Бихевиоризма. его заслуги и недостатки 2 страница

Новый шаг в развитии бихевиоризма составили ис­следования особого типа условных реакций (наряду с “классическими”, т. е. павловскими), которые получили название инструментальных (Э. Торндайк, 1898) или оперантных (Б. Скиннер, 1938).

Явление инструментального, или оперантного, обу­словливания состоит в том, что если подкрепляется ка­кое-либо действие индивида, то оно фиксируется и затем воспроизводится с большими легкостью и постоянством. Например, если лай собаки регулярно подкреплять кусочком колбасы, то очень скоро она начинает лаять, “выпрашивая” колбасу. Прием это давно знаком дрессировщикам, а также практически освоен воспитателями. В необихевиоризме же он впервые стал предметом экспериментально-теоре­тических исследований. Согласно теории бихевиоризма, классическое и оперантное обусловливания являются универсальными механизмами научения, общими для животных и человека. При этом процесс научения пред­ставлялся как происходящий вполне автоматически: под­крепление приводит буквально к “закреплению” в нерв­ной системе связей и успешных реакций независимо от воли, желания или какой-либо другой активности субъ­екта. Отсюда бихевиористы делали далеко идущие выво­ды о том, что с помощью стимулов и подкреплений мож­но “лепить” любое поведение человека, “манипулиро­вать” им, что поведение человека жестко детерминиро­вано, что он в какой-то мере раб внешних обстоятельств и собственного прошлого опыта.

Все эти выводы в конечном счете были следствиями игнорирования сознания. “Неприкасаемость” к сознанию оставалась основным требованием бихевиоризма на всех этапах его развития.

Надо сказать, что это требование рухнуло под. влия­нием жизни. Американский психолог Р. Хольт в 60-х гг. нашего века опубликовал статью под названием “Обра­зы: возвращение из изгнания”, в которой он, рассмат­ривая возможность появления в условиях космического полета иллюзий восприятия, писал: “...на практичных людей едва ли произведут впечатление суждения о том, что образы не заслуживают изучения, поскольку это “менталистские феномены” и их нельзя эксперименталь­но исследовать на животных... теперь наш национальный престиж может зависеть также от наших знаний о тех условиях, которые вызывают галлюцинации” [127, с. 59].

Таким образом, даже в американской психологии, т. е. на родине бихевиоризма, в последние десятилетия была понята необходимость возвращения к сознанию, и это возвращение состоялось.

Несколько заключительных слов о бихевиоризме.

Важными заслугами бихевиоризма явились следую­щие. Во-первых, он внес в психологию сильный материа­листический дух, благодаря ему психология была повер­нута на естественнонаучный путь развития. Во-вторых, он ввел объективный метод—метод, основанный на ре­гистрации и анализе внешне наблюдаемых фактов, процессов, событий. Благодаря этому нововведению в психо­логии получили бурное развитие инструментальные приемы исследования психических процессов. Далее, чрезвычайно расширился класс, исследуемых объектов;

стало интенсивно изучаться поведение животных, доречевых младенцев и т. п. Наконец, в работах бихевиорист­ского направления были значительно продвинуты от­дельные разделы психологии, в частности проблемы на­учения, образования навыков и др.

Но основной недостаток бихевиоризма, как я уже подчеркивала, состоял в недоучете сложности психиче­ской деятельности человека, сближении психики живот­ных и человека, игнорировании процессов сознания, выс­ших форм научения, творчества, самоопределения лич­ности и т. п.

Лекция 5

НЕОСОЗНАВАЕМЫЕ ПРОЦЕССЫ

НЕОСОЗНАВАЕМЫЕ МЕХАНИЗМЫ СОЗНАТЕЛЬНЫХ ДЕЙСТВИИ:

ПЕРВИЧНЫЕ АВТОМАТИЗМЫ И НАВЫКИ; НАВЫКИ И СОЗНАНИЕ; ЯВЛЕНИЯ НЕОСОЗНАВАЕМОЙ УСТАНОВКИ;

НЕОСОЗНАВАЕМЫЕ СОПРОВОЖДЕНИЯ СОЗНАТЕЛЬНЫХ ДЕЙСТВИЙ И ПСИХИЧЕСКИХ СОСТОЯНИЙ.

ИХ ЗНАЧЕНИЕ ДЛЯ ПСИХОЛОГИИ, ПРИМЕРЫ

Вы уже хорошо знаете, что психология поведения сделала объектом своего изучения факты поведения, рас­сматривая их в качестве антитезы явлениям сознания. Напомню, что противопоставление поведения и сознания шло по линии метода выявления соответствующих фак­тов. В случае сознания это было постижение внутренне­го опыта — субъективный метод; в случае поведения ре­гистрация внешне наблюдаемых событий—объективный метод.

Однако сознанию можно противопоставить не только поведение (как внутренне наблюдаемому — внешне наб­людаемое), но и неосознаваемые, или бессознательные, психические процессы.

Им и будет посвящена эта лекция.

Неосознаваемые психические процессы стали особен­но интенсивно изучаться с начала нашего века. Уже первые результаты этого изучения фактически нанесли смертельный удар по психологии сознания, вполне соиз­меримый с тем, который она получила со стороны бихе­виоризма. Поэтому знакомство с неосознаваемыми про­цессами вам совершенно необходимо для более полного представления о тех драматических событиях, которые сопровождали поиск и уточнение предмета психологии.

Однако поскольку к “неосознаваемому психическому” обращались в разное .время очень разные ученые, изло­жить эту тему, прослеживая развитие какого-то одного направления или одной теории, невозможно. Поэтому я изберу не исторический, а систематический способ из­ложения. Целью лекции будет: познакомить вас с фактами не­осознаваемого психического; дать классификацию этих фактов; наконец, наметить проблемы, которые изучались и обсуждались в связи с последними.

Все неосознаваемые процессы можно разбить на три больших класса: (1) неосознаваемые механизмы созна­тельных действий; (2) неосознаваемые побудители соз­нательных действий; (3) “подсознательные” процессы.

В первый класс—неосознаваемых механизмов созна­тельных действий — входят в свою очередь три различ­ных подкласса:

а) неосознаваемые автоматизмы;

б) явления неосознаваемой установки;

в) неосознаваемые сопровождения сознательных дей­ствий.

Рассмотрим каждый из названных подклассов.

а) Под неосознаваемыми автоматизмами подразуме­вают обычно действия или акты, которые совершаются “сами собой”, без участия сознания. Иногда говорят о “механической работе”, о работе, при которой “голова остается свободной”. “Свободная голова” и означает от­сутствие сознательного контроля.

Анализ автоматических процессов обнаруживает их двоякое происхождение. Некоторые из этих процессов никогда не осознавались, другие же прошли через созна­ние и перестали осознаваться.

Первые составляют группу первичных автоматизмов, вторые — группу вторичных автоматизмов. Первые назы­вают иначе автоматическими действиями, вторые—ав­томатизированными действиями, или навыками.

В группу автоматических действий входят либо врожденные акты, либо те, которые формируются очень рано, часто в течение первого года жизни ребенка. Их примеры: сосательные движения, мигание, схватывание предметов, ходьба, конвергенция глаз и многие другие.

Группа автоматизированных действий, или навыков, особенно обширна и интересна. Благодаря формирова­нию навыка достигается двоякий эффект: во-первых, _ действие начинает осуществляться быстро и точно; во-вторых, как уже говорилось, происходит высвобождение сознания, которое может быть направлено на освоение более сложного действия. Этот процесс имеет фунда­ментальное значение для жизни каждого индивида. Не будет большим преувеличением сказать, что он лежит в основе развития всех наших умений, знаний и способ­ностей.

Рассмотрим какой-нибудь пример. Возьмем обучение игре на фортепиано. Если вы сами прошли через этот процесс или наблюдали, как он происходит, то знаете, что все начинается с освоения элементарных актов. Сна­чала нужно научиться правильно сидеть, ставить в пра­вильное -положение ноги, руки, пальцы на клавиатуре. Затем отрабатываются отдельно удары каждым пальцем, подъемы и опускания кисти и т. д. На этой самой эле­ментарной основе строятся элементы собственно форте­пианной техники: начинающий пианист учится “вести” мелодию, брать аккорды,, играть стаккато и легато... И все это—лишь основа, которая необходима для того, чтобы рано или поздно перейти к выразительной игре, т. е. к задачам художественного исполнения.

Так, путем продвижения от простых действий к слож­ным, благодаря передаче на неосознаваемые уровни действий уже освоенных, человек приобретает мастер­ство. И в конце концов выдающиеся пианисты достигают такого уровня, когда, по словам Гейне, “рояль исчезает, и нам открывается одна музыка”.

Почему в исполнении мастеров-пианистов остается “одна музыка”? Потому, что они в совершенстве овладе­ли пианистическими навыками.

Говоря об освобождении действий от сознательного контроля, конечно, не надо думать, что это освобождение абсолютно, т. е. что человек совсем не знает, что он де­лает. Это не так. Контроль, конечно, остается, но он осу­ществляется следующим интересным образом.

Поле сознания, как вы уже знаете, неоднородно: оно имеет фокус, периферию и, наконец, границу, за которой начинается область неосознаваемого. И вот эта неодно­родная картина сознания как бы накладывается на иерархическую систему сложного действия. При этом са­мые высокие этажи системы — наиболее поздние и наиболее сложные компоненты действия — оказываются в фокусе сознания; следующие этажи попадают на пери­ферию сознания; наконец, самые низкие и самые отра­ботанные компоненты выходят за границу сознания.

Надо сказать, что отношение различных компонентов действий к сознанию нестабильно. В поле сознания про­исходит постоянное изменение содержаний: представлен­ным в нем оказывается то один, то другой “слой” иерархической системы актов, составляющих данное действие.

Движение в одну сторону, повторим, это уход выучен­ного компонента из фокуса сознания на его периферию и с периферии — за его границу, в область неосознавае­мого. Движение в противоположную сторону означает возвращение каких-то компонентов навыка в сознание. Обычно оно происходит при возникновении трудностей или ошибок, при утомлении, эмоциональном напряжении. Это возвращение в сознание может быть и резуль­татом произвольного намерения. Свойство любого компо­нента навыка вновь стать осознанным очень важно, по­скольку оно обеспечивает гибкость навыка, возможность его дополнительного совершенствования или переделки.

Между прочим, этим свойством навыки отличаются от автоматических действий. Первичные автоматизмы не осознаются и не поддаются осознанию. Более того, по­пытки их осознать обычно расстраивают действие.

Это последнее обстоятельство отражено в хорошо из­вестной притче о сороконожке. Сороконожку спросили:

“Как ты узнаешь, какой из твоих сорока ног нужно сей­час сделать шаг?”. Сороконожка глубоко задумалась— и не смогла двинуться с места!

В психологии много внимания уделялось проблеме механизмов формирования навыка, которая, как вы уже хорошо понимаете, имеет большое практическое значе­ние.

Бихевиористы, считавшие, что психология должна встать на службу практики и при этом заниматься внешними действиями человека и животных, очень много исследовали этот вопрос. Однако их теория и практика экспериментирования находились в рамках очень меха­нистических представлений. Согласно этим представле­ниям навык вырабатывается за счет “проторения” пу­тей в мозговых центрах в результате механического повторения, или “зазубривания”, одного и того же дей­ствия. Об участии и роли сознания в этом процессе для бихевиористов, конечно, не могло быть и речи.

В советской психологии проблеме формирования на­выков также уделялось большое внимание. Однако под­ход к этой проблеме был совсем другой. Он не был отя­гощен бихевиористским требованием исключения роли сознания; в результате был найден целый ряд очень важных и совершенно не вписывающихся в бихевиорист­скую схему механизмов.

Большой вклад в эту проблему внес советский физио­лог Н. А. Бернштейн, об идеях которого я буду говорить более подробно позже. Сейчас лишь упомяну о том, что он выдвинул совсем другой принцип: “повторение без повторения”, который означает, что при отработке на­выка человек не затверживает одно и то же действие, а постоянно варьирует его в поисках оптимальной “фор­мулы” движения. При этом сознанию принадлежит очень важная роль.

В доказательство того, что механическое заучивание гораздо менее эффективно, чем “сознательное”, Н. А. Бернштейн приводит следующий факт из личных наблюдений. Надо сказать, что он был очень хорошим пианистом и использовал собственные фортепианные уп­ражнения для анализа интересовавших его механизмов.

Так вот, будучи молодым человеком и экономя вре­мя, которое ему жалко было тратить на отработку фор­тепианной техники, он делал следующее: ставил на пю­питр книгу, читал ее, а в это время разыгрывал гаммы или этюды, тренируя пальцы. И вот после достаточно длительного периода таких занятий, он с удивлением обнаружил, что никакого прогресса в технике нет! Тог­да он оставил чтение и перешел на вдумчивую отработку техники, после чего сразу достиг заметных результатов.

Между прочим, к выводу о необходимости сосредото­чения внимания на отрабатываемых движениях давно пришли педагоги и тренеры. Вы, наверное, знаете, что в спорте существуют приемы идеомоторной тренировки— тренировки движений в плане представления, при внеш­ней неподвижности обучающегося. .

Есть такой прием и в фортепианной педагогике: че­ловеку предлагается разыгрывать пьесы тоническими на­жатиями пальцев, без их подъема и пространственного перемещения,—вы просто кладете руки на плоскость и тоническими нажатиями “проигрываете” произведение. Если кто-нибудь из вас играет и хочет технически отра­ботать сложную вещь, попробуйте этот способ. После того как вы час или два позанимаетесь таким образом, вы почувствуете необыкновенную усталость—гораздо большую, чем при реальной игре (а большая усталость, говорит и о большей загрузке мозговых центров). Зато после такого двухчасового упражнения прогресс оказы­вается гораздо более заметным, чем при фазической, т. е. внешнедвигательной игре.

Гимнастика йоги, по-видимому; имеет, тот же смысл. Когда мы делаем упражнения, размахивая руками и но­гами, то с большой вероятностью оберегаем свои мотор­ные центры от излишней нагрузки; мы лишь формально проделываем движение, не задумываясь о его тонких деталях.

Гимнастика йоги построена исключительно на тонических напряжениях мышц. Вся эта работа идет под сознательным контролем, идет интенсивно и прино­сит очень хорошие результаты.

Итак, выработка навыка—это процесс, идущий как бы с двух противоположных сторон: со стороны субъек­та и со стороны организма. Мы произвольно и сознатель­но вычленяем из сложных движений отдельные элемен­ты и отрабатываем правильное их выполнение. Одновре­менно, уже без участия нашей воли и сознания, идет процесс автоматизации действия. Этим мы обязаны уже собственно физиологическим свойствам и механизмам нашего организма. Он обладает таким замечательным даром: перенимать на себя в ходе автоматизации значи­тельную часть работы, организуемой сознанием.

До сих пор наши примеры касались преимуществен­но двигательных автоматизмов. Возникает вопрос: а су­ществуют ли автоматизмы в других сферах психической жизни человека, например в восприятии?

Да, конечно, существуют. Хорошо известно, что выс­шие формы зрительного или слухового восприятия требуют длительных упражнений. Именно в ходе длитель­ной практики вырабатываются, например, такие способ­ности, как “чтение” рентгенограмм, восприятие радио­кода Морзе и др.

Но можно взять примеры и из повседневной жизни. Попробуйте вспомнить, как вам слышалась иностранная речь на чужом когда-то языке: это был сплошной, нерас­члененный поток звуков. А после обучения этому языку вы стали воспринимать его совершенно иначе, четко вы­деляя слова и целые фразы. Этим вы обязаны образова­нию слуховых автоматизмов.

В нашем обычном восприятии мира трудно увидеть “черновую работу” неосознаваемых механизмов. Но с помощью специальных приемов она может быть обнару­жена.

Дело в том, что иногда, будучи поставлены в необыч­ные условия, перцептивные автоматизмы искажают восприятие, т. е. становятся причиной иллюзий, и тем самым себя обнаруживают. Приведу пример. -

Перед вами оконная рама (рис. 3). Она называется “иллюзией окна” или “окном Эймса”, по имени ее авто­ра, американского, психо­лога. Это плоская модель рамы, которая насажена на ось. Моторчик вращает ось и приводит раму в движение.

Итак, я задаю вам воп­рос: как вращается это “ок­но”? Вы отвечаете: “То туда, то сюда”, и это ваше впол­не четкое впечатление. Так? Так!

Ну, а теперь я вам ска­жу, что это впечатление ошибочно: рама все время вращалась в одну сторону, по часовой стрелке. Не вери­те? Да, трудно поверить:

ведь вы отчетливо видели колебательные движения. И все-таки это так. А теперь разберемся, в чем тут дело.

Объяснение иллюзии надо начать с рассмотрения формы окна. Вы видите, что оно имеет форму трапеции. Основана эта иллюзия на очень сильном признаке глу­бины—линейной перспективе. В чем этот признак состо­ит? Он хорошо известен: если вы смотрите на уходящие вдаль рельсы, то они кажутся сходящимися, т. е. рас­стояние между ними кажется постепенно уменьшаю­щимся.

Точно так же если вы смотрите на обычное окно в комнате под углом, то сторона, которая ближе к вам, выглядит большей, а та, которая дальше, — меньшей. Та­кая связь видимого размера и удаленности повторялась в вашем опыте многие тысячи раз на очень многих объ­ектах. В результате теперь, когда вы видите одно из двух реально одинаковых тел меньше, то понимаете, что оно дальше, а точнее, видите его находящимся дальше. В этом и состоит суть обсуждаемого перцептивного ав­томатизма; его можно описать как “срабатывание” при­знака линейной перспективы. Этот неосознаваемый процесс относится к группе ав­томатических актов, которые формируются без участия сознания. Уже маленькие дети фактически используют этот признак, не отдавая себе в нем отчета. Да и взрос­лые его непосредственно не осознают, а узнают о нем разве что из учебников психологии или руководств по проективному рисунку.

Итак, автор иллюзии использовал описанный перцеп­тивный автоматизм—срабатывание признака линейной перспективы; это во-первых.

Во-вторых, он учел наш перцептивный опыт в отно­шении формы оконных рам, перцептивное “знание” того, что они прямоугольные, т. е. что их стороны одинако­вые.

Главная “хитрость” его состояла в том, что он сде­лал окно непрямоугольным. В результате, когда окно по­ворачивается так, что его большая сторона оказывается к вам ближе, вы видите расположение окна правильно:

большую сторону ближе, меньшую дальше. Когда же на вас, начинает “находить” меньшая сторона, то ее размер (при убеждении, что стороны одинаковы) не позволяет “пропустить” ее вперед—и вы видите меньший край окна снова отходящим назад.

Механизмами такого рода много занимался Г. Гельмгольц. Для их описания он предложил термин “бессоз­нательные умозаключения”. Г. Гельмгольц подчёркивал, что слово “умозаключение” надо ставить в кавычки по­тому, что этот процесс подобен умозаключению только по результату: по природе же он отличается от истин­ного умозаключения, так как происходит бессознательно. Мы как бы рассуждаем, но на самом деле этого не де­лаем: за нас подобную работу производит неосознавае­мый перцептивный процесс.

Например, в случае иллюзии окна процесс этот эк­вивалентен следующему умозаключению.

Известно, что когда одна из одинаковых сторон мень­ше, то она дальше (большая посылка).

Эта сторона—меньше (малая посылка).

Значит, она дальше (вывод).

Поскольку процесс протекает бессознательно, созна­тельные усилия изменить его не могут. Бессознательные умозаключения, по выражению Гельмгольца, “непреодо­лимы”.

И действительно, сколько бы я вас ни убеждала, что на самом деле окно движется в одну сторону, сколько бы вы его ни “трогали руками” (в буквальном или пе­реносном смысле), вы вce paвно будете видеть его дви­жение иллюзорно.

Спросим себя, а есть ли автоматические процессы в умственной сфере? Конечно, есть. Их так много, что сра­зу даже трудно выбрать какой-нибудь простой пример.

Лучше всего, наверное, обратиться к области мате­матики. Именно там для нас наиболее очевиден про­цесс последовательного наслоения все более сложных действий, умений или знаний на автоматизированные предшествующие “слои”. Уход более элементарных дей­ствий на неосознаваемый уровень сопровождается мо­ментальным “усмотрением” того, что вначале требовало развернутого процесса мышления.

Рассмотрим такой алгебраический пример:

Чему равно это выражение? Одним словом, в отве­те—единица. Так? Так. А теперь посмотрим, на что опиралось решение. Оно опиралось на непосредствен­ное “видение” того, что, например, в числителе имеет­ся неполный квадрат суммы и разность квадратов, а в знаменателе—разность кубов; на знание их разложе­ния; на моментальное использование правила сокраще­ния одинаковых сомножителей в числителе и знаменате­ле; на знание того, что 1 —это и I² и I³, и т. д. Все эти “видения”, “использования правил”, “знания”—автома­тизированные умственные действия, путь к которым со­стоял из многих и многих шагов, которые мы проделали, начиная с обучения в первом классе.

На этом мы заканчиваем знакомство с первым под­классом неосознаваемых механизмов и переходим ко второму — б) делениям неосознаваемой установки.

Понятие “установка” заняло в психологии очень важ­ное место, наверное, потому, что явления установки пронизывают практически все сферы психической жизни человека.

В советской психологии существует целое направление—грузинская школа психологов—которое разраба­тывает проблему установки в очень широком масштабе. Грузинские психологи являются непосредственными учениками и последователями выдающегося советского психолога Дмитрия Николаевича Узнадзе (1886—1950), который создал теорию установки и организовал разра­ботку этой проблемы силами большого коллектива. Собственно теорию установка я с вами разбирать не буду: это большая и сложная тема. Ограничусь знаком­ством с явлениями неосознаваемой установки.

Прежде всего, что такое установка. По определению, это—готовность организма или субъекта к совершению определенного действия или к реагированию в опреде­ленном направлении.

Замечу, что речь идет именно о готовности к пред­стоящему действию. Если навык относится к периоду осуществления действия, то установка—к периоду, ко­торый ему предшествует.

Фактов, демонстрирующих готовность, или предвари­тельную настройку организма к действию, чрезвычайно много, и они очень разнообразны. Как я уже говорила, они относятся к разным сферам психической жизни ин­дивида.

Например, ребенок задолго до годовалого возраста, пытаясь взять предмет, подстраивает кисть руки под его форму: если это маленькая крошечка, то он сбли­жает и вытягивает пальцы, если это круглый предмет, он округляет и разводит пальцы и т. д. Подобные преднастройки позы руки иллюстрируют моторную установку.

Спринтер на старте находится в состоянии готовно­сти к рывку — это тоже моторная установка.

Если вы сидите в темной комнате и со страхом ждете чего-то угрожающего,, то иногда и в самом" деле начи­наете слышать шаги или подозрительные шорохи. Пого­ворка “у страха глаза велики” отражает явления перцеп­тивной установки.

Когда вам дается какой-нибудь математический при­мер, выраженный в тригонометрических символах, то у вас создается установка решать его с помощью формул тригонометрии, хотя иногда это решение сводится к про­стым алгебраическим преобразованиям. Это пример умственной установки.

Состояние готовности, или установка, имеет очень важное функциональное значение. Субъект, подготовленный к определенному действию, имеет возможность осуществить его быстро и точно, т. е. более эффективно.

Но иногда механизмы установки вводят человека в заблуждение (пример необоснованного страха). Приведу вам еще один пример, на этот раз, заимствуя его из древнекитайского литературного памятника.

“Пропал у одного человека топор. Подумал он на сы­на своего соседа и стал к нему приглядываться: ходит, как укравший топор, глядит, как укравший топор, гово­рит, как укравший топор. Словом, каждый жест, каждое движение выдают в нем вора.

Но вскоре тот человек стал вскапывать землю в до­лине и нашел свой топор. На другой же день посмотрел на сына соседа: ни жестом, ни движением не похож он на вора” [9, с. 271].

Именно “ошибки установки”, которые проявляются в ошибочных действиях, восприятиях или оценках, отно­сятся к наиболее выразительным ее проявлениям и рань­ше всего привлекли внимание психологов.

Надо сказать, что не всякая установка неосознавае­ма. Можно сознательно ждать страшного—и действи­тельно видеть страшное, можно осознанно подозревать человека в краже топора — и действительно видеть, что он ходит, “как укравший топор”.

Но наибольший интерес представляют проявления именно неосознаваемой установки. Именно с них и на­чались экспериментальные и теоретические исследования в школе Д. Н. Узнадзе [ИЗ].

Основные опыты, которые явились отправной точкой для дальнейшего развития концепции Д. Н. Узнадзе, проходили следующим образом. Испытуемому давали в руки два шара разного объема и просили оценить, в ка­кой руке шар больше. Больший шар, предположим, да­вался в левую руку, меньший — в правую. Испытуемый правильно оценивал объемы шаров, и проба повторя­лась: снова в левую руку давали больший шар, а в правую— меньший, и испытуемый снова правильно оцени­вал объемы. Снова повторялась проба, и так раз пятна­дцать подряд [2].

Наконец, в очередной, шестнадцатой, пробе неожи­данно для испытуемого давались два одинаковых шара с той же самой инструкцией: “сравнить их объемы”. И вот оказалось, что испытуемый в этой последней, конт­рольной пробе оценивал шары ошибочно: он восприни­мал их снова как разные по объему. Зафиксировавшая­ся установка на то, что в левую руку будет дан больший шар, определяла,, или направляла, перцептивный про­цесс: испытуемые, как правило, говорили, что в левой руке шар меньше- Правда, иногда ответы были такие же, как и в установочных пробах, т. е. что в левой руке шар больше. Ошибки первого типа были названы конт­растными иллюзиями установки, ошибки второго типа — ассимилятивными иллюзиями установки.

Д. Н. Узнадзе и его сотрудники подробно изучили, условия возникновения иллюзий каждого типа, но я не буду на них сейчас останавливаться. Важно другое— убедиться, что установка в данном случае была действи­тельно неосознаваемой.

Непосредственно это не очевидно. Более того, можно предположить, что в подготовительных пробах испытуе­мые- вполне осознавали, что идут однотипные предъяв­ления, и начинали сознательно ждать такой же пробы в очередной раз.

Предположение это абсолютно справедливо, и для того, чтобы его проверить, Д. Н. Узнадзе проводит конт­рольный эксперимент с гипнозом.

Испытуемого усыпляют и в состоянии гипноза про­водят предварительные установочные пробы. Затем ис­пытуемый. пробуждается, но перед тем ему внушается, что он ничего не будет помнить. Вслед за пробуждением ему дается всего одна, контрольная, проба. И вот ока­зывается, что в ней испытуемый дает ошибочный ответ, хотя он не знает, что до того ему много раз предъявля­лись шары разного размера. Установка у него образова­лась и теперь проявилась типичным для нее образом.

Итак, описанными опытами было доказано, что про­цессы образования и действия установки изучаемого типа не осознаются.

Д. Н. Узнадзе, а за ним и его последователи придали принципиальное значение этим результатам. Они увиде­ли в явлениях неосознаваемой установки свидетельство существования особой, “досознательной”, формы психи­ки. По их мнению, это ранняя (в генетическом и функ­циональном смысле) ступень развития любого созна­тельного процесса.

Можно различным образом относиться к той или иной теоретической интерпретации явлений неосознаваемой установки, но безусловный факт состоит в том, что эти явления, как и рассмотренные выше автоматизмы, обна­руживают многоуровневую природу психических про­цессов.

Перейдем к третьему подклассу неосознаваемых ме­ханизмов — в) неосознаваемым сопровождениям созна­тельных действий.

Не все неосознаваемые компоненты действий имеют одинаковую функциональную нагрузку. Некоторые из них реализуют сознательные действия — и они отнесены к первому подклассу; другие подготавливают действия — и они описаны во втором подклассе.

Наконец, существуют неосознаваемые процессы, кото­рые просто сопровождают действия, и они выделены на­ми в третий подкласс. Этих процессов большое количе­ство, и они чрезвычайно интересны для психологии. При­веду примеры.

Вам, наверное, приходилось наблюдать, как человек, орудующий ножницами, двигает челюстями в ритме этих движений. Что это за движения? Можно ли отнести их к двигательным навыкам? Нет, потому что движения челюстями не реализуют действие; они также никак не подготавливают его, они лишь сопровождают его.

Другой пример. Когда игрок на бильярде пускает шар мимо лузы, то часто он пытается “выправить” его движение вполне бесполезными движениями рук, корпу­са или кия.

Студенты на экзаменах часто очень сильно зажима­ют ручку или ломают карандаш, когда их просишь, на­пример, нарисовать график, особенно если они в этом графике не очень уверены.

Человек, который смотрит на другого, порезавшего, например, палец, строит горестную гримасу, сопережи­вая ему, и совершенно этого не замечает.