Глава 8. придворная интрига

Тем временем сорока пистолям короля Людовика XIII, как и всему на белом свете, имеющему начало, пришел конец. И с этой поры для четырех товарищей наступили трудные дни. Вначале Атос содержал всю компанию на свои средства. Затем его сменил Портос, и благодаря одному из его исчезновений, к которым все уже привыкли, он еще недели две мог удовлетворять все их насущные потребности. Пришел наконец черед и Арамиса, которому, по его словам, удалось продажей своих богословских книг выручить несколько пистолей.

Затем, как бывало всегда, пришлось прибегнуть к помощи г-на де Тревиля, который выдал небольшой аванс в счет причитающегося им содержания.

Но на эти деньги не могли долго протянуть три мушкетера, у которых накопилось немало неоплаченных долгов, и гвардеец, у которого долгов еще вовсе не было.

В конце концов, когда стало ясно, что скоро почувствуется уже недостаток в самом необходимом, они с трудом наскребли еще восемь или десять пистолей, с которыми Портос отправился играть. Но ему в этот день не везло: он спустил все и проиграл еще двадцать пять пистолей на честное слово.

И тогда стесненные обстоятельства превратились в настоящую нужду.

Можно было встретить изголодавшихся мушкетеров, которые в сопровождении слуг рыскали по улицам и по кордегардиям в надежде, что кто-нибудь из друзей угостит их обедом. Ибо, по словам Арамиса, в дни процветания нужно было расшвыривать обеды направо и налево, чтобы в дни невзгод хоть изредка пожинать таковые.

Атос получал приглашения четыре раза и каждый раз приводил с собой своих друзей вместе с их слугами. Портос был приглашен шесть раз и предоставил своим друзьям воспользоваться этим. Арамис был зван восемь раз.

Этот человек, как можно было уже заметить, производил мало шума, но много делал.

Что же касается д'Артаньяна, у которого еще совсем не было знакомых в столице, то ему удалось только однажды позавтракать шоколадом у священника родом из Гаскони и один раз получить приглашение на обед к гвардейскому корнету. Он привел с собой всю свою армию и к священнику, у которого они уничтожили целиком весь его двухмесячный запас, и к корнету, который проявил неслыханную щедрость. Но, как говорил Планше, сколько ни съел, все равно поел только раз.

Д'Артаньян был смущен тем, что добыл только полтора обеда — завтрак у священника мог сойти разве что за полуобед — в благодарность за пиршества, предоставленные Атосом, Портосом и Арамисом. Он считал, что становится обузой для остальных, в своем юношеском простодушии забывая, что кормил всю компанию в течение месяца. Его озабоченный ум деятельно заработал. Он пришел к заключению, что союз четырех молодых, смелых, предприимчивых и решительных людей должен был ставить себе иную цель, кроме прогулок в полупьяном виде, занятий фехтованием и более или менее остроумных проделок.

И в самом деле, четверо таких людей, как они, четверо людей, готовых друг для друга пожертвовать всем — от кошелька до жизни, — всегда поддерживающих друг друга и никогда не отступающих, выполняющих вместе или порознь любое решение, принятое совместно, четыре кулака, угрожающие вместе или порознь любому врагу, неизбежно должны были, открыто или тайно, прямым или окольным путем, хитростью или силой, пробить себе дорогу к намеченной цели, как бы отдалена она ни была или как бы крепко ни была она защищена. Удивляло д'Артаньяна только то, что друзья его не додумались до этого давно.

Он размышлял об этом, и даже весьма основательно, ломая голову в поисках путей, по которым должна была быть направлена эта необыкновенная, четырежды увеличенная сила, с помощью которой — он в этом не сомневался — можно было, словно опираясь на рычаг Архимеда, перевернуть мир, — как вдруг послышался осторожный стук в дверь. д'Артаньян разбудил Планше и приказал ему отпереть.

Пусть читатель из этих слов — «разбудил Планше» — не делает заключения, что уже наступила ночь или еще не занялся день. Ничего подобного.

Только что пробило четыре часа. Два часа назад Планше пришел к своему господину с просьбой дать ему пообедать, и тот ответил ему пословицей:

«Кто спит — обедает». И Планше заменил сном еду.

Планше ввел в комнату человека, скромно одетого, по-видимому горожанина.

Планше очень хотелось, вместо десерта, узнать, о чем будет речь, но посетитель объявил д'Артаньяну, что ему нужно поговорить о важном деле, требующем тайны.

Д'Артаньян выслал Планше и попросил посетителя сесть.

Наступило молчание. Хозяин и гость вглядывались друг в Друга, словно желая предварительно составить себе друг о друге представление. Наконец д'Артаньян поклонился, показывая, что готов слушать.

— Мне говорили о господине д'Артаньяне, как о мужественном молодом человеке, — произнес посетитель. — И эта слава, которая им вполне заслужена, побудила меня доверить ему мою тайну.

— Говорите, сударь, говорите, — произнес д'Артаньян, чутьем уловивший, что дело обещает некие выгоды.

Посетитель снова на мгновение умолк, а затем продолжал:

— Жена моя служит кастеляншей у королевы, сударь. Женщина она красивая и умная. Меня женили на ней вот уже года три назад. Хотя приданое у нее было и небольшое, но зато господин де Ла Порт, старший камердинер королевы, приходится ей крестным и покровительствует ей…

— Дальше, сударь, что же дальше?

— А дальше… — сказал посетитель, — дальше то, что мою жену похитили вчера утром, когда она выходила из бельевой.

— Кто же похитил вашу жену?

— Я, разумеется, ничего не могу утверждать, но у меня на подозрении один человек.

— Кто же это у вас на подозрении?

— Человек, который уже давно преследует ее.

— Черт возьми!

— Но, осмелюсь сказать, сударь, мне представляется, что в этом деле замешана не так любовь, как политика.

— Не так любовь, как политика… — задумчиво повторил д'Артаньян. — Что же вы предполагаете?

— Не знаю, могу ли я сказать вам, что я предполагаю…

— Сударь, заметьте себе, что я вас ни о чем не спрашивал. Вы сами явились ко мне. Вы сами сказали, что собираетесь доверить мне тайну.

Поступайте, как вам угодно. Вы еще можете удалиться, ничего мне не открыв.

— Нет, сударь, нет! Вы кажетесь мне честным молодым человеком, и я доверюсь вам. Я думаю, что причина тут — не собственные любовные дела моей жены, а любовные дела одной дамы, много выше ее стоящей.

— Так! Не любовные ли дела госпожи де Буа-Траси? — воскликнул д'Артаньян, желавший показать, будто он хорошо осведомлен о придворной жизни.

— Выше, сударь, много выше!

— Госпожи д'Эгильон?

— Еще выше.

— Госпожи де Шеврез?

— Выше, много выше.

— Но ведь не…

— Да, сударь, именно так, — чуть слышно в страхе прошептал посетитель.

— С кем?

— С кем же, как не с герцогом…

— С герцогом?..

— Да, сударь, — еще менее внятно пролепетал гость.

— Но откуда вам все это известно?

— Ах… Откуда известно?..

— Да, откуда? Полное доверие, или… вы сами понимаете…

— Я знаю об этом от моей жены, сударь, от моей собственной жены.

— А она сама откуда знает?

— От господина де Ла Порта. Не говорил я вам разве, что она крестница господина де Ла Порта, доверенного лица королевы? Так вот, господин до Ла Порт поместил мою жену у ее величества, чтобы наша бедная королева имела подле себя хоть кого-нибудь, кому она могла бы довериться, эта бедняжка, которую покинул король, преследует кардинал и предают все.

— Так, так, положение становится яснее.

— Жена моя, сударь, четыре дня назад приходила ко мне — одним из условий ее службы было разрешение навещать меня два раза в неделю. Как я имел уже честь разъяснить вам, жена моя очень любит меня, и вот она пришла ко мне и под секретом рассказала, что королева сейчас в большой тревоге.

— В самом деле?

— Да. Господин кардинал, по словам моей жени, преследует и притесняет королеву больше, чем когда-либо. Он не может ей простить историю с сарабандой. Вам ведь известна история с сарабандой?

— Еще бы! Мне ли не знать ее! — ответил д'Артаньян, не знавший ничего, но желавший показать, что ему все известно.

— Так что сейчас это уже не ненависть — это месть!

— Неужели?

— И королева предполагает…

— Что же предполагает королева?

— Она предполагает, что герцогу Бекингэму отправлено письмо от ее имени.

— От имени королевы?

— Да, чтобы вызвать его в Париж, а когда он прибудет, заманить его в какую-нибудь ловушку.

— Черт возьми!.. Но ваша жена, сударь мой, какое отношение ваша жена имеет ко всему этому?

— Всем известна ее преданность королеве. Ее либо желают убрать подальше от ее госпожи, либо запугать и выведать тайны ее величества, либо соблазнить деньгами, чтобы сделать из нее шпионку.

— Возможно, — сказал д'Артаньян. — Но человек, похитивший ее, вам известен?

— Я уже говорил вам: мне кажется, что я его знаю.

— Его имя?

— Имени я не знаю. Мне известно только, что это любимчик кардинала, преданный ему, как пес.

— Но вам когда-нибудь приходилось его видеть?

— Да, жена мне однажды показывала его.

— Нет ли у него каких-нибудь примет, по которым его можно было бы узнать?

— О, конечно! Это господин важного вида, черноволосый, смуглый, с пронзительным взглядом и белыми зубами. И на виске у него шрам.

— Шрам на виске! — воскликнул д'Артаньян. — И к тому еще белые зубы, пронзительный взгляд, сам смуглый, черноволосый, важного вида. Это он, незнакомец из Менга!

— Незнакомец из Менга, сказали вы?

— Да-да! Но это не имеет отношения к делу. То есть я ошибся: это очень его упрощает. Если ваш враг в то же время и мой, я отомщу за нас обоих, вот и все. Но где мне найти этого человека?

— Этого я не знаю.

— У вас пет никаких сведений, где он живет?

— Никаких. Однажды, когда я провожал жену обратно в Лувр, он вышел оттуда в ту самую минуту, когда она входила, и она мне указала на него.

— Дьявол! Дьявол! — пробормотал д'Артаньян. — Все это очень неопределенно. Кто дал вам знать о похищении вашей жены?

— Господин де Ла Порт.

— Сообщил он вам какие-нибудь подробности?

— Они ему не были известны.

— И вы ничего не узнали из других источников?

— Кое-что узнал. Я получил…

— Что получили?

— Не знаю… Может быть, это будет очень неосторожно с моей стороны…

— Вы снова возвращаетесь к тому же самому. Но теперь, должен вам заметить, поздновато отступать.

— Да я и не отступаю, тысяча чертей! — воскликнул гость, пытаясь с помощью проклятий вернуть себе мужество. — Клянусь вам честью Бонасье…

— Ваше имя Бонасье?

— Да, это моя фамилия.

— Итак, вы сказали: «Клянусь честью Бонасье»… Простите, что я перебил вас. Но мне показалось, что я уже где-то слыхал ваше имя.

— Возможно, сударь. Я хозяин этого дома.

— Ах, вот как! — проговорил д'Артаньян, слегка приподнявшись и кланяясь. — Вы хозяин этого дома?

— Да, сударь, да. И так как вы проживаете в моем доме уже три месяца и, должно быть, за множеством важных дел забывали уплачивать за квартиру, я же ни разу не побеспокоил вас, то мне и показалось, что вы примете во внимание мою учтивость…

— Ну как же, как же, господин Бонасье! — сказал д'Артаньян. — Поверьте, что я преисполнен благодарности за такое обхождение и сочту своим долгом, если я хоть чем-нибудь могу быть вам полезен…

— Я верю вам, верю вам, сударь! Я так и собирался сказать вам. Клянусь честью Бонасье, я вполне доверяю вам!

— В таком случае продолжайте и доскажите все до конца.

Посетитель вынул из кармана листок бумаги и протянул его д'Артаньяну.

— Письмо! — воскликнул молодой человек.

— Полученное сегодня утром.

Д'Артаньян раскрыл его и, так как начинало смеркаться, подошел к окну. Гость последовал за ним.

— «Не ищите вашу жену, — прочел д'Артаньян. — Вам вернут ее, когда минет в ней надобность. Если вы предпримете какие-либо поиски — вы погибли».

— Вот это, по крайней мере, ясно, — сказал д'Артаньян. — Но в конце концов это всего лишь угроза.

— Да, но эта угроза приводит меня в ужас. Я ведь, сударь, человек не военный и боюсь Бастилии.

— Гм… Да и я люблю Бастилию не более вашего. Если б речь шла о том, чтобы пустить в ход шпагу, — дело другое.

— А я-то, сударь, так рассчитывал на вас в этом деле!

— Неужели?

— Видя вас всегда в кругу таких великолепных мушкетеров и зная, что это мушкетеры господина де Тревиля — следовательно, враги господина кардинала, я подумал, что вы и ваши друзья, становясь на защиту нашей бедной королевы, будете в то же время рады сыграть злую шутку с его преосвященством.

— Разумеется.

— И затем я подумал, что раз вы должны мне за три месяца за квартиру и я никогда не напоминал вам об этом…

— Да-да, вы уже приводили этот довод, и я нахожу его убедительным.

— Рассчитывая не напоминать вам о плате за квартиру и впредь, сколько бы времени вы ни оказали мне чести прожить в моем доме…

— Прекрасно!

— …я намерен, кроме того, предложить вам пистолей пятьдесят, если, вопреки вероятности, вы сейчас сколько-нибудь стеснены в деньгах…

— Чудесно! Но, значит, вы богаты, господин Бонасье?

— Я человек обеспеченный, правильнее сказать. Торгуя галантереей, я скопил капиталец, приносящий в год тысячи две-три экю. Кроме того, я вложил некую сумму в последнюю поездку знаменитого мореплавателя Жана Моке. Так что, вы сами понимаете, сударь… Но что это? — неожиданно вскрикнул г-н Бонасье.

— Что? — спросил д'Артаньян.

— Там, там…

— Где?

— На улице, против ваших окон, в подъезде! Человек, закутанный в плащ!

— Это он! — в одно и то же время вскрикнули д'Артаньян и Бонасье, узнав каждый своего врага.

— А, на этот раз… — воскликнул д'Артаньян, — на этот раз он от меня не уйдет!

И, выхватив шпагу, он выбежал из комнаты.

На лестнице он столкнулся с Атосом и Портосом, которые шли к нему.

Они расступились, и д'Артаньян пролетел между ними как стрела.

— Куда ты бежишь? — крикнули ему вслед оба мушкетера.

— Незнакомец из Менга! — крикнул в ответ д'Артаньян и скрылся.

Д'Артаньян неоднократно рассказывал друзьям о своей встрече с незнакомцем, а также о появлении прекрасной путешественницы, которой этот человек решился доверить какое-то важное послание.

Атос считал, что д'Артаньян отцовское письмо потерял в суматохе. Дворянин, по его мнению, — а по описанию д'Артаньяна, он пришел к выводу, что неизвестный, без сомнения, был дворянином, — дворянин не мог быть способен на такую низость, как похищение письма.

Портос склонен был видеть во всей истории просто любовное свидание, назначенное дамой кавалеру или кавалером даме, свидание, которому помешали своим присутствием д'Артаньян и его желтая лошадь.

Арамис же сказал, что история эта окутана какой-то тайной и лучше не пытаться разгадывать такие вещи.

Поэтому из слов, вырвавшихся у д'Артаньяна, они сразу же поняли, о ком идет речь. Считая, что д'Артаньян, догнав незнакомца или потеряв его из виду, в конце концов вернется домой, они продолжали подниматься по лестнице.

Комната д'Артаньяна, когда они вошли в нее, была пуста: домовладелец, опасаясь последствий столкновения, которое должно было произойти между его жильцом и незнакомцем, и основываясь на тех чертах характера д'Артаньяна, о которых сам он упоминал, решил, что благоразумнее будет удрать.