О выживаемости и управляемости демократии в незападном мире

Изложенное выше со всей очевидностью показывает, что западные образцы государственности по-настоящему, так сказать, в первозданном евроцентристском варианте не могут институционализироваться в странах, где господствуют так называемые органические социокультурные, политико-культурные, религиозные и другие традиции и формы ментальности. В то же время эти последние не могут служить непреодолимым препятствием на пути экономической и политической модернизации Востока, утверждения здесь институтов, ценностей и норм рынка и политической демократии.

Поэтому в свете происходящих там процессов можно утверждать, что Восток не просто пассивный объект вестернизации/модернизации, а активный субъект экономических, социокультурных и политических процессов всемирного масштаба. И было бы явным упрощением и преувеличением говорить о замене характерологических

установок японской или южнокорейской социокультурной общности характерологическими установками евроцентристской техногенной цивилизации.

Именно сохранение (в той или иной модифицированной форме) традиционных ценностей и ориентации позволило Японии, Южной Корее и другим странам АТР освоить достижения техногенной цивилизации, модернизироваться экономически, сохранив многие черты своей традиционной культуры, идти по пути не просто вестерниза-ции, а модернизироваться, сохраняя свою идентичность.

И нет никаких данных, говорящих о том, что множество других незападных стран и народов не могут пойти и не пойдут примерно по такому же пути. Но вместе с тем при оценке перспективы демократии нельзя не учитывать следующее обстоятельство. По справедливому замечанию бразильского политолога Ф. Веффорта, «новые демократии» представляют собой смешанные режимы, хотя смещение или совмещение институтов и норм вполне обычное явление, поскольку многие режимы, в том числе и традиционно демократические, носят смешанный характер.

Так, некоторые современные представительные демократии включают элементы прямой демократии и корпоративизма, представляя собой некий институциональный гибрид. «Новые демократии» — это в сущности особые разновидности гибридизации, основанные на сочетании в переходный период демократических институтов, норм и ценностей с элементами авторитаризма. Но при всех возможных здесь оговорках нельзя не согласиться с тем же Веффортом, который считает, что «гибридные режимы можно считать победой демократии в сравнении с той тоталитарной диктатурой, которую они сменили».

Все это в свою очередь дает основание считать, что процесс демократизации в странах третьего мира нельзя воспринимать как сам собой разумеющийся и однозначно обреченный на успех. Переходный характер «новых демократий» обусловливает их нестабильность, порождающую непредвиденные обстоятельства и непредсказуемые результаты. Парадоксом «новых демократий» является то, что демократические преобразования осуществляются под руководством лиц, не являющихся демократами «по рождению». Подавляющее большинство тех, кто возглавил преобразования переходного периода, были «инсайдерами» в прежних режимах и обращены в демократическую веру самим переходным периодом. Это — Р. Альфонсин и К. Менем в Аргентине, П. Эйлвин и Р. Лагос в Чили, X. Сарней и Ф. Комор в Бразилии, Б. Ельцин и В. Черномырдин в России и др.

Поэтому очевидно, что многие из «новых демократий» не застрахованы от опасности того, что первоначальные восторги по поводу обретенной свободы могут обернуться разочарованием и неприятием демократии широкими слоями населения. Немаловажен с данной точки зрения вопрос о выживаемости и управляемости демократии, ее способности укорениться в том или ином обществе.

По-видимому, правы те исследователи, которые предупреждают о возможности возникновения в переходные периоды тупиковых ситуаций и опасности возврата к прошлому. Так, например, в Турции после проведения первых свободных выборов в 1946 г. демократический процесс 3 раза (в 1960-1961, 1970-1973 и 1980-1983 гт.) был прерван периодами правления авторитарных режимов. Что касается большинства латиноамериканских стран, то для них такое положение стало почти правилом.

Целый ряд стран и народов продемонстрировали свою неготовность к принятию демократии и ее ценностей во всех их формах и проявлениях. Об этом свидетельствует опыт некоторых стран третьего мира, где механическое заимствование западных образцов государственности оборачивалось неудачей и приводило к непредсказуемым негативным последствиям. Зримым проявлением негативных последствий попыток ускоренной модернизации на западный лад является дуга нестабильности, протягивающаяся на огромные пространства мусульманского мира — от Инда до Средиземноморья и стран Магриба.

Объясняется это прежде всего тем, что заимствование и насаждение элементарных административных и управленческих механизмов проводилось без их органической интеграции в национальные традиционные структуры. Первый такой опыт, который проводился в Иране, где шахский режим под патронажем Соединенных Штатов пытался постепенно пересадить на иранскую почву западные политические институты и экономические отношения, провалился.

Очевидно, что на поставленный вопрос о том, двигается ли весь мир в сторону демократии, ответ будет неоднозначным: «да», если речь идет об определенной группе стран, каждая из которых исходит из собственного понимания демократии, но с учетом западного опыта; «нет», если имеется в виду однозначная вестернизация или модернизация на западный лад всех незападных стран и народов. Крах и поражение чего-либо одного не всегда приводит к победе и утверждению чего-либо другого.

Вопреки наивным ожиданиям, возникшим после окончания холодной войны, крах тоталитарных и авторитарных режимов не всегда

приводил к утверждению демократии. Целый ряд стран — Эфиопия, Сомали, Таджикистан, Грузия и др. — очутились в пучине глубочайшего кризиса, хаоса и дезинтеграции. Многие страны стали ареной реполитизации и ренационализации этнических групп, что сопровождается оспариванием существовавших ранее государственных границ.

Начало 1990-х годов ознаменовалось резким изменением ситуации после почти 20-летнего периода прогресса демократии в Латинской Америке: пала хрупкая демократия на Гаити в результате военного переворота и смещения законно избранного президента Аристида; демократия в Венесуэле, считавшаяся традиционной и крепкой, в результате двух попыток государственного переворота в феврале и ноябре 1992 г. оказалась в кризисе; в том же году нечто вроде переворота совершил президент Перу Фудзимора; в результате острой внутриполитической борьбы со своих постов были смещены президенты Бразилии и Венесуэлы.

Не лучше обстоит дело в исламском мире. Об этом свидетельствует развитие событий в Алжире, где были объявлены не имеющими силы результаты всеобщих выборов и введено чрезвычайное положение. В итоге активизировалась деятельность исламских фундаменталистов и резко дестабилизировалась обстановка в стране. Из-за роста фундаментализма к репрессивным мерам вынуждены были прибегнуть власти Туниса и Египта. В Африке весьма хрупкие демократии, установленные в 1991-1992 гг., не выдержали груза экономических и политических неурядиц.

В то же время во многих африканских странах вопросы, связанные с переходом к демократии, отходят на второй план под давлением более радикальных вопросов, связанных с искусственным характером государственных границ и трудностями совместного существования различных этнических групп. Взрывы насилия в Сомали, Эфиопии, Анголе, Руанде, Либерии и т. д. свидетельствуют о том, с какими острыми проблемами сталкиваются африканские народы.

При оценке перспектив демократий нельзя забывать тот немаловажный факт, что бедность и социально-экономическое отставание стран Африки и Латинской Америки определяются комплексом факторов социокультурного и политико-культурного характера, в том числе неспособностью их населения воспринимать перемены, идущие извне, конкурировать или играть по правилам, диктуемым мировым сообществом. Демократия и рынок дают шанс, но не готовые рецепты решения стоящих перед той или иной страной проблем и не гарантии такого решения.

В некоторых странах Африки и Латинской Америки сравнительно легкой победе так называемых демократических оппозиций над авторитарными или однопартийными режимами способствовало изменение внешних условий. С исчезновением социалистического лагеря и распадом Советского Союза левые авторитарные режимы лишились мощной материальной, идеологической и моральной поддержки. Это в свою очередь освободило Запад от необходимости однозначной поддержки правых авторитарных режимов, которые раньше использовались в качестве заслона на пути проникновения советского влияния.

Более того, можно сказать, что некоторые страны встали на путь перехода к демократии по сути дела под давлением западных стран-доноров экономической помощи. Сразу после окончания холодной войны правительства этих стран начали открыто обусловливать предоставление помощи принятием развивающимися странами демократических политических режимов и неолиберальной политики экономического развития.

К тому же с исчезновением Советского Союза исчез и альтернативный источник получения помощи. Нужно учитывать и то, что в глазах политиков развивающихся стран развал Советского Союза стал отождествляться с поражением самой системы социализма, а Запад выглядел победителем в холодной войне.

Важно также отказаться от соблазна оценивать демократию в развивающихся странах по западным меркам. Даже в тех из этих стран, где более или менее устойчивые демократические режимы формировались одновременно с завоеванием независимости (Индия, Малайзия, Шри-Ланка и др.), демократические структуры обладают большей спецификой по сравнению с классическими евро-американскими образцами. Для них характерны политическая нестабильность, этнический и профессиональный корпоративизм, высокая степень персонализации в политике, установки на авторитаризм и клиентелизм, значительная роль традиционных ценностей в политической культуре. Нужно учесть и то, что во многих этих странах демократические режимы, как правило, основываются на доминантной партии, которая неизменно находится у власти, постоянно обеспечивая себе превосходство на выборах.

Все это свидетельствует, во-первых, о том, что для большинства развитых стран и стран, обладающих потенциальными возможностями для вхождения в их число, рыночная экономика и политическая демократия являются или становятся главной формой самоорганизации общества. Но это отнюдь не есть признак какой-то унификации или упрощения жизнеустройства в масштабах континентов, регионов

или всего земного шара. Дело в том, что каждая страна, каждый народ выбирает и реализует собственный национальный тип демократии, учитывающий собственные национально-исторические традиции, обычаи, политико-культурные корни и др.

Какова бы ни была судьба процесса демократизации, оказывается, что несравнимо легче заимствовать институциональные формы либеральной демократии, чем культурные и духовные составляющие либерализма и демократии. По-видимому, ряд стран, в том числе обладающих большим весом и влиянием на международной арене, во всяком случае в обозримой перспективе сохранят полудемократические или даже откровенно авторитарные формы политического устройства.

Этот момент нельзя не учитывать, если иметь в виду перспективу ужесточения правовых и репрессивных мер перед лицом роста терроризма, наркобизнеса, других форм преступности. Поэтому интернационализация и глобализация важнейших сфер общественной жизни, при всех возможных здесь оговорках, не может означать политическую унификацию в масштабах всего мирового сообщества на основе рыночной экономики и политической демократии.