейчас, когда я пишу эту книгу, ему исполнилось уже два года. Это нормальный, счастливый, хорошо развитый мальчик.

Подводя итог, можно сказать, что хотя внешние обстоятельства, вызывающие состояние стресса, оказывают влияние на состояние беременной женщины, всё же большее значение имеют её чувства к своему будущему ребёнку. Именно под влиянием её мыслей и чувств он формируется. Когда они положительные, они становятся поддержкой для ребёнка и он, подобно Андреа, может сопротивляться тем несчастьям, которые обрушиваются на него со всех сторон. Ребёнка трудно обмануть. Он тонко чувствует не только общее настроение матери, но и очень чуток к тому, как она относится к своей беременности. Это продемонстрировали новые остроумно поставленные психологические эксперименты.

Доктор Моника Люкеш (Monica Lukesch), психолог из Константин Университета во Франкфурте, Западная Германия, в результате наблюдения за двумястами женщинами в течение их беременности пришла к выводу, что отношение матери к ребёнку in utero – самый сильный фактор, влияющий на то, каким получается ребёнок. Все женщины, с которыми работала Моника Люкеш, принадлежали к одной социальной группе, все они имели одинаковый уровень интеллектуального развития, им был предоставлен пренатальный уход одного качества и в одинаковой степени. Единственное, что их различало, было их собственное отношение к ребёнку, которого они вынашивали, которое и сказалось соответствующим образом на их младенцах. Дети тех матерей, которые принимали перспективу рождения ребёнка, ожидали его с желанием, оказались гораздо более физически и эмоционально здоровыми как во время родов, так и впоследствии, чем дети матерей, которые не хотели этого ребёнка.

Доктор Герхард Роттманн (Gerhard Rottmann) из Зальцбургского университета, Австрия, пришёл к тому же выводу. Его исследование особенно интересно, потому что оно демонстрирует, какие тонкие эмоциональные оттенки способен различать ребёнок in utero.

Его испытуемыми были 141 беременная женщина, которых разделили на четыре группы в зависимости от эмоционального отношения к беременности. Здесь не было никаких новых открытий, связанных с общим восприятием ситуации ожидания ребёнка; результаты этого исследования лишь подтвердили данные доктора Люкеш. У женщин, которых доктор Роттманн назвал “идеальными мамами” (потому что психологическое тестирование показало их как сознательное, так и подсознательное стремление к материнству) была наиболее лёгкая беременность, наиболее лёгкие роды и самое здоровое в физическом и эмоциональном плане потомство. Женщины, попавшие в группу “катастрофических матерей”, в общем имели самые серьёзные медицинские проблемы во время беременности, в этой группе было наибольшее количество недоношенных детей и детей с малым весом, а также наибольшее количество эмоционально неуравновешенных младенцев.

Самые интересные сведения дало наблюдение за двумя промежуточными группами. “Амбивалентные мамы” внешне были счастливы по поводу ожидаемого рождения ребёнка. Их мужья, друзья и семьи все в один голос подтверждали страстное желание этих женщин иметь ребёнка. Но их ещё не родившиеся дети знали, что это не так. Они чутко уловили двойственность отношения к беременности, так же как её зарегистрировали психологические тесты доктора Роттманна. Эта группа дала неожиданно большое количество как поведенческих, так и гастроэнтерологических проблем. Дети “холодных матерей” также оказались чутки к двойственному к себе отношению. Их матери имели множество самых разных причин, чтобы не хотеть рождения ребёнка: карьера, финансовые проблемы, психологическая неготовность к роли матери. Но тесты доктора Роттманна показали, что подсознательно все они желали этого ребёнка. На каком-то уровне вся эта информация была принята их детьми и, очевидно, смутила их. Сразу после родов неожиданно большое число этих детей оказались апатичными и сонными.

А какое влияние оказывает на не родившегося ещё ребёнка отец? Как я отмечал уже ранее, всё свидетельствует о том, что качество отношений женщины с мужем или партнёром: чувствует ли она себя защищённой и счастливой или, наоборот, эти отношения приносят ей чувство одиночества и угрозу – имеет решающее значение для её ребёнка. Доктор Люкеш, например, ставит отношения женщины и мужчины на второе место после отношения женщины к беременности по степени их влияния на физическое и эмоциональное состояние ребёнка.

Доктор Стотт также считает отношения в паре решающим фактором. Он называет неудачный брак и плохие отношения между партнёрами одной из основных причин эмоциональных и физических внутриутробных травм. На основании исследований, проведённых с более чем тысячей тремястами маленьких детей и их семьями, он утверждает: женщина, состоящая в браке, где нередки ссоры и скандалы, подвергается риску родить психологически и физически травмированного ребёнка, в 237 раз большему, чем незамужняя женщина, имеющая сексуального партнёра, отношения с которым ровны и приносят чувство защищённости.

Доктор Стотт утверждает, что даже такие общепризнанные опасности, как физические болезни, курение и трудные роды, чреваты меньшими опасностями для ребёнка во чреве, чем проблемы внутри пары. И цифровые показатели его исследований подтверждают это мнение. Он обнаружил, что дети, родившиеся в несчастливых семьях, в пять раз больше страдают от чувства страха, и в пять раз беспокойнее, чем рождённые вне брака, но у счастливой пары. Они проносят проблемы, приобретённые до рождения, через всё детство. Когда доктор Стотт обследовал этих детей в возрасте 4-5 лет, оказалось, что они имеют меньший рост и вес, чем их сверстники, а также сверх нормы стеснительны и эмоционально зависимы от своих матерей. Эти данные не могут не вызвать тревогу. Но одновременно не следует забывать, что сильная, поддерживающая ребёнка в утробе привязанность матери может защитить его даже от самых сильных травмирующих влияний.

Более того, в человеческой психологии нет абсолютных соответствий. То, что ребёнок родится в несчастливой семье или у “холодной”, “амбивалентной” или “катастрофической” матери, не обязательно означает, что во взрослом возрасте он будет страдать шизофренией, алкоголизмом, будет неразборчив в связях или зависимой личностью. Ничего такого нельзя утверждать с точностью о его психическом развитии. Но утроба матери – это первый из миров, в котором человек живёт на этом свете. Каким он для него окажется: дружественным или враждебным – действительно влияет на предрасположенность в развитии его личностных качеств и характера. В утробе матери формируются ожидания человека. Если она была для ребёнка тёплым, любящим окружением, ребёнок скорее всего будет ждать и от остального мира тепла и доброты. Ожидания такого рода создают предрасположенность к доверчивости, открытости, экстраверсии и уверенности в себе. Мир, как и утроба матери, будет для такого человека добрым домом. Если же мир, окружавший человека до рождения, был к нему враждебен, ребёнок будет ждать того же и от того мира, в который он вступает с рождением. Он будет предрасположен к подозрительности, недоверчивости и интроверсии. Отношения с другими людьми будут трудными, сложным будет и процесс самоутверждения. Для него жизнь будет более трудной, чем для человека с положительным опытом жизни до рождения.

Мы можем даже до определённой степени выразить эту предрасположенность конкретно. Застенчивость малышей, которые беспокойно вели себя в утробе, – один из примеров пренатальных характеристик, которые предсказывают дальнейшее поведение. Ещё более показательный пример – исследование, проведённое на подростках в том же центре, исследовательским институтом Феллз в Йеллоу Спрингз, Огайо. Как и следовало ожидать, учёные не нашли точной зависимости между поведением ребёнка in utero и его поведением в подростковом возрасте. Но данные о его отношениях с действительностью оказались важными и интригующими.

Мерным эталоном в этом случае был ритм сердечных сокращений, который, как и двигательная активность, является надёжным показателем личности пренатального “я”. Регистрируя его, мы можем определить, как конкретный ребёнок реагирует на стресс и явления, вызывающие испуг (в данном случае на внезапный громкий звук, раздающийся вблизи его матери), и таким образом узнать кое-что о его индивидуальности. Такими важными исследования института Феллз делает тот факт, что они не просто продемонстрировали, что каждый ребёнок in utero реагирует на стресс по-своему; они показали, что эта реакция даёт нам важную информацию о том, каким будет будущая личность ребёнка.

Возьмём тех детей, которые слабо реагируют, которые, судя по не изменившемуся ритму сердечных сокращений, были мало или совсем не обеспокоены неожиданным звуком. Через пятнадцать лет они чаще всего спокойно реагировали на всякого рода неожиданности. Учёные обнаружили, что им удаётся владеть своими эмоциями и управлять своим поведением. Своя зависимость была найдена и между поведением in utero и в подростковом возрасте и для детей, которые бурно реагировали на резкий звук, находясь в утробе матери, что было зарегистрировано как учащение их сердцебиения. Подростки из этой группы оказались эмоционально неустойчивыми. Различия между двумя группами подростков выявились также и на когнитивном уровне, или в стиле мышления. Те из них, которых я назвал бы бурно реагирующими, рассматривая картину, предъявляемую им исследователями, были склонны к эмоциональной, творческой интерпретации её содержания, они описывали не только то, что изображено на картине, но и то, что, как им кажется, думают и чувствуют изображённые на ней люди: грустны они или радостны, задумчивы или беззаботны. Представители группы сдержанно реагирующих, наоборот, имели тенденцию к конкретизированному описанию. Они рассказывали о том, что видят перед собой. Для их интерпретации воображение играло очень небольшую или вовсе никакой роли.[††]

В следующей главе мы рассмотрим те составляющие, которые влияют на формирование характера ребёнка до рождения.

Глава 3

пренатальное “я”

Предшественницей работ института Фелз по исследованию особенностей подростков была появившаяся в конце 1944 года работа, которая называлась “Война и взаимоотношения между матерью и её ещё не родившимся ребёнком”. Она стала результатом наблюдений её автора, доктора Лестера В. Зонтага (Lester W. Sontag), за процессом влияния сильных отрицательных впечатлений, испытываемых беременными женщинами, на внутриутробное развитие личности их детей. Эти наблюдения показали, что стрессы, испытываемые беременной женщиной в результате постоянной угрозы жизни её мужа не приводят к тому, что женщины, подвергающиеся таким стрессам, обязательно рожают более слабых детей. Доктор Зонтаг считал, что проблемы этих новорожденных имели причины физического характера. В то время, когда война превратила кратковременные страхи и опасности мирной жизни в ежедневные переживания для сотен тысяч беременных женщин, чьи мужья были солдатами, он был обеспокоен благополучием детей, матери которые вынашивали их в это тяжёлое время. Доктор Зонтаг предположил, что испытываемые женщинами стрессы могут оказать пагубное физическое влияние на регуляцию эмоциональной сферы ребёнка in utero, в результате чего поведение их детей будет менее стабильным, в отличие от детей, выношенных в более благоприятное время.

Сегодня работа доктора Зонтага особенно ценна для нас тем, что он совершенно правильно предвидел, что стрессы, увеличивающие секрецию материнских нейрогормонов, действительно повышаютбиологическую подверженность ребёнка к эмоциональной травме. Его расстройства являются результатом не только психологических последствий стресса, но также и его физических последствий. Оба эти фактора обычно бывают одинаково важны для определения направленности и типа развития психики. Но я предполагаю, как и доктор Зонтаг, что ребёнок становится более эмоционально лабильным в результате физических влияний, которым подвергается его тело из-за повышенного содержания нейрогормонов в крови его матери. Он будет продолжать расти и изменяться с течением времени, но его пренатальный опыт будет биологической помехой его способности к росту и изменениям. В результате унаследованных биологических ограничений ему иногда будет сложнее функционировать в обществе, чем тем людям, у которых таких ограничений нет.

Доктор Зонтаг назвал этот феномен соматопсихикой и определил его как “влияние базовых психологических процессов на структуру личности, перцепцию и самовыражение индивидуума”, что является зеркальным отражением психосоматики. Если в психосоматике личностные характеристики предрасполагают тело к образованию язв и высокому кровяному давлению, физические процессы, происходящие в теле человека, предрасполагают его к таким психологическим нарушениям, как тревожность и депрессия. Всё, что мы сейчас узнаём о тех сложных и неразрывных нейрогормональных связях[‡‡] между матерью и ребёнком у неё в утробе, подтверждает теории доктора Зонтага, имевшие только словесную форму всего только поколение тому назад.

Анатомически у матери и ребёнка нет ни общего мозга, ни общей вегетативной нервной системы; каждый из них имеет свой собственный неврологический аппарат и свою систему кровообращения. Нейрогормональные связи между ними так жизненно важны, потому что это один из немногих путей эмоционального общения ребёнка и матери. Обычно диалог начинает мать. Её мозг, регистрируя действие или мысль, мгновенно трансформирует их в эмоцию и посылает телу команду дать соответствующую серию ответов. Сама обработка информации происходит в коре головного мозга, верхнем его слое; в гипоталамусе, расположенном непосредственно под ней, восприятие или мысль получает эмоциональную окраску и соответствующий набор физических ощущений. (Этот процесс происходит также и в обратном порядке. Ощущение, например, боль в руке, сначала будет трансформировано в эмоцию, например, страх, в гипоталамусе, а миллисекунду спустя – в мысль: “Рука сломалась”, уже в коре головного мозга.)

Все физические ощущения, которые мы связываем с такими состояниями, как тревога, депрессия, нервное возбуждение, берут своё начало в гипоталамусе, но физические изменения, которые возникают в результате эмоций, имеют источником две системы, находящиеся под контролем гипоталамуса: эндокринную систему и вегетативную нервную систему (ВНС). ВНС беременной женщины, испытывающей испуг, гипоталамус даёт команду ускорить ритм сердечных сокращений, расширить зрачки, увлажнить потом ладони и поднять кровяное давление; одновременно в эндокринную систему поступает сигнал увеличить секрецию нейрогормонов. Попадая в кровь, эти вещества изменяют химический состав тела женщины и её ребёнка. Я взял для примера испуг, но подобный процесс может быть запущен любой другой эмоцией, которая при высокой интенсивности и большой длительности может нарушить нормальные биологические ритмы ребёнка in utero.

Одним из нарушений подобного рода может стать создание эмоциональной предрасположенности к тревожности. Это более психологический, чем физический процесс, и мы подробно опишем его немного позднее. Другой, более серьёзный процесс – возникновение физическойпредрасположенности к состоянию тревоги в результате изменений в центрах эмоциональной переработки информации. Мы до сих пор не знаем, в какой период мозг ребёнка и его нервная система наиболее чувствительны к повышенному содержанию нейрогормонов в крови, как не знаем точно, какие именно изменения эти нейрогормоны вызывают. Однако свидетельства, полученные нами за последнее время, указывают на то, что гипоталамус плода и подчинённые ему системы могут быть особенно подвержены их воздействию.

Это важная информация, поскольку, как мы уже видели, гипоталамус является эмоциональным регулятором тела человека. Если гипоталамус ребёнка настроен на слишком большую или слишком малую величину, он или механизм, который он контролирует, эндокринная или автономная нервная система, подчиняющиеся ему, не будут функционировать нормально. Свидетельство того, что гипоталамус подвержен воздействию, имеет две формы: прямую и косвенную. К косвенным свидетельствам относится отчёт группы учёных из Колумбийского университета, которая измеряла действие голодания на ребёнка in utero. Этот отчёт имеет непосредственное отношение к нашей теме, поскольку показывает, как на критических этапах беременности внешний фактор влияет на формирование гипоталамуса. (Помимо других функций, гипоталамус регулирует наше потребление пищи.) Учёные наблюдали за физическим состоянием женщин из Голландии и их сыновей, которые пережили голод.[§§] У всех сыновей был обнаружен избыточный вес; степень подверженности отклонениям от нормы зависела от того, на каком этапе внутриутробного развития находились эти люди, когда начался голод. Оказалось, что наибольшее влияние голод матерей оказал на тех детей, которые были в возрасте до четырёх-пяти месяцев от зачатия; для этих мужчин ожидание было особенно частым явлением. Учёные сделали вывод, что недостаточное питание в этот период беременности пагубно сказывается на формировании тех участков гипоталамуса, которые отвечают за приём пищи и рост.

Прямым свидетельством влияния стресса на развитие гипоталамуса стало недавнее исследование финских учёных. Все люди, ставшие его объектами, потеряли своих отцов или будучи ещё в материнском чреве или вскоре после рождения; именно это различие в их судьбах интересовало докторов Матти Хуттунен (Matti Huttunen) и Пекка Нисканен (Pekka Niskanen). Очевидно, что смерть мужа – сильнейший стресс для женщины, влияние которого автоматически сказывается и на ребёнке. Учёные хотели узнать, в каком случае влияние на ребёнка будет большим: когда женщина переживает этот стресс до родов или уже после рождения ребёнка. Один только взгляд на историю жизни этих детей дал им ответ: частота психиатрических нарушений, а именно – случаев шизофрении, была значительно выше в той группе людей, отцы которых умерли до их рождения. Исследователи посчитали, что объяснение этого феномена выходит за рамки психологии. Они объяснили столь необычно часто встречающиеся эмоциональные расстройства следствием биологических нарушений. Поскольку гипоталамус – центр чувств человеческого тела, они заключили, что его развитие было нарушено в результате пережитого матерями стресса.

Важно иметь в виду, что оба эти исследования изучали крайне тяжёлые формы стресса. Голод и смерть партнёра – события, которые беременным женщинам приходится переживать не очень часто. Стрессы и тревоги, которые им приходится переживать, обычно бывают не столь глубокими и, соответственно, влияния, испытываемые их детьми in utero, не так велики. В результате этих меньших стрессов ребёнок может родиться слабым, капризным, у него может быть плохой аппетит, проблемы с пищеварением и жидкий стул. Такому ребёнку обычно ставят диагноз “колики”. Я предполагаю, что поведение таких детей связано с пороком развития гипоталамуса и ВНС, вызванным стрессом матери во время беременности.