Социальная психология. феномен ментальности как проблема сознания

Автор: Г. В. Акопов, Т. В. Иванова

(c) 2003 г. Г. В. Акопов*, Т. В. Иванова**

* Доктор психол. наук, профессор, зав. кафедрой социальной психологии, декан факультета психологии

Самарского государственного педагогического университета, Самара **Кандидат психол. наук, докторант кафедры социальной психологии СамГПУ

Дан обзор многолетних исследований, направленных на изучение проблемы провинциальной ментальности с позиции психологии российского сознания; изложен интегративный подход к изучению многомерного явления ментальности усилиями региональных психологов; представлена социально- психологическая интерпретация понятия "ментальность" как проявления группового сознания в этническом и культурном контекстах; обозначены перспективные направления межрегиональных сравнительных исследований общей российской ментальности, связанные с изучением методологических, теоретических и эмпирических аспектов специфических особенностей провинциальной ментальности разных регионов.

Ключевые слова: групповое сознание, провинциальная ментальность, психология российского сознания, характер народа, психологические инварианты.

Понятие "ментальность", или "менталитет", употребляется в разных сферах гуманитарных знаний как термин, его содержание существенно меняется в зависимости от контекста изложения. В связи с этим возникает обилие модификаций термина: этническая, культурная, провинциальная, крестьянская, дописьменная, политическая и др. ментальности. Несмотря на расплывчатость и неопределенность, понятие "ментальность" обозначает вполне определенный предмет научных исследований. Узкое его рассмотрение может быть определено как "собственно человеческое" в науках о человеке. В данном контексте он используется для обозначения междисциплинарных исследований, результативно проводимых самарскими психологами.

МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЙ ПОДХОД К ПРОБЛЕМЕ МЕНТАЛЬНОСТИ

К рассмотрению данного аспекта проблемы можно приступить по-разному:

1. Выявить перечень дисциплин, которые так или иначе активно используют понятие "ментальность" и определить то разное, что изучается конкретными науками в заданном контексте.

2. Проанализировав опыт смежных наук, найти то общее в них, что объединено идеей ментальности.

3. Найти "свою нишу" - определить направление, которое позволит получить новые знания в обозначенной предметной области.

В первом случае существует опасность потери общего представления о российском менталитете как едином целом за счет чрезмерного дисциплинарного деления. Во втором - можно встать на путь эклектически- умозрительных выводов. В третьем - слишком углубиться в проблемы одной науки и отойти от обобщений. Вместе с тем три подхода к проблеме ментальности не исключают друг друга.

Прежде всего ментальность пронизывает две области знаний: психологию и историю. Но обе эти дисциплины давно перестали представлять собой единые монолиты. По замечанию Б. С. Кагановича [13], глобальной интегральной истории или не существует, или она состоит из множества "разных" историй. В перечне исторических наук особое место занимают: экономическая история, социальная история, история ментальностей, политическая история. К этому списку примыкают историческая антропология, историография, история коллективной психологии и т.д. Психология также представляет собой содружество дисциплин: социальная психология, историческая психология, психология культуры, психология личности и т.д. Объективно предопределены два направления исследовательской мысли. 1. "От времени и места существования" - это исторический взгляд, при котором главное: "где и когда". То новое, что привносит идея ментальности, может быть обозначено как добавление психологии к истории, или добавление самого человека к его историческому прошлому. 2. "От человека" -психологический взгляд, который "рассматривает" особенности человеческой психики, в этом случае главное: "кто, как и почему". То новое, что связано с понятием ментальности, - добавле-

стр. 47

ние жизненного пространства и исторического времени" к абстрактному человеку.

Одними из первых наиболее близко подошли к данной мысли исследователи, усилиями которых была создана так называемая "социальная история", одну из научных групп подобного типа возглавляет А. Я. Гуревич [5]. Основная идея, объединившая исследователей этого направления, связана с переходом с позиции "истории событий" на позицию "истории людей", или "истории повседневности". По словам Гуревича, метод "объективного" изучения фактов и исторических событий должен быть дополнен методом изучения "изнутри", с позиции самих участников исторического процесса, людей определенного общества. Особое внимание направлено на анализ поведения, ценностных ориентации, особенностей быта, нравов, обычаев, таких "мелочей", как форма жилища, мода и многое другое. Это позволяет не только обозначить внешние контуры человеческой жизни прошлых эпох, но и обращаться к поиску внутреннего смысла бытия, пониманию человеческих глубин материальных и духовных процессов. Предметом социальной истории является "общество, но общество людей, образующих группы" [5, с. 33].

Социальные историки призывают искать комбинации методов различных наук в зависимости от установок каждого конкретного исследования. К дисциплинам, которые могут обогатить друг друга, относятся литературоведение, лингвистика, история искусств, социология, психология, этнология.

В качестве примера можно привести анализ Н. Е. Колосовым [11] ментальных основ историографии. Он подчеркивает, что каждая историософская система опирается на тот или иной набор ментальных установок - "неосознанных коллективных представлений об истории, личности и обществе, существующих в данном социуме" [11, с. 52]; слово "неосознанный" при этом не следует понимать буквально, так как многие ментальные установки осознаются. Важно учитывать не только "объективные" исторические события и не только "субъективные" условия жизни людей исторической эпохи, но и убеждения ("ментальные основы") самого ученого, который хотя и обладает определенной свободой от ментальных установок общества, но полностью от них неотделим.

От социальной истории отделяется вполне самостоятельная научно- исследовательская ветвь -"история ментальностей", которая является разновидностью "истории социального". С одной стороны, многое роднит ее с социальной историей, а с другой - у нее есть свое направление, обозначенное Гуревичем как "история чувств", в поле зрения которого вовлечены определенные аспекты человеческой жизни: рождение, секс, брачные отношения, любовь, отношение к ребенку, к женщине, детско-родительские отношения, смерть и т.п.

Среди исследований "истории ментальностей" можно выделить те, предметом изучения которых является коллективная ментальность больших социальных групп, отражающих картину мира определенного исторического времени. В этом случае, как правило, психолого-историческому анализу подвергаются коллективные прошения, жалобы и петиции, которые, по мнению А. И. Куприянова [14], могут служить источником изучения социальной психологии масс.

К истории ментальностей тесно примыкает историческая антропология, между которыми многие ученые ставят знак равенства. В обзорной работе исследовательского центра "Человек в истории" (руководитель Гуревич) [8] представлены рефераты зарубежных исследований данного направления. Приведем выдержки из них [8, с. 3 - 10]: "человека можно тянуть за руку, ногу, голову -вытянешь всего человека!", "историки расчленяют трупы"; с появлением в 60-х гг. XX в. работ Ж. Дюби и Р. Мандру ментальность называется "противоядием против бестелесных социально-экономических механизмов"; "ментальность давит на человека, предопределяя его поведение"; "спокойное накопление фактов невозможно", в связи с этим ставятся задачи поиска "формы описания ментальности" и выяснения причин изменения обыденного сознания; подводя итог методологическому спору двух наук (исторической антропологии и истории ментальностей), приводится следующее заключение: "историческая антропология изучает все - но в проекции человеческих представлений".

Кажется разумным призыв Л. Гоффа "смириться с расплывчатостью" термина "ментальность" для того, чтобы не потерять богатство, связанное с его многозначностью [8, с. 40]. Очевидно, что с углублением в суть явления разногласия не сглаживаются, а увеличиваются. В этом, по-видимому, и заключается взаимообогащение смежных дисциплин новыми знаниями.

А. Дюпрон подчеркивает роль появления социальной психологии в развитии исторической науки и обосновывает выделение в качестве самостоятельной дисциплины "истории коллективной психологии", объединяющей три направления: "инвентаризация форм, посредством которых выражает себя коллективная душа"; не объяснение, а "анализ причин действий и страстей"; выявление "периодичности возвращений идей и ценностей" [8, с. 71]. Особо важным замечанием является то, что "коллективная психология должна проводить исследования коллективно - усилиями разных исследователей", история кол-

стр. 48

лективной психологии - "широкое исследование, настолько, насколько возможно" [там же].

Р. Шартье предлагает отказаться от проекта глобальной истории в пользу поиска общих закономерностей. "Социальное деление не является основой культуры", - утверждает он, предлагая вернуться к термину "коллективные представления" и заняться поиском того, с помощью каких методов их можно описать [8, с. 74 - 78].

Переход "от истории к психологии" можно определить как "изучение психологического склада отдельных исторических эпох, а также изменений психики и личности человека в социальном макровремени, именуемом историей" [21, с. 14]. В широком смысле слова историческая психология занимается "психологической интерпретацией свидетельств прошлого, распространенных во всех социально-гуманитарных дисциплинах" [там же]. Подмечая содружество двух наук (психологии и истории), В. А. Шкуратов обращает внимание на разные методологические подходы: в арсенале "классической психологии", в основном, экспериментально-лабораторные методы, в то время как исторические науки - представители "книжной учености". Психолог изучает живого современного человека, чтение исторических документов для него имеет вспомогательное значение, "классическая история", как правило, занимается текстуальными толкованиями. На первый взгляд, историческая психология повторяет предмет исследования истории ментальностей, однако Шкуратов подмечает специфику исторической психологии, заключающуюся в трансформации психологической науки под влиянием истории. Без истории психология ограничена современной эпохой и рассматривает человека в качестве испытуемого вне исторического контекста. Из соединения знаний о современности с историческим взглядом "должны возникнуть универсальные характеристики психической жизни и синтетическая наука о человеке" [21, с. 54].

Своеобразно подходят к решению проблемы психологи, не заручившиеся тесной дружбой с историей. Ставя перед собой задачу изучения особенностей русского менталитета, К. А. Абульханова и группа ее единомышленников [17], например, обозначают два приоритетных направления, принципиальные положения которых основаны на теории психологии личности. Первое связано с типологическим подходом, в рамках которого поставлена следующая задача: рассматривать сознание как психосоциальное явление, "сложившееся как результат и регулятор реального способа жизни, найденного личностью в данной совокупности социальных условий и обстоятельств" [17, с. 13]. Другими словами, ищутся закономерности того, как разные способы жизни личностей в одних и тех же социальных условиях порождают разнообразные типы их сознания - что означает изучение российской ментальности внутри нее самой. Второе направление связано с кросскультурными исследованиями социальных представлений - что означает попытку раскрыть специфику российской ментальности извне, путем сравнения с системами других обществ.

Отрасли психологии, еще дальше находящиеся от исторического контекста, используют термин "ментальное" по-своему. По мнению А. В. Брушлинского, понятие "ментальная репрезентация" стало центральным не только в когнитивной психологии, но и в других областях: психофизиологии, психолингвистике, социальной психологии [9, с. 5 - 22]. Его появление обозначает обращение к новой проблеме: как перейти от изучения отдельных психических процессов (восприятия, памяти, внимания и т.д.) к построению единой когнитивной модели, объединяющей разрозненные факты, относимые к понятиям "перцепция", "память" и т.п.

Модель ментальной репрезентации как формат хранения информации, предложенная Т. А. Ребеко в русле обозначенной концепции, представляет собой "алфавит", посредством которого конструируются теории когнитивных процессов [9, с. 25 - 54]. Важным является то, что перед исследователями стоит вопрос не что именно перерабатывается, а как это происходит. Расплывчатое определение "ментальная" добавляет к конкретному термину "модель" идею обобщения, связанную с поиском того, что может объединить столь разные психические явления, до сего времени изучавшиеся "по отдельности" и потому не дававшие целостного представления о человеческой психике.

В более узких исследованиях ментальности, как правило, предметом изучения становится какая-то "определенная ментальность". В первую очередь это касается "политической ментальности"; при этом исследователи не могут обойти проблему неоднозначности и вынуждены осуществлять поиск истины за рамками своих дисциплин. Так, например, политологи В. Н. Иванов и М. М. Назаров подчеркивают, что "при трактовке понятия "менталитет" очевидным является акцент на его психологических основаниях" [7, с. 42]. Они обозначают ракурс своего подхода, заключающегося в объяснении взаимосвязей и отношений между политикой и обществом, в сосредоточении внимания на тех сторонах сознания и поведения, которые дают возможность объяснения процессов и явлений в области политики. Идеологии и их структурные компоненты в данном аспекте рассматриваются как составляющие политической ментальности. Эту же мысль высказывает и А. Я. Гуревич, выражая связь политики с ментальностью по-своему: "можно представить человека

стр. 49

без идеологии, но нельзя - без ментальности" [5, с. 31].

После анализа различных подходов к проблеме ментальности логичной выглядела бы попытка обобщения и формулировки очередного общего варианта понятия "ментальность". Приведем одно из определений, которое претендует на полноту и объективность: "Ментальность - это характерная для конкретной культуры (субкультуры) специфика психической жизни представляющих данную культуру людей, детерминированная в историческом аспекте экополитическими условиями жизни. Менталитет как область психологической жизни людей проявляется через систему взглядов, оценок, норм, умонастроений, которые основываются на имеющихся в данном обществе знаниях и верованиях. Последние, наряду с доминирующими потребностями и архетипами коллективного бессознательного, задают иерархию ценностей и характерные убеждения, идеалы, социальные установки" [10, с. 12]. Определение столь обширно, что неясно, какой науке принадлежит то, что описано и как это можно изучать. По-видимому, нецелесообразна сама постановка вопроса поиска единого описания такого сложного образования, как "ментальность". Наиболее продуктивным является путь формулирования "рабочих определений" в рамках тех аспектов проблемы, на изучение которых направлены конкретные усилия. Все вместе они и составят общее представление о междисциплинарном предмете исследований.

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ МЕНТАЛЬНОСТЬ КАК ВЫРАЖЕНИЕ РОССИЙСКОГО СОЗНАНИЯ

Подход самарских психологов к рассмотрению проблемы ментальности связан прежде всего с социальной и исторической психологией, он может быть определен двумя ориентирами: 1. Каким образом ментальность связана с сознанием вообще и в какой мере она обусловлена историей и культурой. 2. В чем заключается специфика провинциальной ментальности, какими методами можно ее изучать, находясь внутри нее, учитывая негативное и позитивное влияние "синдрома провинциала".

Говоря о непосредственной связи ментальности с сознанием, необходимо определить позицию в отношении того, что такое сознание. Оно может быть интерпретировано широко, как психика в целом, - в этом случае в структуру сознания включают осознаваемые и неосознаваемые проявления психического. Более узкое понимание сознания связано с признанием того, что оно - это лишь то, что осознается. В этом случае все другие слои психики называют сферой бессознательного. Четкой грани между осознаваемым и неосознаваемым не существует, поэтому, угадывая связь ментальности с сознанием, многие исследователи-историки обращают внимание на то, что под сознанием приходится понимать не только отрефлексированные, продуманные мысли, но и всю совокупность неясных представлений и установок, которые в не меньшей степени детерминируют поведение людей. Вместе с тем историк имеет дело с текстом, т.е. с изложенными в письменном виде мыслями, которые являются выражением того, что непосредственно осознано писавшим. Интерпретируя документы прошлого, исследователи смежных с историей дисциплин все чаще прибегают к идеям "архетипов" или "образов коллективного бессознательного", подчеркивая, что современный этап исторической науки как раз и отличается смещением акцента в сторону понимания глубинных психических процессов, происходящих в обществе в ту или иную историческую эпоху.

Понятие ментальность, которое охватывает собой осознанное и неосознанное, предопределяет позицию по отношению к сознанию вообще. В данном случае более приемлема широкая интерпретация сознания, охватывающая все психические слои человека и общества. Проблемой становится иное "деление" сознания, которое касается рассмотрения его в ракурсе общепсихологической проблемы отношений биологического и социального в человеке (см. схему).

Сознание имеет врожденные и приобретенные основы. С одной стороны, человек - существо биологическое, а в ракурсе социальной психологии - этническое (является носителем определенной расы, национальности, народности), т.е. он изначально принадлежит к определенной группе людей. С другой стороны, чтобы в полной мере проявилось врожденное и этническое, он должен жить в обществе, определенным образом ориентированном своими общественными установками и культурными ценностями, совпадающими, несовпадающими или вступающими в противоречие с заданной "этнической программой". Эта часть сознания в большей степени направлена на "социальное". Сюда входят в равной степени как осознаваемые, так и неосознаваемые установки, усвоенные индивидом в процессе социализации. Именно эта условно выделенная часть общественного сознания имеет непосредственное отношение к "ментальному". Ментальность, таким образом, становится проявлением общественного сознания. Отличие и взаимосвязь ментальности и сознания проявляются еще и по отношению к понятиям исторической эпохи, т.е. пространства и времени. Если о сознании гово-

стр. 50

рить можно вообще, то рассмотрение ментальности вне времени и пространства теряет смысл. Можно сказать, что с позиции социальной психологии ментальность - это выражение группового сознания во времени и пространстве.

Отделение "ментального" от "этнического" в предложенной схеме весьма условно. Необходимо искать те нюансы, которые лежат в основе различий; можно назвать, по крайней мере, два из них. 1. Ментальность - это "выраженное" или "социально-проявленное" этническое в условиях исторической эпохи. Так, например, в "советское" время немало людей старались скрыть свою национальность. "Этническое сознание" противостояло "ментальности", т.е. "врожденное этническое" не могло в достаточной степени проявиться в социуме. 2. Соподчиненность "этнического" и "ментального" может определяться географическим контекстом. С одной стороны, "этническое" шире "ментального". Например, единый "русский этнос" по- разному проявляет себя в разных частях страны - можно говорить о ментальности юга, севера, Сибири, Дальнего Востока и т.д. С другой стороны, "этническое" уже "ментального". Например, в США совместное проживание многих этносов породило своеобразную "американскую ментальность".

Роль географического пространства в формировании отличительных особенностей людей, проживающих на той или иной территории, изучает еще одна смежная наука - "поведенческая география". В обзорной работе американского автора Дж. Голда [3] представлены мнения разных исследователей, которые сходятся в главном: настало время искать линии пересечения психологии с географией. Таким образом, созданы условия для возникновения новых направлений междисциплинарных исследований, и весьма вероятно появление новых терминов: "географическая ментальность" и "география ментальностей".

"Этническое" более "фундаментально", инертно, менее изменчиво, чем "ментальное", которое "наслаивается" на "этническое", от него зависит, но более лабильно по отношению к социальным условиям. Ментальность - это "социальное этническое".

Излишняя концентрация внимания исследователей из смежных дисциплин на внедрении "социальности" (ментальности как установок и ценностей общественного сознания) в сферы пограничных гуманитарных наук чревато своими негативными последствиями в силу неоправданного отрыва человека как существа социального от его биологической сущности. В. Н. Топоров, например, рассуждая на пограничную с нашей тему, подчеркивает, что "индивидуальность образов пространства состоит в том, что она зависит не только от культурно-исторической ситуации, но и от психоментальных особенностей, сохраняющих связь с биологической сферой и культурным опосредованием" [12, с. 67]. И здесь улавливается "разделение" на "психо" (то психическое, с которым человек родился) и "ментальное" ("социальное", культурно-опосредованное). Культура тем самым рассматривается в большей степени как социальное, чем этническое образование. Нет необходимости определять оптимальное соотношение "этнического" и "ментального", очевидно, что целесообразнее анализировать вклад обоих факторов.

РОССИЙСКОЕ СОЗНАНИЕ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ СОЦИАЛЬНОЙ И ИСТОРИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Излагая принципиальные положения нашего подхода к феномену ментальности как проблеме сознания, необходимо вспомнить, что предысторией послужили исследования, стержнем которых было изучение особенностей группового сознания [1]. Одно из направлений связано с промышленной сферой, исследования проводились в условиях производственных бригад Волжского автомобильного завода (ВАЗ, г. Тольятти), другое развивалось в русле социальной психологии образования на примере учебных групп высшей школы. В поле зрения были: способ доказательства существования группового сознания; этапы и условия его становления; факторы, способствующие развитию группового сознания; роль общественного мнения и общения, отношений и установок в становлении группового сознания; взаимосвязь группового сознания и психологического климата; различные концепции учебно-воспитательного коллектива. Все это может быть обозначено как изучение группового сознания изнутри.

Любую группу, в том числе учебную, формируют не только ее внутренние условия. На нее оказывает самое непосредственное влияние тот социум, который ее породил и обеспечил ее развитие. Осмысление проблем общества как большой группы закономерно вывело на следующий, более общий уровень осознания бытия как взаимообусловленности отдельных "групповых сознаний", привязанных к историческому времени, географической территории и культуре. На этом этапе исследований и возникла необходимость обращения к термину "ментальность". Изучение феномена группового сознания в рамках социальной психологии оказалось недостаточным, ибо без широты взглядов, без освоения смежных дисциплин трудно продолжать научные изыскания подобного рода, в связи с чем исследовательская мысль стала касаться проблем исторической психологии, психологии художественного творчества, этнопсихологии и др.

стр. 51

Так, поэтическое творчество А. С. Пушкина было рассмотрено как концентрированная форма знаково-эмоционального выражения пространства, времени и человеческого "Я". Поэтическое пространство представлено тремя составляющими, включающими три субпространства: физическое ("дух той местности, где он писал"), социальное ("служение свободе") и ментальное ("поэтическое выражение русского характера"). Поэтическое время структурировано как единство трех составляющих: историческое время ("эпоха Пушкина"), социальное время ("позиции автора"), биографическое время ("возрастные характеристики различных периодов жизни"). В целом через призму творчества поэта рассмотрен способ измерения самой ментальности - в пространстве и во времени.

Обращение психологии к "физическим" категориям пространства и времени не случайно. В "психологии взросления" Д. И. Фельдштейна [20], например, подобным образом обозначено "социальное развитие в пространстве-времени детства", что лишний раз подчеркивает возможность изучения психики человека с точки зрения пространственно-временных факторов.

Тема учета временной составляющей затрагивает несколько разновидностей времени, с которым сталкивается человек (физическое, астрономическое, биологическое, психологическое, социальное). Наибольший интерес в контексте ментальности вызывают: социальное время, представляющее собой меру изменчивости общественных процессов, "время деятельности"; историческое время (хронологический ряд событий в жизни человека); психологическое время (переживаемое человеком). Историко-психологическое время выражено в объективном и субъективном измерениях. Объективность - это событийная насыщенность повседневной жизни человека в группе (рождение, учение, деятельность, семья, классовая и социальная принадлежность). Субъективность заключается в количестве психологически значимых событий в единицу времени, которая может выступать и как мера "провинциальности".

Анализ временной специфики характерологических впечатлений иностранцев о России (А. Контарини, М. Герберштейна, П. С. Палласа, А. Олеария и др. - XV- XVII вв.) вобрал в себя суждения в отношении особенностей характера русских. Тем самым обозначился "кросскультурный" подход к изучению российской (в методологическом плане - не только ее, но и любой) ментальности.

В рамках изучения народной культуры в контексте психологии и психотерапии ставится проблема интерпретации "психологических инвариантов" традиционной культуры, в частности, средств народной педагогики, которую можно определить как часть культуры в широком смысле слова, связанную с наследованием и развитием общественного опыта, т.е. с обучением, воспитанием и социализацией. Разнообразные формы народной педагогики кроме воспитательного, имеют и психотерапевтическое значение: это колыбельные песни, пестушки, потешки, заклички, приговорки, прибаутки, небылицы, загадки, считалки, игры, дразнилки, заклинания, обереги, заговоры и др. "Принцип полноты" народной педагогики выражается триадой "знание - переживание - действие" и заключается в непрерывной трансляции культуры во всех сферах жизнедеятельности, охватывая тем самым любые проявления активности человека: посредством обычаев, обрядов транслируются деятельность и поведение; посредством этикетных норм - общение; через мифы и предания - сфера сознания.

Через призму литературных исканий великих россиян (Л. Толстого, М. Горького, Н. Бердяева и др.) представлена схема жизнедеятельности социальных систем. Основными составляющими названы следующие: целеполагание (правомерен ли вопрос об "особом пути России" и наличии загадочной "русской идеи"); содержание жизни, соответствующее идеалу (самоограничение, бунтарский дух, терпеливость и отходчивость русских); средства достижения идеала (могут ли быть оправданы жертвы и страдания); характер народа (для кого ищется лучшая жизнь, каковы особенности русского характера); субъект исканий (кто именно занимается поиском лучшей жизни, в преломлении к России - это проблема российской интеллигенции).

В целом направление исследований объединяет психологов, историков, филологов - всех, кто задумывался над методологическими проблемами соотношения ментальности и сознания. Находясь на перепутье методов двух дисциплин, учитывая разноголосицу идей и мнений, понимая необходимость "коллективного" изучения "коллективного" явления под названием "российская ментальность", самарские психологи пришли к идее широкого, междисциплинарного направления исследований, "столь широкого, насколько это возможно". В связи с этим были привлечены специалисты самых разных научных и культурных сфер сначала Самарской области, а затем многих регионов России. Организация конференций под общим названием "Провинциальная ментальность России в прошлом, настоящем и будущем" [15, 16, 18, 19] принесла свои плоды - обозначился качественный этап исследований, объединивший ученых-единомышленников в плодотворное научное содружество.

Споры о "провинциальности" не утеряли актуальность и по сей день. Круг вопросов может

стр. 52

быть ограничен двумя: 1. Каковы отличительные черты провинциала, провинции и провинциальной ментальности? 2. Каким образом можно ее изучать? В. А. Шкуратов, например, отмечает, что "большой город определяется быстротой политического события" [15, с. 3], "столичная точка в России сжата до экстерриториальности, страна-провинция тянется своими пространствами" [там же]. С. А. Исупов и Э. Ю. Старателев, вводя словосочетание "провинциальный интеллектуал", использовали термин "ментальность" как "диагноз", оговариваясь, что он носит более аналитический, чем псевдомедицинский смысл. "Мы понимаем "провинциальность/непровинциальность" интеллектуала не как геополитическую характеристику, а как способ использования им знания, почерпнутого из пространства культурно-интеллектуальной традиции" [15, с. 13]. Р. Ф. Ихсанов обратил внимание на то, что провинциальность может выступать как ценность или как ощущение собственной недостаточности. Провинция дарит миру "звезд" и в то же время определяется "серой" и "слабой". "В провинциальной ментальности можно обнаружить источник творческой потенциальности ребенка, рельефную чистоту архетипов, незамутненную духовность и архаичность мышления" [15, с. 15]. А. В. Качкин и Т. Б. Ткаченко считают, что понятия "центр" и "периферия" относительны - это может быть столица и областной центр, центральная усадьба и затерянная деревушка. Провинциальный менталитет может быть обнаружен и в понимании России как провинции Запада. "Провинция является как бы уменьшенной моделью большого общества: у нее своя наука, свое искусство, своя политика, своя экономическая модель, свои лидеры, свои герои и пр. При этом собственный "параллельный" мир обладает определенными ценностями, имеющими значение для данного сообщества. Задается как бы масштаб творческой созидательной деятельности (областной, районный и т.д.)" [15, с. 17].

"Синдром провинциала" проявляет себя и по сей день. Практически каждый исследователь так или иначе пытается обозначить свою позицию в отношении этого вопроса, то "соглашаясь" оставаться на позициях "провинциализма", то доказывая свою "относительную столичность". Например, такой город, как Самара, - не затерянная деревушка, а большой областной центр России, а его "голос" во многих отношениях, в том числе и в научном, обладает самобытностью.

Чтобы не потерять объективности, приведем выдержки из рассуждений на эту тему А. В. Брушлинского: "Для российской ментальности свойственно единство (но не тождество) общероссийского и регионального умонастроений. Последнее часто называют еще провинциальным" [17, с. 40]. Он подчеркивал, что не следует отождествлять слова "провинция" и "периферия", а касаясь современной Москвы, отмечал, что обычно недостаточно учитывается ее двоякая функция: она не только столица, но и один из многих регионов (провинций) нашей страны. "Во втором случае она - как и все другие регионы - испытывает на себе давление центральной власти, не желающей учитывать интересы и ментальность москвичей" [17, с. 41]. Потребности столицы и Москвы как региона очень часто не совпадают, и поэтому москвичи находятся по отношению к центральной власти в таком же положении, что и жители других городов. Интересная деталь, подмеченная А. В. Брушлинским: после 1917 года все наши вожди и генсеки были уроженцами не Москвы или Петербурга, а совсем других городов... "Они плохо понимали московскую ментальность, точно так же, как столичные "назначенцы", часто не любили и даже презирали местные обычаи, нравы, традиции" [там же]. Все это лишний раз подчеркивает, что понятие "провинциальность" относительно и не так уж принципиально, как казалось в начале изысканий.

Лучший способ уловить различия в ментальности - посмотреть на нее со стороны. Как можно, живя в провинции, изнутри посмотреть на себя самого как носителя этой самой "провинциальности"? Так родилась идея межрегиональных сравнений, или кроссрегиональных исследований. В изучении "провинциальной ментальности" Самары была найдена "своя ниша": определены и сформулированы два основных направления, развитие которых в силу объективных условий стало иметь приоритетное значение: 1. Ментальность, личность, сознание в этническом и культурном контекстах. 2. Ментальность и образование.

В русле первого направления и написана данная статья. Изучая частные аспекты влияния "ментальности" на те или иные психологические явления, стараясь понять общие закономерности исследуемых процессов, надо учитывать и то, что четкая грань между прошлым, настоящим и будущим неуловима. Исследуя современные аспекты "провинциальной ментальности", необходимо подходить к ним как к явлениям, характеризующим историческую эпоху в целом, и осознавать при этом, что сами исследователи вместе с людьми, чью психологию они изучают, являются не просто абстрактными представителями абстрактного общества, а участниками культурно-исторического процесса.

ВЫВОДЫ

1. Поиск точного определения или оригинальной интерпретации популярного термина "ментальность" обречен на неудачу в силу того богатства, которое заключено в его "расплывчатости". Под "ментальностью" в самом общем смысле

стр. 53

можно понимать точку пересечения смежных наук, обозначающую "собственно человеческое", изучаемое в разных контекстах (историческом, антропологическом, психологическом, географическом и др.).

2. "Этническое" в социальном плане - это то "врожденное", что лежит в основе общественного сознания, так как фактом своего рождения человек изначально отнесен к определенной этнической группе. "Ментальное" - это те осознаваемые и неосознаваемые установки и нравственные ориентиры, которые приобретаются (и создаются) людьми в процессе социализации с учетом особенностей культурно-исторической эпохи. "Ментальное" больше соотносится с "приобретаемым", социально обусловленным, что проявляется в невозможности рассмотрения понятия "ментальность" вне исторического ракурса, т.е. вне времени и пространства. С позиции социальной психологии ментальность - это выражение группового сознания во времени и пространстве.

3. Противопоставление ментального этническому носит условный характер, позволяя исследовать нюансы явлений, различающиеся, по крайней мере, по двум критериям: а) "степени выраженности" (ментальность - это "социальное этническое"); б) "географичности" (общая ментальность может сформироваться на основе совместно проживающих этносов и единое этническое пространство может породить многообразие "территориально - обусловленных" ментальностей). "Этническое" более фундаментально и инертно, чем "ментальное", которое более изменчиво и конформно по отношению к социальной обстановке исторической эпохи.

4. Понятие "провинциальность" условно и относительно, но степень "провинциальности" может быть выражена в пространственно-временном измерении. По сравнению с историческим временем, представленным хронологическим рядом событий, наиболее информативно "социальное" время, являющееся мерой изменчивости общественных процессов. Мерой провинциальности может выступать субъективная составляющая историко- психологического времени, заключающаяся в количестве психологически значимых событий в единицу времени. Схема жизнедеятельности социальных систем (включающая в себя такие элементы, как целеполагание, содержание жизни, средства достижения цели, характер народа, субъект исканий), составленная на основе изучения российской истории, может быть использована при сопоставлении ментальностей разных исторических эпох или современных "провинций".

5. Для изучения ментальности наиболее продуктивным является организационно-методологический подход, заключающийся в создании условий для непосредственного обмена мнениями между представителями различных смежных направлений, принадлежащих многим наукам. Выход за "пределы компетентности" с целью взаимообогащения идеями приобретает самостоятельную ценность и становится своеобразным "методом междисциплинарных исследований", суть которого - применение технологий одних наук для исследования предмета других. Для изучения "провинциального" контекста ментальности наиболее перспективными являются межрегиональные сравнения или кросс-региональные исследования.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Акопов Г. В. Социальная психология образования. М., 2000.

2. Акопов Г. В. Российское сознание: историко-психологические очерки. Самара: СамГПУ, 1999.

3. Голд Дж. Психология и география: основы поведенческой географии. М., 1990.

4. Городская жизнь как психологический опыт // С. Милграм. Эксперимент в социальной психологии. СПб., 2000. С. 32 - 53.

5. Гуревич А. Я. Социальная история и историческая наука // Вопросы философии. 1990. N 4. С. 23 - 35.

6. Зинченко В. П. Живое знание. Самара, 1998.

7. Иванов В. Н., Назаров М. М. Политическая ментальность: опыт и перспективы исследования // Социально-гуманитарные знания. N 2.1998. С. 45 - 58.

8. История ментальностей. Историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах. М., 1996.

9. Ментальная репрезентация: динамика и структура / Под ред. Е. А. Андреевой, А. В. Брушлинского. М., 1998.

10. Ментальность россиян (специфика сознания больших групп населения России) / Под ред. И. Г. Дубова. М., 1997.

11. Одиссей: человек в истории. Историк и время М., 1992.

12. Одиссей: человек в истории. Картина мира в народном и ученом сознании. М., 1994.

13. Одиссей: человек в истории. Культурная история социального. М., 1997.

14. Одиссей: человек в истории. Личность и общество / Отв. редактор А. Я. Гуревич. М., 1998.

15. Провинциальная ментальность России в прошлом и настоящем. Тезисы докладов I конференции по исторической психологии российского сознания (4 - 7 июля 1994 г.). Самара: СамГПИ, 1994.

16. А. С. Пушкин и российское историко-культурное сознание. Материалы III Международной конференции по исторической психологии российского сознания "Провинциальная ментальность России в прошлом, настоящем и будущем" (17 - 19 мая 1999 г.). Ежегодник Российского Психологического Общества. Самара: СамГПУ, 1999. Том 5. Выпуски 1 - 2.

стр. 54

17. Российский менталитет: вопросы психологической теории и практики /Под ред. К. А. Абульхановой, А. В. Брушлинского, М. И. Воловиковой. М.: ИП РАН, 1997.

18. Российское сознание: психология, культура, политика. Материалы II Международной конференции по исторической психологии российского сознания "Провинциальная ментальность России в прошлом и будущем" (4 - 6 июля 1997 г.). Самара: СамГПУ, 1994.

19. Российское сознание: психология, феноменология, культура // Межвузовский сборник научных трудов. Самара: СамГПИ, 1994.

20. Фельдштейн Д. И. Психология взросления. М., 1999.

21. Шкуратов В. А. Историческая психология. М., 1997.

22. Шкуратов В. А. Историческая психология на перекрестках человекознания // Одиссей: человек в истории. Культурно-антропологическая история сегодня. М., 1991. С. 103 - 114.