А.А. Потебня. Язык народа как орган, образующий мысль
Психологизм был присущ возникшему в середине прошлого века в Германии направлению, выступившему под именем «психологии народов». Она притязала на изучение народного, а не индивидуального сознания. В своем проекте психологии как самостоятельной науки Вундт предусматривал два раздела: физиологическую психологию, объектом которой служит индивид, и этническую, исследующую по продуктам культуры (языку, мифу и др.) душу творящего их народа. Ни в одном, ни в другом Вундт не был оригинален. Физиологическая психология опиралась на лабораторные опыты, открывшие закономерности работы органов чувств. Что же касается психологии народов (этнопсихологии), то первыми ею занялись ученики Гербарта Штейнталя и Лазарус, издававшие специальный журнал «Психология народов и языкознание» (первый том вышел в 1860 г.). Издатели руководствовались идеей о том, что первоэлементы психики (согласно Гербарту ими служат «представления») объясняет «дух народа», каким его запечатлевают язык, обычаи, мифы и другие феномены культуры.
Это и был путь психологизма. В научный оборот вошли факты, которые не интересовали физиологическую психологию. Однако опора на гербартианскую концепцию «статики и динамики представлений», уходящую корнями в индивидуалистическую трактовку души, не могла объяснить, каким образом факторы культуры формируют психический склад народа.
Радикально иную позицию занял русский мыслитель Александр Афанасьевич Потебня. В своей книге «Мысль и язык» он, следуя принципу историзма, анализирует эволюцию умственных структур, которыми оперирует отдельный индивид, впитывающий эти структуры, благодаря усвоению языка, творцом которого служит народ как «один мыслитель, один философ», распределяющий по разделам плоды накопленного в ходе истории общенационального опыта. Мыслящие на этом языке индивиды воспринимают действительность сквозь призму запечатленных в нем внутренних форм.
Потебня, тем самым, стал инициатором построения культурно-исторической психологии, черпающей информацию об интеллектуальном строе личности в объективных данных о прогрессе национального языка как органа, образующего мысль.
Вопрос о «духе народа», о национальном своеобразии его психологического склада, рассматривался, исходя из запечатленных в языке свидетельств исторической работы этого народа, оперирующего словом.
К этому направлению примыкали такие философы, как Ю.Ф. Самарин (1819–1876) – один из идеологов славянофильства (участник подготовки крестьянской реформы 1861 года). Отрицая возможность объективного позитивного знания психических явлений, они настаивали на том, что его следует заменить личным сознанием и убеждением. Убеждение, хотя и не опирается на научные доказательства, имеет, с его точки зрения, характер объективной истины. Развивая эту мысль, он отмечал, что необходимо сочетать отвлеченно-логическое и цельное мышление. При этом западная наука развивается преимущественно на основе отвлеченного мышления, представляя собой рассудочную систему, в то время как российская должна быть построена на началах цельного мышления. Самарин одним из первых в спорах о психологии отвергал грань между знанием и верой. В дальнейшем эту точку зрения развивали в своей теории интуитивизма Лосский, Франк и другие исследователи.
К Самарину по своим взглядам на роль психологии и ее место в системе гуманитарных наук был близок А.А. Козлов (1831–1901), издатель первого в России философского журнала «Философский трехмесячник». Согласно Козлову, философские знания могут приобрести характер верховной истины, которая обнимет результаты всех наук, в том числе и психологии. Основу развития отечественной психологии Козлов видел в концепции близкой персонализму, утверждавшему личность в качестве высшей духовной сущности. Ему принадлежит попытка соединить рационалистический характер теории Лейбница с иррационалистическими течениями в России.
Видным представителем идеалистического направления психологической мысли был М.И. Владиславлев, профессор, впоследствии ректор Петербургского университета. Благодаря ему психология в этом учебном заведении стала одной из ведущих дисциплин. Он не только переводил и популяризировал взгляды немецких психологов, прежде всего Канта (как впоследствии и его ученик А.И. Введенский), но и разработал собственный курс опытной психологии, центральное место в котором занимали проблемы воли и нравственности.
Владиславлев был также одним из первых психологов, применивших «энергетический закон» к психологии, что было новинкой в 70-80-е годы прошлого века. Интересно, что как и позднее Фрейд, он пытался связать «энергетическую теорию» с забыванием и воспроизведением, говоря о том, что бессознательные состояния и забывание характеризуются минимумом энергии. Одним из первых он ввел в курс психологии очерк истории развития психологических взглядов, что давало возможность понять связь современных (для того времени) психологических взглядов с прошлым опытом.
Существенное изменение научных приоритетов в России произошло в конце XIX века. Это было связано прежде всего с новой социальной ситуацией, которая сложилась в этот период. К 90-м годам общественное настроение начинает заметно меняться, появляется апатия, усталость от нереализованных политических обещаний, негативизм по отношению к науке.
Доминирующая в прежние годы идея приоритета общественного над личным вела некоторых русских мыслителей к выводу о необязательности высших нравственных законов для внутренней жизни отдельного индивида, увеличивала разочарование в прежних идеалах и ценностях, не давая взамен других. Это усиливало влияние охранительной идеологии и политики твердой руки, а разочарование в идее и ценности личности толкало к убеждению о взаимозаменяемости и малоценности конкретных людей.
Анализируя причины неудачи общественной мысли и самостоятельной общественной деятельности, известный журналист, главный редактор журнала «Вестник Европы» Стасюлевич справедливо замечал, что поиск этих причин является задачей прежде всего психологии, которая занимала все более значительное место в русской науке. В психологии же был особенно заметен и перелом в отношении к науке, который произошел в этот период и характеризовался разочарованием в положительном знании и поворотом к религии, к мистике. Подобно тому, как в 60-80-е годы рецептов немедленного всеобщего счастья ждали от науки, так в 90-е их стали ждать от религии.
Социальные и мировоззренческие изменения и привели к тому, что в психологии произошла перемена ориентации с психологии материалистической, ориентированной на естествознание, на психологию идеалистическую, связанную преимущественно с философией.
Одной из центральных фигур в науке того времени по праву можно считать Владимира Соловьева не только по значительности того, что им сделано, но и по огромному влиянию, которое он оказал на виднейших ученых того времени, влиянию, которое и после смерти Соловьева не ослабело и которое сказалось на творчестве многих русских мыслителей и художников (в частности, в поэзии символистов).
Соловьев не оставил законченной системы. Тем не менее, именно его искания во многом и сделали проблему нравственного начала в формировании личности человека, проблему воли одной из центральных для отечественной психологии того периода. В их обсуждении принимали участие не только психологи и философы, но и педагоги, историки, юристы. При этом необходимо отметить, что хотя Соловьев и был убежденным приверженцем христианской философии, его воззрения лишены того догматизма, который она приобрела у некоторых его последователей.
Соловьев как бы обозначил кульминационную точку того поворота в мышлении, который произошел в конце 80-х годов прошлого столетия и который знаменовал собой признание высокой значимости религиозной жизни и некоторое разочарование в единодержавии науки и, в особенности, естествознания. Он считал, что трансцендентальный мир, или всеединое целое, или Бог имеет непосредственное отношение к человеку, который занимает срединное положение между безусловным началом или всеединым целым и преходящим миром явлений, не заключающим в себе истины. Эта концепция возлагает на человека очень важную и сложную задачу, ибо через него идет путь повышения и развитие бытия, одухотворение мертвой материи, которая, пройдя через среду человеческого духа, совершается только по одному пути, по пути личного нравственного совершенствования, ради которого свободная воля должна делать постоянные усилия. Таковые становятся реальной силой, если к ним присоединяется воздействие свыше, то есть то, что в религиозной жизни именуется благодатью.
Влияние религиозных исканий Соловьева на психологию наиболее ярко запечатлела книга С.Л. Франка (1877–1950) «Душа человека», где доказывалось, что психология призвана обусловить понимание человеком цельности своей личности и смысла своей жизни, а это может дать только наука о душе.
В аномальных случаях, подчеркивает он, душевная жизнь как бы выходит из берегов и затопляет сознание. Именно по этим состояниям и можно дать некоторую характеристику душевной жизни как состояния рассеянного внимания, в котором соединяются предметы и смутные переживания, связанные с ними. Фактически вслед за Фрейдом Франк пишет о том, что под тонким слоем затвердевших форм рассудочной культуры тлеет жар великих страстей, темных и светлых, которые и в жизни отдельной личности и в жизни народа в целом могут прорвать плотину и выйти наружу, сметая все на своем пути, ведя к агрессии, бунту и анархии. Заметим, что книга была написана в 1917 году между двумя революциями.
Франк настаивал на том, что душевная жизнь не мозаика элементов, но единство, причем единство неопределимое, но непосредственно переживаемое самим субъектом. Однако это единство души не абсолютное. Оно не исключает многообразия. В душе происходит объединение многообразных разнородных и противоборствующих сил, формирующихся и объединяющихся под действием чувственно-эмоциональных и сверхчувственных волевых стремлений, которые и образуют таким образом как бы два плана или два уровня души. Цельность существования личности, постижение ею своего внутреннего единства открываются человек, благодаря сверхрациональному самоуглублению.