Власть как объект социологической науки

Власть — одно из центральных понятий современной политической социологии. Однако сам феномен власти выходит за пределы собствен­но политической сферы. Он встречается в самых разных областях обще­ственной жизни — экономике, культуре, науке, образовании, семье. Как любое предельно абстрактное понятие, оно не поддается однозначному определению, а раскрывается через взаимосвязь с другими социологи­ческими понятиями. Дискуссии о природе власти, ее функциях, носите­лях, ресурсах, формах существования возникли еще в глубине веков, но продолжаются и по сей день.

Постараемся в основном сосредоточиться на изложении того, что дает для понимания проблем власти современная социология. Но для того, чтобы понять главные тенденции эволюции социологического понимания власти, необходи­мо остановиться на ее основных парадигмах, присущих классическому периоду развития науки.

Многие мыслители прошлого высказывали мысль, что потребность в существовании власти возникает в процессе социальной организации общества, а сам процесс организации предполагает образование власт­ных отношений. Например, Т. Гоббс, один из родоначальников теории общественного договора, считал, что важнейшим условием существования общества является власть и признание политической власти со стороны граждан. Порядок в обществе возможен только тогда, когда каждый человек может твердо рассчитывать на него.

Власть человека, — писал Гоббс, — «есть его наличные средства достигнуть в будущем некоего блага». Причинная связь представляет собой постоянное отношение между двумя переменными, в котором одна переменная производит изменение в другой переменной. Она возникает только между предметами и событиями, которые соотно­сятся друг с другом, хотя и могут быть отделены пространством и вре­менем. Власть существует даже в том случае, если субъект не реализу­ет имеющуюся у него способность подчинить объект. В соответствии со своими представлениями о природе человека, Гоббс рассматривает властные отношения как асимметричные и конфликтные, отражающие господство одних людей над другими.

Как известно, классическая постановка вопроса о власти заклю­чается в том, что она представляет собою совокупность политических институтов, посредством функционирования которых одни социаль­ные группы получают возможность навязывать свою волю другим и дей­ствовать в соответствии с так называемыми общими(общенародными, общегосударственными) интересами.

Центральное место среди этих институтов занимает государство, которое имеет право и обязанность говорить от имени народа или всего организуемого им сообщества. Бо­лее того, существенное определение государства, по Веберу, состоит в том, что это единственная инстанция, которая имеет право на приме­нение насилия по отношению к своим гражданам и в пределах своей территории.

При этом отношения между групповыми и общегосударственными интересами могут быть различны. Они могут строиться:

Ø на взаимном компромиссе и консенсусе,

Ø основываться на прямом доминиро­вании интересов одной группы и исключении иных из сферы принятия решений,

Ø на подавлении других групп.

Важным инструментом в систе­ме осуществления властных функций, на чем бы они ни основывались, является идеологическое обрамление власти, ее идейное обоснование и оправдание, обеспечивающее легитимность властных институтов.

В начале XX века М. Вебер, разработавший многие социологические понятия, предложил одно из наиболее известных социологических
определений власти: власть — это «возможность для одного деятеля в
данных социальных условиях проводить собственную волю даже вопре­ки сопротивлению». Анализируя веберовское определение, можно сделать вывод, что оно подразумевает наличие определенной социальной связи между двумя субъектами и указывает на существование неравенства, которое состоит в том, что один из субъектов, совершающих действие, может навязывать свою волю другому. Властные отношения, возникающие между субъектами, регулируются определенными социальными нор­мами общества, к которому они оба принадлежат.

В веберовском определении подчеркиваются следующие основные черты власти:

Ø власть не есть принадлежность индивидов, а существует в отношениях между ними;

Ø власть должна определяться в терминах ве­роятности, возможности;

Ø основу власти могут составлять любые вещи, свойства или отношения;

Ø власть всегда против кого-то, она предпола­гает конфликт и действия вопреки интересам людей. Иначе говоря, это способность субъекта А так влиять на объект В, чтобы последний сде­лал то, что никогда бы не стал делать по своей собственной воле.

Во многом созвучной с веберовским определением выступает реляционистская концепция власти (от англ. relation — отношение). Она трактует власть как межличностное отношение, позволяющее одному индивиду изменять поведение другого.

Эта концепция в первую очередь обращает внимание на асимметричность властных отношений, рассмат­ривая их как отношения субъекта и объекта, на ролевые отношения или реляционные аспекты власти, что характерно именно для веберовской традиции, предполагающей возможность волевого воздействия одного политического актора (индивидуального или группового) на другого ак­тора (индивидуального или группового). В соответствии с реляционистской концепцией формулируются многие современные определения по­нятия «власть». Так, согласно известному американскому политологу Р. Далю, власть есть «отношения между социальными единицами, когда поведение одной или более единиц (ответственные единицы) зависит при некоторых обстоятельствах от поведения других единиц (контро­лирующие единицы)».

Большое значение для понимания сущности власти и властных от­ношений имело появление и развитие социологического знания в XX столетии.

Во второй половине XX века получили известность структурно-функционалистские и системные трактовки власти. С точки зрения Т. Парсонса власть рассматривалась как отношения между субъек­тами, выполняющими определенные закрепленные за ними социаль­ные роли, в частности, управляющих и управляемых. Сами эти роли обусловлены структурой всей общественной системы, где каждый эле­мент обеспечивает ее успешное функционирование.

Согласно системной концепции власти, политическая система опре­деляется как качественно отличная от других систем в обществе и пред­ставляет собой совокупность взаимодействий, осуществляемых индиви­дами в пределах признанных ими ролей, взаимодействий, направленных на авторитарное распределение ценностей в обществе. Власть в поли­тической системе выступает как ее безличное свойство, как ее атрибут. «Мы можем определить власть, — писал Т. Парсонс, — как реальную способность единицы системы аккумулировать свои «интересы» (до­стичь целей, пресечь нежелательное вмешательство, внушить уважение, контролировать собственность и т. д.) в контексте системной интег­рации, и в этом смысле осуществлять влияние на различные процессы в системе».

Парсонс отвергает идею о том, что власть охватывает все формы подчинения объекта, относя к власти только генерализованные^[1], леги­тимизированные, институционализированные, символические формы, полностью зависящие от доверия людей к самой системе власти.

Кон­цепция Парсонса значительно «уже» большинства других подходов, она исключает из власти принуждение, манипуляцию, персональный авторитет, «голую силу» и рассматривает власть лишь как один из способов воздействия субъекта на объект. «Подчинение с помощью угрозы использования силы, независимо от того, обязан объект под­чиняться или нет, не является осуществлением власти, — подчеркива­ет Парсонс. - К власти, в моем понимании, относится только гене­рализованная возможность достижения подчинения, а не единичное санкционирующее действие, которое субъект способен осуществить, и средства подчинения должны быть "символическими"».

В отличие от традиционного подхода, рассматривающего власть как существующую в конкретных отношениях одних индивидов с другими, у Парсонса власть не ограничивается несколькими специфическими от­ношениями; она представляет собой генерализованную (обобщенную) способность социальной системы реализовать интересы системы в от­ношении широкого спектра проблем.

Рассматривая власть как символического посредника в системе взаимосвязей общественного целого, Парсонс идет дальше традици­онных представлений о власти как контроле над ресурсами. Власть, основанная на ресурсах, является самым простым типом власти: «Такая власть всегда контекстно определена, сильно субъективирована, распространена только в узких, обозримых пределах, которые непосредственно воспринимаются всеми ее участ­никами. Она как раз и является господством...». Власть как символи­ческий посредник задает нормы и образцы правильных (ожидаемых обществом) действий, функционирующих в политической сфере и за ее пределами.

Парсоновский подход к определению власти можно считать свое­образным переходным звеном от теорий классической социологии к современным концепциям.

В более современной литературе — в работах французских социо­логов П. Бурдье и М. Фуко, в публикациях Э. Гидденса, Н. Лумана, Ю. Хабермаса и многих иных авторов проработка вопросов власти увя­зывается с понятием социального или политического пространства.

Власть — это определенная совокупность средств организации со­циального пространства через соответствующие точки напряжения, через линии искривления пространства. Она существует везде, где есть совместная деятельность, это необходимый атрибут общественных от­ношений, суть которого заключается в переводе материальных и духов­ных интересов и сил в совместное действие. Это совместное действие обязательно предполагает определенное соотношение между властью, авторитетом, с одной стороны, и согласием с нею, ее легитимным при­знанием, с другой. С этой точки зрения «вездесущность» власти не яв­ляется исключительным достоянием тоталитарного общества. Там, где есть авторитет и признание этого авторитета, там есть и власть. Другой вопрос, в каких формах эта власть существует, как добивается она признания и поддержки.

Одним из основных направлений социологического осмысления феномена власти в современной социологической теории является разработка проблемы ее позитивной, созидательной функции. «Сле­дует прекратить, — провозглашает, например, М. Фуко, — постоянно описывать проявления власти в негативных терминах: она "исключа­ет", "присваивает", "подвергает цензуре", "абстрагирует", "маскирует", "скрывает"».

Признавая важным и существенным моментом негативные функ­ции власти, которые выступают как «власть над» кем-то, как возмож­ность осуществления принуждения по отношению к кому-то, сторон­ники этого направления акцентируют внимание на функции власти убеждать или разубеждать кого-то, достигая определенного соглаше­ния. Как отмечает X. Арендт, «стоит только перестать сводить общественную жизнь лишь к господству кого-то над кем-то (т. е. к "власти над"), как живая жизнь предстанет перед нами во всем своем подлин­ном многообразии».

Новые подходы не опровергают тех постановок вопроса о природе власти, которые сложились в XIX веке в социологической литературе. Они, скорее, конкретизируют их и рассматривают в качестве частного случая, подчеркивая лишь то обстоятельство, что власть в любом совре­менном обществе как бы разлита по всему социальному пространству, сосредотачиваясь в его некоторых центральных местах в особо концен­трированной форме. И эти точки сосредоточения власти нельзя понять, лишь сводя их к выражению стоящих за ними сил и интересов. Они сами становятся средством организации интересов, т. к. они инициируют социальные действия.

Власть, согласно М.Фуко, «бессубъектна, ее нельзя присвоить». Это не означает, что власть не может быть присвоена совсем. Но при­своение власти есть действие не «субъекта», а самой власти.

Власть как социальный феномен обладает определенными характеристиками: пра­вилами, языком, временем, пространством и т. д., которые задают субъ­екту власти ориентиры поведения. Конкретный индивид становится субъектом власти только благодаря тому, что уже существует «другой Субъект» — власть. Стать субъектом власти означает вступить в диалог с Субъектом власти, приняв при этом его правила игры, его язык, всту­пив с ним в диалог. Не субъект присваивает себе власть, а власть присва­ивает себе субъекта, превращая его в партнера по диалогу.

Власть, в его понимании, обладает в обществе исключительным могуществом. Она настолько овладела временем и пространством со­циальности, что говорить о том, что власть можно локализовать в од­ной избранной точке социальности, определить как «внешнего врага» и предложить «революционные методы» борьбы с ним было бы верхом утопизма. Власть остается загадочным и таинственным феноменом, она, по афористическому замечанию М. Фуко, есть «хитрая история».

Власть в современном обществе призвана быть не столько разру­шающей, сколько созидающей, а политика не столько разъединяющей людей, социальные группы, этнические образования и т. д., сколько их объединяющей. Как пишет американский ученый Т. Болл, власть «убеж­дать — возможно, уникальная сторона более широкой сферы власти, которой homo sapiens обладает наряду с другими существами, — спо­собностью общения посредством речи, символов и знаков. Общением создаются и поддерживаются человеческие сообщества».

В социологии второй половины XX века власть рассматривается как важнейший элемент коммуникации, а сам анализ понятия власти стро­ится на основе теории «коммуникативных действий». Именно в этом направлении развиваются все современные концепции власти (X. Арендт, Ю. Хабермас, Э. Гидденс, Н. Луман).

Согласно современным социологическим представлениям, отноше­ния между людьми выходят за рамки властных отношений, как только в сферу общения включается насилие, имеющее целью утвердить чью-либо точку зрения в качестве господствующей. Сторонники данной те­ории отвергают насилие в качестве средства коммуникации.Насилие, по их мнению, неспособно осуществлять коммуникативную функцию. Оно лишь способно низводить индивида или группу индивидов до уров­ня пассивного объекта, лишенного субъективности, разрушая тем са­мым основу коммуникации.

Подлинное проявление власти состоит в ее способности убедить другого в целесообразности совместных действий, прийти к определенному соглашению. Если же власть оказывается не­способной убедить в целесообразности совместных действий и в каче­стве последнего аргумента использует насилие, то это свидетельствует не столько о силе власти, сколько о ее бессилии или слабости. Исполь­зование властью насилия обессиливает ее и придает действию неле­гитимный характер.

Подобный взгляд на вещи, присущий теоретикам этого направления, имеет много общего с концепцией ненасильствен­ного сопротивления М. Ганди и М.Л. Кинга, идеями В. Гавела о «власти безвластных», которые были широко распространены в Чехословакии во время так называемой «бархатной революции», покончившей с ком­мунистическим режимом в 1989 г.

Очевидно, что сторонники этого направления делают различия меж­ду силой и насилием. Они признают за властью наличие силы. Но про­явление этой силы должно быть строго регламентировано, иметь опре­деленные правовые рамки. Но ограничивать власть только правовыми рамками они считают недостаточным. Она должна быть еще морально ответственной за применение силы. Власть по своей природе, подчерки­вает Э, Гидденс, не является угнетением, она «просто есть способность выбирать образ действий или возможность добиваться результатов».

Но власть в таком ее понимании не может стремиться к достижению результата любыми средствами. Если же власть оставляет за собой право добиваться цели любыми средствами, то она тем самым делегитимизирует себя. Сильная власть обладает способностью соотнесения своей силы с моральной ответственностью ее применения. Псевдо-власть, наоборот, лишена такой способности.

Сила власти и насилие власти яв­ляются, таким образом, двумя полярными точками, характеризующими поле властных отношений. Между ними существуют различные степени власти, которые могут быть выражены через такие понятия, как «авто­ритет власти», «влияние власти», «господство власти», «легитимность власти», «отчуждение власти» и т.д. Они указывают на специальные каналы осуществления власти и способы ее функционирования.