Фрейд и "демоническое" сопротивление

Фрейд, к своему ужасу, обнаружил, что некоторые "примитивные сопротивления" его пациентов, как оказалось, не отступают, когда их предполагаемые либидозные стремления доводятся до сознания при помощи интерпретаций. Эти "демонические" внутренние силы, с которыми столкнулся Фрейд, были аналогичны архетипическим вампирам и духам одержимости, описанным Юнгом, хотя Фрейд никогда бы и не признал этого. В теоретических выкладках Фрейда относительно этой области, лежащей "по ту сторону принципа удовольствия", были заложены предпосылки для психоаналитических теорий, обзор которых приведен в главе 6 (см. Freud, 1920b).

Фрейд ввел понятие "сопротивление" в своих ранних работах для обозначения феномена, с которым он столкнулся во время лечения своей 24-летней пациентки, г-жи Элизабет фон Р., а именно ее трудностей с запоминанием и ее неудач в сотрудничестве с терапевтом. Фрейд понимал, что за сопротивлением, в первую очередь, стоит психическая сила, которая ответственна за образование симптома, поэтому он рассматривал эти феномены как сопротивление эго. Причины сопротивления те же, что и у вытеснения,— эго не позволяет некоторым запретным (лежащим в основе бессознательных фантазий) либидозным влечениям стать осознанными. Аналитику не остается ничего другого, как только проявить терпение и "прорабатывать" сопротивление в ожидании позитивного результата. Это замечательно срабатывало в случае невротических пациентов. Однако впоследствии оптимизм Фрейда относительно работы с сопротивлением начал угасать. За процессом проработки не следовало исцеления. Сопротивление больше не представлялось простым "антикатексисом" эротических желаний со стороны эго (вытеснением). К середине 20-х годов Фрейд заинтересовался сопротивлениями, источник которых находился за пределами эго, в ид и суперэго (Freud, 1926: 160). Эти сопротивления были более архаичными, демоническими, и гораздо труднее поддавались терапии. В терминах, принятых в рамках настоящего исследования, они представляли собой архаичные защиты, регулируемые бессознательными "факторами", которые действуют с "демоническими" намерениями.

Первое из этих примитивных сопротивлений (исходящих из ид) Фрейд назвал навязчивым повторением. Фрейд был потрясен тем фактом, что как в анализе, так и вне его, многие люди оказываются в тисках навязчивого повторения паттернов саморазрушительного поведения — некой скрытой силы, кажется, преследующей их как злой рок. Фрейд объяснял навязчивое повторение ошибочной оценкой психикой новой ситуации, изначально благополучной, как подобной исходной травматической ситуации из прошлого. Например, детский травматический опыт отвержения своим отцом приведет к тому, что молодая женщина интерпретирует ситуации с другим мужчиной, которого она полюбит (также и в отношениях переноса), как такие же опасные, поэтому она отвергнет мужчину и снова будет переживать травму "отверженности" (см. там же: 153).

Это созвучно с замечанием Леопольда Стайна (Stein, 1967), говорившего, что Самость, действующая подобно иммунной системе организма, может давать аналогичные сбои.

Другими словами, система самосохранения непреднамеренно запускает в действие диссоциативную защиту (которая была активирована в момент исходной травматической ситуации) в поздних, более благоприятных ситуациях. Эта система не поддается обучению.

Паттерн навязчивого повторения, видимо, показался Фрейду настолько дьявольским, что он связал его с инстинктом смерти:

Я пришел к выводу о существовании другого влечения, противоположного инстинкту самосохранения, который поддерживает жизненную субстанцию и созидает из нее все более обширные объединения. Это влечение направлено на разрушение таких объединений, оно стремится вернуть их в изначальное неорганическое состояние. Итак, помимо Эроса, имеется и инстинкт смерти.

Фрейд 3. Психоанализ. Религия. Культура. М.: Ренессанс, 1991, с. 112.

Итак, "демоническая" интенция навязчивого повторения состоит не в чем ином, как в уничтожении самой жизни — низведении ее к исходному неорганическому состоянию. В этом заключался пессимистический вывод Фрейда.

Другой тип сопротивления, которое Фрейд аттрибу-тировал суперэго, он описал следующим образом:

Есть лица, очень странно ведущие себя во время аналитической работы. Если им дают надежду и высказывают удовлетворение успехом лечения, они кажутся недовольными и регулярно ухудшают свое состояние (...) их состояние во время лечения ухудшается, вместо того, чтобы улучшаться. Они проявляют так называемую негативную терапевтическую реакцию.

Фрейд 3. "Я" и "Оно". Труды разных лет. Тбилиси: Мерани, 1991, кн. 1, с. 383.

Фрейд добавляет в выражениях, очень близких языку современного аналитика, приверженца теории объектных отношений: "Нет сомнения, что что-то в них противится выздоровлению, что его приближения боятся так, как боятся опасности" (там же; курсив мой. Д. К.).

Другими словами, бессознательный интрапсихический "комплекс" этих людей функционирует как активный внутренний фактор, пытающийся предотвратить изменения и развитие. Фрейд назвал этот дьявольский внутрипсихичес-кий фактор "архаичным суперэго", он был уверен, что он действует в людях, страдающих от глубокого чувства бессознательной вины (сегодня мы сказали бы — стыда), ощущения своей "негодности", которое вынуждает их повторять паттерны саморазрушительного поведения, как будто наказывая себя за какое-то гнусное (nameless) преступление. Фрейд был убежден в том, что эта перверзивная тенденция

исходит от заряда агрессивности, который был ин-тернализирован и стал частью суперэго... в то время, когда формировалось суперэго, в основу функционирования этого фактора был заложен заряд агрессии ребенка по отношению к родителям, который он был не в состоянии разрядить эффективно вовне... [таким образом, эта агрессия] была интернализована и присвоена суперэго.

(Freud, 1933: 109)

Если бы Фрейд продолжил эту линию рассуждения до ее логического завершения, он пришел бы к созданию теории внутренних объектных отношений и (возможно) обратился бы к корням таких "преследующих" внутренних объектов, как "внутренний вредитель" Фэйрберна или "плохая грудь" Кляйн, лежащим в основе психической травмы. Однако Фрейд (как и Юнг) стоял на позициях метапси-хологии, и его прозрения относительно того, что "демоническое" качество примитивных сопротивлений происходит от невыраженной агрессии ребенка в момент травматической ситуации, только спустя много лет легло в основу теории "дьявольских" внутренних объектов психики. Юнг, со своей стороны, не рассматривал роль агрессии в этих архаических защитах. Мы увидим далее, в главе 6, как много из фрейдовского понимания было инкорпорировано другими теориями системы самосохранения и как это способствовало пересмотру юнгианского подхода к внутреннему миру травмы.

Карающее суперэго Фрейда

В оригинальной теории Фрейда описанная нами диа-дическая структура, одна часть которой попеременно является то садистической, то благоволящей, а другая часть — "невинной", сведена к взаимоотношениям суперэго (включающего в себя эго-идеал) и эго. Первая модель Фрейда, рассматривающая суперэго как интроекцию и поощряющих, и запрещающих родительских установок, оказалась непригодной для объяснения крайней враждебности, даже садизма суперэго по отношению к эго, которые он наблюдал у многих своих пациентов. Строгость родительской критики, подчас оскорбительная, даже унижающая брань, на самом деле всегда находит отражение в установке суперэго по отношению к эго, однако часто садизм суперэго далеко превосходит самые худшие образцы родительского негативизма.

В своей работе "Печаль и меланхолия" (1917) Фрейд ввел несколько элементов для объяснения феномена садизма суперэго. Он предположил, что тяжелые формы самоуничижения, свойственные меланхоликам, являются производными амбивалентного отношения к утерянному объекту любви. Эта амбивалентность, ставшая составляющей внутреннего мира, обусловленная, с одной стороны, идентификацией эго с утерянным объектом любви, а с другой — репрезентацией подлинной ненависти и упреков отвергающего объекта, бьет рикошетом по эго, таким образом внося свой вклад в садизм суперэго. Из этой теории следует, что худшим аспектом внутренней атаки является производная агрессии, изначально направленная вовне, но по принципу "бумеранга", бессознательно перенаправленная на эго. Мазохизм эго в отношениях с суперэго исходит от предшествующих садистических отношений с отвергающим объектом. Однако даже это объяснение не удовлетворяло Фрейда. Оно не объясняло как многие случаи крайнего проявления агрессии суперэго, так и навязчивое повторение некоторыми пациентами паттернов саморазрушительного поведения: как будто бы они были вынуждены повиноваться некой деструктивной "демонической" силе, находящейся внутри них.

Как видно из его рассуждений по поводу сопротивления, Фрейд был настолько поражен саморазрушительным "навязчивым повторением" некоторых пациентов, а также их "негативной терапевтической реакцией", что в своей работе "По ту сторону принципа удовольствия" он предложил к рассмотрению понятие инстинкта смерти (Танатос), силы, наряду с либидо, или инстинктом жизни (Эросом), действующей в сфере бессознательного. Инстинкт смерти манифестирует себя в деструктивной агрессии, силе психики, старающейся разрушить или растворить все те интегрированные "союзы", которые стремится создать Эрос. Такова была дуалистическая теория инстинктов Фрейда, восходящая к системе древнегреческого философа Эмпедокла, суть которой состоит в том, что и Вселенной, и человеческой душой управляют два основных принципа, находящиеся в вечном противоборстве: любовь и вражда (см. Freud, 1937: 244f).

В дальнейшем, в последней своей попытке объяснить садизм суперэго по отношению к эго, Фрейд (1924) связал концепцию инстинкта смерти со своей теорией суперэго, выдвинув идею первичного мазохизма эго, усиливающего садизм суперэго (см. Freud, 1924: 163-70). Этот "исходный" или первичный мазохизм (Ur-masochismus) обязан своим происхождением той составляющей инстинкта смерти, которая не может быть переведена Эросом во внешнюю агрессию или садизм и остается внутри организма, соединяясь с эротическими энергиями (сексуальное удовольствие от боли). В результате, утверждает Фрейд, "садизм суперэго и мазохизм эго дополняют друг друга" (там же: 170). Ведущая роль здесь принадлежит мазохистичному эго, которое провоцирует суперэго на садистическое наказание и, в то же время, получает от этого удовольствие (навязчивое повторение).

В этой формулировке Фрейд опускает позитивные аспекты суперэго, за исключением одного: того, что суперэго несет в себе "модель" совершенства для эго в виде "эго-иде-ала". Впоследствии психоаналитики подчеркивали позитивный, любящий аспект суперэго, в особенности тот, что проявляется в эго-идеале. Нанберг (Nunberg, 1932) был одним из первых, кто указал на то, что способность суперэго ограничивать инстинктивную жизнь основана на любви ребенка к родительским объектам, интроецированным как эго-иде-ал, и на их идеализации. Моделл (Modell, 1958) указывал на то, что звучащие "голоса" суперэго являются не только обвиняющими, но и любящими, и поддерживающими. Шэфер (Schaefer, 1960), в свою очередь, привел описания "любящего и любимого суперэго" в рамках структурной теории Фрейда, отстаивая свой взгляд на отвергаемую другими идею об успокаивающей и поддерживающей природе суперэго.

В нижеследующем кратком резюме мы можем увидеть три направления, по которым, параллельно концепции Юнга о первобытной амбивалентной Самости, развивалась концепция суперэго, несущего в себе вначале проекцию родителей.

1. Суперэго образуется вокруг исходных родительских имаго, как позитивных, так и негативных. Именно с этими имаго впоследствии связано влияние учителей и других фигур, наделенных властью, несущих эго-идеал или угрозу наказания для индивида (см. Freud, 1924:168). Выходя за пределы личных имаго, позитивный аспект суперэго уходит в область бессознательных фантазий, отражаясь в образах любящей и защищающей фигуры Бога, который несравненно более могуществен, чем реальный отец. Негативный же аспект суперэго соответствует "темным силам Судьбы" (там же: 168). Таким образом, суперэго — точно так же, как архаичной амбивалентной Самости Юнга — доступны эти первобытные, магические или "трансперсональные " силы бессознательного — благие и злобные, либидоз-ные и агрессивные — энергии как Эроса, так и Танатоса.

2. Суперэго в норме исполняет регуляторную (руководящую) роль по отношению к эго, помогает эго, поддерживая образы эго-идеала, к которым оно устремляется, заглушая те импульсы, которым не суждено быть удовлетворенными, оберегая, таким образом, ребенка от чрезмерных лишений и фрустраций. Эта регуляторная, или "защитная" функция зависит от оптимального баланса между силами Эроса, объединяющими элементы психики, и силами Танатоса, несущими угрозу фрагментации, диссоциации или растворения того, что интегрирует Эрос. Этот оптимальный баланс, в свою очередь, зависит от многих факторов, но особенно от интеграции ребенком любви и ненависти по отношению к его первичным объектам, т. е. от персонализации этих архаичных инстинктивных элементов примитивной психики. И, наконец, утрата эго поддерживающего саморегулирующего отношения со стороны суперэго может переживаться им как отвержение и отчуждение (сходное с тем, что на юнгианском языке мы описали бы как утрата оси эго-Самость). Фрейдовские регуляторные, или защитные аспекты суперэго соответствуют "защитам Самости" Стайна и Фордэма (см. главу 5).

3. Проекция на аналитика позитивного аспекта суперэго (как он представлен в эго-идеале) оказывает стабилизирующее влияние на психику пациента и является основой для позитивного переноса, делая возможной постепенную модификацию более архаичных, негативных аспектов суперэго, поскольку последние также проецируются на аналитика и впоследствии прорабатываются в условиях преобладающего позитивного переноса. Это соответствует представлениям Юнга о том, как архаичная идеализированная Самость, спроецированная в условиях психотерапии, приводит к карикатурной идеализации доктора и, в конечном счете, к интернализации этого имаго в качестве скрытого (internal) "центра" во внутреннем мире пациента (см. Jung,1934a:paras206-20).

Глава 4