Конституционно-правовые возможности для защиты Правительства Государственной Думой

Да, скажут нам, действительно, само Правительство не в состоянии институционально противостоять Президенту. Но ведь у Правительства парламентского большинства есть же защитник в лице Государственной Думы. Что ж, посмотрим, что может Дума конституционно противопоставить Президенту, всего лишь добросовестно осуществляющему функции и полномочия, предписанные ему Конституцией РФ. Выше говорилось о несбалансированности полномочий между Думой и Президентом в вопросе о назначении премьера. Теперь рассмотрим ее властные прерогативы в случае, если Президент пойдет на формирование Правительства парламентского большинства, т.е. сможет ли Дума защитить «свое» Правительство?

Для этого надо напомнить, какие функции и полномочия Конституция РФ закрепляет за Государственной Думой. Перечислим их, за исключением дачи согласия на назначение Председателя Правительства, т.к. оно не актуально для данного сценария. Это:

- принятие федеральных и одобрение федеральных конституционных законов;

- принятие закона о федеральном бюджете на очередной год (мы называем это полномочие отдельно, т.к. и сам закон о бюджете имеет исключительное политическое значение, и порядок его принятия несколько отличается от порядка принятия иных законов);

- объявление амнистии;

- выражение недоверия Правительству или непринятие решения о доверии ему;

- назначение на должность и освобождение от должности Председателя Центрального банка РФ;

- назначение на должность и освобождение от должности Председателя Счетной палаты и половины состава ее аудиторов;

- назначение на должность и освобождение от должности Уполномоченного по правам человека;

- выдвижение обвинения против Президента РФ для отрешения его от должности;

- принятие постановлений по вопросам, отнесенным Конституцией РФ к ведению Думы[63].

Итак, перед нами фактически два вида властных рычагов Государственной Думы – условно говоря, нормативно-регулятивные и кадровые.

Номативно-регулятивные рычаги. Согласно нашему сценарию, думское большинство, которому Президент разрешил (именно так: разрешил) взять на себя политическую ответственность за определенный курс, начинает инициировать законы, в которых закрепляются нормы (правила), расходящиеся с идеями, провозглашаемыми Президентом в его ежегодных посланиях, указах, иногда в распоряжениях, а также в иных формах. Насколько это способно повлиять на политику в целом?

Опыт подобного противостояния Президенту наша политическая история после 1993 года знает. В эпоху Ельцина, будучи достаточно крупной коммунистическая фракция вместе с союзниками часто инициировала законы, которые в разной степени не соответствовали, а то и прямо противоречили взглядам первого Президента и проводимому им социально-экономическому курсу. Порой эти законы удавалось даже протолкнуть для принятия. Нервы президентской администрации такая практика, конечно, портила, но значительного влияния на политику достигать не удавалось. Несмотря на политическую слабость вследствие существенного снижения популярности институционально Президент благодаря Конституции оставался моносубъектом. Какие же контррычаги против думских законодательных «подножек» есть у Президента? Подробнее о роли Президента РФ в законотворческом процессе мы рассмотрим в Главе 5 настоящей работы. Здесь же дадим обзор его полномочий.

Первый контррычаг – это, естественно, его право отклонения законов (ч.3 ст.107). Конечно, Дума может преодолеть «вето» Президента, повторно приняв тот же закон большинством не менее чем в две трети голосов от общего состава. Но, во-первых, такое большинство весьма трудно набрать, особенно, если Дума сформирована посредством действительно демократических выборов, т.е. без активного применения незаконных приемов, нынче принятых именовать «административным ресурсом»[64]. А, во-вторых, для этого требуется еще и одобрение отклоненного Президентом закона таким же большинством Совета Федерации.

Специфика верхней палаты парламента и возможность влияния на нее представляет собой второй контррычаг Президента. Совет Федерации, в соответствии с ч.4 ст.105 Конституции РФ, имеет право отклонить принятый Думой закон или не проголосовать за отклоненный Президентом закон в прежней редакции, тем более, что для этого необходимо большинство в две трети от общего состава Совета Федерации. Конечно, члены Совета Федерации не обязаны прислушиваться к мнению Президента. Но, как показывает практика, прислушиваются. И не потому, что, с одной стороны, нынче вообще все властные институты стараются выказать свою лояльность Президенту, а с другой, – президентская администрация сама имеет много рычагов для контроля за «сенаторами». Теперь контроль стал системным (см. Главу 4 настоящей работы), т.к. там заседают представители, зависимые от президентских назначенцев-губернаторов. Но положение принципиально не изменится, даже если «сенаторов» станет выбирать население.

Дело в том, что, во-первых, представители регионов в гораздо меньшей степени склонны к идеологическим демаршам. Каковы бы ни были идейные и даже мировоззренческие пристрастия членов Совета Федерации, в их статусе представителей регионов на первый план выступают вполне приземленные мотивы. Поэтому Совет Федерации, как правило, оценивает тот или иной закон с позиций не столько «политических», сколько социально-экономических, поскольку большинство законов приходится реализовывать именно властям регионов. Но даже если закон не возлагает финансовые обязательства на субъекты РФ, власти последних прекрасно понимают, что невыполнение закона вызовет гнев населения, прежде всего или хотя бы в том числе и против них – региональных и местных властей. Поэтому, например, принятый в середине 90-х годов под влиянием коммунистической фракции и ее союзников закон, предполагавший полную и всеобщую индексацию сберегательных вкладов, обесцененных в ходе галопировавшей инфляции, так и не был окончательно принят, поскольку таких средств у государства попросту не было. Но если все же такой закон был бы принят (например, если бы обе палаты преодолели президентское «вето»), то ясно, что «виновниками» его неисполнения население сочло не только федеральную исполнительную власть, но и региональные исполнительные органы. И во-вторых, для членов Совета Федерации при голосовании за или против какого-либо принятого Думой закона важнее позиция тех властных институтов, которые не «правила сочиняют», а осуществляют повседневные управленческие функции, выдают трансферты, контролируют федеральные органы на местах и т.д. А кто это, как не Правительство, за которым стоит Президент? Ясно поэтому, что ситуации солидарности двух палат в противостоянии Президенту могут быть лишь единичными, экстраординарными.

При этом надо иметь в виду, что Правительство, сформированное из политических оппонентов Президента, может, но вряд ли рискнет в открытую вносить в качестве законодательных инициатив проекты законов, противоречащие позициям Президента, поскольку тем самым нарушит и приводившееся решение Конституционного Суда, фактически обязавшее Правительство подчиняться определенным Президентом основным направлениям внутренней и внешней политики, и попросту не желая провоцировать главу государства на решение об отставке Правительства, выходящего из-под президентского руководства.

Есть еще и третий контррычаг, который, правда, вряд ли будет актуален в нашей конструкции. Речь идет о практике исполнения законов. Вот что, например, пишет У. Бернам об этом применительно к американской системе разделения властей: «Конституция предписывает Президенту "заботиться о том, чтобы законы добросовестно исполнялись", и от Президента требуется реализовывать законодательные программы, составляемые Конгрессом. Но не существует требования о том, чтобы он реализовывал бы такого рода программы с энтузиазмом. Есть множество возможностей подорвать исполнение предписаний законодателя (курсив наш. – Авт.). Много места, например, оставляется для широкого толкования статутных предписаний. Свобода интерпретации закона исполнительной властью прямо ощущается в случаях, когда схема законодательного регулирования того или иного предмета предусматривает делегирование власти министру президентского кабинета или главе административного ведомства, подотчетного Президенту или министру президентского кабинета»[65]. Повторим, однако, сомнение в актуальности для нас этого «приема», поскольку о нем серьезно можно рассуждать только в рамках действительно работающего принципа разделения властей.

Конечно, при политическом противостоянии Думы и Президента возникает некоторая проблема и для последнего: он не сможет рассчитывать на благожелательное отношение к своим законодательным инициативам. И это, пожалуй, единственный сдерживающий рычаг, который может находиться в руках Государственной Думы. Однако противовес этот не может быть существенным по разным причинам. В том числе и потому, что благодаря практике, легитимированной решениями Конституционного Суда, Президент РФ имеет широкие возможности подменять собою законодателя, используя т.н. «указное право», и даже входить в противоречие с еще не отмененными законодательными нормами.

Говоря о нормативно-регулятивном рычаге Думы, особенное внимание следует уделить проблеме разработки и принятия законов о федеральном бюджете. Несмотря на важность отдельных законов, регулирующих общественные отношения в разных сферах жизни, главные индикаторы реальной политики содержатся именно в законах о бюджете. Сфера разработки и принятия федерального бюджета наиболее ярко демонстрирует совершенно двусмысленное положение Правительства. Этого не видно в нынешних условиях, когда оно выполняет роль «карманного» Кабинета или продолжения президентской администрации. Мы же говорим о таком Правительстве, которое будет составлено на основе парламентских выборов. Так вот, после этих выборов, как уже говорилось, никакой правящей партии у нас не получится, ибо партия правит не через парламент, а через правительство. А последнее, как это нетрудно увидеть из всего предыдущего анализа, по-прежнему обречено быть «привязанным» к Президенту РФ.

Можно, конечно, спорить, является ли определение Президентом РФ бюджетных приоритетов (бюджетной политики) одним из проявлений его полномочия определять основные направления внутренней и внешней политики, но практика, а затем и законодательство пошли по пути признания права Президента диктовать свое видение очередного федерального бюджета. Когда в 1995 году появилась такая, не предусмотренная Конституцией РФ форма президентских документов, как бюджетное послание, они особенно не афишировались, поскольку предназначались, главным образом, для Правительства РФ. Причем, в отличие от (общих) ежегодных посланий, бюджетные послания Правительство воспринимало как действительно директивные документы. Однако в последующем этот институт был признан и законодательно. В Бюджетном кодексе РФ, принятом в 1998 году, появилась даже отдельная статья – 170, так и называющаяся «Бюджетное послание Президента Российской Федерации». Причем Кодекс обязывает Президента РФ направлять этот документ Федеральному Собранию, наподобие ежегодных посланий о положении в стране и основных направлениях внутренней и внешней политики. Другое дело, что для заслушивания этого документа палаты не обязаны собираться на совместное заседание. Показательно, однако, что тот же Кодекс закрепил и императивный характер бюджетных посланий. Так, в его ст.170 говорится: «В Бюджетном послании Президента Российской Федерации определяется бюджетная политика (!) Российской Федерации на очередной финансовый год», а в ст.172 (ч.2) – о том, что составление проектов бюджетов не только федерального, но и других уровней основывается, в первую очередь, на Бюджетном послании Президента РФ.

Таким образом, мы думаем, можно поставить «жирную точку» в сомнениях, может ли какой-нибудь Кабинет министров проводить собственную, т.е. партийную политику, отличную от политики Президента России. Даже имея опору в нижней палате парламента, Правительство РФ будет вынуждено даже в решающем сегменте политической жизни – составлении проекта федерального бюджета следовать не программным обещаниям своей партии, а позиции, продиктованной Президентом. И Дума здесь ничем не сможет помочь Правительству парламентского большинства.

Во-первых, потому, что, как мы уже заметили выше, Конституционный Суд по сути обязал и ее саму следовать приоритетам, определенным Президентом страны. А, во-вторых, если даже пренебречь этим, не соответствующим Конституции положением, Дума, отвергнув проект бюджета, поставит «свое» Правительства в трагикомическое положение. Ведь, отказывая ему (именно ему, а не Президенту, т.к., согласно ст.171 Бюджетного кодекса РФ, составление проектов бюджета – исключительная прерогатива Правительства) в утверждении того бюджета, который оно внесло в Государственную Думу, она тем самым фактически выражает недоверие «своему» Правительству (не случайно во многих государствах непринятие бюджета влечет за собой парламентско-правительственный кризис, разрешаемый часто либо роспуском парламента, либо отставкой правительства).

К нормативно-регулятивным рычагам Думы можно отнести также право объявлять амнистию. Но, думается, это практически никак не связано с помощью Правительству парламентского большинства. Единственный раз, когда объявление амнистии имело антипрезидентский смысл – февральское (1994 г.) постановление Думы об амнистии участникам октябрьского мятежа 1993 года.

Кадровые рычаги. Из перечисленных выше конституционных властных прерогатив Государственной Думы, связанных с назначениями на определенные должности или с освобождением от должностей, к рычагам, имеющим отношение к способности противостоять Президенту, можно отнести только 1) назначение на должность и освобождение от должности Председателя Центрального банка РФ; 2) выдвижение обвинения против Президента РФ для отрешения его от должности. Все другие полномочия и процедуры практически никак не способны влиять на Президента страны.

Может вызвать, правда, удивление, что к числу думских рычагов, сдерживающих Президента, авторы не отнесли право Думы выразить недоверие Правительству или отказать в доверии ему. Мы исходили из того, что в нашей конституционной системе, если опять же рассматривать ее в комплексе, институт выражения недоверия/отказа в доверии предназначен именно для «технического» Кабинета, составленного самим Президентом, а не для Правительства парламентского большинства. Это не означает, что формирование последнего делает невозможной постановку вопроса о недоверии такому Кабинету. Мировая практика знает много случаев, когда кабинеты, формально имевшие поддержку в парламентах, получали вотум недоверия. Тем не менее мы здесь не рассматриваем этот рычаг как противовес Президенту, потому что выше уже говорилось о том, что принятие вотума недоверия или отказ в доверии порождает, прежде всего, больше вероятности роспуска самой Государственной Думы нежели отставки Правительства, тем самым превращая данный институт в спекулятивный или провокационный. Думское большинство, которое проголосует за отставку Правительства (возмущаясь, например, тем, что оно проводит президентский курс, а не курс своей партии, хотя иного быть и не может), накажет не Президента, а само себя. Избиратели ведь не будут разбираться в тонкостях механизма сдержек и противовесов, а увидят они лишь, что партия, которой были отданы голоса на парламентских выборах, сформировала «беспринципное» Правительство и теперь хочет замаскировать свою политическую ошибку, свалив вину на исполнительную власть. Так что для партии парламентского большинства лучше, чтобы Председатель Правительства сам подал в отставку из-за невозможности проводить курс парламентского большинства. Только это может сохранить политическое лицо победившей партии или блока партий.

Остается рассмотреть, насколько эффективны в предложенном ракурсе оставшиеся две думские прерогативы.

1. Назначение на должность и освобождение от должности Председателя Центрального банка РФ. Это полномочие Думы, однако, нельзя считать полноценным, т.к., согласно пункту «г» ст.83, кандидатуру для назначения на должность Председателя Центробанка Государственной Думе представляет Президент страны, он же ставит перед нею вопрос об освобождении от должности Председателя Центрального банка. Казалось бы, вполне логично, что в назначении на эту должность и освобождении от нее участвуют два института. Ведь Центральный банк – один из ключевых институтов нашего государства. Мы бы даже решились утверждать, что Центробанк вкупе с возглавляемой им системой учреждений обладает всеми признаками отдельной ветви власти. Центробанк не подчиняется ни одному органу власти или должностному лицу. Соответственно должность Председателя Банка России имеет огромное значение как для экономики страны, так и для ее политической устойчивости. Однако роль Президента в судьбе Председателя Центробанка России гораздо больше чем роль Думы.

Во-первых, именно за Президентом Конституция РФ оставляет право поиска кандидатуры. Госдуме остается лишь одобрить (назначить) или не одобрить предложенную кандидатуру. Практика показывает, что даже когда Дума была настроена отнюдь не так лояльно по отношению к Президенту, как сегодня, все предлагавшиеся им кандидатуры назначались на должность и по представлению главы государства освобождались от нее. В этом кроется как бы молчаливое признание депутатами ответственности именно Президента за деятельность Банка России. И это – даже несмотря на то, что в Федеральном законе «О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)» от 10 июля 2002 г. № 86-ФЗ (ст.5) Банк подотчетен Государственной Думе.

Во-вторых, Государственная Дума, которой Банк формально подотчетен, не имеет права, например, по результатам отчета Банка освободить Председателя Центробанка от должности и даже официально инициировать такое освобождение. Решение тут вправе принять только Президент РФ.

В-третьих, Конституция РФ, равно как и Закон о Центробанке никак не регулируют процедуру назначения и освобождения Председателя Центробанка от должности. Это означает, что при отказе назначить представленного Президентом кандидата на должность Председателя Центрального банка глава государства вправе сколько угодно раз представлять одну и ту же кандидатуру или иные кандидатуры. Что же касается освобождения Председателя Банка России от должности, то здесь, конечно, приоритет за Государственной Думой. Но если речь идет о Правительстве парламентского большинства, последнее вряд ли будет сопротивляться представлению Президента, особенно мотивированному, поскольку для Правительства политика Центрального банка является весьма важным фактором, а Президенту нет смысла мешать Правительству, которое, как мы пытались доказать, вынуждено проводить его курс.

Таким образом, нет оснований считать, что данное полномочие Государственной Думы хоть каким-то образом способно стать противовесом главе государства.

2. Выдвижение обвинения против Президента РФ для отрешения его от должности. Это действительно серьезное полномочие. Но только в том случае, если глава государства даст реальный повод для применения такой «санкции», т.е. совершит государственную измену или иное тяжкое преступление[66] (ч.1 ст.93 Конституции РФ). Другими словами, Конституция РФ не предусматривает ответственность Президента за его политическую деятельность. Разумеется, депутаты, пребывая в отчаянии от невозможности как-либо повлиять на Президента, могут инициировать процедуру «импичмента» и без всякого повода. Опять же, наша история знает такую попытку в 1998-1999 гг., когда парламентские коммунисты и их союзники выдвинули обвинения против Президента Б.Н. Ельцина по пяти статьям Уголовного кодекса, ухитрившись связать его решения и действия и с государственной изменой, и даже с геноцидом. Нервы первому Президенту они, конечно, потрепали, но затея провалилась уже на первом этапе: Государственная Дума не смогла принять постановление о выдвижении обвинения. Однако, даже если бы это постановление было принято, скорее всего, ни одна из последующих инстанций, предусмотренных Конституцией РФ, – Верховный и Конституционный суды, Совет Федерации – не поддержала бы это обвинение как в силу надуманности «инкриминируемых преступлений», т.е. спекулятивного характера процесса, так и в силу понимания серьезности политических последствий для страны.

Сценарий «подмены»

То доказываемое в настоящей работе обстоятельство, что Президент России конституционно получает в свои руки все определяющие или влияющие на политическую жизнь рычаги, соответственно лишая иные государственно-властные институты подобного влияния, создает некоторый парадокс. Он заключается в том, что данная институциональная модель – модель персоналистского режима – делает возможным появление реального единоличного правителя отнюдь не в лице Президента страны. Казалось бы, тут логическое противоречие: институциональный моносубъект – и вдруг у него отбираются властные прерогативы. Но парадокс на то и парадокс, что логика в нем скрыта от глаз, а точнее, действует без молчаливого уточнения «при существующих условиях».

Мы до сих пор рассматривали ситуацию, при которой Президент страны является фигурой самостоятельной не только в институциональном, но и, так сказать, в «человеческом» измерении, т.е. реальным политическим деятелем, полностью осознающим свою ответственность, понимающим свои возможности и свои задачи. Однако вполне можно себе представить, что должность Президента РФ займет человек, не желающий либо не имеющий реальной возможности использовать свои властные прерогативы. Изменится ли от этого суть режима единовластия? Нет. Только субъект единовластия переместится в иной институт либо вообще скроется за ширмой.

Нежелание Президента доминировать над другими институтами может быть обусловлено разными причинами. Самое «романтическое» предположение: на посту главы государства непостижимым образом окажется либерал. Либерал в том смысле, как его определял Х. Ортега-и-Гассет: «Либерализм – правовая основа, согласно которой Власть, какой бы всесильной она ни была, ограничивает себя и стремится, даже в ущерб себе, сохранить в государственном монолите пустоты для выживания тех, кто думает и чувствует наперекор ей, то есть наперекор силе, наперекор большинству. Либерализм – и сегодня стоит об этом помнить – предел великодушия (выделено нами. – Авт.); это право, которое большинство уступает меньшинству, и это самый благородный клич, когда-либо прозвучавший на Земле»[67].

Так вот, Президент-либерал сформирует Правительство, соответствующее итогам парламентских выборов, и будет стараться не препятствовать в проведении им самостоятельного курса. В частности, в своих посланиях о положении в стране и основных направлениях внутренней и внешней политики он либо ограничится самыми общими местами, либо демонстративно будет согласовывать основные положения с премьером и министрами. Казалось бы, вот она желаемая деперсонализация и без всякого изменения Конституции. Но это – иллюзия. Если представить такой малореалистичный сценарий, шансов быть переизбранным на новый срок такой глава государства практически иметь не будет. Ведь его либерализм в глазах общества предстанет как вопиющее несоответствие человека своей должности, как полная неспособность осуществлять функции Президента. Особенно если Президенту-либералу будет противостоять Правительство, проводящее антилиберальную политику.

Говорим это не к тому, что на президентском посту великодушию нет места или что либерализм в упомянутом смысле неизбежно порождает мягкотелость, угрожающую самому государству. Нет, конечно же. Просто в существующей властной конструкции Президенту с любыми взглядами придется быть единоличным правителем. И, кстати, внутренняя пружина такой конструкции такова, что уж скорее взгляды Президента будут все менее и менее либеральными.

Возможны и другие мотивы нежелания в полном объеме реализовывать президентские прерогативы. Например, в должности Президента по воле элит оказывается довольно случайный человек, которому важны только внешние атрибуты власти; он упивается ими, предпочитая бытовой комфорт тяготам властной ответственности, и сам передоверяет управление страной кому-то другому (в лучшем случае – премьеру). Под такого Президента-гедониста перестраивается и его Администрация – кадрово, организационно и функционально. Нежелание реально властвовать может быть обусловлено и тем, что очередному Президенту-«преемнику» перед выборами поставлено условие: принципиальные решения он сам не принимает, а только оформляет своей подписью чужую волю (опять же, эту волю может олицетворять премьер, а может кто-то иной).

Подобный режим деятельности будет и у Президента, лишенного возможности реально властвовать. Кто же его сможет лишить? Да та же элитная группа, которая приведет его к власти. Закрытая система власти тем и опасна, что официально во главе ее может стать кто угодно. Мы не беремся фантазировать на тему, каковы могут быть требования этой группы к своему ставленнику и чем их выполнение может быть гарантировано. Среди таких требований может быть и неформальная уступка «лидерства». Например, Председателю Правительства. Это означает, что Президент формально будет выполнять свои полномочия, но реальным центром, определяющим содержание главных из них, – определение основных направлений внутренней и внешней политики, подписание международных договоров, кадровые назначения и увольнения ключевых должностных лиц, подписание или отклонение законов – будет премьер-министр (группа вокруг него). Впрочем, нельзя исключить даже формирования некоей неофициальной или полуофициальной группы, находящейся в составе того или иного органа (например, президентской Администрации) или за пределами госаппарата вообще. Таким образом, во всех вариациях моносубъект не исчезает, а только перемещается в другой легальный институт или становится теневым.

Фактически такой сценарий уже опробован в недавнем прошлом в Чеченской Республике. Когда должность президента Республики там занимал А. Алханов, а председателем правительства был Р. Кадыров, можно было ясно видеть, что моносубъект лишь переместился в институт исполнительной власти. Правда, тогда такую политическую конструкцию обеспечивал Кремль. Однако неважны причины подобной конфигурации власти. Важно, что моносубъект никуда не исчезает, а попросту узурпирует реальную власть. Правда, показательно, что моносубъекта – Р. Кадырова – не устроила ситуация, при которой он хотя и формально, но подчинялся президенту Республики. И как только это стало возможным, Кадыров сам занял пост президента, а Алханов вынужден был уйти в отставку. Последнее говорит о том, что сценарий «подмены» всегда чреват непредсказуемым развитием событий.

Сценарий «подмены» на федеральном уровне тем более вероятен, что при фактически ликвидированном равенстве возможностей борьбы за президентский пост все шансы стать главой государства имеет только «преемник». И это уже легитимировано в современной российской политической системе общественным признанием такого «способа замещения» президентского поста. Другое дело, что если будет действительно перемещение реальных властных прерогатив от Президента к иному субъекту, оно неизбежно и довольно скоро станет известно обществу. А при всех издержках нашего нынешнего массового сознания ему нельзя отказать в традиции признавать только легитимного лидера. Поэтому, если будет применен сценарий подмены, общество, скорее всего, не захочет еще раз через четыре года признать такое перемещение моносубъекта и предоставлять новый мандат на правление «Президенту-ширме» и терпеть явную насмешку над Конституцией. А впрочем…

Резюме

Конституция Российской Федерации как прямо, так и опосредованно гарантирует Президенту страны место в системе государственной власти, не сравнимое по институциональной силе ни с одним органом (системой органов) государственной власти. И эта институциональная сила, сдерживая создание политического рынка, неизбежно порождает в самом обществе взгляд на главу государства как на единственный институт, от которого зависит практически все. Такое объективно обусловленное общественное восприятие Президента не позволяет развиваться стране по демократической парадигме, приводит к извращенному пониманию демократического и правового государства, дискредитируя эти понятия.

Ни парламент, ни Правительство реально ничего не могут противопоставить Президенту и потому вынуждены оставаться в положении «технических» органов в том смысле, что от них не зависит политика, проводимая в стране. В этой системе, в конечном счете, становится невозможной и независимая судебная власть. Она также вынуждена фактически обслуживать президентскую политику. При этом сложилась тенденция не к ограничению президентских прерогатив, а, наоборот, к их расширению, что легитимируется опять же всеми тремя ветвями власти. Поэтому каждый следующий Президент будет пользоваться плодами этой тенденции в виде все менее ограниченной власти.

Вот почему заданный несколько лет назад журналистский вопрос «Кто Вы, мистер Путин?» невольно прозвучал как диагноз российской политической системы. Все сосредоточились на ответе, а суть-то как раз в постановке вопроса, ибо он несет с собой неизвестность политического курса и зависимость его (возможность определять и менять) лишь от президентской воли. Он означает также, что всякий раз при смене Президента придется спрашивать «Кто Вы, мистер Икс?». И череда таких вопросов делает жизнь страны, прежде всего, для самих граждан непредсказуемой…