Нравственность эволюции

Невротический процесс – это особая форма человеческого развития, чрезвычайно неудачная из-за растраты творческой энергии, на которую она обрекает человека. Она не только качественно отличается от здорового взросления и роста, но и прямо противоположна ему во многих отношениях, причем в гораздо большей степени, чем мы думаем. При благоприятных условиях энергия людей идет на осуществление их собственного потенциала, то есть на воплощение в действительность всей совокупности возможностей, которые потенциально им присущи. Такое развитие далеко от единообразия. В соответствии со своим особым темпераментом, способностями, пристрастиями, условиями детства и дальнейшей жизни человек может стать мягче или жестче, осторожнее или доверчивей, уверенным или не слишком уверенным в себе, созерцательным или общительным, он может проявить свои особые дарования. Но в какую бы сторону он ни направился, он будет развивать свои, именно ему присущие задатки.

Однако под действием внутреннего принуждения человек может начать отчуждаться от того, что ему свойственно на самом деле. И тогда главная часть его сил и энергии смещается на выполнение другой задачи: превращения себя в абсолютное совершенство посредством жесткой системы внутренних предписаний. Ничто меньшее, чем богоподобное совершенство, не удовлетворяет его идеальному образу себя и не утоляет его гордости теми возвышенными достоинствами, которыми (как он считает) он обладает, мог бы обладать или должен обладать.

Этот стиль невротического развития, детально представленный далее, вызывает у нас нечто большее, чем чисто клинический и теоретический интерес к патологическим феноменам. Здесь мы сталкиваемся с фундаментальной проблемой нравственности, а именно: с проблемой нравственности человеческой страсти влечения к совершенству, с проблемой нравственности религиозного долга, повелевающего достигнуть совершенства. Ни один серьезный исследователь вопросов человеческого развития не усомнится в нежелательности гордыни или самомнения, или в нежелательности влечения к совершенству, мотивированного гордыней. Но существует широкий разброс мнений о желательности или необходимости системы дисциплинирующего внутреннего контроля ради того, чтобы гарантировать нравственность поведения человека. Принимая даже, что эти внутренние правила способны задавить нашу непосредственность, разве не должны мы, в соответствии с заветом христианства ("Будьте совершенны..."), стремиться к совершенству? Не будет ли попытка обойтись без таких правил рискованной, фактически разрушительной для нравственной и общественной жизни?

Здесь не место для обсуждения всех тех многочисленных путей, которыми ставили этот вопрос и отвечали на него на протяжении истории человечества, да и я не готова к такому обсуждению. Я хочу только указать, что один из существенных факторов, от которых зависит ответ, – это характер нашей веры в природу человека.

Вообще говоря, существуют три основные концепции назначения морали, основанные на разном истолковании сущности человеческой природы. От навязанных запретов и ограничений не могут отказаться те, кто верит (какими бы словами это ни называлось), что человек по природе грешен или движим примитивными инстинктами (Фрейд). Целью морали тогда становится приручение или преодоление status naturae (естественного состояния) человека, а не его развитие.

Цель морали становится иной для тех, кто верит, что человек от природы и "добр" и одновременно "плох" (грешен или деструктивен). Тогда сердцевиной морали становится подстраховка конечной победы врожденной доброты, очищенной, направленной или усиленной такими элементами, как вера, разум, воля или благодать – в соответствии с особенностями главенствующей религиозной или этической концепции. Здесь ударение не ставится исключительно на победе над злом или на подавлении зла, поскольку есть и позитивная программа. Однако она опирается или на некую сверхъестественную помощь, или на сильный идеал разума или воли, который сам по себе подразумевает применение запрещающих и сдерживающих внутренних предписаний.

И, наконец, проблема нравственности предстает совершенно иной, когда мы считаем, что врожденными у человека являются конструктивные силы развития, эволюции, и именно они побуждают человека к осуществлению заложенных в нем возможностей. Это не означает, что человек в своей основе добр и хорош, поскольку противное подразумевало бы заранее данное человеку знание о добре и зле. Это означает, что человек по природе своей добровольно стремится к самоосуществлению, и его система ценностей вырастает из этого стремления. Ясно, что он не может раскрыть свой человеческий потенциал, если не верит в себя, не активен и не продуктивен, если он не строит отношения с людьми в духе взаимности, если отдается, по выражению Шелли, "поклонению темному идолу Я" ("dark idolatry of self") и постоянно приписывает свои недостатки несовершенству окружающих. Вырасти, в истинном смысле слова, он сможет только возлагая ответственность за это на самого себя.

Таким образом, когда критерием выбора того, что нам взращивать в себе или искоренять, становится вопрос: препятствует или способствует эта моя установка или влечение моему человеческому росту, мы приходим к идее о нравственности эволюции. Как показывает частота неврозов, любой вид принуждения может с легкостью направить конструктивную энергию в неконструктивное или даже деструктивное русло. Но при наличии веры в автономное стремление к самоосуществлению мы не нуждаемся ни во внутренней смирительной рубашке для нашей непосредственности, ни в хлысте внутренних предписаний, подгоняющем нас к совершенству. Несомненно, такие дисциплинарные методы могут очень помочь в подавлении нежелательных факторов; но не вызывает сомнений также, что они вредят нашему росту. Мы не нуждаемся в них, потому что видим лучший способ преодоления деструктивных внутренних сил, и он состоит в том, чтобы перерасти их. Путь к этой цели лежит через все большее сознавание и понимание себя. Следовательно, самопознание в данном случае не является самоцелью, но служит средством освобождения сил спонтанного роста личности.

В этом смысле работа над собой становится не только первейшей нравственной обязанностью, но в то же время (в очень реальном смысле) первейшей нравственной привилегией. Искомая трансформация зависит от нашего желания работать над собой и происходит настолько, насколько серьезно мы относимся к нашему росту. Теряя невротическую одержимость собой, мы обретаем свободу роста, освобождаемся для любви и заботы о других людях. Мы хотим обеспечить им возможность для нестесненного роста, пока они молоды, и помочь им любым возможным путем найти и осуществить себя, когда они блокированы в своем развитии. Идеалом применительно к себе или к другому становится освобождение и культивация сил, ведущих к самоосуществлению.

Я надеюсь, что эта книга также будет способствовать такому освобождению – тем, что в ней ясно указываются препятствующие ему факторы. К. Х.