Глава 1. Явления и проблема внимания. 3 страница

Явления внимания и невнимания, как субъективные, так и объек­тивные, выступают наиболее ярко и выпукло в условиях дефицита времени, зашумленности и перегрузки необходимой информацией. Типовая ситуация такого рода, определившая особое направление экспериментальной психологии внимания, требует от субъекта одно­временного выполнения двух задач. Житейский опыт говорит о том, что люди могут одновременно делать два дела, например, вести авто­мобиль и разговаривать с попутчиком. Правда, если ситуация на до­роге ухудшается или беседа принимает серьезный оборот наступает приостановка одной из деятельностей.

Яркой иллюстрацией к данному примеру может послужить следую­щих фрагмент воспоминаний Н. Малкольма о философе Л. Витген­штейне:

"В 1939 году я довольно часто сопровождал Витгенштейна на прогулках... Прогулка с Витгенштейном была делом не­легким. О чем бы мы ни говорили, он начинал думать с та­кой серьезностью и интенсивностью, что от меня требова­лось большое напряжение, чтобы следить за ходом его мысли. Витгенштейн обычно ходил рывками, иногда оста­навливался, чтобы сказать что-то особенно важное, и при этом смотрел на меня своим пронизывающим взглядом. Затем он срывался с места, но через несколько ярдов замедлял шаг, чтобы потом его ускорить или остановиться, и так до бесконечности. И это неравномерное продвижение вперед сопровождалось наисложнейшим разговором!"[11].

Успешное сочетание сложных осмысленных действий удается не­часто. Русская пословица гласит: "За двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь". Навряд ли есть пословица, утверждающая обратное. Поэтому в эстрадных и цирковых программах так называе­мых психологических опытов одновременное выполнение нескольких дел вызывает неизменный интерес и восхищение зрителей. Об одном из таких номеров писал М. Горький: "Научиться можно всему, надобно только захотеть. Вот, в Берлине, одна дама показывает фокусы: обеи­ми руками в одно время пишет на разных языках — английском, не­мецком, французском — разные фразы. Даже так делает: в руки берет по два карандаша, в зубы — пятый и одновременно пишет пять раз­личных слов на пяти языках. Это совершенно изумительный фокус, и, конечно, он требовал огромного напряжения сил, а вот достиг же че­ловек такой гибкости. Значит — человек может сделать все, что хо­чет, нужно только волевое, длительное усилие"[12]. Большинству же не удается, например, одновременно слушать радио и читать книгу, бесе­довать и решать задачу, играть на музыкальном инструменте и смот­реть телевизор без ущерба хотя бы для одной из пары деятельностей. Затруднительным иногда оказывается совместное выполнение даже простых действий. Убедиться в этом можно, если попробовать круго­выми движениями одной руки поглаживать живот и, одновременно, другой рукой, похлопывать себя по затылку.

Конечно, мы нередко думаем об одном, делая при этом другое. На­пример, мы можем по дороге на работу размышлять о предстоящем разговоре с коллегой, перебирать бумаги на столе и мечтать об отпуске, умываться или чистить зубы, припоминая подробности футбольного матча. В подобных случаях акты нашего поведения проходят как бы автоматически или, как говорят профессионалы, на автопилоте; они не требуют фокального осознания и, следовательно, одинакового рас­пределения внимания на внешнюю и умственную деятельности. Ха­рактеристики личности, прямо связанные с вниманием, определяют положительно как наблюдательность, собранность, внимательность, чуткость и негативно как рассеянность, халатность, черствость и рав­нодушие. Более отдаленную, но все же несомненную связь с разви­тием внимания имеют такие положительные черты характера челове­ка, как усердие и настойчивость, старательность и прилежание, терпение и заботливость, аккуратность и ответственность. Раньше в табелях и дневниках гимназистов и школьников даже ставили спе­циальную оценку за внимание. К негативным чертам этого рода отно­сят ветренность, легкомыслие, непредусмотрительность, неряшли­вость, тревожность и подозрительность. "Духовная жизнь человека внимательного, вообще, способного от природы и вследствие упражне­ния к сильному сосредоточению внимания, при равных других услови­ях, всегда отличается большей организованностью, чем у человека, ли­шенного этой способности или обладающего ею в слабой степени; первые также несравненно более способны к развитию и совершенст­вованию, чем последние", — говорит в своих лекциях В. А. Снегирев (1893, с. 236). Исключительная способность концентрации внимания может быть воспитана и даже становится свойством национального характера. Русский поэт К.Д. Бальмонт в письмах из Японии востор­женно отзывался о японках, называя их "воплощением изящной внимательности"[13]. По наблюдениям С.Ю. Юрского, работавшего в Японии в качестве режиссера-постановщика, отсутствие рассеянности — главная, бросающаяся в глаза особенность поведения японцев; она проявляется в том, как японцы слушают собеседника, в слаженном и несуетливом труде строителей, в нечувствительности актеров к отвле­чениям[14]. Негативным образом выглядит картина внимания в опи­саниях русского характера. Возможно поэтому русская и затем со­ветская педагогика, следуя заветам К.Д. Ушинского, ставила задачу воспитания внимания на одно из первых мест и лелеяла надежду "на предохранение нашей молодежи от таких специфических зол в душевной организации русско­го человека, как рассеянность, неравномерность внимания, бедность произвольного внимания" (Столица, 1915, с. 5). "Народ, у которого общественное воспитание давало бы дарование определенному числу граждан, а здравый смысл почти всем, был бы, бесспорно, первым наро­дом в мире. Единственное надежное! средство добиться такого ре­зультата — это с ранних лет "приучать детей к работе внима­ния",— пишет К. Гельвеции (1974, с. 176). Т. Рибо обоснованно ут­верждает, что произвольное внимание "служит одновременно следст­вием и причиной цивилизации" (Рибо, 1890, с. 43). В связи с этим можно привести следующие слова К. Юнга:

"Сознание требует для своего поддержания значительно­го усилия. Человек устает от пребывания в сознательном со­стоянии. Он истощается усилием". В качестве примера он ссылается на наблюдения за представителями "первобытных племен", которые избегают малейшего раздражения, выво­дящего их из состояния дремоты. Они "могут сидеть часами неподвижно, когда же их спрашиваешь: "А что вы делаете? О чем думаете?" — они обижаются и говорят: "Только сумасшедшие думают — они держат мысли в своей голове. Мы не думаем". Если же они вообще думают, то, скорее, животом или сердцем. Некоторые негритянские племена уверяют, что мысли находятся в желудке, потому что они осознают только те мысли, которые действительно беспоко­ят: печень, почки, кишки или желудок. Другими словами, они осознают только эмоциональные мысли" (Юнг, 1994, с. 16).

Сравнительно с другими психическими явлениями и процессами феноменология внимания располагает рядом специфических черт. Первая из них — отсутствие четких границ области явлений внима­ния. Внимание, на первый взгляд, нигде и никогда не выступает изолированно от других феноменов, переплетается и сливается с ними в единое целое. Вторая особенность заключается в смутности. Субъективные явления внимания как бы уходят на периферию созна­ния, проявления объективные нередко замаскированы элементами це­ленаправленного поведения, которому оно служит. "Внимание, по­добно пищеварению, обычно находится за пределами нашей созна­тельной осведомленности",— пишет Р. Дженнингз (Jennings, 1986, с. 269). О том же, но более развернуто говорит Дж. Зубин: "У здорового бодрствующего индивида внимание не осознается. И только тогда, ко­гда задача предъявляет субъекту особые требования, например, при обнаружении самолетов во время войны; когда ему не удается уделить внимание чему-то важному из окружения или когда он что-нибудь забыл, чем-то занят или психически заболел, тогда вни­мание становится проблемой. Оно подобно окружающему нас воз­духу, мы осознаем его присутствие только в тех случаях, когда по­дует ветер или возникает вакуум. Именно поэтому научное исследова­ние внимания столь долго откладывалось" (Zubin, 1975, с. 139). Вопро­сы о том, в какой степени и насколько адекватно субъект (ребенок и взрослый) осознает процессы своего внимания, знает его особенно­сти, возможности и ограничения, были специально поставлены и при­няты к эмпирическому рассмотрению сравнительно недавно в русле работ по метапознанию (см. Приложение 6). Третья особенность фе­номенологии внимания заключается в пестроте и разнородности вхо­дящих в нее явлений. Разнообразие явлений внимания подчеркива­лось еще У. Джеймсом (James, 1890). Смешение столь разнород­ных явлений под общей шапкой "внимание" Д. Берлайн считает наи­более серьезным препятствием на пути его изучения. Он утверждает, что эти феномены совершенно различны, поскольку возникают неза­висимо друг от друга и подчиняются разным факторам и закономерно­стям (Berlyne, 1970).

В связи с разнообразием явлений и множеством свойств внимания возникает особая проблема их систематики. Задачи описания свойств и классификации видов внимания решались различными исследователя­ми по-разному (см. Приложение 1). Так, У. Джеймс, классифицируя виды внимания, опирался на данные житейского опыта и самонаблю­дения, и наиболее существенной считал функцию отбора (Джемс, 1902). Другие авторы закладывали в основание своих классификаций оригинальные концепции внимания. Центральным моментом систе­матики в этих случаях становится различение процессов и результа­тов внимания. Результат специфицировал внимание как таковое, а особенности процесса наводили на видовую классификацию (Вундт, 1912; Ланге, 1893; Рибо, 1890; Титченер, 1914).

Исследования внимания начались уже на этапе становления науч­ной психологии, а в определенном смысле даже предшествовали ему и составляли его главное содержание. Фактор внимания существенно влиял на результаты физиологических экспериментов. Опыты и на­блюдения Г. Гельмгольца, У. Карпентера, И. Мюллера и Г. Фехнера подготовили почву и возбудили широкий интерес к исследованиям феноменов внимания, в частности у ассистента Г. Гельмгольца, молодо­го врача и физиолога В. Вундта. Ему, безусловно, принадлежат права автора первой научной системы психологии и, одновременно, осно­вателя психологии внимания. Примечательно, что одно из самых ран­них исследований В. Вундта было направлено на изучение эффектов внимания в опытах с регистрацией времени реакции на зрительный и слуховой стимулы при условии их совпадения.

Э. Титченер, обсуждая эту работу, писал: "В истории эксперимен­тальной психологии не было более впечатляющего случая, чем по­пытка Вундта при помощи простого критического эксперимента опро­кинуть всю психологию Гербарта" (цитата по Blumenthal, 1976, с. 22). Учение о внимании как процессе апперцепции вошло в основное ядро вундтовской концепции сознания. "Процессы апперцепции и пер­цепции, взятые вместе, образуют целое нашей душевной жизни" (Вундт, 1912, с. 37). О. Кюльпе писал: "Один из вкладов Вундта в со­временную психологию состоит в том, что он осознал и отразил в своем учении об апперцепции уникальную природу и фундаментальную важ­ность внимания. Английская ассоциативная психология и ее после­дователи в Германии и Франции сводили все феномены сознательной психической жизни к механике идей и ощущений и практически полно­стью игнорировали состояние внимания. Вундт понял, что обладание идеей не совпадает с ее внимательным переживанием и условия вни­мания не заданы внутренней и внешней стимуляцией, которые мы рассматриваем в качестве физических двойников периферических и центрально вызванных ощущений" (цитата по Blumenthal, 1976, с. 25, курсив автора). Следует отметить, что позднее Т. Рибо разработал собственную концепцию внимания, которая рассматривалась им как необходимое дополнение к общей теории ассоциаций (Рибо, 1890). Благодаря работам В. Вундта и его учеников исследование внимания длительное время, вплоть до двадцатых годов нашего столетия, зани­мало центральное место в экспериментальной и теоретической психо­логии.

Э. Титченер считал открытие внимания одним из главных достиже­ний научной психологии. Под открытием он подразумевал четкую формулировку проблемы внимания, признание ее особого статуса и фундаментальной важности. В частности, Э. Титченер утверждал, что "доктрина внимания является нервом любой целостной психоло­гической системы, и перед общим судом психологии эта система бу­дет оцениваться по тому, как решается данная проблема". Но тут же он признавал, что "открытие внимания не привело к какому-то не­медленному триумфу экспериментального метода: как будто нашли осиное гнездо, и первое же прикосновение к нему вызвало целый рой настоятельных проблем" (Titchener, 1908, с. 173). Г. Эббингауз писал:

"Вопрос о внимании — вопрос очень трудный в психоло­гии. У большинства английских сторонников ассоционной психологии, да и во многих новых подробных описаниях душевной жизни, вопрос этот совершенно не затрагивается, в других он втискивается в систему самым поразительным, по­рой самым беспомощным, можно сказать, образом. Нет, поэтому, ничего удивительного в том, что в более подробных указаниях и ближайших описаниях сущности внимания мы встречаем большое разногласие. Огромное большинство опре­делений слишком узко в сравнении с тем, что вполне целесооб­разно рассматривается как внимание, как ввиду существующего словоупотребления, так и на основании внутренней связи вещей; в них обыкновенно слишком выдвигается одна какая-нибудь сторона дела или же то, что имеет место при особых услови­ях" (Эббингауз, 1912, с. 162-163).

Трудности, с которыми сталкивалась психология внимания, объясняли отсутствием адекватных методов его исследования. Способность внимания лежит в основе научного наблюдения вообще и метода самонаблюдения, в частности. Возможно поэтому исследование внимания в психологии сознания - оказалось в целом безуспешным. "Интроспекция не обнаружила во внимании ничего действительно нового; ничего, что охарактеризо­вало бы этот процесс как таковой",— считал О. Кюльпе и отмечал, что "выявление надежного показателя внимания одна из важнейших про­блем, ждущих своего решения в экспериментальной психологии бу­дущего" (цитата по: Hamlin, 1896, с. 32; Titchener, 1908, с. 276, соответственно). Как показало дальнейшее развитие экспериментальной психоло­гии, изучение внимания тормозила и не столько бедность чисто методи­ческих средств, сколько узость и односторонность общепсихологических концепций, лежащих в основе его исследований.

Психология сознания поставила проблему внимания, но к оконча­тельному и общепризнанному ее решению не пришла. В работах В. Вундта, У. Джеймса, Э. Титченера и Т. Рибо были сформулированы фун­даментальные понятия психологии внимания и предложены основные парадигмы его экспериментального исследования. Каждая из множества теорий внимания обладала своеобразием и выглядела достаточно убеди­тельно. У. Пилсбери писал: "Проявления внимания многочисленны и раз­нообразны, и поэтому у компетентных крупных специалистов мы находим его определения как состояния мускульного сокращения и приспособления, как чистой умственной деятельности, как некой эмоции или пережи­вания и как изменения ясности идей. Любое из этих определений под­тверждается фактами, если мы поставим ударение на соответствующем аспекте различных выражений внимания" (Pillsbury, 1908/1973, с. 1). Н.Н. Ланге выделил восемь основных взглядов на природу внимания (Ланге, 1893). "Сейчас каждый мало-мальски самостоятельный психолог имеет обыкновение по-своему определять происхождение и суть внимания",— жаловался О. Кюльпе (цитата по: Hofler, 1894, с. 99). По словам К. Гросса, на вопрос о сути внимания "не только отсутствует общепризнан­ный ответ но и направления различных попыток его решения расхо­дятся самым тревожным образом" (цитата по: Berlyne, 1974, с. 123). В дальнейшем экспериментальная психология не сокращала, а скорее приумножала число возможных трактовок внимания. Так, Э. Титченер в своих исследованиях пришел к выводам, по сути об­ратным положениям В. Вундта (Titchener, 1908). Возвышение психо­логии внимания стало напоминать, по меткому сравнению Ч.Спирмена, вавилонское столпотворение, когда строители заговори­ли на разных языках; значения термина "внимание" расплодились настолько, что исследователи перестали понимать друг друга. В связи с этим он сочувственно цитирует заявление М. Фуко: "Нам следует намеренно отказаться от любого использования понятия внимания и даже от произнесения этого слова" (Spearman, 1937, с. 140). В то же время в теориях восприятия и работах прикладного характера по­нятие внимания нередко выполняло объяснительную функцию, вы­ступая в качестве Madchen fur alles[15]. Внимание в этих исследованиях превратилось, по словам В. Метцгера, "в магический принцип, кото­рый может делать все и не объяснять ничего" (Metzger, 1974, с. 114). Эта тенденция вызвала резкую критику со стороны гештальтпсихологов и других, близких к ним по позиции, исследователей сознания. "Слово "внимание" является в большинстве случаев излишним и вред­ным. Когда, например, некто Майер смотрит в свою тетрадь, то псевдо­научно это можно выразить так: "Майер направил свое внимание на тетрадь",- говорил Э. Рубин (1926/1976, с. 145). Особый протест вы­звало титченеровское определение внимание как свойства любого психического процесса. Гештальтпсихологи подчеркивали активный характер внимания, называя его эго-объектной силой, призывали к специальным исследованиям эффектов внимания и проводили их на материале решения перцептивных задач. Проблему внимания не могли обойти и другие, более радикально настроенные, направления психологической мысли. В иных терминах она ставилась и разраба­тывалась в рамках бихевиоризма и в школе психоанализа. Однако, в этот, как иногда говорят, ледниковый период ментализма понятия сознания, воли, намерения и внимания исчезли со страниц престиж­ных психологических изданий практически полностью.

Длительное время психология внимания в открытой форме развивалась в области чисто эмпирических исследований с ярко выраженной прикладной направленностью. Именно здесь, в связи с решением вопросов эксплуатации сложной военной техники, в середине пятиде­сятых годов произошел новый взлет теоретической мысли и поворот к фундаментальному изучению природы внимания. Примечательно, что эта, вторая волна исследований внимания поднялась не в связи с противоречиями внутри научной ситуации, а благодаря прямому запросу со стороны практики. Экспериментальные исследования К. Черри и Д. Бродбента вернули внимание в фокус психологической науки. С работ этих авторов начинается современный этап развития психологии внимания. Отметим, что единой и общепринятой теории внимания до сих пор не создано. По мнению Д. Берлайна, ситуация ва­вилонского столпотворения, о которой говорил Ч. Спирмен, ухудши­лась, так как исследователи внимания зачастую не понимают, что говорят на разных языках (Berlyne, 1974). Слова Э. Титченера о будущем суде над психологическими системами (см. с. 33) он оцени­вает как зловещее предзнаменование.

Ранние представления о внимании в наше время снова вызывают интерес, обсуждаются и разрабатываются. Недавно, Г. Бёймлер провел анализ учебной и справочной психологической литературы (глав­ным образом современной) и выделил 35 различных определений вни­мания, которые ему не без труда удалось разбить на 6 основных клас­сов (Baumler, 1991). Старые и новые взгляды на внимание он приво­дит рядоположенно, как будто время в истории психологии внимания остановилось. Проблемную ситуацию в данной области можно изо­бразить на мотив известной суфийской притчи, в которой незрячие люди ощупывают разные части слона, высказывая различные мнения о доселе неизвестном им животном. Конечно, слово "незрячие" здесь следует поставить в кавычки, поскольку вниманием занимались многие, в том числе самые проницательные умы психологической нау­ки. На рис. 1.1 приведено лишь несколько, по одному ключевому слову на каждое, суждений о природе внимания. Для полноты картины мож­но вообразить, что эти слова произносятся на разных языках.

Изучение внимания в нашей стране проводилось в основном с целью тестирования его свойств у лиц различных категорий. Особую группу образуют исследования психофизиологических показателей внимания. Не отрицая их необходимость и значение, следует подчерк­нуть, что для понимания психологической природы внимания, безотно­сительно к частным и практическим целям, такого рода работы оказы­ваются, как правило, малопродуктивными. Ярким и многообещающим исключением среди них являются психофизиологические исследова­ния Е.Н. Соколова (1969 и др.), а также нейропсихологические рабо­ты А.Р. Лурии (1973 и др.) и Е.Д. Хомской (1972 и др.), направленные на изучение механизмов регуляции как непроизвольного, так и, в особенности, произвольного внимания. К авторам, работы ко­торых имеют, на наш взгляд, фундаментальное значение, относятся Л.С. Выготский, П.Я. Гальперин, Н.Ф. Добрынин и Д.Н. Узнадзе. Примечательно, что они исследовали внимание с разных общепсихологи­ческих позиций.

Рис.1.1. К постановке проблемы внимания (адапт. Licker, 1987, Fig. 6-2, р. 171)

Грузинская школа психологии установки отводит вниманию чрезвычай­но важную роль (Узнадзе, 1961; 1966). Внимание — необходимая предпо­сылка возникновения и развития мышления и воли человека, фактор акти­визации процессов восприятия и памяти. Деятельность субъекта всегда опосредствована установкой — целостным неосознаваемым отражением действительности как ситуации удовлетворения актуальной потребности. Отбор впечатлений, концентрация психической энергии на них и, как следствие, ясность и отчетливость соответствующих содержаний психики обусловлены установкой, а не процессом внимания. Согласно Д.Н. Узнадзе, "деятельность внимания характеризуется всюду одним и тем же, а именно более или менее продолжительной задержкой нашей активности на предмете, большей или меньшей продолжительностью фиксирования наших познава­тельных сил на нем" (Узнадзе, 1945, с. 8, курсив автора). Поведение человека может проходить в двух принципиально различных планах. В импульсивном плане, например, в случаях привычной деятельности, внимание не требуется. Процесс импульсивного поведения происходит безостановочно и всецело определяется стимулами внешней и внутрен­ней среды организма. Второй, специфически человеческий план возни­кает и разворачивается при усложнении ситуации. Переход в него про­исходит благодаря особому акту, объектом которого является звено импульсивного поведения при затруднении или сбое деятельности. Он объективирует слабое звено импульсивного поведения, переводя его в сознание в качестве предмета познавательной активности человека. Этот процесс, названный актом объективации, Д.Н. Узнадзе отожде­ствлял с вниманием, подчеркивая, что только таким образом внима­ние впервые получает не формальную, а содержательную характери­стику. В процессе интенсивной познавательной деятельности путем волевых актов изменяется старая установка или вырабатывается новая. Итак, психология установки определяет внимание как специфически человеческий, особый и содержательный процесс, служащий необ­ходимой предпосылкой трансформации установок импульсивного поведения[16].

Проблема внимания находилась в центре научных интересов Н.Ф. Добрынина на протяжении десятилетий. Главные положения подхода к ее решению были сформулированы в конце двадцатых и тридцатые годы. Уже тогда при объяснении феноменов внимания Н.Ф. Добрынин использует категории личности и деятельности. "Необходимо на основе марксистского понимания личности и ее актив­ности подчеркнуть основные ведущие черты в определении внимания, дать точное и исчерпывающее описание его проявлений, выяснить причины его возникновения и протекания" (Добрынин, 1938, с. 113, курсив автора). Там же он дает определение внимания как направленности и сосредоточенности психической деятельности и поясняет: "Под направленностью мы понимаем выбор деятельности и поддержание этого выбора. Под сосредоточенностью мы понимаем уг­лубление в данную деятельность и отстранение, отвлечение от вся­кой другой деятельности" (с. 118, курсив автора). Первая часть оп­ределения характеризует внимание как явление, выступающее в виде двух характеристик психической деятельности — направленности и сосредоточенности. Эта часть носит описательный характер, хорошо согласуется со здравым смыслом, но не раскрывает содержание внима­ния как процесса, представляющего собой, по Н.Ф. Добрынину, одну из форм активности личности. Основная смысловая нагрузка падает по­этому на вторую часть определения, где говорится о выборе деятель­ности, его поддержании, углублении в данную деятельность и отстра­нении от других. Здесь, по сути, речь идет о целой группе процессов, объектом которых является сама деятельность, а функцией — на­правление и удержание ее в определенном русле. Н.Ф. Добрынин в дальнейшем неоднократно пояснял свое определение, предостерегая от неправильных толкований, либо устраняющих специфику внимания, либо отделяющих внимание от деятельности. Он подчеркивал, что "внимание есть особый вид психической деятельности, выражаю­щийся в выборе и поддержании тех или иных процессов этой дея­тельности. Этот выбор сопровождается сосредоточением внимания, делающим ясной и отчетливой избранную деятельность" (Добры­нин, 1975, с. 79). В одной из последних работ Н.Ф. Добрынин пи­сал: "Сплошь и рядом внимание определяют как направленность и сосредоточенность сознания на каком-нибудь объекте. Мы считаем более правильным определять внимание как направленность и сосре­доточенность сознания на деятельность с объектами" (Добрынин, 1977, с. 93). Причинное объяснение процессов внимания и различий их деятельностных проявлений Н.Ф. Добрынин искал в аффективно-волевой сфере психики, используя понятия интереса, волевого усилия и потребности. Высший слой детерминации этих образующих лично­сти он находил в структуре общественных отношений. Н.Ф. Добрынин выстраивает феноменологию внимания по линии классификации его видов, различающихся количественно по степени активности личности и качественно — по характеру этой активности. Степень активности определяется развитием потребностной сферы, которое происходит в конкретных исторических условиях благодаря специально организо­ванному обучению и воспитанию. Последовательное проведение личностного подхода к анализу явлений внимания привело автора к дифференцированной классификации его видов. Более того, ему уда­ется отчетливо выделить как проявление высшей степени активности личности особый, названный послепроизвольным, вид внимания (см. Приложение 1).

П.Я. Гальперин определяет внимание как идеальное, свернутое и автоматизированное действие контроля (Гальперин, 1958). Учение о внимании как функции контроля — составная часть теории поэтапного формирования умственных действий. Последняя представляет собой общепсихологическую концепцию, основанную на своеобразном по­нимании предмета психологии, роли психики в поведении и особом методе исследования психических процессов (формирующем экспери­менте). Внимание — продукт развития внешней, предметной и раз­вернутой деятельности контроля в форму внутреннюю. Средства и способы контроля субъект находит в окружающей действительности. В зависимости от специфики этого развития получаются различные виды внимания. Непроизвольное внимание складывается стихийно, здесь маршрут и средства контроля диктуются объектом и текущими состоя­ниями субъекта. Внимание произвольное формируется тогда и в той ме­ре, в какой процесс его развития становится планомерным. Произволь­ное внимание — результат обучения, в котором поставлена специаль­ная задача и даны общественно выработанные образцы, средства и спо­собы контроля данного вида деятельности. Общие умения и навыки внимания в каждом отдельном случае должны быть конкретизированы, детализированы и отработаны применительно к определенному виду деятельности. Обучение вниманию в разных видах деятельности от­крывает возможность формирования обобщенного контроля или вни­мательности вообще. Решающим доказательством своей теории вни­мания П.Я. Гальперин считал итоги экспериментального исследования С.Л. Кабыльницкой. В этой работе проводилось поэтапное формирова­ние контроля за поиском и исправлением ошибок невнимания (про­пусков и замен букв, слогов и слов письменного текста) у школьни­ков. Результаты обобщения сформированного контроля в различных ситуациях и на материале разных задач свидетельствуют, по мне­нию авторов, о том, что "в своей заключительной идеальной и со­кращенной форме контроль за любым производительным действием ни по виду, ни по результату не отличается от того, что называется вниманием (при выполнении этого действия),— от его внимательного выполнения. Почему же не считать его вниманием? На тех, кто станет утверждать, что внимание есть что-либо иное, ложится обязанность это доказать" (Гальперин, Кабыльницкая, 1974, с. 84-85).

Все крупные психологические направления неизбежно выходили на проблему внимания, пытались раскрыть, разработать или закрыть ее. Следуя избранному пути, различные психологические школы давали свои варианты постановки и решения этой проблемы. Просчеты в методологии приводили к однобоким и потому уязвимым для крити­ки решениям. Основное препятствие, с которым сталкивалась психо­логия внимания на протяжении всей истории своего развития, заклю­чается в том, что исследователи никак не могли прийти к единому мнению относительно первичного эффекта или продукта внимания. П.Я. Гальперин делает два вывода относительно причин трудности исследования внимания. Во-первых, про себя и внешнему наблюдению внимание представляется как бессодержательный процесс; во-вторых, у внимания нет собственного продукта (Гальперин, 1958). Внимание про­является, как уже говорилось, вместе или сопряженно с другими психи­ческими процессами. Ряд этих явлений столь разнороден, а связи меж­ду ними столь скрыты, что предположение об их общей основе выгля­дит сомнительным. Среди них трудно выделить явления, которые ха­рактеризуют внимание как особый процесс, и явления, указывающие на его продукт. Поэтому ставится под сомнение специфика внимания как особого психического процесса и снимается вопрос о его содержа­нии. Там, где указывается продукт или эффект внимания, редуциру­ется специфическое содержание процесса, и наоборот, когда раскры­вается содержание, исчезает продукт. В итоге, вниманию чаще всего отводилась роль описания иных психических процессов, сознания или деятельности. Многим казалось, что построение единой концепции внимания, которая смогла бы непротиворечивым образом объяснить все явления сосредоточенности и рассеянности человека, означало бы создание глобальной общепсихологической теории. Поэтому психо­логию внимания следует рассматривать либо как психологию in nuce[17], либо, что по сути то же самое, вообще не считать самостоятельным раз­делом психологической науки.