Присвоение возрастного индекса. Личное дело № 25—30
Оглядывает 20-летний человек с вершины надежд долины бренного мира и мечтает – и видит он бескрайние ландшафты и манящие перспективы. И не знает он, что до вершины жизни, исполненной радости и силы, рукой подать, а там уж начинается спуск. Из 25 лет он попадает в западню следующего возраста, на воротах которого начертана мудрость И. В. Гёте: «Молодость – болезнь, которая быстро проходит». Гёте подавляет своим авторитетом, слушать его надо в наглухо застегнутом военном мундире и отдавать честь после каждого звука. Но к Гёте следует прислушаться.
Вот и наступил очередной кризис идентичности. Миновал козий возраст юности, свежий, умышленный, театральный, по Ю. Олеше, «нежно глупый». В настоящем – надежда и сила, впереди – будущее, целые горы будущего. Бурная фуга страсти переполняет. Душа томится, как актер перед занавесом. Кажется, что ты человек, умеющий сочинять оперы, любовь, законы мироздания.
У молодого человека мечтательное лицо. Он мечтает о том, чтобы пришла любовь, чтобы отношения были длительными и серьезными. И лучше – сразу с двумя. Параллельно. Шутка.
Посмотримся в зеркало. Портрет юноши, этого великолепно прекрасного страдальца с чудесно страшной раной в сердце, сменяется образом красивого молодого мужчины с «огнедышащей раной в груди». Ах, как справедливо сказал Ю. Олеша. Не торопись обольщаться. Уже написан «Портрет Дориана Грея». Образец для идентификации стоит на книжной полке.
Молодой человек от 25 до 30 сохраняет некоторые родовые травмы юношества. По инерции он продолжает энергично увлекаться культом собственного гения, верит в неисчерпаемость сил, дарованных природой. Этот возраст нарушает геометрию побуждения и поступка. Не так давно призыв «не верь тому, кому за тридцать» звучал эффектно бунтарски. Теперь человек постепенно подходит к возрасту, которому юношей предпочитал отказывать в доверии. Еще недавно ты демонстрировал инфантилизм как аванс щедрой природы, теперь к неизжитому инфантилизму прибавилась идея реванша: ты с большей страстью жаждешь одержать верх. Но любая победа оказывается свержением самого себя с постамента юношеского самообольщения.
Юноша проигрывает в технике обольщения жизнью, но берет силой, инициативностью, а кто послабее – искренностью. На эти волнения у человека, преодолевшего барьер 25 лет, недостает сил. Почувствовал он как-то себя юным и бодрым, разрезвился, размечтался, загадал перед сном свою будущность, а потом по сюжету Ю. Олеши: ночью «ему приснилось, что молодой человек повесился на телескопе».
Как хочется в этом возрасте довести до совершенства таланты, обретенные несколькими годами раньше, – выглядеть вероломным лицемером, тщеславным хвастуном и грубым циником. Но если раньше за всеми этими масками наиболее проницательные наблюдатели ожидали увидеть лицо человека, рожденного для добра и только прячущего себя под грудами чуждых чувств, то в возрасте 25–30 лет лицедейство перестает сходить с рук. И нашего молодого человека начинают на самом деле воспринимать как грубого охальника и тщеславного мизантропа.
Филипп Делелис глубокомысленно плачет: «В двадцать восемь лет, когда ты уже обязан быть философом, это не так-то просто; а для художника еще намного тяжелее, чем для другого человека».
Не все юношеское следует переносить в молодость.
От чего действительно трудно избавиться, так это от стиля мышления. Мышление молодого человека феноменологично, по инерции отдается предпочтение страстному описанию явлений, об их сущности думается мало.
Личный опыт – не лучшее подспорье для обобщений. Часто молодой человек заявляет себя горячим противником абстрактных идей, он еще не способен к отстраненному философскому композиторству: торжествует принцип количественного накопления впечатлений – редко оптимистических, как правило, трагических. Аналогия становится основой драматургии самовосприятия. Аналогия очень удобна. Описание бесконечной событийности сводится к констатации однообразия. К тем явлениям, которые выходят за пределы трагического самоощущения, применяется не менее спорный комментарий, заимствованный из хрестоматии «Фрейд за шесть часов». Все, что не соответствует эмпирически достоверному и обязательно драматическому, трактуется как иррациональное. Именно по этой причине вновь пробуждается интерес к фантастике и мистике, что позволяет разорвать связи с реальностью и подняться на стихийно символический уровень обобщений.
Приходит понимание: то, что сходило юноше, в новом возрасте воспринимается как знак инфантилизма. И оттого наш герой делается раздражительным, эмоционально больным и серьезным. В 25 лет система ценностей пошатнулась, ориентиры, такие, казалось бы, близкие, желанные, утеряли ясность и пугают. Естественность жизненных впечатлений, однообразие чувственного опыта приводят к экстраполяции памяти о первой, обязательно трагической, любви на дальнейшие чувственные истории. Малость достигнутого в жизненном творчестве, любви удручает, зарождается мысль о собственной ненужности и невостребованности.
В 28–29 лет, почти хором утверждают психологи, стихия чувств обязательно успокоится. Человек на время смирится и затихнет в ожидании следующего кризисного периода.