Российское феодально-крепостническое государство на рубеже xviii и xix вв. 2 страница

какую-то реформу. . . они употребили все свое влияние на государя для того, чтобы удержать его от всяких уступок в пользу либераль­ных тенденций, и в то же время некоторые из молодых друзей стре­мятся проложить себе широкий путь к власти при государе«друге». По мнению исследователя, дворянство обеих столиц в XVIII в. видело в Сенате «политическую опору», орган, при помощи которого оно принимало участие в управлении государством. Главное достоинство такого устройства историк усматривал в том, что оно гарантировало законность. Учреждение министерств означало целый переворот в устройстве управления, который эту законность полностью унич­тожил. Таким образом, в работе М. В. Довнар-Запольского преобра­зования начала века трактовались как борьба «бюрократии» и «общественности», которая завершилась учреждением министерств, ставших «между массой населения и народом». Представителями «бюрократии» были «молодые друзья», «общественности» — «ека­терининские старики». Вина за трагический исход этой борьбы — засилие бюрократии в русской государственной жизни — возлага­лась на членов Негласного комитета. Так, накануне Первой русской революции несколько неожиданно возродилась концепция А. Д. Гра-довского, но в ней уже не £ыло никаких славянофильских черт. Бюрократизация являлась не следствием неудачного заимствования западных конституционных теорий, а антитезой конституционному развитию. В новом варианте концепции А. Д. Градовского «екате­рининские старики» и «молодые друзья» как бы поменялись своими историческими ролями.⁸

Манифест 17 октября 1905 г. породил не отличавшуюся высоким исследовательским уровнем литературу, призванную проиллюстри­ровать историческую преемственность октябрьского манифеста с развитием конституционных идей. Определенное место в этой лите­ратуре заняли и преобразования начала XIX в. В компилятивных работах, написанных такими разными авторами, как В. Е. Якушкин, С. Г. Сватиков и Б. Б. Глинский, содержался обзор реформ госу­дарственного управления. Эти преобразования предстали в пыпин-ской трактовке, причем мысль о конституционных настроениях, порожденных деспотизмом Павла I, была выражена более отчетливо. Идею о влиянии на Александра подобных конституционных стрем­лений разделял и такой видный представитель либерально-народни­ческой историографии, как В. И. Семевский, написавший целый ряд работ, в которых он в основном ограничился кратким обзором преобразовательских планов и проектов начала XIX в.⁹

Характернейшая черта всех этих работ биографов Александра и исследователей общественного движения в первые годы его цар­ствования заключалась в том, что их авторы оперировали такими широкими понятиями, как «бюрократия», «общественность», «госу­дарственный строй», и лишь в самой незначительной степени каса­лись истории государственного аппарата России. Поэтому их суж­дения носили несколько абстрактный характер, преобразования начала XIX в. рассматривались вне связи с конкретной историей государственных учреждений России. Между .тем вопрос о государ-

ственных преобразованиях начала XIX в. нашел свое освещение в историко-юридической литературе. Историки государственного права рассматривали государство как коллективный индивидуум, стремящийся к осуществлению идеи общественного блага. Считая государственную власть основным творческим началом истории, ее движущей силой, историки-юристы собрали и систематизировали большой фактический материал, освещающий историю государ­ственных учреждений — Непременного совета, Комитета министров, Сената и министерств, — зарождение или преобразование которых относилось к началу XIX в."¹

Среди этих работ, далеко не сопоставимых по своему научному уровню даже в пределах того историко-юридического направления, к которому принадлежали их авторы, лишь в немногих трудах борьба вокруг реформ начала XIX в. рассматривалась как единая проблема. В трудах В. Г. Щеглова, С. П. Покровского, С. А. Корфа, Э. Н. Бе-рендтса реформы первых лет XIX в. трактовались как результат борьбы личного и коллегиального начал. Носителями коллегиаль­ного начала являлись «екатерининские старики», добивавшиеся восстановления петровского Сената, построенного на коллегиальной основе, в то время как личное начало воплощали «молодые друзья», стремившиеся вручить различные отрасли исполнительной власти отдельным лицам. Эта борьба закончилась полной победой личного начала в государственном управлении. Несмотря на различие трак­товок некоторых эпизодов этой борьбы и даже оценок борющихся сторон, содержавшихся в работах отдельных авторов, такой взгляд на преобразования начала XIX в. стал господствующим в историко-юридической литературе.

Бездеятельность государства историки-юристы сводили главным образом к действиям верховных носителей власти. Поэтому фор­мально-юридическая трактовка государственных реформ первых лет XIX в. как борьбы коллегиального и личного начал сочеталась в историко-юридических исследованиях с признанием Александра I инициатором постановки вопроса о реформах, а основным побуди­тельным мотивом царя по-прежнему объявлялось стремление внести законность в государственное управление или даже преобразовать его на конституционных началах.

В 1907 г. к истории внутренней политики самодержавия начала XIX в. обратился М. Н. Покровский. Для сборника «История России в XIX в.», издаваемого братьями Гранат, он подготовил небольшой очерк «Александр I», в котором изложил суть своих воззрений на преобразования в России в первые годы XIX в. М. Н. Покровский попытался показать, что политические события этого времени в зна­чительной степени были обусловлены социально-экономическими процессами, развивавшимися во второй половине XVIII в. Хотя взаимосвязь между экономическими и социально-политическими процессами он понимал несколько упрощенно, такая постановка вопроса представляла собой весьма значительный шаг вперед в срав­нении со всей предшествующей историографией. М. Н. Покровский показал, что реформаторские потуги самодержавия были вызваны

вовсе не личными взглядами Александра, а как раз наоборот: преоб­разовательские стремления царя явились отражением настроений дворянства, которые в свою очередь порождались эволюцией кре­постного хозяйства. Исследователь полагал, что на рубеже XVIII и XIX вв. крупные землевладельцы перевели крепостных своих вотчин на оброк. Русская аристократия хорошо понимала связь между развитием капитализма и переходом к вольнонаемному труду. Поэтому она находила для себя экономически выгодным освободить своих крестьян от крепостной зависимости. Непременным условием такого освобождения должна была стать выгодная с точки зрения дворянских интересов конституция. Напротив, владельцы барщин­ных хозяйств, в основном провинциальное дворянство, находили для себя освобождение крепостных невыгодным. Поэтому они высту­пали за сохранение крепостного права и были совершенно равно­душны ко всяким конституционным затеям аристократов. Такова была в представлении исследователя социально-экономическая под­кладка той борьбы вокруг реформ, которая развернулась в России в начале XIX в. В свете вышесказанного традиционное противо­поставление «прогрессивных» «молодых друзей» «консервативным» «екатерининским старикам» как будто теряло всякий смысл, так как и те и другие принадлежали к одной социальной группе крупной земельной аристократии. Однако же, касаясь конкретной истории преобразований начала XIX в., М. Н. Покровский не смог избежать традиционного противопоставления этих двух группировок. Он впер­вые четко сформулировал идею об определенной связи между двор-цо'вым переворотом, приведшим Александра к власти, и его внутрен­ней политикой. В мартовских событиях 1801 г. ученый видел «кон­сервативную революцию», акт протеста дворянских верхов против антидворянской, как ему казалось, политики Павла I. «Потребность гарантировать права и преимущества» дворянства М. Н. Покровский считал исходной точкой преобразовательных планов дворянских группировок начала XIX в. По его мнению, они стремились поставить самодержавную власть под «бдительный контроль дворянского со­брания». Однако чем дальше удалялись дворянские верхи от событий павловского времени, тем больше выступали на первый план инте­ресы и соперничество отдельных групп. «Молодые друзья» стре­мились «удержать влияние на императора исключительно в своих руках, изолировать его даже от высшего дворянства». Поэтому они были против какого бы то ни было расширения прав Сената, за которое ратовали «екатерининские старики». Члены Негласного комитета стремились не ограничивать самодержавие, а «напротив, развязать ему руки, освободив императора от коллегиальных учреж­дений, наполненных „старыми служивцами"». Таким образом, кон­ституционные проекты привели «молодых друзей» к усилению бюро­кратического элемента в государственном управлении путем созда­ния министерств. Итог преобразований М. Н. Покровский видел в «воскресении режима XVIII в. в наиболее характерных его проявле­ниях», только без эксцессов, свойственных Павлу. Провал же преоб­разовательских планов дворянских верхов исследователь объяснил

полным равнодушием не только народных масс, но и подавляющего большинства дворянства к борьбе «за влияние в высших сферах, которую вели „старые служивцы" и „молодые друзья"»."

Несколько иная трактовка в лаконичном виде изложена М. Н. Покровским в «Русской истории с древнейших времен». Здесь была усилена мысль о корыстных интересах «молодых друзей». Претерпел изменения и взгляд на Александра. Если в очерке он был представлен как человек в общем либеральный, испытавший на себе сильное воздействие Французской революции, разделявший кон­ституционные симпатии некоторых своих современников и серьезно думавший над тем, чтобы освободить крестьян, то в «Русской исто­рии. . .» М. Н. Покровский писал: «. . . „реформы первых лет Алек­сандра I" для своего объяснения совсем не нуждаются в личности того, чье имя они носят. . . мы можем игнорировать Александра Павловича этого периода просто потому, что он был тогда. . . совер­шенной безличностью». Это был недоучившийся ученик отчасти Лагарпа, отчасти своего отца, «наполовину швейцарский гражда­нин, наполовину прусский капрал».¹²

Первое советское исследование проблем внутренней политики указанного периода принадлежало перу А. Е. Преснякова. В 1924 г. в серии «Образы человечества», выпускаемой издательством Брок­гауза и Ефрона, вышла из печати книга А. Е. Преснякова «Алек­сандр I». По форме это было научно-популярное сочинение, почти без ссылок и сносок на документы, по сути же — глубокое и серьез­ное исследование, в основе которого лежало тщательное изучение уже введенных в научный оборот источников. Хотя книга вышла уже после Октябрьской революции и принадлежала к советской историографии, по своим методологическим принципам она тяготела к дореволюционной исторической науке. Именно это научно-попу­лярное по форме исследование явилось как бы итогом всего того, что было сделано дореволюционными исследователями в области изучения внутренней политики самодержавия в начале XIX в.

В центре внимания автора по-прежнему находилась личность царя. Но А. Е.'Преснякова, как и М. Н. Покровского, личность Александра интересовала не сама по себе, а главным образом потому, что в ней опосредованно отразилась «борьба разнородных тенденций» эпохи. Эти основные тенденции развития России на рубеже XVIII и XIX вв. были порождены «коренными противоре­чиями между все нараставшими потребностями обширного государ­ства и дозревавшим в его недрах вековым строем самодержавной власти и крепостного хозяйства». В этот период Россия стояла на распутье «между самодержавно-крепостническим строем русской государственности и русских общественных отношений и поисками новых форм социально-политической организации страны соответ­ственно назревшим и остроощутимым потребностям развития ее материальных сил». Стремясь под давлением государственных инте­ресов к подъему материальных и культурных средств, самодержавие содействовало развитию в недрах старого режима новых буржуаз­ных сил и тем самым ставило монархическую власть в противо-

речие с традициями безусловного классового господства дворянства. Павел I попытался выйти из положения, при котором «дворянство через правительство управляет страной», но только расшатал корни самодержавия, не дав ему никакой другой опоры. Устранение Павла привело к «усилению» «дворянского конституционализма». В нем существовали два течения, представленные «екатерининскими ста­риками» и «молодыми друзьями». В трактовке «екатерининских стариков» А. Е. Пресняков был близок к М. Н. Покровскому. Правда, он несколько сузил тот социальный слой, интересы которого они представляли, и подчеркнул консервативность их политических позиций. В оценке же «молодых друзей» А. Е. Пресняков разошелся с М. Н. Покровским. На первый план он выдвинул не столько борьбу за личное влияние на императора, сколько искреннее стремление членов Негласного комитета к реформам социально-политического строя. В представлении А. Е. Преснякова «старые служивцы» стре­мились «связать верховную власть „основными" законами дворян­ского господства под активным контролем Сената, избираемого из состава не столько вообще дворянства, сколько его вельможных слоев — правящих групп высшей дворянской бюрократии». По сло­вам ученого, «этот своеобразный, весьма умеренный конституцио­нализм» был глубоко консервативен, так как преследовал цель закре­пить «преобладание дворянства над государственной властью». Идеи «молодых друзей» были близки к идеологии «старых служивцев». Но члены Негласного комитета иначе понимали реальные задачи преобразования. «Молодые друзья» стремились организовать работу верховной власти, «не ослабляя ее самостоятельности в деле необхо­димых преобразований вне тормозов дворянского консерватизма, но в то же время с гарантией умеренности и постепенности реформ, чтобы избежать „потрясений" и охранить интересы землевладель­ческого класса». Их мысль неизбежно наталкивалась на отрицание основ крепостничества и самодержавия и требовала перехода к бур­жуазному порядку и конституционному строю. Однако интересы, с возможно широким удовлетворением которых были связаны реаль­ные потребности торговли, промышленности и просвещения, имели ограниченную в условиях крепостного строя общественную опору. Поэтому реформаторы были вынуждены с первых же шагов своей практической деятельности приспосабливать свои проекты к на­строениям господствующего класса. В таких условиях единственной реформой, получившей осуществление, оказалось преобразование центрального управления с целью усиления центральной власти. В итоге в первые годы XIX в. была завершена организация бюро­кратической системы управления, которая обеспечивала для царя возможность «лично и непосредственно руководить всем ходом дел через министров, им назначенных, перед ним ответственных, с ним непосредственно связанных, в порядке личных докладов». Но и значительно укрепившись, личная власть монарха оказалась бессильной провести преобразования социально-экономических отношений, так как крепостное хозяйство имело еще «крепкую объективную основу». Ему принадлежала ведущая роль в экономике

М. М. Сафонов

страны, в колонизации слабонаселенных областей, помещики же оставались социальной опорой самодержавия. Что касается самого Александра, то он был утопистом-идеологом, пытавшимся провести в жизнь выработанную им теорию о «законно-свободных учрежде­ниях» как норме политического строя, обеспечивающей охрану усло­вий мирного развития страны и от революционных потрясений, и от правительственного деспотизма. Коренная утопичность этой теории привела Александра к полному разрыву с русской действи­тельностью.'³

Таким образом, в трактовке А. Е. Преснякова реформы начала XIX в. являлись продуктом социально-экономического развития страны. Их неудача объяснялась противодействием реформаторам со стороны господствующего класса, бюрократизация же выводи­лась как следствие из неудачных реформаторских попыток.

Работы М. Н. Покровского и А. Е. Преснякова оказали сильное влияние на развитие советской историографии. Первоначально в 20—30-е гг. в советской исторической литературе господствовала точка зрения М. Н. Покровского. Но в конце 30-х гг. советские исто­рики пересмотрели упрощенные построения исследователя.

Становление марксистской концепции внутренней политики само­державия начала XIX в. связано с именем С. Б. Окуня. В 1939 г. он издал курс лекций по истории СССР, который читал на истори­ческом факультете ЛГУ. В этом курсе в сжатой форме, но с исследо­вательской глубиной ученый осветил внутреннюю политику царизма в первые годы XIX в. Историк отталкивался от концепции М. Н. По­кровского. Отбросив элементы экономического материализма этой концепции, присущий ей схематизм, С. Б. Окунь попытался воссоз­дать конкретную (насколько позволяли сжатые рамки лекционного курса) 'картину борьбы вокруг реформ начала XIX в. и дать им марксистское истолкование. Фактическая канва очерка М. Н. По­кровского была сохранена. Но если М. Н. Покровский прошел мимо целого ряда серьезных наблюдений, сделанных историогра­фами из чуждого ему дворянского лагеря — Н. К. Шильдером, вел. кн. Николаем Михайловичем и др., — то С. Б. Окунь стремился использовать всю сумму фактов, накопленных дореволюционными историками различных направлений. Учитывал С. Б. Окунь и постро­ения А. Е. Преснякова, не получившие такого широкого распро­странения, как взгляды М. Н. Покровского, в годы становления советской историографии. Тщательно изучая опубликованные к тому времени источники, не выпуская из поля зрения всего, что было создано его предшественниками, С. Б. Окунь создал оригиналь­ную концепцию, которая была изложена на 10 страницах универ­ситетского курса. Ученый исходил из того, что определяющим фак­тором внутренней политики царизма этого времени было «наличие противоречий между развивающимся новым капиталистическим спо­собом производства и господствующей крепостной системой». Вместе с тем С. Б. Окунь постарался учесть все нюансы конкретной поли­тической обстановки, в которой царизм встал на путь реформ. Уче­ный различал в правительственных верхах страны три основные

группировки: руководителей заговора против Павла, «екатеринин­ских вельмож» и «молодых друзей». Среди руководителей дворцо­вого переворота были люди, на начальном этапе заговора стремив­шиеся к «установлению определенных рамок», ограничивающих личный произвол царя, но после воцарения Александра вчерашние заговорщики добивались лишь власти от имени монарха. «Екате­рининские вельможи», испытавшие на себе всю тяжесть павловского режима, непрочь были заполучить кое-какие гарантии от возможной тирании абсолютного монарха. Они провозгласили своей целью «защиту дворянства от царского деспотизма», стремились «к сохра­нению господства ограниченной дворянской верхушки». «Молодые друзья» сумели сделать определенные выводы из Французской рево­люции, они надеялись предотвратить революционный взрыв в Рос­сии и не нарушить при этом ни абсолютизма, ни крепостничества. Поэтому члены Негласного комитета ставили вопрос о целом комп­лексе мероприятий, связанных с реорганизацией структуры госу­дарственного управления, о проведении таких преобразований, кото­рые сохранили бы господство всего дворянства как класса. Они стремились защитить дворянство от революционных свобод и с этой целью пытались воспользоваться идеями Французской революции, как бы поставить их на службу феодально-крепостнической системе. В трактовке «старых служивцев» и деятелей дворцового переворота С. Б. Окунь разделял представления М. Н. Покровского, а в харак­теристике «молодых друзей» в большей степени был солидарен с А. Е. Пресняковым с той существенной разницей, что деятельность членов Негласного комитета в представлении С. Б. Окуня обуслов­ливалась боязнью повторения Французской революции и, следова­тельно, была порождена классовыми антагонизмами. Но если в по­строениях непосредственных предшественников С. Б. Окуня личность царя (почти полностью у М. Н. Покровского и в меньшей степени у А. Е. Преснякова) заслонялась борьбой «молодых друзей» и «екатерининских стариков», то под пером С. Б. Окуня Александр — деятельный участник преобразований, властолюбивый и коварный самодержец, ревниво охраняющий свои прерогативы. Это — хитрый и умный политик, рядящийся в тогу либерализма для того, чтобы в сложных для царизма условиях добиться всемерного укрепления своей абсолютной власти. В первый момент после переворота Алек­сандр попал в сильную зависимость от участников заговора и прежде всего П. А. Палена, но это продолжалось недолго. Царь сумел избавиться от руководителей мартовских событий, и обсуждение проблемы преобразований, по мнению С. Б. Окуня, происходило без их участия. В замыслах «екатерининских служивцев» Александр увидел посягательство на свои права «если не в плане введения каких-то представительных учреждений, то во всяком случае в виде каких-то ограничений компетенции верховной власти основными законодательными положениями». Планы же «молодых друзей» вполне импонировали властолюбивому императору. Александр не переставал намекать на близость каких-то реформ и стремился скрыть свои истинные намерения. Царь обратился к Сенату с пред-

2* 19

ложением сделать представление о характере этого учреждения и о возможном восстановлении его прежнего значения. «Екате­рининские старики» выступили с притязаниями расширить функции Сената как исполнительного органа и придать ему некоторое влияние на законодательную деятельность. Но «молодые друзья» отвергли эти «тенденции к аристократической конституции». Александр также считал требования сенаторов неприемлемыми потому, что они не разрешали всех назревших вопросов, но одновременно посягали на неограниченную свободу монарха. Члены Негласного комитета взяли курс на продолжение линии единоначалия и вытеснение кол­легиальных форм управления, наметившийся еще при Павле. В итоге все разговоры о преобразовании государственного строя свелись к учреждению министерств, укрепивших самодержавие. В реформах начала XIX в. ярко проявился внешний либерализм, который лишь прикрывал реакционную сущность внутренней политики царизма.

Оценивая трактовку реформаторской деятельности Александра, предложенную С. Б. Окунем, нетрудно заметить, что она была довольно противоречива. С одной стороны, показной либерализм, с другой — серьезное желание извлечь уроки из Французской рево­люции, чтобы предотвратить революцию русскую. По-видимому, С. Б. Окунь чувствовал это противоречие и в следующем издании своего курса, выпущенном в 1948 г., устранил его. Здесь прежде всего ученый развил идею М. Н. Покровского о решительном влия­нии дворцового переворота на внутриполитическую деятельность Александра, а следовательно, о вынужденном характере либера­лизма царя, хотя тезис о фальшивости этого либерализма был несколько приглушен. Одну из важнейших причин, толкнувших подавляющую часть сановного дворянства на убийство Павла, С. Б. Окунь видел в более резком проявлении «относительной само­стоятельности самодержавной власти». Эта самостоятельность выра­зилась в стремлении к предельной централизации государственного аппарата, в усилении роли бюрократии, что должно было привести к полной концентрации в руках императора всех элементов госу­дарственной власти. Исследователь показал, что в общем направле­нии павловского царствования часть дворян усматривала удар по сословным интересам в целом. В связи с этим особую остроту в начале XIX в. приобрел «вопрос об ограничении компетенции вер­ховной власти основными законодательными положениями». Именно поэтому общая тенденция дворянской верхушки закрепить за собой непосредственное участие в государственном управлении теперь усиливалась стремлением получить определенные гарантии от по­вторения в будущем деспотизма наподобие павловского. Александр же, напротив, свою основную задачу видел в том, чтобы завершить тот процесс укрепления абсолютизма, который столь активно прово­дился Павлом. Таким образом, борьба царя с сановной фрондой была выдвинута ученым на первый план. Она как бы представляла собой основное содержание либерального периода царствования Александра, тот стержень, вокруг которого развертывались дискус­сии о государственных преобразованиях в первые годы XIX в.

В связи с этим несколько иная роль отводилась теперь в построении С. Б. Окуня и «молодым друзьям». Они были нужны не только для предотвращения революционной опасности, как думал ученый прежде, но и «для разгрома сановной оппозиции». Однако члены Негласного комитета сами расценивались теперь как часть сановной оппозиции. В изображении ученого они предстали не единомышлен­никами царя, а людьми, посягавшими на его самостоятельность, стремившимися осуществить опеку над ним. В связи с этим новая роль в борьбе императора за утверждение своего единовластия отводилась и «екатерининским старикам»: они должны были помочь царю «обезопасить себя от чрезмерных требований членов Неглас­ного комитета». Суть плана борьбы с сановной оппозицией, сложив­шегося у Александра, С. Б. Окунь видел в следующем: «При помощи „молодых друзей" успокоить старых недругов, а при помощи старых недругов ограничить „молодых друзей"». Через призму таких слож­ных отношений С. Б. Окунь рассмотрел борьбу вокруг сенатской реформы. В этом контексте указ 5 июня 1801 г. оценивался как намек Александра на близость ограничения самовластия импера­тора, сделанный для того, чтобы успокоить сановную оппозицию и выиграть время. Значительно усложнилась и конкретная история борьбы вокруг сенатской реформы. Как и предполагал Александр, «молодые друзья» выступили против притязаний «екатерининских стариков». Однако слишком резкий провал требований сенатской фронды царь считал преждевременным. Поэтому он всячески затя­гивал решение вопроса. Но вскоре царь убедился, что сановная оппозиция не отличается единством, не имеет за собой реальной силы, и свел на нет все ее требования, а затем нанес ей окончатель­ный удар, «представ перед Сенатом во всем блеске неограниченного монарха», решительно пресекающего всякие попытки вмешаться в прерогативы верховной власти. Так С. Б. Окунь оценил ликвидацию права представления. «Окрик» царя, призвавший к порядку санов­ную оппозицию, был в то же время серьезным предупреждением и для «молодых друзей». Взаимный антагонизм «екатерининских стариков» и «молодых друзей» привел к тому, что все нити управ­ления концентрировались в руках Александра. Постепенно он сумел избавиться от тех и других, а затем повернул в сторону откровенной реакции.¹⁵

В 1956 г. в третьем издании своего курса ученый определил сущность правительственных мероприятий начала XIX в. как поли­тику «заигрывания с либерализмом». Суть этого явления С. Б. Окунь видел в том, что царизм, стремясь сохранить общие задачи внут­ренней политики в неизменном виде, т. е. оставить в неприкосновен­ности абсолютизм и предупредить назревающий революционный взрыв, был вынужден прибегнуть к иным методам ее реализации. Вместе с тем ученый верно указал на необходимость учитывать то, что «это были уступки, хотя и мелкие, но властно диктуемые не только политическими соображениями, но и всем ходом экономи­ческого развития России». Эта знаменательная оговорка означала определенный шаг в сторону забытой концепции А. Е. Преснякова.

Такая же трактовка содержалась и в четвертом издании труда С. Б. Окуня.¹⁶ Ученый вновь вернулся к этому вопросу в одной из своих последних статей. Здесь он определил политику «заигрыва­ния с либерализмом» как «революцию без революционных потрясе­ний, революцию без участия революционных масс». По мнению С. Б. Окуня, эта политика была направлена на предупреждение рядом частичных уступок революционного взрыва и допускала даже введение конституционных ограничений. Ученый подчеркнул, что в демагогической в целом политике «заигрывания с либерализ­мом» присутствовало и нечто объективно прогрессивное. Оно заключалось не в кардинальных изменениях, а в определенном движении вперед в буржуазном направлении.¹⁷

С иных позиций к вопросу о реформах подошел А. В. Предте-ченский. В 1957 г. он выпустил в свет монографию «Очерки общест­венно-политической истории России в первой четверти XIX века», явившуюся итогом двадцатилетних изысканий. До сих пор она остается самым обстоятельным исследованием внутриполитических проблем указанного периода. В кратком историографическом обзоре из всей совокупности работ отечественных историков А. В. Пред-теченский выделил труд А. Е. Преснякова, видя в авторе не только своего учителя, но и непосредственного предшественника. (О М. Н. Покровском в работе не упоминается вообще). Высоко оцени­вая попытку своего учителя определить политику Александра как «поиски новых форм социально-политической организации страны», А. В. Предтеченский полагал, что А. Е. Пресняков не вскрыл истин­ных причин таких поисков. Эту задачу он попытался разрешить в своем исследовании. Признавая вслед за А. Е. Пресняковым, что социально-экономические сдвиги повлекли за собой перемены во внутренней,политике самодержавия, А. В. Предтеченский внес в концепцию своего учителя ряд существенных изменений. Политика Александра получила классовую оценку и стала рассматриваться как попытка в условиях разложения феодально-крепостнической системы защитить интересы господствующего класса крепостников-помещиков от буржуазной революции. Главную причину вступления царизма на путь реформ А. В. Предтеченский видел в том, что «наи­более дальновидным представителям крепостнического дворянства казалось невозможным для удержания власти в своих руках в обста­новке обостряющейся классовой борьбы и экономических изменений оставлять в неприкосновенном виде существующие социально-эко­номические отношения и организацию аппарата управления». По­этому правительство Александра I «обнаружило понимание того, что путь приспособления форм государственного управления и соци­ально-экономических отношений к изменившимся внутренним усло­виям и изменившейся международной обстановке есть единственное средство удержать власть в руках господствующего класса». Таким образом, переосмысливая построения А. Е. Преснякова, А. В. Пред­теченский пришел к заключениям, близким, но не тождественным выводам С. Б. Окуня, развившего построения М. Н. Покровского. Оба исследователя главную цель правительственной политики