Ленин В.И. Полное собрание сочинений Том 4 РЕЦЕНЗИЯ. Karl Kautsky. Bernstein und das sozialdemokratische Programm. Eine Antikritik

РЕЦЕНЗИЯ

Karl Kautsky. Bernstein und das sozialdemokratische Programm. Eine Antikritik*

... В введении Каутский высказывает несколько в высшей степени ценных и метких мыслей на тему о том, каким условиям должна удовлетворять серьезная и добросовестная критика, если предпринимающие ее не хотят замыкаться в узкие рамки бездушного педантизма и гелертерства, если они не хотят терять из виду тесной и неразрывной связи «теоретического разума» с «практическим разумом» и притом с практическим разумом не единичных личностей, а масс населения, поставленных в особые условия. Конечно, истина выше всего — говорит Каутский, и если Бернштейн пришел к искреннему убеждению в неверности своих прежних взглядов, то его прямой долг с полной определенностью высказать свое убеждение. Но в том-то и беда, что Бернштейну недостает именно прямоты и определенности: его брошюра поразительно «энциклопедична» (как заметил уже Антонио Лабриола в одном французском журнале), она затрагивает массу проблем, бездну вопросов, но ни по одному из этих вопросов не дает цельного и отчетливого изложения новых взглядов критика. Критик только излагает свои сомнения, бросая едва затронутые им трудные и сложные вопросы без всякой самостоятельной разработки. От этого — саркастически замечает Каутский — и происходит такая странная вещь, что сторонники Бернштейна понимают его книгу самым различным образом, а противники Бернштейна все понимают его

_______

* — Карл Каутский. Бернштейн и социал-демократическая программа. Антикритика. Ред.

200 В. И. ЛЕНИН

одинаково. Главное же возражение, которое делает Бернштейн своим противникам, состоит в том, что его не понимают, что его не хотят понять. Целый ряд журнальных и газетных статей, написанных Бернштейном в ответ его противникам, нисколько не выяснил его положительных взглядов.

Каутский начинает свою антикритику с вопроса о методе. Он рассматривает возра-жения Бернштейна против материалистического понимания истории и показывает, что Бернштейн смешал понятие «детерминистического» с понятием «механического», смешал свободу воли с свободой действия, отождествил без всяких оснований историческую необходимость с принудительным, безвыходным положением людей. Избитое обвинение в фатализме, которое повторяет и Бернштейн, опровергается уже самыми основными посылками исторической теории Маркса. Нельзя все сводить к развитию производительных сил, говорит Бернштейн. Надо «принимать в расчет» и другие факторы. — Очень хорошо, отвечает Каутский, но ведь это должен делать всякий исследователь, каким бы пониманием истории он ни руководился. Кто хочет заставить нас отказаться от метода Маркса, метода, который так блестяще оправдал себя на деле и продолжает себя оправдывать, тот должен идти одним из двух путей: либо он отказывается вообще от идеи закономерности, необходимости исторического процесса, и тогда он выбрасывает, значит, за борт все попытки научного обоснования социологии. Либо он должен показать, каким образом можно из других факторов (например, этические взгляды) вывести необходимость исторического процесса, — показать анализом, который мог бы выдержать хоть отдаленное сравнение с анализом Маркса в «Капитале». Бернштейн не только не делает ни малейшей попытки сделать это, но, ограничившись бессодержательным общим местом о «принимании в расчет» других факторов, продолжает пользоваться в своей книге старым материалистическим методом, как будто бы он не объявил его недостаточным! Местами даже, как показывает Каутский, Бернштейн применяет этот

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ К. КАУТСКОГО «БЕРНШТЕЙН И С.-Д. ПРОГРАММА» 201

метод с непозволительнейшей грубостью и односторонностью! Далее, обвинения Бернштейна направляются против диалектики, которая ведет будто бы к произвольным конструкциям и проч. и проч. Бернштейн повторяет эти фразы (успевшие до тошноты надоесть уже и русским читателям), не делая ни малейшей попытки указать, в чем состоит неправильность диалектики, — повинен ли в методологических ошибках (и каких именно) Гегель или Маркс с Энгельсом. Единственное, чем пробует оправдать и подкрепить свое мнение Бернштейн, это указание на «тенденциозность» одного из заключительных параграфов «Капитала» (об исторической тенденции капиталистического накопления). Истаскано это обвинение до последней степени: его выставляли и Евгений Дюринг и Юлиус Вольф и многие другие в Германии, его выставляли (добавим от себя) и г. Ю. Жуковский в 70-х годах и г. Н. Михайловский в 90-х годах — тот самый г. Михайловский, который изобличал некогда г. Ю. Жуковского за это обвинение в акробатстве. И какое же доказательство приводит Бернштейн в подтверждение этого истасканного вздора? Только следующее: Маркс приступил к «исследованию» с заранее уже готовыми выводами, ибо «Капитал» приходит в 1867 г. к тому же самому выводу, который был выставляем Марксом еще в 40-х годах. Такое «доказательство» равносильно передержке, — отвечает Каутский, — ибо выводы свои Маркс основал не на одном, а на двух исследованиях, как это с точностью и указано им в предисловии к «Zur Kritik» (см. русский перевод: «Критика некоторых положений политической эко-номии»)87. Первое исследование произведено было в 40-х годах, после того как Маркс вышел из редакции «Рейнской Газеты»88. Вышел же Маркс из редакции потому, что ему пришлось говорить о материальных интересах, а он сознавал свою неподготовленность к этому. С общественной арены — писал Маркс про себя — я удалился в учебную комнату. Таким образом (подчеркивает Каутский

_______

* — «Zur Kritik der politischen Oekonomie» — «К критике политической экономии». Ред.

202 В. И. ЛЕНИН

с намеком по адресу Бернштейна), усомнившись в правильности своих суждений о материальных интересах, в правильности господствовавших тогда взглядов на этот вопрос, Маркс не счел своих сомнений такими важными, чтобы писать о них целую книгу, чтобы оповещать об них всех и каждого. Нет, Маркс принялся учиться, чтобы перейти от сомнения в старых взглядах к каким-нибудь положительным новым взглядам. Он стал изучать французские общественные теории и английскую политическую экономию. Он сблизился с Энгельсом, который детально изучал в то время фактическое состояние народного хозяйства в Англии. Результатом этой совместной работы, этого первого исследования явились известные выводы, которые оба писателя и изложили с полной определенностью в конце 40-х годов89. С 1850 года Маркс поселился в Лондоне, и благоприятные условия жизни в Лондоне для научных занятий побудили его «приняться за изучение предмета с начала и приступить к критической обработке нового материала» («Критика некоторых положений», 1-ое издание, стр. XI. Курсив наш)90. Плодом этого второго исследования, длившегося в течение длинного ряда лет, явились сочинения: «Zur Kritik» (1859) и «Das Kapital» (1867). Вывод, к которому пришел «Капитал», совпадает с прежним выводом 40-х годов, потому что второе исследование подтвердило результаты первого исследования. «Мои взгляды, как бы о них ни судили, составляют результат добросовестных и долголетних исследований», — писал Маркс в 1859 г. (там же, стр. XII)91. Не правда ли, спрашивает Каутский, как это похоже на выводы, готовые задолго до самого исследования?

От вопроса о диалектике Каутский переходит к вопросу о стоимости. Бернштейн говорит, что теория Маркса не закончена, что она оставляет много проблем, «отнюдь еще не вполне разъясненных». Каутский и не думает отрицать этого: теория Маркса не последнее слово науки, говорит он. История несет с собой и новые факты и новые способы исследования, требующие дальнейшего развития теории. Если бы Бернштейн сделал попытку воспользоваться новыми фактами и новыми

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ К. КАУТСКОГО «БЕРНШТЕЙН И С.-Д. ПРОГРАММА» 203

способами исследования для дальнейшего развития теории, все были бы ему благодарны. Но Бернштейн и не помышляет об этом, а ограничивается дешевыми нападками на учеников Маркса и совершенно неясными, чисто эклектическими замечаниями вроде того, что теория предельной полезности школы Госсена-Джевонса-Бёма не менее справедлива, чем теория трудовой стоимости Маркса. Обе теории сохраняют свое значение для разных целей, — говорит Бернштейн, — ибо Бём-Баверк имеет à priori такое же право абстрагировать от того свойства товаров, что они произведены трудом, как Маркс — абстрагировать от того их свойства, что они суть полезности. Каутский указывает, что это совершенно нелепо — считать две противоположные, исключающие друг друга теории пригодными для разных целей (причем Бернштейн не говорит, для каких целей пригодна та или другая теория). Вопрос состоит вовсе не в том, от какого свойства товаров мы вправе à priori (von Hause aus) абстрагировать, а в том, как объяснить основные явления современного, основанного на обмене продуктов, общества, как объяснить стоимость товаров, функцию денег и пр. Пусть теория Маркса оставляет еще не разъясненными ряд проблем, но теория стоимости Бернштейна — проблема уже совершенно неразъясненная. Бернштейн цитирует еще Буха, который конструировал понятие «предельной плотности» труда, но Бернштейн не дает ни полного изложения взглядов Буха, ни определенного заявления своего мнения по данному вопросу. Бух же путается, видимо, в противоречиях, ставя стоимость в зависимость от заработной платы, а заработную плату — в зависимость от стоимости. Чувствуя эклектицизм своих замечаний о стоимости, Бернштейн пробует защитить эклектику вообще. Он называет ее «мятежом трезвого рассудка против присущего всякой догме стремления сжимать мысль в узкие тиски». Если Бернштейн припомнит историю мысли, — отвечает Каутский, — то он увидит, что великие мятежники против

_______

* — заранее (с самого начала). Ред.

204 В. И. ЛЕНИН

сжимания мысли в тесные тиски никогда не были эклектиками, что стремление к един-ству, целостности воззрений было всегда им присуще. Эклектик же слишком робок, чтобы отважиться на мятеж. Ведь, если я вежливо расшаркиваюсь перед Марксом и в то же время вежливо расшаркиваюсь перед Бём-Баверком, то отсюда еще очень далеко до мятежа! Пусть назовут мне, говорит Каутский, хоть одного эклектика в республике мысли, который был бы достоин названия мятежника!

Переходя от метода к результатам применения метода, Каутский останавливается на так называемой Zusammenbruchstheorie, теории крушения, внезапного краха западноевропейского капитализма, краха, который Маркс считал будто бы неизбежным и связывал его с громадным хозяйственным кризисом. Каутский говорит и показывает, что никогда Маркс и Энгельс не выставляли особой Zusammenbruchstheorie, не связывали Zusammenbruche непременно с хозяйственным кризисом. Это — извращение противников, которые односторонне излагают теорию Маркса, выхватывая без смысла отдельные места из отдельных сочинений, чтобы потом победоносно опровергать «односторонность» и «грубость» теории. На самом деле Маркс и Энгельс ставили преобразование западноевропейских экономических отношений в зависимость от зрелости и силы выдвинутых новейшей историей Европы классов. Бернштейн пытался утверждать, что это не теория Маркса, а толкование и расширение ее Каутским, но Каутский точными цитатами из произведений Маркса 40-х и 60-х годов, а равно и анализом основных идей марксизма, вполне опроверг эту, поистине, крючкотворскую уловку Бернштейна, который с такой бесцеремонностью обвинял учеников Маркса в «апологетизме и крючкотворстве». Это место книги Каутского особенно интересно, тем более, что некоторые русские писатели (например, г. Булгаков в журнале «Начало») поспешили повторить то извращение теории Маркса, которое преподнес Бернштейн под видом «критики» (повторяет это извращение и г. Прокопович в своей книге «Рабочее движение на Западе». СПБ. 1899).

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ К. КАУТСКОГО «БЕРНШТЕЙН И С.-Д. ПРОГРАММА» 205

С особенной обстоятельностью разбирает Каутский основные тенденции современ-ного экономического развития, чтобы опровергнуть мнение Бернштейна, будто это развитие не идет в том направлении, какое охарактеризовал Маркс. Само собою разумеется, что глава «Крупное и мелкое производство», а равно и другие главы книги Каутского, посвященные политико-экономическому анализу и содержащие довольно обширный цифровой материал, не могут быть изложены здесь, и нам приходится ограничиться кратким указанием их содержания. Каутский подчеркивает, что речь идет именно о направлении развития в общем и целом, отнюдь не о частностях и поверхностных явлениях, которые не могут быть учтены во всем своем разнообразии никакой теорией. (Эту простую, но часто забываемую, истину напоминает читателю и Маркс в соответствующих главах «Капитала».) Подробным разбором данных германских промышленных переписей 1882 и 1895 годов Каутский показывает, что эти данные блестяще подтвердили теорию Маркса и поставили вне всякого сомнения процесс концентрации капитала и вытеснения мелкого производства. Бернштейн сам еще в 1896 году (когда он и сам еще принадлежал — иронизирует Каутский — к цеху апологетов и крючкотворцев) с полной решительностью признал этот факт, а теперь безмерно преувеличивает силу и значение мелкого производства. Например, число предприятий с числом рабочих менее 20 Бернштейн определяет в несколько сот тысяч, «прибавляя, очевидно, в своем пессимистическом усердии лишний нолик», ибо таких предприятий в Германии только 49 тысяч. И притом, кто только не зачисляется статистикой в мелкие предприниматели: и извозчики, и посыльные, и могильщики, и разносчики плодов, и швейки, хотя бы они работали у себя дома на капиталиста, и проч. и проч.! Отметим особенно важное в теоретическом отношении замечание Каутского, что мелкие торговые и промышленные предприятия (вроде названных выше) нередко являются в капиталистическом обществе лишь одной из форм относительного перенаселения: разоряющиеся мелкие производители,

206 В. И. ЛЕНИН

но находящие занятия рабочие превращаются (иногда на время) в мелких торговцев, разносчиков, сдатчиков квартир и углов (тоже «предприятия», регистрируемые статистикой наравне со всякого рода другими предприятиями!) и т. п. Переполнение этих профессий указывает отнюдь не на жизненность мелкого производства, а на рост нищеты в капиталистическом обществе. Но Бернштейн подчеркивает и преувеличивает значение мелких «промышленников», когда это говорит, по его мнению, за него (в вопросе о крупном и мелком производстве), умалчивая о них тогда, когда это говорит против него (в вопросе о росте нищеты).

Бернштейн повторяет давно известные и русской публике рассуждения о том, что акционерные общества «позволяют» раздроблять капитал и «делают излишним» его концентрацию, и приводит некоторые цифры (ср. № 3 «Жизни» за 1899 г.) о числе мелких акций. Каутский отвечает, что эти цифры ровно ничего не доказывают, ибо мелкие акции разных обществ могут быть собственностью крупных капиталистов (что должен признать и Бернштейн). В подтверждение того, что акционерные общества увеличивают число имущих, Бернштейн не приводит абсолютно никаких доказательств, да и не может привести их, ибо акционерные общества на самом деле служат к тому, чтобы экспроприировать доверчивую и малоимущую публику в пользу крупных капиталистов и спекулянтов. Рост числа акций указывает лишь на то, что богатство имеет тенденцию принимать форму акций, о распределении же богатства этот рост не говорит ровно ничего. Вообще, к вопросу об увеличении числа имущих, числа собственников Бернштейн отнесся удивительно легкомысленно, что не помешало его буржуазным сторонникам превознести именно эту часть книги Бернштейна и провозгласить, что она основана на «колоссальном цифровом материале». Бернштейн оказался так искусен, — иронизирует Каутский, — что поместил этот колоссальный материал на двух страничках! Он смешивает имущих и капиталистов, хотя увеличения числа последних никто и не отрицал. Он берет данные о подоходном налоге, игнорируя фи-

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ К. КАУТСКОГО «БЕРНШТЕЙН И С.-Д. ПРОГРАММА» 207

скальный характер их и смешение доходов от собственности с доходом от жалованья и проч. Он сравнивает за разное время данные, полученные различными путями (например, о Пруссии) и потому несравнимые. Он доходит даже до того, что заимствует цифры о росте числа имущих в Англии (и даже печатает эти цифры жирным шрифтом, как свой главный козырь!) из фельетона какой-то уличной газетки, воспевающей юбилей королевы Виктории и обращающейся с статистикой легкомысленно до пес plus ultra ! Источник этих сведений неизвестен, да и нельзя получить таких сведений на основании данных об английском подоходном налоге, ибо эти данные не позволяют определить число плательщиков и весь доход каждого плательщика. Каутский берет из книги Кольба данные об английском подоходном налоге за 1812 и 1847 гг. и показывает, что они совершенно так же, как фельетонные данные Бершнтейна, показывают (будто бы) рост числа имущих — и это за период страшного роста самой ужасной нищеты народа в Англии! Подробный разбор данных Бернштейна приводит Каутского к тому выводу, что Бернштейн не привел ни одной цифры, действительно доказывающей рост числа имущих.

Бернштейн пробует и теоретически вывести это явление: не могут же капиталисты, говорит он, сами потребить всю прибавочную стоимость, количество которой возрастает так колоссально; значит, растет число имущих, потребляющих ее. Каутскому не стоит большого труда опровергнуть это комичное рассуждение, совершенно игнорирующее теорию реализации Маркса (в русской литературе эта теория не раз излагалась уже). Особенно интересно, что Каутский опровергает его не одними теоретическими рассуждениями, а и конкретными данными, свидетельствующими о росте роскоши и мотовства в западноевропейских странах, о влиянии быстро меняющейся моды, которая так обостряет этот процесс, о массе безработных, о громадном росте «производительного потребления» прибавочной

_______

* — крайних пределов. Ред.

208 В. И. ЛЕНИН

стоимости — т. е. помещения капитала в новые предприятия, особенно европейского капитала в железнодорожные и другие предприятия России, Азии, Африки.

Бернштейн объявляет всеми оставленной «теорию нищеты» или «теорию обнища-ния» Маркса. Каутский показывает, что это опять извращенная утрировка противников Маркса, который подобной теории не выставлял. Маркс говорил о росте нищеты, унижения и проч., указывая наряду с этим и противодействующую тенденцию и те реальные общественные силы, которые одни только и могут порождать эту тенденцию. Слова Маркса о росте нищеты вполне оправдываются действительностью: во-первых, мы действительно видим, что капитализм имеет тенденцию порождать и усиливать нищету, которая достигает громадных размеров при отсутствии вышеуказанной противодействующей тенденции. Во-вторых, растет нищета не в физическом, а в социальном смысле, т. е. в смысле несоответствия между повышающимся уровнем потребностей буржуазии и потребностей всего общества и уровнем жизни трудящихся масс. Бернштейн иронизировал по поводу такого понимания «нищеты», что это-де понимание в пиквикском смысле. Каутский в ответ на это показывает, что такие люди, как Лассаль, Родбертус, Энгельс, заявляли с полной определенностью о необходимости понимать нищету не только в физическом, но и в социальном смысле. В «пиквикском» клубе, — парирует он иронию Бернштейна, — собирается, как видите, недурное общество! Наконец, в-третьих, слова о росте нищеты сохраняют всю свою верность по отношению к «пограничным областям» капитализма, понимая слово пограничный и в географическом смысле (страны, в которые только начинает проникать капитализм, порождая нередко не только физическую нищету, но и прямое голодание масс населения) и в политико-экономическом смысле (кустарная промышленность и вообще отрасли народного хозяйства, в которых держатся еще отсталые способы производства).

Крайне интересна также и особенно поучительна для нас, русских, глава о «новом среднем сословии».

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ К. КАУТСКОГО «БЕРНШТЕЙН И С.-Д. ПРОГРАММА» 209

Если бы Бернштейн хотел только сказать, что на место падающих мелких производителей появляется новое среднее сословие — интеллигенция, то он был бы прав, говорит Каутский и указывает, что он уже несколько лет тому назад отметил важность этого явления. Капитализм во всех областях народного труда повышает с особенной быстротой число служащих, предъявляет все больший спрос на интеллигенцию. Эта последняя занимает своеобразное положение среди других классов, примыкая отчасти к буржуазии по своим связям, воззрениям и проч., отчасти к наемным рабочим, по мере того, как капитализм все более и более отнимает самостоятельное положение у интеллигента, превращает его в зависимого наемника, грозит понизить его жизненный уровень. Переходное, неустойчивое, противоречивое положение рассматриваемого общественного слоя отражается в том, что среди него особенно широко распространяются те половинчатые, эклектические воззрения, та мешанина противоположных принципов и точек зрения, то стремление подниматься на словах в превыспренние области и затушевывать фразами конфликты исторических групп населения, — которые так беспощадно бичевал своими сарказмами Маркс полвека тому назад.

В главе о теории кризисов Каутский показывает, что Маркс вовсе не выставлял «теории» о десятилетнем цикле промышленных кризисов, а лишь констатировал факт. Изменение этого цикла в последнее время отмечено самим Энгельсом. Говорят, что картели предпринимателей могут противодействовать кризисам, ограничивая и регулируя производство. Но вот Америка — страна картелей, а вместо ограничения мы видим в ней громадный рост производства. Затем, ограничивая производство для внутреннего рынка, картели расширяют производство для внешнего рынка, продавая на нем товары по убыточной цене и взимая с отечественных потребителей монопольные цены. При протекционизме эта система неизбежна, а рассчитывать на смену протекционизма системой свободной торговли нет никаких оснований. Закрывая мелкие фабрики,

210 В. И. ЛЕНИН

концентрируя и монополизируя производство, вводя усовершенствования, картели этим значительно ухудшают положение производителей. Бернштейн думает, что спе-куляция, порождающая кризисы, слабеет по мере того, как условия мирового рынка превращаются из неопределимых в определимые и известные; но он забывает, что именно «неопределимые» условия новых стран дают громадный толчок спекуляции в старых странах. Каутский показывает статистическими данными рост спекуляции именно в последние годы, а также рост числа признаков, предвещающих кризис в не особенно отдаленном будущем.

Из остальной части книги Каутского отметим разбор той путаницы, в которую попадают люди, смешивающие (подобно г. С. Прокоповичу, названное сочинение) экономическую силу известных групп с их экономическими организациями, отметим указание Каутского, что Бернштейн возводит чисто временные условия данной исторической ситуации в общий закон, — опровержение неправильных взглядов Бернштейна на сущность демократии, — разъяснение статистической ошибки Бернштейна, который сопоставлял число промышленных рабочих в Германии с числом избирателей, забыв ту мелочь, что не все рабочие пользуются в Германии правом голоса (а только мужчины, достигшие 25 лет) и что не все участвуют в выборах. Мы можем только усиленно рекомендовать читателю, интересующемуся вопросом о значении книги Бернштейна и о полемике по поводу нее, обратиться к немецкой литературе и ни в каком случае не доверять тем пристрастным и односторонним отзывам сторонников эклектики, которые преобладают в русской литературе. Мы слышали, что часть рассмотренной книги Каут-ского предполагают перевести на русский язык . Это было бы очень желательно, но знакомства с оригиналом это не заменит.

Наши рекомендации