Условия возникновения сознания

Переход к сознанию представляет собой на­чало нового, высшего этапа развития психики. Созна­тельное отражение в отличие от психического отраже­ния, свойственного животным, — это отражение пред­метной действительности в ее отделенности от налич­ных отношений к ней субъекта, т. е. отражение, выде­ляющее ее объективные устойчивые свойства.

В сознании образ действительности не сливается с переживанием субъекта: в сознании отражаемое вы­ступает как «предстоящее» субъекту. Это значит, что когда я сознаю, например, эту книгу или даже только свою мысль о книге, то сама книга не сливается в моем сознании с моим переживанием, относящимся к этой книге, сама мысль о книге — с моим переживанием этой мысли.

Выделение в сознании человека отражаемой реаль­ности как объективной имеет в качестве другой своей стороны выделение мира внутренних переживаний и возможность развития на этой 'почве самонаблюдения.

Задача, которая стоит перед нами, и заключается в том, чтобы проследить условия, порождающие эту выс­шую форму психики — человеческое сознание.

Как известно, причиной, которая лежит в основе оче­ловечения животноподобных предков человека, являет­ся возникновение труда и образование на его основе

человеческого общества. «...Труд, — говорит Энгельс,— создал самого человека»²⁵. Труд создал и сознание че­ловека.

Возникновение и развитие труда, этого первого и основного условия существования человека, привело к изменению и очеловечению его мозга, органов его внеш­ней деятельности и органов чувств. «Сначала труд, — так говорит об этом Энгельс, — а затем и вместе с «им членораздельная речь явились двумя самыми главными стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны посте­пенно превратился в человеческий мозг, который, при всем своем сходстве с обезьяньим, далеко превосходит его по величине и совершенству»²⁶. Главный орган тру­довой деятельности человека—его рука—могла достичь своего совершенства только благодаря развитию самого труда. «Только благодаря труду, благодаря приспособ­лению к все новым операциям... человеческая рука до­стигла той высокой ступени совершенства, на которой сна смогла, как бы силой волшебства, вызвать к жиз­ни картины Рафаэля, статуи Торвальдсена, музыку Паганини»²⁷.

Если сравнивать между собой максимальные объемы черепа человекообразных обезьян и черепа первобыт­ного человека, то оказывается, что мозг последнего пре­вышает мозг наиболее высокоразвитых современных видов обезьян более чем в два раза (600 см³ и 1400 см³).

Еще резче выступает различие в величине мозга обезьян и человека, если мы сравним его вес; разница здесь почти в 4 раза: вес мозга орангутанга — 350 г, мозг человека весит 1400 г.

Мозг человека по сравнению с мозгом высших обезь­ян обладает и гораздо более сложным, гораздо более развитым строением.

Уже у неандертальского человека, как показывают слепки, сделанные с внутренней поверхности черепа, ясно выделяются в коре новые, не вполне дифференци­рованные у человекообразных обезьян поля, которые затем у современного человека достигают своего пол­ного развития. Таковы, например, поля, обозначаемые

²⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 486.

²⁶: Там же, стр. 490.

²⁷ Там же, стр. 488.

(по Бродману) цифрами 44, 45, 46,—-в лобной доле хоры, поля 39 и 40 —в теменной ее доле, 41 и 42 — височной доле (рис. 31).

Очень ярко видно, как отражаются в строении коры мозга новые, специфически человеческие черты при ис­следовании так называемого проекционного двигатель­ного поля (на рис. 31 оно обозначено цифрой 4). Если осторожно раздражать электрическим током различные

точки этого поля, то по вызываемому раздражением сокращению различных мышечных групп можно точно представить себе, какое место занимает в нем проекция того или иного органа. Пенфильд выразил итог этих опытов в виде схематического и, конечно, условного рисунка, который мы здесь приводим (рис. 32). Из это­го рисунка, выполненного в определенном масштабе, видно, какую относительно большую поверхность зани­мает в человеческом мозге проекция таких органов движения, как руки (кисти), и особенно органов зву­ковой речи (мышцы рта, языка, органов гортани), функции которых развивались особенно интенсивно в условиях человеческого общества (труд, речевое обще­ние).

Совершенствовались под влиянием труда и в связи с развитием мозга также и органы чувств человека. Как и органы внешней деятельности, они приобрели качественно новые особенности. Уточнилось чувство осязания, очеловечившийся глаз стал замечать в вещах больше, чем глаза самой дальнозоркой птицы, развил-

ся слух, способный вос­принимать тончайшие различия и сходства зву­ков человеческой члено­раздельной речи.

В свою очередь разви­тие мозга и органов чувств оказывало обрат­ное влияние на труд и язык, «давая обоим все новые и новые толчки к дальнейшему разви­тию» ²⁸.

Создаваемые трудом отдельные анатомо-физиологические изменения необходимо влекли за со­бой в силу естественной взаимозависимости раз­вития органов и измене­ние организма в целом. Таким образом, возникно­вение и развитие труда привело к изменению все­го физического облика человека, к изменению всей его анатомо-физиологической организации.

Конечно, возникновение труда было подготовлено всем предшествующим ходом развития. Постепенный переход к вертикальной походке, зачатки которой от­четливо наблюдаются даже у тыне существующих че­ловекообразных обезьян, и формирование в связи с этим особо подвижных, приспособленных для схваты­вания предметов передних конечностей, все более осво

²⁸ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 490

бождающихся от функции ходьбы, что объясняется тем образом жизни, который вели животные предки че­ловека,— все это создавало физические предпосылки для возможности производить сложные трудовые опе­рации.

Подготавливался процесс труда и с другой стороны. Появление труда было возможно только у таких живот­ных, которые жили целыми группами и у которых су­ществовали достаточно развитые формы совместной жизни, хотя эти формы были, разумеется, еще очень далеки даже от самых примитивных форм человече­ской, общественной жизни. О том, насколько высоких ступеней развития могут достигать формы совместной жизни у животных, свидетельствуют интереснейшие ис­следования Н. Ю. Войтониса и Н. А. Тих, проведенные з Сухумском питомнике. Как показывают эти исследо­вания, в стаде обезьян существует уже сложившаяся система взаимоотношений и своеобразной иерархии с соответственно весьма сложной системой общения. Вместе с тем эти исследования позволяют лишний раз убедиться в том, что, несмотря на всю сложность внут­ренних отношений в обезьяньем стаде, они все же огра­ничены непосредственно биологическими отношениями и никогда не определяются объективно предметным со­держанием деятельности животных.

Наконец, существенной 'предпосылкой труда служи­ло также наличие у высших представителей животного мира весьма развитых, как мы видели, форм психиче­ского отражения действительности.

Все эти моменты и составили в своей совокупности те. главные условия, благодаря которым в ходе дальней­шей эволюции могли возникнуть труд и человеческое, основанное на труде общество.

Что же представляет собой та специфически челове­ческая деятельность, которая называется трудом?

Труд — это процесс, связывающий человека с приро­дой, процесс воздействия человека на природу. «Труд,— говорит Маркс, — есть прежде всего процесс, совер­шающийся между человеком и природой, процесс, в ко­тором человек своей собственной деятельностью опо­средствует, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы. Для того чтобы при-

своить вещество природы в форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадле­жащие его телу естественные силы: руки и ноги, голо­ву и пальцы. Воздействуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собственную природу. Он развивает дремлющие в ней силы и подчиняет игру этих сил своей собственной власти»²⁹.

Для труда характерны прежде всего две следующие взаимосвязанные черты. Одна из «их — это употребле­ние и изготовление орудий. «Труд, — говорит Энгельс,— начинается с изготовления орудий»³⁰.

Другая характерная черта процесса труда заклю­чается в том, что он совершается в условиях совмест­ной, коллективной деятельности, так что человек всту­пает в этом процессе не только в определенные отноше­ния к природе, но и к другим людям — членам данного общества. Только через отношения к другим людям человек относится и к самой природе. Значит, труд вы­ступает с самого начала как процесс, опосредствованный орудием (в широком смысле) и вместе с тем опо­средствованный общественно.

Употребление человеком орудий также имеет есте­ственную историю своего подготовления. Уже у неко­торых животных существуют, как мы знаем, зачатки орудийной деятельности в форме употребления внеш­них средств, с помощью которых они осуществляют отдельные операции (например, употребление палки у человекообразных обезьян). Эти внешние средства — «орудия» животных, — однако, качественно отличны от истинных орудий человека — орудий труда.

Различие между ними состоит вовсе не только в том, что животные употребляют свои «орудия» в более ред­ких случаях, чем первобытные люди. Их различие тем менее может сводиться к различиям только в их внеш­ней форме. Действительное отличие человеческих ору­дий от «орудий» животных мы можем вскрыть, лишь обратившись к объективному рассмотрению самой той деятельности, в которую они включены.

²⁹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 23, стр. 188—189.

³⁰ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, стр. 491.

Как бы ни была сложна «орудийная» деятельность животных, она никогда не имеет характера обществен­ного процесса, она не совершается коллективно и не определяет собой отношений общения осуществляющих ее индивидов. Как бы, с другой стороны, ни было сложно инстинктивное общение между собой индивидов, составляющих животное сообщество, оно никогда не строится на основе их «производственной» деятельности, не зависит от нее, ею не опосредствовано.

В противоположность этому человеческий труд яв­ляется деятельностью изначально общественной, осно­ванной на сотрудничестве индивидов, предполагающем хотя бы зачаточное техническое разделение трудовых функций; труд, следовательно, есть процесс воздействия на природу, связывающий между собой его участников, опосредствующий их общение. «В производстве, — говорит Маркс, — люди вступают в отношение не толь­ко к природе. Они не могут производить, не соединяясь известным образом для совместной деятельности и для взаимного обмена своей деятельностью. Чтобы про­изводить, люди вступают в определенные связи и от­ношения, и только в рамках этих общественных свя­зей и отношений существует их отношение к природе, имеет место производство»³¹.

Чтобы уяснить себе конкретное значение этого фак­та для развития человеческой психики, достаточно про­анализировать то, как меняется строение деятельности, когда она совершается в условиях коллективного труда.

Уже в самую раннюю пору развития человеческого общества неизбежно возникает разделение прежде еди­ного процесса деятельности между отдельными участ­ками производства. Первоначально это разделение име­ет, по-видимому, случайный и непостоянный характер. В ходе дальнейшего развития оно оформляется уже в виде примитивного технического разделения труда.

На долю одних индивидов выпадает теперь, напри­мер, поддержание огня и обработка на нем пищи, на долю других — добывание самой пищи. Одни участни­ки коллективной охоты выполняют функцию преследо­вания дичи, другие — функцию поджидания ее в засаде и нападения.

³¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 6, стр. 441.

Это ведет к решительному, коренному изменений самого строения деятельности индивидов — участников трудового процесса.

Выше мы видели, что всякая деятельность, осуще­ствляющая непосредственно биологические, инстинктив­ные отношения животных к окружающей их природе, характеризуется тем, что она всегда направлена на предметы биологической потребности и побуждается этими предметами. У животных те существует деятель­ности, которая не отвечала бы той или другой прямой биологической потребности, которая не вызывалась бы воздействием, имеющим для животного биологический смысл—смысл предмета, удовлетворяющего данную его потребность, и которая не была бы направлена своим последним звеном непосредственно на этот пред­мет. У животных, как мы уже говорили, предмет их деятельности и ее биологический мотив всегда слиты, всегда совпадают между собой.

Рассмотрим теперь с этой точки зрения 'Принципи­альное строение деятельности индивида в условиях кол­лективного трудового процесса. Когда данный член кол­лектива осуществляет свою трудовую деятельность, то он также делает это для удовлетворения одной из своих потребностей. Так, например, деятельность загонщика, участника первобытной коллективной охоты, побуж­дается потребностью в пище или, может быть, потреб­ностью в одежде, которой служит для него шкура уби­того животного. На что, однако, непосредственно на­правлена его деятельность? Она может быть направ­лена, например, на то, чтобы спугнуть стадо животных и направить его в сторону других охотников, скрываю­щихся в засаде. Это, собственно, и есть то, что должно быть результатом деятельности данного человека. На этом деятельность данного отдельного участника охо­ты прекращается. Остальное довершают другие участ­ники охоты. Понятно, что этот результат — спугивание дичи и т. д. — сам по себе не приводит и не может при­вести к удовлетворению потребности загонщика в пище, шкуре животного и пр. То, на что направлены данные процессы его деятельности, следовательно, не совпадает с тем, что их побуждает, т. е. не совпадает с мотивом его деятельности: то и другое здесь разде­лено между собой. Такие процессы, предмет и мотив

которых не совпадают между собой, мы будем назы­вать действиями. Можно сказать, например, что дея­тельность загонщика — охота, спугивание же дичи — его действие.

Как же возможно рождение действия, т. е. разделе­ние предмета деятельности и ее мотива? Очевидно, оно становится возможным только в условиях совместного, коллективного процесса воздействия на природу. Про­дукт этого процесса в целом, отвечающий потребности коллектива, приводит также <к удовлетворению 'потреб­ности и отдельного индивида, хотя сам он может и не осуществлять тех конечных операций (например, пря­мого нападения на добычу и ее умерщвления), которые уже непосредственно ведут к овладению предметом данной потребности. Генетически (т. е. по своему про­исхождению) разделение предмета и мотива индиви­дуальной деятельности есть результат происходящего вычленения из прежде сложной и многофазной, но еди­ной деятельности отдельных операций. Эти-то отдель­ные операции, исчерпывая теперь содержание данной деятельности индивида, и превращаются в самостоя­тельное для него действие, хотя по отношению к кол­лективному трудовому процессу в целом они продол­жают, конечно, оставаться лишь одним из частных его звеньев.

Естественными предпосылками этого вычленения от­дельных операций и приобретения ими в индивидуаль­ной деятельности известной самостоятельности являют­ся, по-видимому, два следующих главных (хотя и не единственных) момента. Один из них — это нередко совместный характер инстинктивной деятельности и на­личие примитивной «иерархии» отношений между осо­бями, наблюдаемой в сообществах высших животных, например у обезьян. Другой важнейший момент — это выделение в деятельности животных, еще продолжаю­щей сохранять всю свою цельность, двух различных фаз — фазы подготовления и фазы осуществления, ко­торые могут значительно отодвигаться друг от друга во времени. Так, например, опыты показывают, что вынужденный перерыв деятельности на одной из ее фаз позволяет отсрочить дальнейшую реакцию живот­ных лишь весьма незначительно, в то время как пере­рыв между фазами дает у того же самого животного

отсрочку, в десятки и даже сотни раз большую (опыты А. В. Запорожца).

Однако, несмотря на наличие несомненной генетической связи между двухфазной интеллектуальной деятельностью высших животных и деятельностью отдель­ного человека, входящей в коллективный трудовой про­цесс в качестве одного из его звеньев, между ними существует и огромное различие. Оно коренится в раз­личии тех объективных связей и отношений, которые лежат в их основе, которым они отвечают и которые отражаются в психике действующих индивидов.

Особенность двухфазной интеллектуальной деятель­ности животных состоит, как мы видели, в том, что связь между собой обеих (или даже нескольких) фаз определяется физическими, вещными связями и соотно­шениями — пространственными, временными, механиче­скими. В естественных условиях существования живот­ных это к тому же всегда природные, естественные связи и соотношения. Психика высших животных соот­ветственно и характеризуется способностью отражения этих вещных, естественных связей и соотношений.

Когда животное, совершая обходный путь, раньше удаляется от добычи и лишь затем схватывает ее, то эта сложная деятельность подчиняется воспринимае­мым животным пространственным отношениям данной ситуации; первая часть пути — первая фаза деятельно­сти с естественной необходимостью приводит животное к возможности осуществить вторую ее фазу.

Решительно другую объективную основу имеет рас­сматриваемая нами форма деятельности человека.

Вспугивание дичи загонщиком приводит к удовлет­ворению его потребности в ней вовсе не в силу того, что таковы естественные соотношения данной вещной ситуации; скорее наоборот, в нормальных случаях эти естественные соотношения таковы, что вспугивание ди­чи уничтожает возможность овладеть ею. Что же в таком случае соединяет между собой непосредственный результат этой деятельности с конечным ее результа­том? Очевидно, не что иное, как то отношение данного индивида к другим членам коллектива, в силу которого си и получает из их рук свою часть добычи — часть продукта совместной трудовой деятельности. Это отно­шение, эта связь осуществляется благодаря деятельно-

бти других людей. Значит, именно деятельность других людей составляет объективную основу специфического строения деятельности человеческого индивида; значит, исторически, т. е. по способу своего возникновения, свиязь мотива с предметом действия отражает не есте­ственные, но объективно-общественные связи и отно­шения.

Итак, сложная деятельность высших животных, под­чиняющаяся естественным вещным связям и отноше­ниям, превращается у человека в деятельность, подчи­няющуюся связям и отношениям изначально обществен­ным. Это и составляет ту непосредственную причину, благодаря которой возникает специфически человече­ская форма отражения действительности — сознание человека.

Выделение действия необходимо предполагает воз­можность психического отражения действующим субъ­ектом отношения объективного мотива действия и его предмета. В противном случае действие невозможно, оно лишается для субъекта своего смысла. Так, если обратиться к нашему прежнему примеру, то очевидно, что действие загонщика возможно только при условии отражения им связи между ожидаемым результатом лично им совершаемого действия и конечным результа­том всего процесса охоты в целом — нападением из засады на убегающее животное, умерщвлением его и, наконец, его потреблением. Первоначально эта связь выступает перед человеком в своей еще чувственно вос­принимаемой форме — в форме реальных действий дру­гих участников труда. Их действия и сообщают смысл предмету действия загонщика. Равным образом и на­оборот: только действия загонщика оправдывают, сооб­щают смысл действиям людей, поджидающих дичь в засаде, если бы не действия загонщиков, то и устрой­ство засады было бы бессмысленным, неоправданным.

Таким образом, мы снова здесь встречаемся с таким отношением, с такой связью, которая обусловливает направление деятельности. Это отношение, однако, в корне отлично от тех отношений, которым подчиняется деятельность животных. Оно создается в совместной деятельности людей и вне ее невозможно. То, на что направлено действие, подчиняющееся этому новому отношению, само по себе может не иметь для челове-

ка никакого прямого (биологического смысла, а иногда к противоречить ему. Так, например, спугивание дичи само по себе биологически бессмысленно. Оно приоб­ретает смысл лишь в условиях коллективной трудовой деятельности. Эти условия и сообщают действию чело­веческий разумный смысл.

Таким образом, вместе с рождением действия, этой главной «единицы» деятельности человека, возникает и основная, общественная по своей природе «единица» человеческой психики — разумный смысл для человека того, на что направлена его активность.

На этом необходимо остановиться специально, ибо это есть весьма важный пункт для конкретно-психоло­гического понимания генезиса сознания. Поясним нашу мысль еще раз.

Когда паук устремляется в направлении вибрирую­щего предмета, то его деятельность подчиняется есте­ственному отношению, связывающему вибрацию с пи­щевым свойством насекомого, попадающего в паутину. В силу этого отношения вибрация приобретает для па­ука биологический смысл пищи. Хотя связь между свой­ством насекомого вызывать вибрацию паутины и свой­ством служить пищей фактически определяет деятель­ность паука, но как связь, как отношение она скрыта от него, она «не существует для него». Поэтому-то, если поднести к паутине любой вибрирующий предмет, на­пример звучащий камертон, паук все равно устремляет­ся к нему.

Загонщик, спугивающий дичь, также подчиняет свое действие определенной связи, определенному 'отноше­нию, а именно отношению, связывающему между собой убегание добычи и последующее ее захватывание, но в основе этой связи лежит уже не естественное, а обще­ственное отношение — трудовая связь загонщика с дру­гими участниками коллективной охоты.

Как мы уже говорили, сам по себе вид дичи, конеч­но, еще не может побудить к спугиванию ее. Для того чтобы человек принял на себя функцию загонщика, нужно, чтобы его действия находились в соотношении, связывающем их результат с конечным результатом коллективной деятельности; нужно, чтобы это соотно­шение было субъективно отражено им, чтобы оно стало «существующим для него»; нужно, другими словами,

чтобы смысл его действий открылся ему, был осознан им. Сознание смысла действия и совершается в форме отражения его предмета как сознательной цели.

Теперь связь предмета действия (его цели) и того, что побуждает деятельность (ее мотива), впервые от­крывается субъекту. Она открывается ему в непосред­ственно чувственной своей форме—в форме деятель­ности человеческого трудового коллектива. Эта дея­тельность и отражается теперь в голове человека уже не в своей субъективной слитности с предметом, но как объективно-практическое отношение к нему субъекта. Конечно, в рассматриваемых условиях это всегда кол­лективный субъект, и, следовательно, отношения от­дельных участников труда первоначально отражаются ими лишь в меру совпадения их отношений с отноше­ниями трудового коллектива в целом.

Однако самый важный, решающий шаг оказывается этим уже сделанным. Деятельность людей отделяется теперь для их сознания от предметов. Она начинает со­знаваться ими именно как их отношение. Но это зна­чит, что и сама природа — предметы окружающего их мира — теперь также выделяется для них и выступает в своем устойчивом отношении к потребностям коллек­тива, к его деятельности. Таким образом, пища, напри­мер, воспринимается человеком как предмет опреде­ленной деятельности — поисков, охоты, приготовления и вместе с тем как предмет, удовлетворяющий опреде­ленные потребности людей независимо от того, испы­тывает ли данный человек непосредственную нужду в ней и является ли она сейчас предметом его собствен­ной деятельности. Она, следовательно, может выделять­ся им среди других предметов действительности не только практически, в самой деятельности и в зависи­мости от наличной потребности, но и «теоретически», т. е. может быть удержана в сознании, может стать «идеей».