Разложение в мусульманском мире

Если христианский Запад при всех вышеописанных неурядицах сохранил возможности дальнейшего развития, то мусульманский Восток в подобном положении их утратил, ибо в конце XI в. превратился в этническую химеру.

Аббасидский халифат был спасен от собственных еретиков иноземцами — туркменами‑сельджуками, восстановившими преобладание правоверного исповедания — суннизма — в завоеванных ими Иране, Сирии. Месопотамии и Малой Азии.

Но это процветание длилось недолго. Сельджукский султанат развалился от внутренних войн сначала на западе, а потом в Иране, тюрки же, поселившиеся среди арабов и персов, не слились с ними в единый этнос. Поэтому мусульманский мир XII в. следует рассматривать как химерную целостность.

Население там было объединено грубой силой, а не системными связями комплиментарности. Власть перешла в руки гулямов, преимущественно тюркского происхождения, но оторвавшихся от тюркского степного мира. Само собой разумеется, что сила мусульманского прозелитизма упала до нуля. Обращение в ислам перестало казаться кочевникам желанным, а поэтому мусульманам пришлось отступать перед кыпчаками и огузами.

Кара‑китаи (кидани) овладели среднеазиатским междуречьем, грузины одержали целый ряд побед над сельджукскими эмирами. Фаза надлома, т.е. снижения пассионарного напряжения системы, к началу XIII в. привела мусульманский мир к преждевременной старости, или фазе обскурации, выход из коей был непредсказуем.

Но вот что любопытно: в то время когда кочевые тюрки и православные греки, грузины и русичи отталкивали мусульманскую культуру, ее жадно впитывали крестоносцы, хотя, казалось бы, именно они должны были быть злейшими врагами мусульман. С точки зрения этнологии этот факт легко объясним.

Византийская культура успела кристаллизоваться и не нуждалась в изменениях.

Это особенность инерционной фазы этногенеза. Кочевники, потомки и наследники хуннов, уже растратили творческие силы, даруемые людям избыточной энергией. Этносы состарились, т.е. дошли до гомеостаза, а это состояние консервативное и враждебное любым изменениям. Сломать его может тольк о новый пассионарный толчок, что и произошло в XIII в., когда появились монголы. А французы, итальянцы и испанцы были в акматической фазе, т.е. в постоянном пассионарном перегреве, делавшем их поведенческую структуру пластичной и толкавшем их на получение не только военной добычи, но и знаний, навыков и философских концепций. Запад проиграл войну в Палестине, но обогатил свою духовную культуру, расширил свои горизонты, вышел из войны с прибылью.

А кочевники, побеждавшие и мусульман, и крестоносцев, не смогли в XIII в. воспринять высокую культуру, потому что в ней не нуждались. Они обходились натуральным мировоззрением, которое в это время перестало быть религиозным, но и атеистическим его назвать нельзя. Самое подходящее название — демонология, но этот термин нуждается в расшифровке.

ДЕМОНОЛОГИЯ

Уровень религиозного сознания — культа — и уровень пассионарного напряжения этнической системы взаимообусловлены. Для создания оригинальной системы мировоззрения требуется не только доктрина, но и способность воспринять ее, а это доступно не всем членам этноса. Однако пассионарная элита, восприняв то или иное учение, вводит его в стереотип поведения, тем самым вовлекая в принятый настрой массы обывателей, принимающих доктрину без критики. Это относится не только к оседлым этносам, обладающим письменностью, но и к кочевникам, передающим ценную информацию устно для запоминания, что, пожалуй, более эффективно.

Но уже в конце акматической фазы (в начале надлома) интерес простых людей, т.е. слабопассионарных, к сложным мировоззренческим проблемам слабеет, и наконец, остается только набор воззрений, имеющих, с точки зрения обывателя, практическое значение. Теология превращается в натурфилософию, а религия — в демонологию, ибо каждый нормальный лесовик боится встречи с лешим или водяным, а степняк — с кара‑чулмусом и албастом — духом‑убийцей, давящим спящих в степи у костра или пронзающим их длинными медными ногтями (джезтырнак).

Это духи природы, не покоренной человеком, но еще более страшен дух покойника: у русских — русалка, у тюрок — убур (упырь), высасывающий кровь у людей, бывших при жизни близкими покойнику. И поскольку многие люди либо видели этих чудовищ, либо ощущали их, не успев погибнуть благодаря заклинаниям или внезапному вмешательству соседей, то никакого сомнения в наличии болезнетворных существ, вызывающих то инфаркты, то анемию, то паралич, не возникало. Но ведь и мы недавно перестали сомневаться в существовании вирусов, хотя их можно видеть только через электронный микроскоп на экране, а не непосредственно.

Естественно, признание наличия многочисленных вредных существ вызывало стремление оборониться от них, что было не под силу простым охотникам и скотоводам. Для борьбы с враждебными и невидимыми демонами требовались специалисты. По‑тюркски их называли «бахсы», по‑славянски — знахари, на современном академическом жаргоне — шаманы. Последнее название действительно имеет место у тунгусо‑маньчжуров, но значение его иное, равно как и происхождение, принесенное из Индии, да и учение шаманизма— сложная система мистического атеизма (теория многослойности вселенной и божественного избранничества ««См.: Штернберг Л.Я. Избранничество в религии//Первобытная религия в свете этнографии. Л., 1936 »») — не связано с мировоззрением западносибирских тюрок и угров, равно как и с политеизмом бурятской «черной веры» ««См.: Банзаров Д. Черная вера. СПб., 1891; Гумилев Л.Н. Древнемонгольская религия//Доклады ГО СССР. Вып. 5. Л., 1968. С. 31‑39 »». Язычество многообразно даже более, нежели теизм, но эта проблема увела бы нас в сторону от нашей темы, поэтому оставим ее. Важнее другое — в древности эти народы имели религии: иногда оригинальный дуализм, в основе которого лежал не антагонизм, а синтез, взаимодополнение, а иногда заимствованные у проповедников. Хормуста — подарен уйгурам манихеями, Митра пришел от саков к монголам, Уч Ыдук (Троица) — наследие несториан ««Гумилев Л.Н. Несторианство и древняя Русь//Доклады по этнографии Географического общества СССР. Л., 1967. С. 8 »» . Но эти культы интересовали степняков в то время, когда акматическая фаза переходила в инерционную, а при торжестве гомеостаза тот, кто хотел искать себе веру, обращался либо в православие, либо в ислам, либо — на восточной окраине Степи — в буддизм и бон (древнетибетскую религию). Культура тюрок Х‑XII вв. размывалась так же, как их былая государственность: и было это прямым следствием этнической энтропии — естественной утраты пассионарности.

Но демонологии этот упадок не касался. Для человека, находящегося в гомеостазе, важны не сложные построения теологов и философов, а окружающая его действительность, даже если он понимает ее не научно. Для него ошибка — в пределах законного допуска; уточнения для него чаще всего бессмысленные помехи. Поэтому столь устойчивы приметы, восходящие к древнему забытому знанию, хотя и искаженному губительным Хроносом, но сохранившемуся в осколках даже в урбанизированном мире.

И не менее значительно другое: локализованность демонологических систем.

Страшные демоны внутренней части Евразийского континента неизвестны в Англии, где нежить называется «маленький народец» — эльфы и феи, пляшущие лунными ночами в зарослях вереска, а духи убитых не высасывают кровь, а пугают обитателей старинных замков. Скандинавы боятся троллей, способных, по древней мифологии, победить богов Валгаллы. Китайцы различают пять степеней демонов: яр — привидение, мо — аморфная злая сила, туй — дух покойника, гуай — дух стихии, шен — аналог олимпийских божеств. И оборотни на окраинах континента разные: в Китае — лисы, в Германии — волки.

Отсюда ясно, что демонология не имеет точек пересечения ни с теологией, ни с философией, а поэтому не может быть проповедана этносу, живущему в ином ландшафтном регионе, и, следовательно, для проблемы межэтнических контактов не актуальна. Демонологические концепции усваиваются лишь переселенцами от аборигенов, как любые навыки адаптации в новом ландшафте.

XVI. ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ

ШАГ ПО ПУТИ ПРОГРЕССА

Владимир Мономах и Мстислав Великий умело координировали политику подручных княжеств, руководствуясь исключительно интересами своей страны. Но с 1132 г. стали заметны признаки грядущего упадка: вокняжение Всеволода Ольговича в Киеве, фактическое обособление Новгорода от Руси и превращение уделов в самостоятельные государства, что повлекло ужесточение конфликтов и вовлечение княжеств в европейскую политику. Русская земля стала постепенно терять самостоятельность, сначала частично — путем заключения политических союзов в чужих интересах, а потом и полностью. Обскурация хоть и медленно, но неуклонно надвигалась.

Неравномерность развития и разнообразие элементов являются обязательными условиями устойчивости любой системы, в том числе и этнической.

Следовательно, полиэтничность и разноукладность не разрушали, а укрепляли древнерусскую суперэтническую целостность, так ярко и красочно описанную автором XIII в. в «Слове о погибели Русской земли» ««См.: Бегунов Ю.К. Памятники русской литературы XIII века. М.; Л. 1965. С. 154‑155, 182‑184 »». Но к середине XIII в. все переменилось. События второй четверти XIII в, рассматривались современниками как «погибель». В чем же дело?

Междоусобицы княжеств в XI‑XII вв. мы должны рассматривать как «болезнь роста», определенную фазу этногенеза, мучительную, но не угрожающую жизни этноса. Но столкновения с иными суперэтническими системами сулили куда более грозные последствия. В начале XIII в. вмешательство Запада в русские дела ограничивалось установлением военных союзов. Поскольку Польша и Венгрия находились в гвельфском блоке, Волынь выступила за гибеллинов, причем князь Роман в 1205 г. пал в бою, а его соперники, черниговцы и суздальцы, установили контакты с папой и поддержали Новгород в его борьбе с Ливонским орденом, стоявшим на стороне Гогенштауфенов. Папа, воспользовавшись ситуацией, послал на Русь доминиканских миссионеров, но Юрий II выслал их за пределы своего княжества, так что от этих союзов большого вреда не было.

Людям подобных фаз этногенеза всегда кажется, что они подошли к порогу счастья, что они около завершения развития, которое в XIX в. стали называть прогрессом. И в какой‑то мере это правильно. Если понимать под прогрессом движение вперед по ходу времени, то после вечерней зари наступают голубые сумерки, а за ними надвигается черная ночь. Однако эта последняя фаза современниками из виду упускается, вероятно, по причинам эмоциональным.

Древние русичи исключением не были. Им, как римлянам эпохи Каракаллы, византийцам — современникам Исаака Ангела, китайцам династии Южная Сун и древним персам, благоденствовавшим в империи Ахеменидов, представлялось, что «украсно украшенная» Русская земля будет процветать до скончания мира, причем для поддержания этого благополучия от обитателей ее не потребуется никаких усилий.

И как легко они забыли жуткий разгром Киева в 1203 г., уничтожение земли Рязанской, которую великий князь Всеволод в 1208 г. «положил пусту», и девять с лишним тысяч трупов на берегах реки Липицы! Все это им казалось прошлым, о котором можно не вспоминать, чтобы не портить себе настроения.

Жить стало легко и приятно, а главное — свободно, потому что Руси ничто не угрожало, а значит, можно было расслабиться и не думать о судьбе своего Отечества. Это блаженное состояние продолжалось 20 лет. За это время рязанские князья, пришедшие на выручку своим союзникам — половцам, дабы отразить сельджукский десант в Крыму в 1222 г., потерпели сокрушительное поражение. Снижение пассионарного напряжения этнической системы, конечно, не благо, но при наличии достаточной материальной базы и обилии природных ресурсов можно поддерживать процветание страны и народа очень долго. Ведь продержались же Комнины в Византии, окруженной с трех сторон врагами, целый XII век! Но, правда, там было одно обстоятельство, крайне важное для финальных фаз этногенеза, — отработанная и слаженная духовная культура — православие, очищенное от ересей и пережитков древних культов, поэтому византийский утес принимал удары бурных волн: с востока — сельджуков, с запада — норманнов, с севера — печенегов и венгров — и устоял.

На Руси византийская культура одержала победу, захватила командные позиции, но укорениться в массах не успела. Да и сами князья, и их бояре не забыли верований своего народа и собственного детства. Культура Древней Руси была блестящей, но рыхлой, а вокруг Руси клубились чужие и враждебные вероучения. Короче, кризис пассионарности и кризис мировоззрения в XII в. на Руси совпадали. Пассионарность этноса — это двигатель корабля, а культура этноса — это руль. Кораблю необходимо и то и другое.

Больше всего отозвалась дивергенция на славянском мире. Его разорвало на две части. Западные славяне слились с «христианским миром» Европы, южные подчинились Византии, а восточные вобрали в себя разноэтничное население от Карпат до Волги, смешались с ним и сделались вторым центром православия, а точнее — двоеверия, оказавшегося цементом, скрепившим многие этносы в суперэтническую систему, культура которой до сих пор вызывает восхищение.

Итак, вследствие раскола этнического поля славянство как этноисторическая целостность исчезло, оставив потомкам реликт — славяноязычие — и воспоминания о былом. В XII в. Русская земля сама превратилась в суперэтнос, где славянский элемент был ведущим, но не исключительным.

В ЛУЧАХ ВЕЧЕРНЕЙ ЗАРИ

Славянская Древняя Русь и Византия были ровесниками, ибо возникли от одного пассионарного толчка. Находились они в разных географических зонах, имели разных соседей, и хозяйственная база у них была разной, но фазы этногенеза совпадали, с расхождением в пределах законного допуска. В первой трети XII в. Владимир Мономах и его сын Мстислав Великий, подобно Алексею и Иоанну Комнинам, решили все политические задачи, стоявшие перед Киевским государством. Древнее язычество было сокрушено как у вятичей на Оке, так и у половцев на Донце и Днестре. Полоцк был присоединен к Киевской державе. С Византией пришлось заключить мир, так как последнее столкновение на Нижнем Дунае закончилось очередным поражением. Выяснилось, что гораздо выгоднее иметь друзей, нежели врагов. Блестящая культура, спасенная в Византии Комнинами, широкой струей текла на Русь. Она легко воспринималась, и могло показаться, что Киев стал культурной колонией Константинополя. Однако дело обстояло куда сложнее.

Политические успехи были достигнуты не вследствие пассионарного избытка в Киеве, а за счет спада пассионарности в прочих городах, из которых Киев высасывал энергичную молодежь, но, конечно, не всю. А в столице, как в любом большом городе, темпы аннигиляции были гораздо выше. Такой энтропийный процесс неизбежно должен был привести к сближению энергетических уровней столицы и уделов, и тогда преимущество столицы исчезало, поводы для единения страны терялись, что сулило в недалеком будущем распад политической системы даже при сохранении этнического и идеологического единообразия. В социальном аспекте этот процесс называется «феодальной раздробленностью», но при рабовладении и капитализме было бы то же самое. Старость системы — явление природы, и от нее никуда не деться. А этнос — система, как организм или сверхновая звезда, и также подвластен законам природы. Несколько сложнее проблема культуры — феномена антропогенного. Не пожалеем сил, чтобы прояснить и этот вопрос.

Принято считать, что византийская культура, полученная вместе с христианством, противопоставлялась «примитивности и анархии строя славянских племен предшествующего доисторического периода» ««Гущин Л.С. Памятники художественного ремесла Древней Руси Х— XIII вв. М.;Л.,1936. С. 11 Сам А.С. Гущин эту концепцию неразделяет »». Так, П. Муратов в 1923 г. писал: «В ряду других народов мы взяли на себя историческую роль ученичества. Как ученики цивилизации, мы приняли христианство и, как ученики индустриальной Европы, стараемся теперь усвоить социальный материализм (! — Л.. Г.). Две русских художественных истории также обусловлены двумя страдами нашего ученичества: древнего — у Византии и нового — у Европы XVIII в…И древняя Русь, и новая Россия приняли, каждая в свой черед, чужеземное искусство в тот момент, когда оно достигло высшей точки развития (Византия Комнинов) или стало даже клониться к блистательному упадку (Европа XVIII в.). Русская художественная история никогда не знала поэтому веяний искусства архаического, иначе говоря, искусства, завоевывавшего свою форму и свои средства выражения. Русь древняя и новая Россия не участвовали в сложении некоей возникающей художественной традиции, но как та, так и другая жили великой, уже сложившейся вне их традицией». Здесь изложена концепция, которая в начале XX в. представлялась столь несомненной), что стоял вопрос о том, можно ли вообще говорить о «русском искусстве», а не об «искусстве в России», так как по этой концепции в ней всегда развивалось только чужое, заимствованное от других народов искусство, лишь преломляемое по‑своему местной средой ««Никольский В. История русского искусства. Берлин, 1923. Аналогичные высказывания см.: Куслаев Ф.И. Сравнительные взгляды на историю искусства в России и на Западе//Соч. Т. 1. СПб., 1880. С. 3‑41; Новицкий Л.П. История русского искусства древней Руси.М.,1924;Сычев Н.П.. Искусство средневековой Руси//История всех времен и народов. Вып. 4. Л., 1929 »».

Наиболее четко выражена эта точка зрения Н.П.Кондаковым, доказывавшим "необходимость изучения русско‑византийских древностей на основе древностей Византии как источника важнейших форм личного церемониального убора и связанных с ним общественных отношений… Самое важное явление русско‑византийской среды есть внутреннее отношение варварского мира к цивилизации, связь внешняя и внутренняя русской жизни с византийской культурой и ее гражданским обществом. Эти отношения мы называли внутренними в том смысле, что их не сразу видно, их открываешь лишь изучением, но раз они доказаны и приняты в принципе, они ведут, так сказать, внутрь всего этого внешнего мира вещей, дают нам постигнуть его внутреннее содержание…

Несомненно, жизнь свежей, по своему варварству, национальности в соседстве с гражданским обществом направляет всю чуткую ее восприимчивость в сторону заимствования, усвоения, а затем соперничества, и все эти отношения проникают глубоко во всю народную жизнь, разносимые из города, быта высших сословий в жизнь села и простонародья. Таково было влияние Византии на древнюю Русь, пока Византия была ее непосредственной соседкой в Херсонесе, Тьмутаракани (в XI в.) и пока византийское влияние на Русь приносили православная Грузия, Галич, берега Дуная, свободные торговые сношения и сообщения с Цареградом…" ««Кондаков Н.П. Русские клады. Т.1. СПб., 1896. С.81. Он же. О научных задачах древнерусского искусства.СПб.,1899 »». Исходя из этих соображений; Н. П. Кондаков называет вторую половину великокняжеского периода — XI‑XII вв. — периодом русско‑византийского искусства ««См.:Гущин Л. С. Указ. соч. С.13 »».

Возражая против изложенной концепции, А.С. Гущин справедливо пишет: "Никем не может быть, конечно, оспариваем тот факт, что христианское искусство в древнюю Русь пришло вместе с новой официальной религией из Византии во вполне сложившемся виде и что на новой почве оно развивалось из этих заимствованных извне художественных основ… Но есть ли какие‑либо основания рассматривать это заимствованное искусство христианской церкви как искусство, сразу же определившее общий процесс художественного развития древней Руси, и связывать с моментом его появления начало всего русского искусства? Какова была та среда, в которую оно попало и развивалось в дальнейшем? Насколько обоснованно утверждение о полном подавлении этим богатым и пышным искусством местного процесса художественного развития?..

Наконец, имеем ли мы право рассматривать процесс развития раннефеодального искусства в России как процесс сложения «древнерусского» искусства, т.е. считать, как делалось до сих пор, это искусство продуктом художественного творчества одной только восточнославянской национальности? Не является ли этот общий художественный процесс в такой же мере делом финских, хазарских, кочевнических, тюркских, как и собственно славянских, народов? Вот вопросы, на которые… необходимо искать те или иные oтветы" ««Гущин Л. С. Указ. соч. С.13‑14 »». Ниже он указывает, что поиски в этом направлении производились ««См.: Паплинов Л.М. Доисторическая пора искусства на почве России//Вестник изящных искусств. 1887. Т.V. Вып. 1 и 4 »», но основные черты древнеславянского искусства остаются в сфере «интересных предположений, не более». Пусть так, но нас занимает не культура, а этнос.

разложение в мусульманском мире - student2.ru

Фазы этногенеза византийского и славянского совпадали, но судьбы обоих этносов разнились. Византия была могучая страна, выдержавшая удары с востока, севера и запада и сохранившая ядро своего ландшафтного региона в Анатолии и Фракии. Поэтому культурные ценности в ней до XIII в. накапливались, а этнос только обогащался включением южных славян, армян, грузин и готов. Иначе говоря, Византия — яркий пример ортогенного, ненарушенного развития. А судьба восточных славян, как мы видели, сложилась менее благоприятно, и хотя золотая осень у обоих этносов наступила одновременно, богатые интеллектуальными и эстетическими ценностями греки имели возможность поделиться избытком их с храбрыми, сильными и энергичными восточными славянами, сбросившими с себя аварский, хазарский и варяжский гнет и сумевшими вобрать в свою этническую стихию потомков россомонов — русов, восточных балтов — голядь, финнов — вепсов и угров Верхнего Поволжья.

Предметы искусства создают художники, а воспринимают массы, вкусы коих зависят от этнической традиции и фазы этногенеза. Древние русичи не приходили в восторг от мусульманских арабесок, католических изваяний и витражей и от античной скульптуры, еще сохранившейся в Малой Азии. А вот византийское искусство было им комплиментарно. Оно отвечало их духовному складу, но не обязывало к изменению стереотипа поведения. Поэтому цементом, скреплявшим Византию и Русь, была бескорыстная симпатия. Это и определило сходство обеих культур.

103. "УНЫЛАЯ ПОРА. ОЧЕЙ ОЧАРОВАНЬЕ"

Эпоха, созданная волей и мужеством Владимира Мономаха, считается порой расцвета древнерусской культуры. И для этого есть много оснований. Но в плане этногенеза это инерционная фаза, когда накопленные богатства обеспечивают комфорт и даже роскошь, после чего приобретения сменяются утратами. Однако сколько же можно тратить, не восполняя ущерба?

Опыт этнической истории показывает, что такие расцветы бывают недолгими, потому что ведущее место в жизни достается людям потребительской психологии, не умеющим и не желающим заглядывать вперед. И Русь, несмотря на исключительно благоприятные условия, не избежала общей участи всех этносов.

Последним успехом Киева был захват Полоцка в 1127 г. Сын Мономаха Мстислав Великий захватил полоцких князей и выслал их в Византию. Но уже в 1132 г. князья вернулись, и Полоцк освободился. Вслед за Полоцком от Киева отделился Новгород и обособилась Ростово‑Суздальская земля, а в 1139 г. Всеволод Ольгович Северский взял Киев, оттеснив Мономашичей. С 1146 г. началась война за Киев между суздальцами и половцами, с одной стороны, и волынянами, уграми и ляхами — с другой, а тем временем обособилась Галицкая земля. Киевляне не любили суздальцев настолько, что законный князь Юрий Долгорукий был ими отравлен. За это его сын Андрей в 1169 г. отдал Киев на разграбление своей рати. Эти факты показывают, что единство Руси было утрачено. Русь превратилась из этноса в суперэтнос, политически раздробленный, как Западная Европа.

Но пока столкновения происходили между отдельными княжествами или только между князьями, целостность Русской земли не вызывала ни у кого сомнений.

Но к началу XIII в. эти войны изменили свой характер: из внутриэтнических они стали межэтническими. И произошло это не вследствие усиления провинций, а из‑за ослабления центра, растерявшего пассионарный элемент, скопившийся в Киеве при Владимире и Ярославе.

Русь перестала быть каганатом ««Последним «каганом» был князь Олег Святославич. Так он назван в «Слове о полку Игореве». Его современник и соперник Владимир Мономах фигурально именовался царем — прозвище заимствовано у византийского императора Константина IX »». В процессе этнической дезинтеграции она из монолитной державы закономерно превратилась в конфедерацию восьми «полугосударств» ««См.: Насонов А.П. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства. М., 1951 »», в которых византийская культура более или менее успешно вытесняла языческие славянские традиции, в том числе принесение волхвами людей и животных в жертву темным богам ««См.:ПВЛ. Ч.1. С.117: ср.:НВЛ. Ч.11. С.402‑405 »». О потере таких традиций жалеть не стоит, но соперничество Мономашичей и Ольговичей тоже древняя традиция.

И дело не в характере князей, а в настроениях этнических групп. Давидовичи (дети Давыда Святославича) предали Ольговичей, но те удержались, потому что, видимо, черниговцы не хотели Мономашичей. Но если так, то тут не только феодальная война, а и соперничество двух субэтносов: киевско‑волынского и чернигово‑северского, причем в основе тех и других лежат разные этнические субстраты, т.е. былые племена, насильно объединенные в древнерусский этнос киевскими князьями, а теперь стремящиеся к самостоятельности.

Конечно, приравнивать киевлян XI‑XII вв. к полянам, а черниговцев к северянам нелепо, но нельзя не заметить, что на месте племен, т.е. этносов, исчезнувших вследствие этнической интеграции в единый древнерусский этнос, возникают субэтносы с территориальными наименованиями, но ведут они себя так же, как до этого племена. Пусть суздальцы сложились из кривичей, мери и муромы, новгородцы — из кривичей, веси и словен, рязанцы — из вятичей и муромы, полочане — из кривичей, ливов и леттов, но эти новые этносы, даже утратив традиции предков, поддерживали целостность большой этнической системы — Руси — способами, им ведомыми, в том числе междоусобицами.

Звучит это парадоксально, но вдумаемся. Постоянное вмешательство в дела друг друга исключает равнодушие, а только последнее ведет к отчуждению.

Именно благодаря постоянному взаимодействию, по тем временам не мыслившемуся без борьбы, изолированные этнические группы поддерживали свой этнос, а на базе его и суперэтнос, ибо понятие «Русская земля» включает угорские, финские, балтские (голядь) и тюркские племена, являвшиеся компонентами суперэтнической целостности. Например, союз с торками был традицией киевских и волынских князей, а союз с половцами — князей черниговских. Последних осуждает за это не летописец, а поэт — автор «Слова о полку Игореве». Это он назвал Олега Святославича Гориславичем и приписал ему вину за «обиду» Русской земли. Думается, что его мнение было пристрастным ««См.: Гумилев Л.H. Поиски вымышленного царства »».

Обратим внимание на то, что во второй половине XII в. традиционная вражда Мономашичей и Ольговичей отступает на второй план, а обособленное Полоцкое княжество почти не принимает участия в «феодальных войнах», хотя там княжила линия потомков Рогнеды и ее сына Изяслава, не входившая в «ряд Ярославль». Если бы дело было в симпатиях самовольных князей, то для них было бы естественно вмешаться в распри своих соперников, но столь же очевидно: не будь у полоцких князей тесного контакта с согражданами — гнить бы им у Золотого Рога, питаясь милостыней и объедками.

В других землях и городах шли те же процессы. Попытка Ольговичей овладеть Киевом в 1135 г. кончилась катастрофой 1146 г., ибо киевляне заявили:

«Ольговичей не хотим». Игорь был зверски убит. За этим последовала полувековая война, выигранная черниговцами. Они дважды взяли Киев и подвергли его жестокому разгрому.

Наши рекомендации