Глава 9. Ряд практических вопросов 4 страница

Одно из ее озарений заключалось в том, что сын, по-види­мому, хочет привлечь к себе внимание, но методы, которы­ми он пользуется для достижения этой цели, приносят ему только негативное отношение со стороны окружающих. После того как мы немного поговорили об этом, она сказа­ла: “Возможно, я знаю, что могло бы его исправить, — это привязанность, любовь и уважение, без насильственной корректировки. Сейчас я поняла, что мы были так заняты его исправлением, что у нас не оставалось времени ни на что другое”. Это высказывание доказывает, что она действи­тельно чувствует, что изменение схемы отношений могло бы принести пользу. Я сказал: “Это очень ценное наблюдение с вашей стороны, и нет нужды говорить вам о том, что ваши переживания соответствуют тому, что произошло в действи­тельности”. Она ответила: “Да, я знаю, что именно так и произошло”.

8. С наступлением инсайта — здесь следует еще раз подчеркнуть, что перечисленные этапы отнюдь не явля­ются ни взаимоисключающими, ни связанными жесткой последовательностью — переплетается процесс определе­ния возможных решений, выбора линии поведения. За­частую это сопровождает нечто вроде ощущения безна­дежности. По сути, индивид как бы говорит: “Вот какой я на самом деле, и я понимаю это уже гораздо яснее. Но как мне изменить себя, как перестроить?” Задача консультан­та при этом — помочь клиенту прояснить возможность выбора, постараться сделать осознанньм чувство страха и недостаток мужества двигаться дальше, которые в дан­ный момент испытывает индивид. В его функции не входит обязанность настаивать на какой-то определенной линии поведения или давать советы.

9. Затем следует один из самых волнующих моментов в терапии — включение в пока, вероятно, непродолжи­тельную, но очень значимую на данном этапе позитив­ную деятельность. К примеру, очень необщительный уче­ник средней школы, выражающий страх и ненависть к другим, но вместе с тем пришедший к осознанию своего глубоко скрытого желания иметь друзей, в течение цело­го часа перечисляет причины, по которым ему страшно принять приглашение на вечеринку. Уходя из кабинета, он даже говорит, что, может быть, он вообще туда не пой­дет. Его никто не принуждает. Ясно, что такой поступок потребовал бы огромного мужества, и, хотя он хочет, чтоб у него хватило духа, он, может быть, не способен сейчас на подобный шаг. Он идет на вечеринку — это в огром­ной степени будет способствовать росту его уверенности в себе.

Дабы проиллюстрировать вышесказанное, представим еще один фрагмент записи беседы с миссис Л., отражаю­щий ее позитивный шаг вперед, следующий за инсайтом, содержащимся в ранее описанном утверждении. Вновь отчет психолога.

Я сказал ей: “Внимание и привязанность к нему, даже если он этого вовсе не требует, могут принести ему пользу”. Она ответила: “Знаете, вы можете не поверить, но, несмотря на свой возраст, он все еще верит в Санта-Клауса, по крайней мере в прошлом году верил. Конечно, может быть, он пудрит мне мозги, хотя я так не думаю. В прошлом году он был выше всех детей, которые подошли пообщаться с Санта-Клаусом в магазине. Но в этом году я просто вынуждена ска­зать ему правду. Я так боюсь, что он все расскажет и Марджори тоже. Я подумала, может, сказать ему об этом и сде­лать из этого наш с ним секрет. Я бы дала ему понять, что он уже большой мальчик и не должен ничего говорить Марджори. Это был бы наш общий секрет, и он уже большой и мог бы помочь мне хранить тайны. А еще, если я смогу уло­жить ее пораньше — она такой попрыгунчик, — если я смо­гу уложить ее, возможно, он сможет помочь мне с разными рождественскими хлопотами. И в Сочельник — это когда у нас Рождество — я отправлю других детей к бабушке, пока мы будем готовиться, а Джим сможет остаться дома и по­мочь с приготовлениями”. По тому, как она говорила, чувствовалось, что помощь Джима доставила бы ей удоволь­ствие. (Она действительно говорила об этом с большим эн­тузиазмом, чем обо всем остальном.) И я отметил: “Вам было бы приятно думать, что у вас 10-летний сын, который мо­жет вам помочь в рождественских хлопотах, не так ли?” С блеском в глазах она ответила, что ему было бы интересно помочь ей и что она чувствует, что это пойдет ему на пользу. Я сказал, что думаю так же и что обязательно надо попробо­вать.

Этот отрывок можно прокомментировать так: похоже, что предпринимаемые за достигнутым инсайтом действия служат благоприятной почвой для зарождения нового инсайга. То есть, добившись лучшего понимания взаимо­отношений с сыном на эмоциональном уровне, миссис Л. перевела инсайт в действие, что отражает, как много она добилась. Ее план очень мягко возвращает Джиму ее привязанность, помогает ему стать более взрослым и из­бежать ревности к сестре — короче говоря, он показыва­ет, что она теперь в состоянии реализовать истинные мо­тивы такого поведения, которое поможет ей решить про­блему. Если бы такое поведение было навязано консуль­тантом прямо сразу после установления диагноза, она бы, вероятнее всего, отвергла его или попыталась бы осуще­ствить его таким образом, что в итоге привело бы ее к не­удаче. Но когда это исходит из ее внутреннего стремле­ния быть хорошей, по-настоящему зрелой матерью, ус­пех обеспечен.

10. Нет смысла долго задерживаться на заключитель­ных этапах терапевтического процесса. Как только индивиду удается пережить глубокий инсайт и попробовать со страхом и неуверенностью проделать ряд позитивных дей­ствий, то все последующее — это уже элементы его даль­нейшего роста. Здесь имеется в виду прежде всего разви­тие будущего нового инсайта — более полного и точного осмысления самого себя, когда личность обретает муже­ство еще глубже взглянуть на собственные поступки.

11. Наблюдается все возрастающая интеграция пове­дения со стороны клиента. Уже меньше страха при при­нятии решений и больше уверенности в самостоятельных действиях. Консультант и клиент теперь сотрудничают, но на ином уровне. Личные взаимоотношения между ними достигают своего пика. Очень часто клиент хочет узнать что-нибудь о психологе как о человеке и проявляет дру­жеский и весьма искренний интерес. Поступки выносят­ся на обсуждение, но больше уже нет зависимости и стра­ха, которые отмечались ранее. Вот фрагмент из записи одной из последних бесед с матерью, которая успешно достигла инсайта.

Миссис Дж. говорит: “Я не знаю, что вы сделали с нами, с Патти и со мной, но сейчас у нас все в порядке. Я и мечтать не могла о такой замечательной девчушке, по крайней мере за последние три недели. Вчера у нее было что-то вроде вы­ходного. Она не захотела подойти, когда я позвала ее, то есть она сделала это не сразу. Она была немного подавлена, но не безобразничала. Не знаю, смогу ли объяснить вам, что я имею в виду, но что-то изменилось в ее непослушании. Она теперь ведет себя ну не так гадко, особенно по отношению ко мне”. Консультант отвечает: “Мне кажется, я понимаю, что вы име­ете в виду. Все выглядит так, будто она отказывает вам не для того, чтобы просто обидеть вас”. Миссис Дж. кивнула и ска­зала: “Да. Это было как-то более естественно”.

Как это часто бывает при такого рода терапии, опре­деленные поведенческие симптомы остались, но женщи­на научилась совершенно по-другому относиться к ним и к своей способности справляться с ними.

12. На этом этапе появляется ощущение, что потреб­ность в помощи ослабевает, и у клиента наступает осоз­нание, что отношения близятся к завершению. Часто сле­дуют извинения за якобы отнятое у консультанта время. Как и прежде, консультант помогает осознать и это чув­ство — то есть то, что клиент теперь управляет ситуацией с большей уверенностью и что ему, вероятно, больше уже не хочется продолжать терапию. Как и в начале терапии, нет никакого давления на клиента в связи с его желанием уйти и нет никаких попыток со стороны консультанта удержать его.

На этом этапе терапии существует вероятность выра­жения личных чувств по отношению к терапевту. Часто клиент произносит такие фразы, как: “Мне будет не хва­тать этих сеансов”; “Мне так нравилось приходить сюда”. Консультант вправе обменяться любезностями. Несом­ненно, что мы сближаемся с клиентом до определенной — здоровой — степени, когда прямо перед нашими глазами совершалось личностное развитие. Время ограничено, и сеансы подошли к неизбежному, но здоровому заверше­нию. Иногда на последний сеанс клиент приносит ряд своих старых проблем или говорит о новых, как будто желая поддержать отношения, но атмосфера уже сильно отличается от той, что была на первых сеансах, когда эти проблемы были реальны.

Таковы, видимо, главные элементы терапевтического процесса, который проводится в разных учреждениях для решения самых различных проблем: конфликты между родителями и детьми любого возраста, начиная с самого раннего; консультирование по вопросам семьи и брака; дезадаптация и невротическое поведение среди студентов; трудности осуществлени профессионального выбора — одним словом, этот процесс применим в большинстве слу­чаев, когда индивид сталкивается с проблемой приспособления.

Вполне понятно, что такого рода анализ мог бы быть осуществлен в различных формах. В процессе, где так много нюансов, любая попытка свести его к определен­ным этапам или элементам влечет за собой гораздо боль­ше субъективизма и некоей приближенности, нежели объективности и точности. Однако в целом данная фор­ма терапии — это упорядоченный и согласованный про­цесс, во многом предсказуемый. Эта терапия в корне от­личается от диффузного вероятностного подхода, когда делается акцент на том, что “каждый случай индивидуа­лен”. Это процесс, обладающий достаточной целостнос­тью, чтобы было возможно формулировать гипотезы, до­ступные экспериментальной проверке.

Подтверждения, полученные в исследованиях

Вышеперечисленные факты находят довольно инте­ресное подтверждение в работах бывшей коллеги автора, мисс Вирджинии Льюис, изучавшей процесс интенсив­ного терапевтического консультирования. Поскольку в ее исследовании подтверждается целый ряд моментов опи­сываемого нами терапевтического метода, то краткий об­зор ее работы может быть весьма уместен и полезен.

Мисс Льюис провела тщательный анализ шести слу­чаев. Это были девочки-подростки, работа с которыми велась по поводу серьезных личностных, поведенческих проблем, а также проблем, связанных с правонарушени­ями. Эти девушки посещали психолога от нескольких месяцев до почти четырех лет. Среднее количество сеан­сов составило более тридцати. Беседы были записаны полностью, почти дословно, что дает возможность изу­чить и классифицировать все вопросы, связанные с по­ведением консультанта и консультированием в целом (всего около двенадцати тысяч). Период лечения был раз­бит на десять этапов, чтобы иметь возможность сравни­вать случаи, даже если продолжительность лечения была разной. Некоторые из полученных данных могут с доста­точным основанием служить подтверждением только что описываемого вида терапии (Lewis Virginia W. “Changing the Behavior of Adolescent Gills — A Description of Process”. Ph. D. thesis. Teachers College, Columbia Univ., 1942.).

Было обнаружено, что вопросы, отнесенные к классу “Объяснение роли психолога”, наиболее часто возника­ют на первом и втором этапах лечения. Сравните с опи­санием техник консультанта при определении ситуации помощи (см. пункт 2).

В беседах с девушками почти половина затраченного времени приходилась на выявление и исследование про­блем приспособления. Эти вопросы занимали большую часть беседы на 1-м этапе, достигали своего пика на 2-м и постепенно отходили на второй план на протяжении ос­тавшихся встреч. Здесь можно провести параллель с приведенным описанием усилий консультанта, направ­ленных на то, чтобы клиент мог свободно выражать все свои установки по поводу личных проблем (см. пункты 3, 4, 5). Мисс Льюис также обнаружила, что слова консуль­танта, классифицированные как побуждение субъекта к более подробному описанию своей проблемы, часто встречались на ранних этапах терапии и достигали свое­го апогея на 5-м этапе.

С 5-го по 8-й этап наблюдалось резкое увеличение чис­ла утверждений субъекта, свидетельствующих об осозна­нии связи между различными аспектами предоставлен­ной им информации. Это скорее всего напоминает про­цесс, который автор описывает как возникновение инсай-та и достижение самосознания (см. пункты б, 7). Это вер­бальное выражение внутренних процессов, которые субъект начал воспринимать, сильнее всего проявляется на 8-м этапе, ослабевая на 9-м и 10-м этапах.

Здесь уже более важны те беседы, которые посвящены планированию — новым шагам, новым решениям, перспективам на будущее. Этот тип проблем выступает на пе­редний край только на последних этапах, достигая пика на финальном. Едва ли необходимо указывать, что это, видимо, свидетельствует об объективности тех этапов, которые были описаны ранее, в главе об осмыслении но­вых решений и осуществлении позитивных действий (см. пункты 8, 9). Близко связано с этим аналогичное увели­чение числа утверждений обследуемых, в которых речь идет о результатах запланированных и уже совершенных действий. Такая категория высказываний очень часто встречается на последнем этапе.

Только к концу терапии имеет место более или менее значимое число замечаний, которое можно охарактери­зовать как желание субъекта расстаться с психологом. Признаки того, что помощь уже не требуется, никогда не составляют большого процента высказываний. Они встре­чаются только на 9-м и 10-м этапах, чаще на 10-м. Парал­лель с описанным выше очевидна (см. пункт 12).

Высказывания, которые классифицируются как дру­жеская беседа между девушкой и психологом, довольно редки на любом из этапов, но их количество стремитель­но увеличивается на 10-м этапе. Этот типичный феномен уже комментировался (см. пункты 11,12).

Очевидно, что это исследование, несмотря на то, что в нем использовались другие методы и иная терминология, является описанием терапии, которое поразительно на­поминает более субъективный анализ лечебного процес­са, описанного в этой главе. Естественно, оно оправды­вает дальнейшую работу над проверкой гипотезы о том, что умело проводимые лечебные беседы — это единый процесс, представляющий собой сложную цепочку, где один элемент следует за другим. Далее мы более детально рассмотрим каждый из этих элементов.

ЧАСТЬ II. ВВЕДЕНИЕ В КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ

Глава 3

Когда применяется консультирование

Независимо от типа консультирования и ситуации, в ко­торой консультант осуществляет свою работу, большин­ство самых важных решений, могущих повлечь за собой либо успех, либо неудачу в лечении индивида, принима­ются уже на первом сеансе. Слишком часто эти решения принимаются консультантом неосознанно или с опорой на “клиническое чутье”, а не на более прочном основа­нии. Целью этой главы является анализ проблем, встаю­щих перед консультантом при первой встрече с клиентом, а именно: проблемы определения того, какой терапевти­ческий подход может быть использован в том или ином случае, какие элементы ситуации составят фокус терапии, а также четкая формулировка этих вопросов для того, что­бы выбранный метод можно было применить, исходя из наблюдаемой реальности, а не на ощупь или интуитивно.

Появление клиента. Очень много внимания уделяется огромному разнообразию проблем, симптомов и предпо­сылок, которые специалист или консультант обнаружи­вает в поведении клиентов. И слишком мало времени от­водится многообразию установок индивида в отношении предполагаемой помощи и влиянию этих установок на весь терапевтический процесс. Давайте рассмотрим не­сколько таких вариантов установок клиента по отноше­нию к оказываемой ему помощи.

Возьмем, к примеру, случай с мальчиком, которого привел в клинику судебный исполнитель. Мальчик был угрюм и необщителен. Он, очевидно, считал психолога помощником судьи и сопротивлялся любому дружеско­му обращению. Каждым своим жестом, каждой интона­цией он пытался показать, что ему не нужна предлагае­мая помощь и что он находится в клинике против своей воли. Возможно ли консультирование в таком случае? Другой пример: молодая девушка, которая сама пришла к консультанту в колледже явно в состоянии глубокого стресса, уверенная в том, что здесь она найдет помощь и что она должна поговорить с терапевтом немедленно. Налицо сильное желание получить помощь. Совершенно другая установка встречается у ребенка, которого приве­ла в клинику его мать. Он может сопротивляться лечению, поскольку оказывает сопротивление матери. Он вполне может быть довольно безразличен к процедуре в целом. Он может бояться ее из-за сходства обстановки с врачеб­ным кабинетом. Довольно редко такой ребенок действи­тельно стремится к помощи. Он приходит потому, что это­го хотят родители. Еще один пример клинического кон­такта, когда студента направляет на сеанс к консультанту декан факультета либо из-за неуспеваемости, либо по ка­ким-то другим причинам. Такой студент вполне может нуждаться в помощи и может, до некоторой степени, это осознавать. Скорее он пассивно подчиняется консультан­ту, в целом желая помощи, но без всякого намека на про­явление инициативы в этом процессе.

Таковы некоторые нюансы установок в отношении терапевтической и консультативной помощи. Консуль­тант может ассоциироваться со всем, против чего восста­ет индивид, а может восприниматься как человек, способный ответить на все вопросы и решить все проблемы. Индивид желает пройти лечение и считает это достаточ­но простым делом, или он ведет себя подобно человеку, который позже признается, что, уже приняв решение об­ратиться за помощью, ходил взад и вперед перед дверью кабинета, прежде чем набрался наконец мужества войти.

Когда мы осознаем, что все многообразие установок пациентов в отношении помощи консультанта прямо про­порционально количеству существующих проблем, а так­же самому многообразию людских типов, то мы начина­ем понимать истинную сложность ситуации. Индивид с глубоко скрытыми эмоциональными конфликтами, оже­сточенный правонарушитель, подросток, вызывающий раздражение родителей, студент, мучающийся от непра­вильного профессионального выбора, работник, не лю­бящий свою работу, — все это составляющие общей кар­тины, которую мы должны принимать во внимание. Мы должны также знать различия в способностях и свойствах людей, их устойчивость и неустойчивость, умственные дефекты, степень развития интеллекта. Имея в виду все эти основные переменные, а также уникальные индиви­дуальные ситуации, не поддающиеся классификации, мы можем задаться вопросом: можно ли выделить те прин­ципы, зная которые консультант мог бы осуществлять свои выводы по конкретному случаю с большей яснос­тью?

Какой тип лечения рекомендуется? В идеальном случае консультант предпочел бы отложить решение вопроса о том, какой терапевтический подход использовать до того времени, пока он внимательно ознакомится с клиентом и его проблемами. В реальности это невозможно. Зачас­тую диагностирование на первой стадии преграждает путь успешному консультированию. Поэтому необходимо тща­тельно продумать лечение точно с того момента, когда клиент появляется в кабинете, или даже до его прихода, если имеется предварительная информация в виде истории болезни или отчета из школы. Консультант должен постоянно задавать себе разного рода вопросы, ответы на которые и послужат решающим фактором для выбора того или иного метода лечения. Мы рассмотрим некоторые из этих вопросов с тем, чтобы проанализировать их значе­ние в процессе терапии.

Некоторые основные вопросы

Находится ли клиент в состоянии стресса? Одно из пер­вых заключений, которое грамотный специалист должен сделать сразу, — до какой степени клиент погружен в со­стояние напряжения или стресса. Консультант может по­мочь только тогда, когда имеет место состояние опреде­ленного психологического дистресса, возникающего из состояния некоего дисбаланса. Такие стрессы изначаль­но и практически всецело могут иметь психический ха­рактер, и в их основании может лежать конфликт потребностей. Социально неприспособленный студент хочет стать более приспособленным и в то же время стремится защитить себя от чувства униженности и неполноценно­сти, которые переживает в случае, когда пытается всту­пить в те или иные социальные отношения. Другого ин­дивида могут разрывать на части сильные сексуальные желания, с одной стороны, и чувство вины — с другой. Чаще всего стресс вызван, по крайней мере отчасти, тре­бованиями окружающей среды, вступающими в конфликт с потребностями индивида. Брак, например, накладыва­ет на молодого человека новое обязательство — зрелую адаптацию, и это обязательство может переживаться как противоречащее его собственному желанию быть зависи­мым или его потребности видеть в сексе табу, или его по­требности доминировать и подчинять. В других случаях требования внешней среды могут исходить от социаль­ной группы. Хулиган из окрестной шайки может либо вообще не чувствовать никакого внутреннего конфликта по поводу своей деятельности, либо переживать его в незначительной степени, но стресс или напряжение появ­ляются у него тогда, когда предъявляемые компанией стандарты вступают в противоречие с его собственными. Студент может вообще не переживать по поводу своей низкой успеваемости до тех пор, пока наказание со сто­роны руководства или преподавателей колледжа не вызо­вет в нем психологического стресса. Мы слишком дол­го — в основном, благодаря классической фрейдистской традиции — воспринимали конфликт как внутренний, психический феномен, не учитывая того, что в любом конфликте содержится весомая культуральная составля­ющая и что во многих случаях конфликт порождается определенным новым требованием культуры, которое вступает в противоречие с потребностью индивида.

Лечение средой может успешно использоваться даже при отсутствии такого напряжения. Например, шайку хулиганов можно — за счет обеспечения лучшего лидер­ства и хороших рекреационных условий — постепенно переориентировать с противозаконной деятельности на нормальную социальную активность, сделать это коррек­тно, без острых конфликтов между их собственными нор­мами и нормами сообщества.

Это справедливо и в отношении консультирования и психотерапии. Они могут быть эффективны лишь в том случае, когда существует конфликт потребностей и тре­бований, который порождает напряжение и нуждается в разрешении. По сути, наиболее точно это можно выра­зить следующим образом: прежде чем будет достигнут те­рапевтический эффект, напряжение, вызванное конфлик­том, должно быть болезненнее для индивида, нежели стресс от попытки разрешить этот конфликт.

Это утверждение необходимо проверить, что может стать поводом для экспериментального исследования. Его мог бы подтвердить клинический опыт. К примеру, было интересно изучать процесс лечения в тех случаях, когда происходило временное освобождение от ситуации, порождающей конфликт. Шестнадцатилетняя девушка ос­воила асоциальное поведение, что в значительной мере было обусловлено потребностью в социальном признании и любви, а эта потребность, в свою очередь, изначально была вызвана отказом от нее собственной матери. Девуш­ка была помещена в школу для трудных подростков, где психолог проводил с ней терапевтические сеансы. Энн достигла некоторого прогресса в ходе бесед, однако не могла полностью принять тот факт, что мать отказалась от нее. Она всегда находила оправдания тому факту, что мать не писала и не навещала ее. Она волновалась, по­скольку считала, что, должно быть, с ее матерью произо­шел несчастный случай. Или же она боялась, что ее мать тяжело больна. “Если что-то случится с моей матерью, у меня больше никого не останется”. Консультант спросил ее: “Ты не чувствуешь, что есть еще кто-то, кто заботится о тебе?” Энн ответила: “Да, есть, но никто другой не любит меня так, как мама”. Она продолжает утверждаться в этой фантазии о любящей матери и лишь частично чув­ствует реальность своей отверженности и одиночества. Более чем вероятно, что если бы терапия началась в тот момент, когда она еще жила дома, то главный конфликт был бы прочувствован глубже и точнее, поскольку имен­но поведение матери постоянно возрождало и подкреп­ляло чувство депривации.

Другой пример, имеющий отношение к данному воп­росу, — случай с пятнадцатилетним мальчиком с неорди­нарными умственными способностями, проблема кото­рого состояла в навязчивом желании красть женское ниж­нее белье, что несколько раз приводило его к конфликту с законом. Преподаватель направил его к клиницисту. Мальчик находился в состоянии стресса, но в той же мере имело место амбивалентное отношение к получению по­мощи. В течение ряда встреч он вновь и вновь демонст­рировал искреннее желание помощи и в то же самое вре­мя считал невозможным откровенно говорить о своих чувствах и ощущениях. Клиническое объяснение этой тера­певтической неудачи состоит в том, что болезненность осознания собственных сексуальных чувств, выхода на поверхность глубоко вытесненных установок — это гораз­до большее потрясение и страдание, чем дистресс жизни с проблемой риска быть уличенным или арестованным. Его желание быть нормальным, избавиться от своего по­ведения недостаточно сильно, чтобы перевесить тягост­ную боль от встречи со своими “порочными” импульса­ми. Нельзя удержаться от размышлений по поводу того, что могло бы в данном случае изменить этот баланс в по­зитивную сторону. Вероятно, настоящий арест и страх заключения могли бы до такой степени усилить стрессо­вое состояние, что в результате он стал бы доступен для психотерапии. Необходимо дальнейшее изучение этой проблемы равновесия, в зависимости от которого кон­сультирование в одном случае возможно, а в другом — нет.

Приведем пример, в котором ситуация менее драма­тична, но можно ясно проследить изменение в соотно­шении противодействующих факторов. Этот случай за­писан на фонограмму.

Артур — двадцатилетний студент колледжа, третьекур­сник. Его направили к консультанту в соответствии с тре­бованиями курса навыков обучения, о котором уже упо­миналось ранее. На первой беседе он вскользь дает по­нять, что перед ним стоит серьезная проблема професси­онального выбора, но акцентирует внимание на низком уровне собственной успеваемости. В одном месте беседы он обобщает то, чего хочет достигнуть в ходе сеансов: “Вот моя задача: во-первых, решить, чем я хочу заниматься, а во-вторых, повысить оценки — это другая, совершенно конкретная задача”. На второй и на третьей беседах он продолжает целенаправленно обсуждать внешнюю про­блему успеваемости, а на четвертой становится более от­кровенным и говорит, что боится более масштабной про­блемы — профессионального выбора. Проиллюстрируем это отрывком из фонограммы. Артур говорит о том, на­сколько важны установки — если думаешь, что прова­лишься на экзамене, возненавидишь предмет, и наоборот. Вот продолжение беседы:

К. Иногда ты так думаешь о предмете, а иногда нет.

С. Да, это так. Иногда все как будто против тебя, а иног­да все идет как по маслу, но мне нравились все предметы в этой четверти, поэтому все должно завершиться в мою пользу.

К. Видимо, поэтому тебе намного легче отложить те про­блемы, которые появятся в конце четверти.

С Да, я думаю, что так. (Пауза и смех.) В конце четверти проблема будет сводится к тому, какие предметы выбрать на следующую четверть, и все такое.

К. Тем не менее ты не любишь думать об этом, да?

С. О боже, нет! (Смеется.) Мне не нравится об этом ду­мать до тех пор, пока не придет время. Ну, я уже думал, ког­да у меня было свободное время, пытался определить, что выбрать в следующей четверти, и все такое, но, э-э, я не знаю, это как раз то, что хочется отложить на потом.

К. Ты хочешь отложить это, если сможешь?

С. Да, верно.

К. Это одна из вещей, которая...

С. Которую не следует делать, я знаю.

К. Нет, хорошо, ты думаешь, что окружающие не одоб­рят этого. Это одна из причин, почему у тебя двойственное чувство в отношении твоего визита сюда, потому что здесь всегда есть риск того, что тебе придется думать о том, что ты лучше отложил бы на потом.

С. Да, может быть, подозреваю, что так.

К. Ведь гораздо удобнее отложить их, не так ли?

С. Да, так. Но окружающие (пауза)... было бы лучше, если бы не приходилось их откладывать, это очевидно.

К. Но иногда требуется мужество, чтобы заставить себя подумать об этих проблемах заранее. (Очень длинная па­уза.)

С. Что вы думаете о самом процессе учебы, э-э, какой, на ваш взгляд, лучший способ учиться на среднем уровне? Как вы думаете, нужно сделать конспект нового материала, а потом просматривать его и особенно те места, которые не знаешь, или... (Он продолжает в том же духе.)

Это стандартная ситуация, но несколько необычная в том, что клиент так откровенно заявляет о своей установ­ке. Его в некоторой степени беспокоит проблема конф­ликтов, связанная с профессиональным выбором. Он даже чувствует, что момент давления приближается и рано или поздно он будет вынужден принять какое-то реше­ние. Однако, пока конфликт не обострится под действи­ем социальных факторов, он не может встретиться с ним в процессе консультирования. Когда консультант помо­гает ему ясно осознать, что он избегает этой проблемы, наступает длительная пауза, в течение которой студент, несомненно, принимает некое решение. Что это за реше­ние, можно понять из его последующих слов, в которых он меняет тему, уходя от любых связанных с профессией вопросов, и оставшееся время полностью посвящает об­суждению деталей, касающихся успеваемости.

Некоторые отрывки из следующей беседы показыва­ют, как, используя нажим и давление, можно снова вер­нуться к интересующему вопросу и хотя бы отчасти сде­лать клиента открытым для помощи консультанта. Сту­дент начинает беседу с рассказа о каких-то весьма прият­ных результатах проверочных экзаменов.