Городская грязь в эпоху монархии
В средневековых городах узкие и извилистые немощеные улицы без воздуха и солнца были заляпаны грязью из смеси земли, экскрементов и протухшей воды, бытовых остатков, конского и свиного навоза, птичьего помета, а когда все это размокало, — вонючей жижи. Большинство этих улочек не располагало ни отхожими местами, ни выгребными ямами, и прохожие справляли нужду везде, где находили для себя удобным. Поскольку системы надежных стоков не существовало, насыщенные отбросами воды застаивались и превращали самые людные прежде проходы и проезды в клоаки, затрудняющие уличное движение.
Конечно, во время дождя струйки из водосточных желобов иногда обмывали мостовую, оттесняя мусор на ее середину, ливневые потоки время от времени выносили его и в канавы для стока нечистот. Но увы! Места стока часто забивались. Тут уже улицы превращались в чавкающие грязные и зловонные лужи. В Париже клоаки вели к Сене, где брали воду водовозы на клячах и пешие водоносы, распределяя драгоценную жидкость для питья по домам. Некоторых качество воды тревожило, как, например, врача Людовика XIV, который в 1650 году порекомендовал «больше не пить воду из реки!». Мудрый совет, но как ему последуешь, ежели другой неоткуда взять?
Из века в век города потрясали вспышки сильнейших эпидемий. Особенно свирепствовала бубонная чума, повлекшая миллионы смертей во время европейских эпидемий 1346–1353 годов. За ней последовал коклюш. Первый врач королевы умер от него в 1569 году, десятки тысяч парижан испустили дух во время вспышки 1580 года. Чтобы восполнить нехватку мест в главной парижской больнице для нищих Отель-Дьё, в предместьях вокруг Монмартра поставили палатки для приема больных. Тогда-то медицинский факультет Сорбонны стал указывать властям на нетерпимое состояние клоак и сточных канав.
Врачи порой догадывались, что бытовые отходы ответственны за распространение эпидемий, но прямо о том, что источник зла коренится непосредственно в них, еще ни в коем случае не утверждали. Основной причиной бед считался удушливый запах нечистот. По мнению представителей «воздушной» медицины, тлетворный смрад передает болезни, проникая в тело через кожу. Жозеф Дюшен, врач Генриха ГУ, утверждал, что сочетание ветра с моря и миазмов породило чуму, распространившуюся в Тулузе. На вонь от городских нечистот указывали как на одну (хотя и не главную) из причин бубонной чумы, опустошившей Амьен в 1666 году, после чего местные мужи совета постановили «убрать всю грязь и отбросы, способные распространять дурной запах». Старинная боязнь гнилостных ароматов сохранялась у населения и многие годы после того, как Пастер открыл микробную природу заражений.
Однако более распространено в народе было мнение, что нечистоты оказывают на здоровье благотворное влияние, а эпидемии возникают из-за неблагоприятного расположения звезд. «Самое устрашающее чумное предвестие заключено в совместном влиянии Марса, Сатурна и Юпитера», — заявлял медик Франсуа де Курсель. А Клод Фабри, другой доктор медицины, считал, что надо также принимать во внимание «раскаленные кометы, расположенные хвостом к Востоку или появившиеся в центре небосвода».
В век Просвещения обычай вываливать на улицу отбросы и фекалии остается в силе, нечистоты загромождают Париж и провинциальные города. Если человек шагал, «задирая нос», он рисковал поскользнуться в подернутой тиной луже и свалиться в сточную канаву. Некоторые новации в устройстве зданий только ухудшали положение. Так, получили распространение застекленные витрины, и владельцы лавок, чьи товары теперь были лучше предохраняемы от грязи, воспользовались этим, чтобы не тратиться на подметание улицы перед входной дверью. Что до горгулий, скульптурно оформленных желобов для стока дождевой воды, на полметра-метр выдававшихся в сторону улицы, теперь их заменили трубы, спускавшиеся по стенам. В 1750 году Руссо, покидая французскую столицу, обращался к ней такими словами: «Прощай, город грязи!» Впрочем, так Париж именовал не он первый, ведь Лютеция, латинское название города, образовано от «lutum», что по латыни и значит «грязь».
Вонь, пропитавшая города, в пору, непосредственно предшествовавшую Революции, только сгустилась, недаром писатель Пьер Шове негодовал, что «во многих кварталах от вредоносных запахов вянут цветы и погасает краса юных прелестниц». Именно гнилостные испарения обвиняли в том, что от их воздействия портятся молоко, вино и супы. Вредоносные субстанции старались увозить подальше, однако их свалки выделяли дурно пахнувшие газы, достигавшие предместий и наползавшие на столицу по прихоти ветров. «Трупный запах распространяется везде, — отмечает знаменитый хронист Луи-Себастьен Мерсье. — В церквах он травит прихожан, а в домах сделался столь отвратителен, что их жители испытывают постоянное раздражение».
КОРОЛИ ПРЕХОДЯЩИ, А ВОТ ПОМОИ — ВЕЧНЫ!
Филипп-Август был первым французским монархом, попытавшимся обуздать приливную волну нечистот, захлестнувших столицу. Придворный летописец Ри-горд писал, что в один из «благословенных дней года от Рождества Христова 1184-го» монарх, стоя у дворцового окна, был обеспокоен вонью, кою издавала грязь. Он тотчас призвал городского прево вместе с зажиточными горожанами и повелел им «вымостить все парижские улицы, а равно и пути следования экипажей». Приказ не вызвал у жителей особого рвения, замощены были лишь две главные дороги, прозванные «королевским квадратом»: по форме они напоминали крест и пересекались у Шатле. На столичных буржуа возлагалась ответственность также и за поддержание «квадрата» в должном состоянии. Прево и его помощник, имевший должность «парижского дорожного смотрителя», следили за надлежащим исполнением предписаний. Таким образом, забота о чистоте столицы изначально рассматривалась как полицейская функция. Но благие пожелания выдохлись, и через четыреста с лишком лет половина улиц еще не была замощена.
Вынужденные вывозить грязь и нечистоты за пределы мест общественного пользования, владельцы придорожных домов зарывали их у себя в саду или эвакуировали бочками в одноколках, запряженных ослами или быками, которые на челночный манер сновали между городом и ближней сельской местностью. Но подобные здоровые начинания, имеющие целью очищение территории, постепенно сходили на нет: лень и дурные привычки повсеместно брали верх. Во времена Людовика Святого мессир Жан Сарразен, назначенный парижским дорожным смотрителем, издал постановление, гласившее, что отныне и впредь улицы должны очищаться, если по сему поводу будет выпущено и «публично оглашено» соответственное распоряжение. Схожий обычай практиковался в деревнях до начала Второй мировой войны.
В 1348 году, когда от бубонной чумы полег значительный процент парижан, вспомнили о канувших в почти полное забвение трудах греческого врача Токса-ра, избавившего Афины от этой напасти, добившись, чтобы убрали все отбросы из города и кропили улицы вином. Появился ордонанс парижского прево, снова призывавший домовладельцев подметать перед домами и способствовать вывозу грязи и бытовых отходов в предусмотренные места: «Владельцы бочек на телегах, носильщики корзин на ремне через плечо или за спиной готовы выносить указанный строительный и прочий мусор в приличествующие места, а ежели кто воспротивится, будет принужден заплатить Королю, нашему повелителю, десять су пени». Впрочем, и это установление мало кто спешил применить на практике.
Множество парижан освобождалось от отбросов, просто сбрасывая их в Сену. Вот почему другой ордонанс, оглашенный уже торговым прево, запрещал бросать в реку, равно как и в ее рукава, грязь или навоз под угрозой пени в шестьдесят су. Санкции становились все более суровыми: тюрьма с ограниченным рационом хлеба и воды и даже (после 1395 года) «веревка или позорный столб». Однако даже такие угрозы нисколько не напугали ослушников, продолжавших нарушать указы без зазрения совести.
В этом безнадежном противостоянии первыми капитулировали власти. Людовик XII в 1506-м постановил, что отныне и впредь уборкой мусора в столице и его эвакуацией займутся непосредственно королевские чиновники. Начало эпохи Возрождения отмечено, следовательно, созданием службы уборки городской грязи, чья деятельность будет финансироваться специальным налогом, учрежденным несколькими годами позже. Таким образом, повинность в ее натуральной форме заменена денежным эквивалентом. К данному налогу впоследствии прибавится другой, связанный с необходимостью наладить осевое освещение улиц, «дабы очистить столицу от нежелательных людей, которые используют темное время для того, чтобы множить свои преступные дела». Все эти поборы получили наименование «налога на грязь и фонари». Полицейские комиссары кварталов собирали буржуа, организуя поход против отбросов. Они делили подушно сумму сбора и назначали выборных лиц, которым предстояло ее собирать. Однако новый налог вызвал всеобщее недовольство, и вскоре ордонанс 1506 года канул в забвение.
Чтобы оздоровить Париж, Франциск I, вспомнив предыдущие установления, предпринял новые попытки. Он предписал использовать особые корзины для мусора, а не оставлять его кучами в общественных местах. После чумной эпидемии 1562 года, унесшей в одном Париже 25 000 жизней, был выпущен ордонанс, требующий подметать у крыльца перед прохождением одноколок, а выметаемый сор, отбросы и прочие нечистоты оставлять в корзинах. С тех пор возник обычай звоном колокольчика оповещать жителей о приближении возчиков грязи. Он исчезнет только в 1919 году, с распространением автомобилей для сбора мусора. Для финансирования возобновленного сбора мусора ввели особую подать, Сюлли поручил ее взимание специальному подрядчику, бравшемуся за поддержание чистоты улиц, Реймону Веделю, прозванному Цветочек. Но когда последний попробовал собрать новый налог, это вызвало бунт, и Ведель вынужден был оставить попечение. Другие предприниматели попытались заступить на его место, но натолкнулись на такое же сопротивление. Таким образом, приватизация сбора отходов потерпела неудачу. Сюлли смирился и взвалил взимание налога на самого себя.
«Король-солнце» отметил, как и его предшественники, что улицы по-прежнему тошнотворны и грязны. И в свою очередь принял меры. Эдикт 1666 года предписывал повременной порядок сбора нечистот. Колокольчик Мэтра Фу-фу раздавался каждое утро, в семь часов летом и в восемь — зимой, напоминая, что пришла пора выставлять за дверь выметенный из дома сор. Когда время сбора истекало, Мэтр Фу-фу имел право наложить денежный штраф на тех, кто пренебрегал распорядком. Несмотря на расторопность Никола де Рейни, ведавшего городской полицией и ответственного за проведение в жизнь данного эдикта, нечистоты продолжали скапливаться в этом «просвещеннейшем городе Европы». В 1697 году д’Аржансон, новый глава полицейского ведомства, докладывал, что «днем и ночью жители квартала Сен-Дени до сих пор отправляют за двери и окна всю грязную воду, сор, кухонную грязь и содержимое ночных посудин в жидком и твердом виде».
Оздоровление городского воздуха становится в эту эпоху постоянной заботой властей. Очень поощрялось удаление отбросов и мытье улиц большим количеством воды, однако последней жестоко не хватало. Париж располагал только шестью десятками «фонтанов» (оборудованных источников воды). Водоносы забирали оттуда воду и разносили по домашним хозяйствам за плату. Когда вода в «фонтанах» иссякала, воду обильно брали из Сены.