Глава 3.Благотворительность. €

В рамках этого великого, может быть, окончательного спора между двумя далекими друг от друга душами мы сегодня находимся. И этот спор немецкого гения с еврейским демоном полуеврей (Шмис) охарактеризовал невольно в соответствии со своей сущностью[100]. Он пишет: "Злой демон еврея - это ... фарисейство. Может он и является носителем надежды на мессию, но одновременно он следит также за тем, чтобы мессия не появился... Это специфичная, наиболее опасная форма еврейского отрицания мира... Фарисей отрицает мир активно, он заботится о том, чтобы ничто не приняло форму, и при этом им движет демонический аффект. Это кажущееся отрицание, таким образом, является совершенно особым сильным видом мироутверждения, но с отрицательным знаком. Буддист был бы счастлив, если бы мир замкнулся вокруг него, фарисей погибнет, если жизнь вокруг него не будет постоянно принимать форму, потому что тогда его отрицающая жизненная функция перестанет действовать". "Они (отрицающие) представляют собой дух, который постоянно отрицает, и скрывают под восторженным утверждением утопического бытия, которого никогда не будет, приход мессии. Они повесились бы как Иуда, если бы он действительно пришел, потому что они совершенно не способны сказать "да".

Если заглянуть в самую глубину этого признания и изучить некоторые внезапно появившиеся высказывания, то результат везде будет один — паразитизм. Это понятие должно здесь пониматься пока не как оценка, а как характеристика относящегося к жизненному закону (биологическому) факта, точно так, как мы говорим о паразитических явлениях в жизни растений и животных. Когда мешкогрудый рачок вонзается в зад карманного рака и постепенно врастает в него, высасывая из него последнюю жизненную силу, то аналогичный процесс происходит, когда еврей через открытую рану народа проникает в общество, пожирает его расовую и творческую силу, пока оно не погибнет. Это разрушение и есть то "активное отрицание мира" о котором говорит Шмис, та "забота" о том, чтобы "ничто не принимало форму"[101], потому что "фарисей", а мы называем его паразитом, сам не имеет собственного внутреннего роста, органичной формы души и потому не имеет расовой формы. Этот принцип, который согласно строго научным доказательствам относительно действующих жизненных законов у еврейского паразита и здесь находит правильное объяснение того, что внешнее многообразие форм иудаизма не противоречит его внутреннему единству, а - как бы странно это не звучало - обуславливает его. Шиккеданц создает при этом очень меткое понятие еврейской противоположной расы, где именно паразитическое действие в жизни обнаруживает также определенный отбор крови, по своему неизменному проявлению противоположной созидательной работе нордической расы. И наоборот, там, где в мире возникают паразитичекие ростки, они всегда чувствуют себя причастными к иудаизму, совсем как в то время, когда отбросы общества покинули вместе с евреями страну фараонов.

Этой паразитической переоценке творческой жизни соответствует то, что и паразит имеет свой мир; в случае иудаизма подобный тому, когда умалишенный представляет себя императором, миф избранности. Звучит как насмешка, что Бог избрал эту противонацию, исчерпывающее описание которой уже дали Вильгельм Буш и Шопенгауэр, своей любимицей. Но поскольку образ Бога формируется человеком, то, разумеется, понятно, что такой "Бог" выискал себе такой "народ" среди других. Причем для евреев было даже хорошо, что отсутствие у них художественных способностей помешало им телесно изобразить этого "Бога". Ужас, вызванный у всех европейцев, наверняка тогда помешал принятию Яхве и облагораживанию его при помощи поэтов и художников.

Этими словами об иудаизме самое важное сказано. Из демона вечного отрицания возникает непрерывное покусывание всех выражений нордической души, та внутренняя невозможность сказать "да" творениям Европы, то постоянное подавление истинной культурной формы на потребу бесформенного анархизма, который лишь слегка прикрыт лишенными сущности "прорицаниями".

Еврейский паразитизм как сосредоточенная величина управляется, таким образом, еврейским мифом, обещанием мирового господства, данным богом Яхве праведникам. Расовый отбор Эсраса, Талмуд раввинов создали общность взглядов и крови, обладающую невероятной выносливостью. Характер евреев в их деятельности торговых посредников и деятельности по разложению чужих типов остался все тем же, от Иосифа в Египте до Ротшильда и Ратенау, от Фило через Давида бен Шеломо до Гейне. В культивирующем плане до 1800 года в первую очередь действовал скрупулезный моральный кодекс. Без Талмуда и Шульхан Аруха еврейство как общность немыслимо. После короткой эпохи, когда и евреи казались "эмансипированными", в конце XIX века на передний план выступила в качестве преимущественной противорасовая идея и нашла свое отражение в сионистском движении. Сионисты признали свою принадлежность к Востоку и энергично отказались идти в Палестину, хотя бы в качестве пионеров Европы. Ведущий писатель даже высказался публично о том, что сионисты будут "бороться в рядах пробуждающихся азиатских народов". Из огня всех терновых кустов и из ночей одиночества для них звучит только один призыв -Азия. Сионизм - это лишь часть идеи паназиатизма[102]. В то же время духовная и политическая связь переходит в идею красного большевизма.

Сионист Холичер ощущал в Москве внутреннюю параллель между Москвой и Сионом, а сионист Ф. Рон заявляет, что от патриархов ведет единственная линия до Карла Маркса, Розы Люксембург и до всех еврейских большевиков, которые служили якобы "делу свободы".

Этот сионизм предполагает основание "еврейского государства". У многих вождей может совершенно честно возникнуть желание построить на собственном клочке земли жизненную пирамиду "еврейской нации", т.е. вертикальное образование в отличие и в противоположность горизонтальному наслоению прежнего бытия. Это с древнееврейской точки зрения чуждое влияние национального чувства и представления о государстве народов Европы. Попытка создать действительно органичную общность еврейских крестьян, рабочих, ремесленников, техников, философов, воинов и государственных деятелей противоречит всем инстинктам противоположной расы и заранее обречена на неудачу, если евреи действительно будут находиться в своей среде. Ортодоксы представляют, таким образом, действительно еврейскую сущность, когда они эту сторону сионизма резко отвергают как заимствование взглядов на жизнь у Западной Европы и используют "мировую миссию", чтобы сознательно подавить попытку сделать из Израиля такую же нацию, как любая другая, считая уравнивание с другими нациями ее "падением". Эта последовательная позиция довела многих сионистов до "понимания". Они на собственное движение сегодня уже смотрят другими глазами, чем в первый период возникновения, когда Теодор Герцль назвал его протестом против ощущаемого всюду бойкота евреев со стороны европейцев. На конгрессе сионистов в августе 1929 года в Цюрихе их глава, Мартин Бубер, обосновал три основных взгляда на еврейскую нацию: один, говорящий о том, что Израиль меньше, чем нация. Второй ставит Израиль на место современной нации. И, наконец, третий, который является точкой зрения Бубера, Израиль выше наций.

На это франкфуртская центральная газета ортодоксальности "Израилит"[103] заметила: "Что мы говорим с давних пор и чем мы аргументируем нашу отвергающую современный сионизм позицию, это то, что он не ставит Израиль над нациями, а учит

Если бы сионистская идеология была оплодотворена идеей избранности Израиля, шагающего с пророческой миссией во главе народов, то Бубер, благополучный посредник в передаче библейских слова и идеи, понял бы национальную задачу Израиля так, как ее должны усваивать пророки, и если бы эти понятые таким образом слова как пункты программы попали в центр сионистских мышления и событий, вряд ли мы имели бы основание видеть и подавлять в сионизме антагонистическое понимание еврейской нации, ее мировой надежды и мировой задачи".

Но эта "мировая надежда" на "избранность" должна заключаться в том, чтобы жить растворенным во всех нациях, а Иерусалим сделать лишь временным центром для совещаний, из которого инстинкты могут подкрепляться составленными там практическими планами. Тогда сионизм был бы не государственно-политическим движением, как предполагают неисправимые европейские идеалисты, а существенным подкреплением именно горизонтального паразитического слоя духовного и материального торгового посредничества. Восторг сиониста Холичера от московского расового хаоса поэтому также примечателен, как и исследования сиониста Бубера, проазиатство сиониста Хёфлиха, понимание единства отца Якова с Розой Люксембург сионистом Фрицем Коном.

Старый миф об избранности создает новый типаж паразитов при помощи техники нашего времени и всемирной цивилизации ставшего бездушным мира[104].

Римские средства воспитания. — Противоречивые учения одного и того же ордена. — Пий IX о Бисмарке и разрушении Германии. — "Германия". — "Федерализм" Константина Франца. — "Мстящая справедливость" за "отделение". — "Церковная банда святее народной". — "Величайшая ересь". — Задача нашего времени.

Власть римской Церкви основана на вере католиков в представительство Бога папой. Цели протащить и сохранить этот миф служат все действия и тезисы Ватикана и его слуг. Миф о представительстве Бога не могла признать высшей ценностью ни одна раса или нация, а только силу любви и покорность сторонников по отношению к представляющему Бога папе. За такое подчинение было обещано вечное блаженство. В сущности римского (сирийско-еврейско-альпийского) мифа лежит, таким образом, отрицание личности как самобытной формы высокопородного расового отбора, но вместе с тем также объявление народа просто-напросто неполноценным. Раса, народ, личность - это средства, которые должны служить наместнику Бога и его власти над миром. Рим поэтому в силу необходимости также не знает ограниченной пространственной политики, а только центр и диаспору в качестве общины верующих. Руководящим началом для папы, сознающего свой долг перед мифом, может поэтому быть только взаимное укрепление диаспоры с помощью центра, и поднятие авторитета центра за счет успехов диаспоры.

Как мировое государство верующих душ Рим не имеет государственной территории или требует ее только как символ и для "права" на земное господство. Таким образом, он и здесь свободен от всех порывов воли, сросшихся с пространством, кровью и землей. Как истинный еврей видит только "чистых" и "нечистых", магометанин - "правоверного" и "неверного", так Рим видит только католика (которого он сразу назначает христианином) и некатолика (язычника). На службе у мифа, таким образом, Ватикан расценивает как религиозную, так и национальную и классовую борьбу, династические и экономические распри только с той точки зрения, насколько уничтожение некатолической религии, нации, класса и т.д. общему числу католиков - неважно белым или черным, или желтым - обещает прирост власти. В этом случае он должен воспитать у верующих волю к борьбе. Инструменты Рима представляют порой идею абсолютной королевской власти, когда это казалось целесообразным или когда давление света требовало уступки, с тем, чтобы также беззаботно после изменения условий в мире XVIII века провозгласить идею народного суверенитета. Они были за трон и алтарь, но также за республику и биржу, если такая позиция обещала прирост власти. Они были шовинистскими до последней возможности или проповедовали пацифизм как истинное христианство, если нужно было ослабить или уничтожить соответствующий народ и соответствующий класс. При этом было совершенно необязательно, чтобы инструменты Ватикана - нунции, кардиналы, епископы и т.д. -были сознательными лжецами и обманщиками, напротив, они могли быть в личном плане безупречными людьми, но Ватикан, четко оценив принимаемые во внимание личности, заботился о том, чтобы в Париж, например, пришел нунций, который без труда в союзе с "Institut catholique" мог бы заявить о споре с Францией; даже если это будет означать борьбу с Богом, он заботился о возвышении пылкого бельгийца Мерсье (Mercier), который своих католических соотечественников подстрекал к сопротивлению прусским протестантским "варварам", но также и о том, чтобы на высокие посты в Германии были назначены пацифисты. Бывает и так, что, например, один иезуит во имя христианства проповедует ненависть и снова ненависть, а представитель того же ордена в другой стране отвергает ненависть, как противоречащую христианству, и требует покорности и подчинения. Насколько, в частности, может закрасться фальшь в отношении к римскому мифу как к оси всех событий, настолько римское действие последовательно и свободно от сентиментального морализирования... Потому что в качестве критерия "христианства" так же мало, как и "экономики" и "политики". Одно, как и другое представляет собой средство для того, чтобы определенное настроение души привязать к мифу о представительстве Бога на земле. Как бы ни звучали временные лозунги, вопрос о целесообразности, центральный миф определяет все остальное. Его полная победа означала бы, что каста священников господствует над миллиардами людей, лишенных расы и воли, которые в виде по-коммунистически организованного общества рассматривают свое существование как дар Божий, переданный через всесильного шамана. Нечто подобное иезуиты пытались осуществить в Парагвае.

Этой безрасовой и безличностной системе[105] еще сегодня служат миллионы, сами того не понимая, так как все они связаны в национальном, территориальной и классово-политическом плане и имеющееся местами содействие их собственным интересам рассматривают как великое благо и истинную заботу со стороны наместника Всевышнего на земле.

Относительно раздора между мексиканским правительством и римской Церковью в 1926 году Эрбеле писал в №46 от 2 августа 1926 года указанного журнала: "Церковные башни в Мексике не представляют ничего нового. Уже примерно сто лет, с тех пор как было сброшено испанское господство и сильный авторитарный режим, они все время стоят на повестке дни. В самих отношениях между населением имеются определенные предпосылки для религиозно-культурных беспорядков. Craliia supponil naturam забота о сверхъестественной жизни предполагает упорядоченные естественные отношения. Они отсутствуют в стране со смешанным населением - 19 процентов белых, 38 процентов индейцев, 43 процента метисов, где имеет место постоянная борьба этих слоев между собой. Эта расовая смесь является, вероятно, одной из причин того, что вМексике, как и в некоторых других американских южных штатах, христианство, католичество в среднем типе народа не достигло того высокого уровня, как где-либо в другом месте, почему эти южные американские штаты вынуждены обходиться пасторатом зарубежного духовенства".

Эти слова человека, который борется с идеей национального государства как с антихристианской, представляют собой атаку на римское мировоззрение, острее которой трудно себе представнть, потому что из этого признания фанатичного приверженца церковно-католической партии становится ясно, что не римская вера определяет духовный и нравственный уровень народа, а то, что только человек, относящийся к высокоценной То, что эта римская политика срывается другими силами, часто должна им внешне уступать, если в душах появляется другая высшая ценность, отличная от любви к Риму, не меняет сущности и воли Ватикана, пока миф о представительстве Бога и вместе с ним претензия на власть существуют во всех душах. Только это центральное признание делает политику иезуитов, кардиналов и прелатов в течение столетий понятной: тип священника служил шаманскому мифу в церкви, искусстве, политике, науке и воспитании.

Несчастье, которое сегодня пришло в мир, сломало и многих честных людей. Поверженные внешне и внутренне наземь, миллионы искали поддержку у остававшихся неподвижными типов. Эту разорванность душ римский миф использовал в своих интересах. Таким образом, получается, что доарийские слои, ускользнувшие благодаря германской силе от римского "воспитания", снова склоняются к старой вере и даже участвуют в проповеди о праве на мировое господство над нашим народом колдунов из Рима.

Тот самый папа, которому Европа обязана самым позорным документом всех времен, Пий IX, сделал высказывание, которое без сомнения следует рассматривать как результат очевидного влияния римского мифа. 18 января 1874 года (т.е. в годовщину основания Германского рейха) он заявил на собрании международных паломников: "Бисмарк - это змей в раю человечества. Этот змей совратил немецкий народ, который захотел быть больше, чем сам Бог, а за этим высокомерием последует унижение, которого еще не знал ни один народ. Только Вечный знает, отделилась ли уже "песчинка в горах вечного возмездия", которая, вырастая в своем падении до разрушения горы, через несколько лет докатится до глиняных ног этой империи и превратит ее в развалины, этой империи, которая была воздвигнута подобно Вавилонской башне "против воли Бога" и "во славу Бога" исчезнет.

Над этим "вечным возмездием" "во славу Бога" усердно трудились присягнувшие римскому мифу дипломаты, совсем как во времена Карла Великого, Отто I, Фердинанда И. Таким образом, смогло получится так, что партия центра в Германии полностью осталась себе верна, когда перешла от защиты трона и алтаря к союзу с враждебными религии марксистами, как это в 1887 году предсказал Бисмарк, когда он заявил в рейхстаге, что иезуиты станут однажды вождями социал-демократии. Служа "вечному возмездию", центр требовал "братства по оружию" с марксистами против протестантской императорской власти, и в эти судьбоносные дни 1914 года Ватикан побуждал католическую Австро-Венгрию, чтобы победить в мировой войне, сокрушить русского еретика так же, как и государство "змея в раю". Пожертвовать при этом миллионами правоверных католиков, как и при любом великом плане сражения, было неизбежным.

На этом и тысячах других примеров видны как бы символическая причина и следствие в действии. Причиной были восходящие к римскому мифу взгляды Пия IX, заключающиеся в том, что Германский рейх должен быть разрушен, взгляды, которые так же отчетливо были выражены в известных словах Бенедикта XV, сожалевшего, что ему по сердцу только француз, как и в работах маленького священника д-ра Мёниуса, который оспаривает факт бельгийских "вольных стрелков", а немецких солдат представляет как осквернителей алтаря и бандитов и радостно заявляет, что католическая часть народа в Германии препятствует образованию национального государства.

При способствовании крушению Германского рейха речь идет не только о всееврейской биржевой политике, связанной с миром паразитического инстинкта, но и о неизбежно устанавливаемом древнеримском, мифическом, сирийско-малоазиатском стремлении. Поразительное признание в этом плане сделал в конце 1924 года центральный орган "Германия". Газета писала: "Кто хочет проследить основополагающие линии в позиции партии центра с 1917 года (!), должен осознать, что эту позицию определяют авторитетные католики, которые со своими политическими стремлениями и действиями не выходят за рамки основной католической позиции. Что совершенно правильно". Когда вожди центра подорвали немецкое, соответствующее расе сознание силы, они служили безрасовому римскому мифу против евангелистских и вообще германских еретиков. Далее следовало: "Именно католик в Пруссии стоял совсем в другом окружении, чем, скажем, католик в Баварии. Его работу с 1917 года в глубочайшем смысле слова следует понимать, как преодоление бранденбургско-прусского исторического психоза и как попытку возврата к вратам средневековой Германии".

Эти слова должен знать каждый немец, чтобы понять, что происходит в мире уже 1500 лет. В 1917 году началась открытая борьба по разложению, когда центр, демократы и марксисты осуществили свою немирную революцию. В 1917 году Эрцбергер совершил "разглашение" тайны, в результате чего письмо Чернина (Czernin) стало известно Антанте, в то время, как нарушивший честное слово император Карл совершил предательство с Пуанкаре[106]. Это выдается за католическую политику.

И если "Германия" для Пруссии устанавливает другую "среду", которая обусловливает также другую позицию католических политиков, то первое замечание имеет ввиду нордическое окружение с сознательной национальной честью. Германскую империю Фридриха Великого нужно было "преодолеть" и с помощью союзных всееврейских биржевых партий подорвать протестантский Север. В Баварии, в "другой среде", нужно было последовательно проводить консервативную, сохраняющую народ политику, потому что здесь нужно было защищать собственную конфессию. Политика "единства", проводимая центром и "федералистская" политика отделившихся в Баварии до полной победы Адольфа Гитлера, служили одной и той же цели: усилению сирийско-римского централизма.

Классическим философом этого псевдофедерализма, который все это предпринял, который называл себя великогерманским вместо великоримского, является, как известно, Константин Франц. В своей работе "Религия национал-либерализма" он сказал, что основой европейского объединения народов должна быть Германия как в политическом, так и в церковном плане, а потому она должна быть также местом, где культивируется универсальное образование. Вместо этого ее хотят сделать замкнутым национальным организмом, для которого существует только национальное образование, которое само служило бы власти. Ужасно! Этот факт, вытекающий из разрушения старого союза, имеет универсальный характер, который неизбежно имели бы германские дела. Германию невозможно сделать единой страной как, скажем, Францию или Италию. Но стержнем и образцом для постоянно развивающейся федерации должна быть и стать Германия - таково его определение. Теперь спрашивается: кто это определяет? Германия или чужой господин, стоящий над нами?

Далее Франц считает, что федерализм не исключает, а включает, он ничего особенного не хочет для себя, а всегда для всех разом. Ничего об ограниченной скромности запросов партикуляризма - ему нужно все и большое. Он стремится к единству, но через свободное объединение членов на основе духовной общности: "таким образом, вместо централизации скорее концентрация как взаимодействие самостоятельных жизненных кругов, из которых каждый продолжает существовать самостоятельно и тем самым лучше всего служит целому".

Здесь мы добрались до сути. Немецкий народ должен войти "федералистским путем" в "целостность". И это "целое", для которого Германия должна быть средством для "концентрированного" господства, означает мировую политику Ватикана. Другими словами, необходимо попытаться еще раз осуществить неудавшийся кровавый эксперимент конфессионального безрасового мирового государства. Для этого мы должны стать объектом эксперимента; бросить все то, что было завоевано кровью сердец наших лучших представителей как национальная культура, начертать на знамени "конфессиональная война" (опять во имя Бога и любви) и подкрепить тем, что мы сами отказываемся от себя.

Сочинение "Германия" открыто говорит (в 1924 году) о возврате в Средневековье. Кто понял именно тогда заключенный баварский конкордат, тот знает, что это означало первый шаг по возвращению успехов "великого католика" Эрцбергера (так звучало это в речи над его могилой) и превращению Баварии в трамплин для повторного завоевания Германии, т.е. в очаг конфессиональных распрей.

Через революцию к Средневековью! Странный лозунг! Папа Пий XI сказал (верный политике Пия IX) 23 мая 1923 года в консистории, что немецкое католичество "как во время войны, так и при теперешних запутанных отношениях использовало свою деятельную силу и свои организационные способности для того, чтобы снова "восполнить" печальный урон от отделения от римской Церкви, которое произошло 400 лет тому назад". Это ясно. Но "Байер. Курьер", орган баварского центра, неприкрыто угрожал нам всем в такой манере, что можно удивляться, что следующие слова были почти не услышаны. Он писал 5 июля 1923 года: "В мировой истории действует имманентная справедливость, которая умеет наказывать и мстить, как она сделала это с немецким народом, так как он не хотел склониться перед представленным Богом авторитетом, что на четыре столетия принесло беду на немецкие земли и определило закат немецкой нации, если она в последний момент не научится извлекать уроки из истории".

Итак: или немецкий народ подчинится девизу чужеземной власти, или "мстящая справедливость" сотрет его с лица земли.

"Аугсбургер постцайтунг", ведущая южно-католическая газета, писала, верно служа римскому мифу, 16 марта 1924 года, полемизируя против Люденсдорфа: "Она (католическая Церковь) представляет собой единственное религиозное устройство высокого стиля, - единственное устройство вообще на земле - которое никогда не подчинялось государству... Поэтому ее связи являются более святыми, чем связи народа, ее порядки выше, чем порядки государства. Для нации государство и народ являются абсолютными, высшими ценностью и целью".

И здесь с достойной благодарности прямотой указывается та непреодолимая пропасть, которая лежит между немецким человеком и претензиями на власть чужого мифа и его институтов, центр которых находится за пределами Германии. Причем совершенно ясно, что государство и народ имеют для этого центра лишь подчиненное значение." В то же время совершенно недвусмысленно выставляется требование правового преобладания церковных интересов над государственными и народными, т.е. права на государственную измену и измену стране во имя более высокого идеала по сравнению с незначительным. Нордический тип должен подчиниться римской схеме, римскому колдуну. Но в этой остроте многие добрые нации не хотят видеть проблему в случае конфликта с властными интересами Церкви из-за врожденной трусости или из-за удобства. На самом деле эта проблема день за днем касается жизненных интересов каждого немца, и каждый должен решить, должен ли он делать ставку в первую очередь на церковные претензии на власть или на немецкие нужды, тем более, что черная пресса недвусмысленно пользуется привилегией церковной властной политики (не церковной заботы о душе).

Политика Пия XI, естественно, совершенно однозначно находится под знаком новой антиреформации, стимулирующей все инстинкты инквизиции, чтобы национальную Германию сломить навсегда. Уже в своей речи при вступлении в должность он объявил "мрачный дух реформации" ответственным за все "мятежи в течение четырех столетий". Лютер расшатал якобы христианские устои (моральное падение Церкви того времени было, оказывается, "христианским устоем") и поставил себя между душой и Богом. Этого нарушения духовной посреднической деятельности римская Церковь, конечно, вынести не может. В декабре 1929 года папа Пий ликовал по поводу упадка протестантства, чтобы через несколько месяцев выразить в Риме свое недовольство по поводу прогресса этого протестантства и дерзко объявить его "оскорблением божественного основателя католической Церкви". В рождественской речи 1930 года папа назвал протестантство коварным, скрытым, но в то же время смелым и наглым, чтобы 16 марта усилить преследования, отважившись назвать все некатолические и протестантские вероучения "пережитками ереси". Поскольку мир имеет здесь дело не с маленьким капелланом-подстрекателем, а с главой всех католиков, который обычно все слова взвешивает, то все эти выпады означают не что иное, как сознательное возбуждение более сотни миллионов людей с целью распространения завоеванных позиций власти путем блокирующих нападок на протестантство. В результате вскрывается истинная сущность "царства Христова", так называемой "католической компании", ослабляющей народ пацифистской политики партии центра, отлучения от Церкви немецкого национализма римским епископатом в Германии, заявлениями епископов против национализма вообще. Ни один немецкий католик не может избежать страшного признания того факта, что целенаправленная несентиментальная римская политика сплотилась с марксистскими представителями низшей расы, чтобы завершить то, что не совсем удалось в 1918 году. Римская политика жертвует для достижения этой цели даже существованием и жизнью всего современного поколения католиков с тем, чтобы следующее поколение озабоченных наследников всех немцев подчинить своей власти. Это есть "западноевропейская миссия", о которой все еще грезят католические голоса в центре, то "восстановление латинизма" с помощью угроз о насилии со стороны, к сожалению, все еще враждебной нам Франции и ее союзников.

Точно так же, как пресса центра, высказывается и ведущая христианско-социальная партия в Австрии. В начале 1921 года в журнале "Новый рейх" принцип чисто национального государства был прямо назван нехристианским. Нужно же было найти такие слова! И ораторы на германском съезде католиков в 1923 году в Констанце пришли к выводу о том, что величайшей ересью современности является тот "утрированный национализм", который создает "самые ужасные разрушения и опустошения" даже в головах католиков. Лозунг, который немецкие епископы повторяли месяцами.