Российская позиция в отношении гуманитарной интервенции

Вначале представляется уместным привести мнения отечественных журналистов:

"Стремление государств мира установить надежный контроль над нефтяными ресурсами до недавнего прошлого подталкивало их к территориальным экспансиям, попыткам явочным порядком захватить жизненно важные районы, что стало причиной многочисленных вооруженных конфликтов и войн различного масштаба…

Оказалось, что контроль над богатствами другой страны куда проще установить без орудийных залпов и авиационных налетов - всего-навсего опутав ее финансово-экономической паутиной. Наступило время стратегии "непрямых действий", когда на первый план выдвинулись политико-психологические и экономические методы "работы" со страной-клиентом.

На смену прямому вооруженному вторжению пришла "гуманитарная интервенция" в дела "несостоятельного"" государства с целью стабилизации (формирования) выгодной для себя внутриполитической обстановки, создающей условия для доступа к сырьевым ресурсам. Гуманитарную интервенцию в случае необходимости может дополнить другая рабочая концепция - "ограниченного суверенитета". Военная сила по-прежнему играет важную, но уже как бы вспомогательную роль - для устрашения или нанесения селективных, хирургических ударов и, в конечном счете, снова для устрашения."[17]

Также целесообразно, на наш взгляд, кратко обозначить позиции представителей отечественной науки относительно концепции гуманитарной интервенции.

"В качестве основания для применения вооруженной силы против третьих государств Стратегическая концепция НАТО не ссылается поименно на допустимость так называемой гуманитарной интервенции, как она признается некоторыми специалистами международного права на Западе. Однако в ходе разработки концепции, и особенно в связи с ситуацией в Косово, немалый акцент делается на то, что грубые и массовые нарушения прав человека и вообще надвигавшаяся в этом крае гуманитарная катастрофа являются чуть ли не императивным основанием для военного вмешательства НАТО, т.е. все той же "гуманитарной интервенции"... Но притязания эти не имеют международно-правовых оснований."[18] Посягательства на права человека и принципы гуманности подлежат квалификации как нарушения соответствующих норм международного права и конкретных международных соглашений. Реакция со стороны третьих государств или их организаций не может выходить за пределы того, что называют репрессалиями. Но "государства обязаны воздерживаться от актов репрессалий, связанных с применением силы", подчеркивается в Декларации о принципах международного права. Другая сторона дела состоит в том, что "гуманитарная интервенция" вообще не известна как институт позитивного международного права. Со времен Французской революции 1789 года и известного послания Президента США Дж. Монро 1823 года относительно невмешательства оно (невмешательство) явилось предметом регулирования во многих международных актах, но ни в одном из них не предусматривалась допустимость "гуманитарной интервенции". Устав ООН, закрепляя принцип невмешательства в дела, "по существу входящие во внутреннюю компетенцию любого государства", допускает из этого принципа только одно исключение: в случае "применения принудительных мер на основании главы VII", т.е. по решению Совета Безопасности ООН, а не по собственному усмотрению какого-либо государства, либо альянса государств. Концепция "гуманитарной интервенции" не выдерживает проверки на обоснованность. "Это констатировал, в частности, МИД Великобритании, который в 1986 году, высказался в том смысле, что подавляющее большинство современных правовых авторитетов "выступают против существования права на гуманитарную интервенцию" по трем главным основаниям: во-первых, не представляется, что Устав ООН и в целом современное международное право предусматривают такое право; во-вторых, практика государств за последние два века, и особенно с 1945 года, знает лишь несколько случаев действительно гуманитарной интервенции, а по мнению многих – вообще ни одного… масштабы злоупотребления таким правом в значительной мере свидетельствуют против его создания."[19] "Гуманитарные интервенции", "военный гуманитаризм", как это иногда называют на Западе, включающий угрозу или применение силы без полномочий от Совета Безопасности, "будут в принципе оставаться нарушением международного права"… Таким образом, "гуманитарную интервенцию" с применением военной силы невозможно квалифицировать иначе как в качестве вооруженной агрессии. В международном праве, международной практике еще с 30-х годов нынешнего столетия сложился постулат, в силу которого, как подчеркивается в принятом ООН определении агрессии, "никакие соображения, будь то политического, экономического, военного или иного характера, не могут служить оправданием агрессии". "Агрессия влечет за собой международную ответственность", она является международным преступлением. Интервенция, вмешательство во внутренние или внешние дела государств рассматриваются в проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, подготовленном по линии ООН, как одно из таких преступлений. "Международная норма непререкаема: никакие соображения, а значит и "гуманитарность" интервенции не могут служить ее оправданием."[20]

И наконец, наиболее существенной и влиятельной является, пожалуй, точка зрения на проблему гуманитарной интервенции российской правящей элиты. Ниже излагается общий смысл высказываний на этот счет Сергея Орджоникидзе – бывшего заместителя министра иностранных дел России.

Воздействие концепции гуманитарной интервенции на систему международных отношений может быть поистине разрушительным. Именно поэтому не может не беспокоить та напористость, с которой некоторые ведущие страны Запада пытаются `дополнить` ею общепризнанные международно-правовые принципы, расшатав тем самым их стройную систему и подменив в итоге силу права в международной жизни правом силы на основе однополярной, а точнее, натоцентристской модели мироустройства.

Попытки подрыва устоев международного правопорядка обосновываются неким несовершенством современного международного права, не позволяющего применять силу в обход Устава ООН и полномочий СБ. "Возникает вопрос: если кто-то полагает необходимым `восполнить пробелы` в международном праве, то разве делать это нужно келейно, а не путем коллегиального международного обсуждения? Встает и другой вопрос: действующее международное право, Устав ООН никто не отменял."[21] Соответствующие правовые нормы не факультативны и не позволяют выбирать из них те, которые кому-то нравятся, и отбрасывать неустраивающие. Иерархии принципов международного права не существует: все они взаимосвязаны и подкрепляют друг друга.

Важнейший в контексте международного права принцип невмешательства во внутренние дела государств эволюционирует в направлении большей открытости и "кооперативности". Права человека перестали быть исключительно внутренним делом государств. И Россия, безусловно, осуждает массовые и грубые нарушения прав человека и международного гуманитарного права, кем бы и где бы они ни совершались. Международное общество должно реагировать на острые гуманитарные ситуации и кризисы. Это его прямая обязанность, закрепленная в Уставе ООН. Другое дело, что поиск конкретных форм такого реагирования должен вестись коллективно, на прочном фундаменте международного права. Устав ООН и соответствующие международно-правовые механизмы предусматривают широкий спектр возможностей реагирования мирового сообщества на такие нетерпимые ситуации - от превентивной дипломатии, переговоров, примирения, посредничества до санкций, и в крайнем случае - использования силы.

"Мы допускаем, что потенциал Устава ООН еще далеко не исчерпан и существующие возможности реагирования на гуманитарные кризисы можно совершенствовать. Политическая дискуссия на последней сессии Генассамблеи ООН наглядно показала, что практически все страны обеспокоены вопросом о возможности международного вмешательства для предотвращения масштабных нарушений прав человека. Однако ясно, что `подправить` международное право таким образом, чтобы легитимизировать `гуманитарные интервенции`, осуществляемые произвольно, в нарушение общепризнанных правовых норм, невозможно, поскольку это уже не право, а грубый произвол. Нелишним будет вспомнить, что даже самые могущественные народы могут чувствовать себя в безопасности лишь под защитой правового объединения, ибо `все колеблется, если нарушить право`."[22]

Россия выступила с инициативой согласования правовых принципов применения силы в условиях глобализации. Заявленные нашей страной принципы включают, в частности, следующие:

1) императивный характер обязательного для всех государств принципа неприменения силы или угрозы силой в международных отношениях;

2) необходимость строгого соблюдения в XXI веке требования Устава ООН о том, что никакие соображения (политические, экономические, военные, гуманитарные, связанные с правами человека и иные) не могут использоваться в качестве оправдания применения силы, не санкционированного Советом Безопасности ООН;

3) упомянутые прерогативы Совета Безопасности ООН при проведении любых принудительных операций и военно-силовых действий отдельными государствами, коалициями государств, региональными и субрегиональными структурами и органами;

4) юридическую обязательность применения прежде всего политико-дипломатических, правовых и иных мирных средств и недопустимость использования военно-силовых действий для разрешения конфликтов как между государствами, так и внутри них, за исключением случаев, предусмотренных Уставом ООН.

Эти принципы основываются на Уставе ООН и других важных источниках международного права и одновременно в должной мере учитывают важность действенной реакции на гуманитарные вызовы. Эти предложения были распространены среди членов ООН и вызвали активные дискуссии на эту тему. Судя по поступающей реакции, описанная инициатива находит понимание и достаточно широкую международную поддержку.

"Мы рассчитываем, что указанная российская инициатива явится весомым вкладом в подготовку этих форумов и их решений, призванных закрепить ведущую роль ООН и верховенство права и справедливости в мировых делах. Проводим большую дипломатическую работу в этом направлении, результаты которой, надеемся, будут служить интересам всего международного сообщества."[23]