Протестовать никто не посмел. 1 февраля 1800 г. вышел нелегальный журнал «L'Avant-coureur ou retour à l'ordre», но уже на 3-м номере этот орган роялистов прекратился.

Наполеон не установил для газет предварительной цензуры в точном смысле. Это было ему ненужно: во-первых, ни одна газета не осмелилась бы напечатать что-либо в самом деле дерзкое, во-вторых, всегда можно было успеть заарестовать номер до рассылки, в-третьих, газеты были еще более запуганы, чувствуя всю полноту своей ответственности.

Наполеоновское правительство всегда подчеркивало, что оно вовсе не желает указывать редакторам, за что именно оно их карает, какие именно мысли, ими проводимые, должны считаться вредными. В таких случаях звали в полицию собственника газеты или кого придется (но материально заинтересованного в издании) и предупреждали, что газета будет закрыта, если не переменит свой дух. А как и в чем его менять – призванный должен был уже сам догадаться.

В министерстве полиции существовало специальное «бюро общественного настроения», и туда газеты обязаны были неукоснительно представлять все выходящие номера. Это бюро было страшнее всякой предварительной цензуры, так как оно конфисковало номера за такие слова и фразы, которые только казались подозрительными или неуместными.

Бывало в первые годы наполеоновского владычества даже так, что у владельца газеты отбиралось право на издание – и потом возвращалось, если издатель обязывался давать полиции секретные сведения о сотоварищах.

Министр полиции был неограниченным владыкой прессы. Из других министров имел право и возможность непосредственным приказом уничтожить любую газету министр внутренних дел, а провинциальные газеты – соответствующий префект.

Когда правительству в эпоху Консульства не нравился почему-либо дух газеты, оно иногда поджидало некоторое время, пока наберется, так сказать, партия, – и министр писал префекту парижской полиции такую, например, бумагу: «Я вам поручаю, гражданин префект, уведомить редакторов газет «Tableau de la France», «Le Bulletin littéraire» и «Journal du soip», что их газеты не должны более появляться, начиная с сегодняшнего дня». Объяснений не давалось и не допускалось. Это еще было, сравнительно, более мягкой манерой. Ибо нередко бывали случаи иного рода. Полиция явилась в типографию, где издавалась газета«Le Miroir», произвела обыск у типографщика и наложила печати на машины. Газета была закрыта.

Полиция при Наполеоне не только следила за газетами, она управляла ими, она прекрасно была осведомлена обо всем, что делается и говорится в литературных кругах, и охотно вмешивалась во все интриги.

Принцип: пресса должна не только молчать, о чем прикажут молчать, но и говорить, что прикажут сказать, – проводился во всех случаях неукоснительно и притом вовсе не путем разговоров с редакторами, а просто официальными приказами.

Строжайше преследовались «ложные новости», особенно идущие из-за границы. Писались суровые циркуляры, запрещались газеты, виновные в помещении того или иного «ложного слуха» о заграничных делах, об Англии, о германских дворах и т.п., конечно если этот слух почему-либо не казался Наполеону невыгодным или неудобным.

Министерство полиции до самого конца Империи отказывало в разрешении издавать самые невинные журналы.

Действовал принцип: должны существовать только надежные, преданные правительству органы, но еще лучше, если и их будет как можно меньше.

Издатель, затевая газету, пускался на очень сложные хитрости: например, испрашивается сначала у министра полиции разрешение на издание чисто театральной газеты; но при этом в прошении обозначаются имена будущих сотрудников, которые часто не имеют решительно ничего общего ни с драматургией, ни с театральным делом вообще, но зато известны полиции с наилучшей стороны. Это – первый этап. Когда разрешение получено, возбуждается новое ходатайство: в самых униженных выражениях редакция нового органа умоляет его превосходительство «во имя славы героя» (т.е. Наполеона) или во имя интересов «мудрого и просвещенного правительства» разрешить помещать «политические новости». Иногда при этом указывается, что муза истории Клио – родная сестра Мельпомены, а потому вполне естественно, чтобы театральный орган помещал политические известия и т.п. И изредка разрешения давались, но гораздо чаще все эти шитые белыми нитками хитрости прекрасно разгадывались полицией – и следовал отказ. При этом (!) речь шла только об известиях, об осведомительных заметках, а вовсе не о чем-либо, напоминающем передовые статьи или собственные рассуждения. Об этом и просить не смели.

Остается добавить несколько слов о периодической прессе покоренных стран. Конечно, культурный север был более в подозрении, нежели Испания, Италия, Иллирия.

Вообще императорская полиция точно ничего не могла выведать, но чуяла в немецкой прессе неблагонадежный дух.

Немецкие газеты были на точном учете и под вечным наблюдением. За малейшую провинность делалось внушение соответствующему королю, и данная газета воспрещалась к ввозу в завоеванные Наполеоном части Германии.

С 1811 г. постоянно бдительное внимание властей направлялось в сторону Швейцарии и Голландии.

Для психологии наполеоновской администрации характерна полнейшая убежденность, что, истребляя печать, они в самом деле делают нечто в высокой степени полезное для блага Империи.

Императорское правительство, задавив во Франции и в покоренной Европе всякие признаки сколько-нибудь самостоятельной печати, само почувствовало от этого ущерб.

1810 год, самый тяжкий период наполеоновского ига. И вот в министерстве полиции с грустью начинают замечать, что император лишен возможности «узнать общественный дух» северных стран. Правда, нужно, прежде всего, иметь под рукой все их политические газеты. Но этого мало: «Даже самое полное собрание политических газет этих стран дает лишь очень несовершенную и часто ложную картину общественного духа обитателей. Прежде всего, эти газеты, состоя под надзором, хранят осторожное молчание, часто и говорят по приказу своих правительств», а «при нынешнем подчинении Европы... нет такого пункта на европейском континенте, где бы власти разрешили печатать известия, прямо враждебные Франции. Все немецкие газеты повторяют буквально французские.

Наполеон лишил сам себя могущественного орудия, когда уничтожил всякую возможность предостерегающих отзвуков жизни, и вместе с тем, стоя на вершине неслыханного в истории могущества, он все-таки нуждался в правдивых голосах, нуждался в не полностью рабской прессе!