Заговор» 11 сентября 2001 года

В руководстве США интервенционисты («ястребы») представлены вице-президентом Р. Чейни, министром обороны Д. Рамсфельдом, помощником президента по национальной безопасности К. Райс, заместителем министра обороны П. Вулфовицем, бывшим заместительем министра обороны, «серым кардиналом» интервенционистов Р. Перлом, теоретиком «нового консерватизма», членом Консультативного совета по оборонной политике Министерства обороны США Н. Гингричем. По мнению Т. Мейссана[143] и А. Тарасова[144], именно эти люди стоят за заговором и терактами 11 сентября 2001 г. Задача заговора была следующей: заставить американскую администрацию перейти к прямому созданию Всемирной империи военными средствами, к развязыванию войн по всему Земному шару, к подавлению «антиамериканской» и «антихристианской» оппозиции везде, включая территорию самих Соединенных Штатов. Речь, таким образом, идет о политико-экономической унификации мира и о повсеместной замена демократии диктатурой (хотя и в демократическом обличье)[145].

Во внешней политике так и случилось: не предоставив миру никакихдоказательств причастности «Аль-Каиды» к терактам 11 сентября, США осуществили полномасштабную военную интервенцию в Афганистан и свергли неугодное им правительство талибов, а затем, опять-таки не предоставив никаких доказательств поддержки режимом С. Хусейна исламского терроризма или наличия у Ирака оружия массового уничтожения, осуществили военное вторжение в Ирак и свергли неугодное им правительство. В настоящее время Афганистан возглавляет сотрудник ЦРУ Х. Карзай, а Ираком и вовсе руководит оккупационная американская администрация. Причем, если война в Ираке была в первую очередь войной за нефть, то война в Афганистане – в первую очередь войной за наркотики: «Талибан» хоть и с переменным успехом, но вел борьбу с выращиванием опийного мака и наркобизнесом (выращивание мака при талибах каралось смертью), а провашингтонский «Северный альянс» – крупнейший в мире производитель героина. Т. Мейссан, еще не зная, что за год власти проамериканской администрации производство наркотиков в Афганистане вырастет в 5 раз, пророчески написал в своей книге: теперь проблем с поставкой опиатов на американский рынок больше не будет.[146]

Согласно доказательствам, полученным Т. Мейссаном[147], прямые связи ЦРУ с Бен Ладеном и «Аль-Каидой» не прерывались по меньшей мере до лета 2001 г. – то есть спустя длительный период после того, как были произведены взрывы у посольств США в Найроби и Дар-эс-Саламе, приписанные «Аль-Каиде» и Бен Ладену (после чего США официально начали охоту за ними по всему миру). Теракты в Найроби и в Дар-эс-Саламе произошли 7 августа 1998 г. Однако и в следующем, 1999 г., ЦРУ спокойно сотрудничало с «Аль-Каидой», в частности, задействовало «Арабский легион» «Аль-Каиды» в Косове в войне против югославской армии.[148] Еще позже, в июле 2001 г. ЦРУ помогает Бен Ладену попасть в американский госпиталь в Дубае (ОАЭ), где «самого разыскиваемого террориста» постоянно навещают члены его семьи, «видные особы» Саудовской Аравии и ОАЭ, а также резидент ЦРУ в Дубае. Затем Бен Ладена переводят в военный госпиталь в Равалпинди (Пакистан), под защиту пакистанской армии, где он проходит курс диализа[149]. То есть ЦРУ не только не разыскивало по всему миру Усаму бин Ладена, но, напротив, опекало его и помогало ему в лечении. Не менее интересно и то, что М. Атта, провозглашенный руководителем террористической группы, якобы осуществившей всю акцию 11 сентября, был, как выяснилось, сотрудником пакистанской военной разведки (ISI), которая уже десятилетия является по сути филиалом ЦРУ. В июле 2001 года директор ISI генерал А. Махмуд перевел 100 тыс. долларов на банковский счет Атты в Соединенных Штатах.[150]

Т. Мейссан нашел доказательства того, что У. бен Ладен является партнером по бизнесу семейства Буш.[151] Их связывает компания «Carleyle group», управляющая сегодня портфелем в 12 млрд долларов и контролирующая, в частности, корпорацию «Federal Data», оснащающую Федеральную авиационную администрацию США системами наблюдения за гражданским авиадвижением. «Carleyle» владеет также мажоритарным пакетом акций в «United Defense Industries», основном поставщике снаряжения для американской, турецкой и саудовской армий. С учетом контролируемых ею компаний «Carleyle» находится на одиннадцатом месте среди корпораций американского ВПК. Представителями «Carleyle» за рубежом являются Дж. Мейджор, бывший премьер-министр Великобритании от консерваторов, и Дж. Буш-старший. А один из руководителей «Carleyle» – это С. М. Баарма, совладелец корпорации «Harken Energy», основы личного бизнеса Дж. Буша-младшего. В административном совете той же «Harken» представлен и один из братьев У. бен Ладена. Сама корпорация «Harken» расцвела при президенте Дж. Буше-старшем, когда она получила нефтяные концессии Бахрейна в качестве ретрокомиссий американо-кувейтских договоров.

Теснейшие связи семейства Буш с ультраправыми исламскими террористами и финансирующими их арабскими банкирами — давно не секрет для западных левых. Например, в 1992 году в Нью-Йорке в издательстве «S.P.I. Books» вышла целая книга, посвященная этой теме. Называлась она «Мафия, ЦРУ и Джордж Буш». «Объективные» американские СМИ приложили героические усилия, чтобы не допустить информацию об этой книге до своих читателей, зрителей и слушателей[152].

Официальные заявления ведущих участников заговора 11 сентября более чем откровенно выдают глобальный замысел новой мировой войны — якобы «войны с международным терроризмом». Так, Р. Перл прямо заявляет, что «война с терроризмом» — это вовсе не борьба с террористами, а свержение неугодных США политических режимов (которых, конечно, всех зачислят в «пособники террористов»): «Страны, укрывающие террористов, ... должны сами быть уничтожены. Война с терроризмом — это война с подобными режимами. Мы не победим в войне против террора, охотясь за отдельными террористами...».[153] У. Коэн, бывший министр обороны США, подводит теоретическое обоснование под планетарный характер нового американского экспансионизма и указывает на то, что новая война – это война идеологическая (как война с фашизмом и коммунизмом) и в ней все средства допустимы: «У нас есть глобальные интересы, экономические, политические и касающиеся нашей безопасности, которые делают необходимым наше активное вмешательство вне наших границ: Весь наш народ, а не только его руководители, поднялся в свое время против фашизма, а затем и против коммунизма, когда те угрожали свободе. Если американцы вышли победителями из долгого сражения в потемках Холодной войны, то уж не для того, чтобы растратить теперь эту победу в нынешней войне с анонимными экстремистами. Как и предыдущая, эта война не будет выиграна одним лишь военным ответным ударом. Чтобы победить и в этот раз, американский народ должен будет снова проявить мужество, веру, единство и решительность и тогда он выдержит любые грядущие испытания: Америка должна сегодня подняться на свою собственную «Священную войну»: И десница наша должна быть вооружена волей к использованию всех имеющихся в нашем распоряжении средств»[154]. Д. Рамсфелд, в точности воспроизводя лексику «холодной войны», подчеркивает, что эта новая мировая война – именно война идеологий, война в защиту американского образа жизни, которому, конечно же, привержены «свободные народы», – и это война за «освобождение угнетенных народов» (с той лишь разницей, что они теперь «угнетены» не фашизмом, как в 1939 г., не коммунизмом, как в 1947-м, а «международным терроризмом»): «Президент Буш решил объединить нацию, подняв ее на войну против террористов, атакующих наш образ жизни... Наш противник — всемирная сеть террористических организаций и государства, поддерживающие их, одержимые желанием лишить свободные народы возможности жить так, как им этого хочется. Даже если мы примем военные меры против иностранных правительств, выступающих крестными отцами терроризма, мы можем завязывать союзнические отношения с народами, угнетенными этими правительствами»[155].

Всё это – точная копия и духа, и риторики времен II Мировой войны или начала войны «холодной». За этим следует совершенно аналогичное насаждение шпиономании. Т. Мейссан приводит такое распоряжение П. Вулфовица: «Жизненно необходимо, чтобы все сотрудники Министерства обороны (МО), как и все служащие в других организациях, сотрудничающих с МО, соблюдали бы крайнюю осторожность в разговорах, касающихся работы МО, и это относится ко всем, невзирая на уровень их служебной ответственности. Не ведите никаких бесед о вашей профессиональной деятельности на открытых пространствах, в общественных местах, во время вашего проезда из дома на работу и обратно или же с помощью незащищенных электронных средств связи. Заговаривать об информации конфиденциального характера можно исключительно лишь в отведенных для этого местах и с людьми, имеющими одновременно и специфическое основание для доступа к этой информации, и полномочия безопасности ad hoc (для этой цели). Неконфиденциальная информация может стать предметом подобной же защиты, если ее представляется возможным перекроить и затем извлечь из нее выводы опасного характера. Наибольшая часть используемой информации в рамках миссий МО будет изъята из общедоступного пользования по вышеизложенной причине. При возникающем сомнении воздерживайтесь от распространения или обсуждения официальной информации, разве что в пределах МО».[156]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

С завершением «холодной войны» проблемы войны и мира приобрели новое звучание. Надежды на то, что XXI век будет более безопасным для человечества, чем XX, пока не оправдываются. Наблюдается рост числа неядерных, локальных, межгосударственных и внутригосударственных конфликтов. В условиях роста разрушительной силы обычного оружия, последствия этих конфликтов становятся все более опасными. От того, какие подходы к решению этих проблем возобладают в США, одной из самых сильных в военном отношении держав современности, ядре системы союзов, главным из которых является НАТО, во многом зависит будущее состояние системы международных отношений. Именно на данном этапе мирового развития закладываются основы стратегии расширяющегося на Восток блока НАТО, определяются контуры военно-политических доктрин и направлений военного строительства США на XXI век. Очевидно, то, как они будут сформулированы и реализованы, повлияет на содержание военных доктрин и направленность военного строительства других стран.

В настоящее время современная антикризисная стратегия НАТО продолжает динамично развиваться. Ее нынешнее состояние зафиксировано в новой Стратегической концепции НАТО, принятой на саммите альянса в апреле 2002 г. Несмотря на то, что характер и географические параметры «новых вызовов» безопасности альянса определены весьма условно (речь идет о «нестабильности в евро-атлантическом регионе и вокруг него, а также возможных региональных кризисах на периферии альянса»), они стоят на первом месте в числе наиболее вероятных угроз, опережая опасности, исходящие от ядерных держав, связанные с распространением оружия массового уничтожения и т.д. Более того, впервые названы источники и причины локальной или региональной нестабильности в евро-атлантическом регионе и на его периферии, причем, наряду с «этническими и религиозными распрями, территориальными спорами» и т. п., в качестве таковых указаны «распад государств» и «провал реформаторских усилий».

В новой Стратегической концепции особенно четко просматриваются стоящие перед альянсом проблемы в области парирования угроз, связанных с локально-региональными этнополитическими конфликтами. Так, в стратегических документах НАТО явно недооценивается специфика операций невоенного типа, составляющих основу «кризисного реагирования». Согласно Стратегической концепции НАТО, для успешного предотвращения конфликтов и реагирования на кризисы требуются в основном те же военно-политические ресурсы и возможности (единая структура командования и военная инфраструктура, многонациональный характер военной подготовки, тщательное предварительное планирование), что и для обеспечения «коллективной обороны». Авторы концепции вообще отказываются классифицировать имеющиеся в распоряжении альянса силы в соответствии с поставленными перед ними задачами (коллективная оборона, с одной стороны, или антикризисные и миротворческие операции, с другой), подразделяя формирования НАТО лишь в зависимости от степени их боеготовности и мобильности. Это полностью соответствует взятому альянсом курсу на отрицание принципиального различия между полномасштабными военными действиями и «операциями невоенного типа» и на объединение «солдата и миротворца в одном лице».

При всех преимуществах такого подхода, он практически ничего не дает с точки зрения выработки стратегии реагирования на невоенные вызовы безопасности, создаваемые современными локально-региональными конфликтами, и мало способствует увеличению эффективности антикризисных операций НАТО. Очевидно, что в рамках интегрированной военной структуры НАТО существуют определенные структурные (институциональные) ограничения для качественного прорыва в этой области. С активизацией и даже рутинизацией использования НАТО в качестве инструмента силового умиротворения в Европе неизбежно растет тенденция к принятию на себя альянсом верховной ответственности за весь процесс мирного урегулирования, включая его гражданские аспекты. Это фактически и происходило в ходе вмешательства НАТО в Боснии и Герцеговине и Косово.

Таким образом, антикризисная стратегия НАТО не сводится только к операциям по поддержанию мира. Она предполагает миротворчество лишь на посткризисном этапе, тогда как объектом, а иногда и частью собственно «антикризисных» действий является вооруженный конфликт, на рубеже веков преимущественно носящий характер интернационализированной гражданской войны усредненной (низко-средней) интенсивности. Военно-политический блок НАТО по определению не приспособлен и в принципе не способен обеспечить весь комплекс мероприятий, связанных с реализацией мирного урегулирования. Более того, в отдельных случаях вмешательство НАТО в острейшие этнополитические противоречия, в том числе на ранней стадии, оказывает дестабилизирующее влияние и скорее служит средством обострения конфликтов, чем способствует их урегулированию (ярчайший пример тому – косовский кризис 1998-1999 г).

По мере того, как правящая элита США укрепилась в понимании роли Соединенных Штатов как единственной сверхдержавы, стало меняться ее отношение к использованию военной силы в международных отношениях. Силовые акции стали восприниматься не только как оправданные, но и целесообразные. Постоянная готовность США к войне рассматривается как ключевой фактор, благодаря которому остальные слагаемые национальной мощи приобретают реальную значимость а международных отношениях. Победив в «холодной войне», США перешли к политике «ультраколониализма», установления контроля над мировыми ресурсами. Взгляды политологов США также претерпели изменения. У ведущих представителей политологии США не возникало сомнений втом, чтовоенная сила и ее использование совместимы с реальностями ядерного века. Современная американская политическая мысль продолжает опираться на подходы, разработанные в период «холодной войны» такими аналитиками, как 3. Бжезинский, Г. Кан, Дж. Кеннан, Г. Киссинджер, Г. Моргентау, У. Ростоу, Р. Страус-Хюпе.

События в БиГ и в Косово обнажили целый комплекс проблем, сопутствующих Североатлантическому альянсу и Организации Объединенных Наций на протяжении последних 10-15 лет, их неспособность урегулировать острые этнополитические конфликты, применяя устаревшие доктрины и технологии. Институциональный кризис в самих НАТО и ООН не позволяет этим структурам принимать адекватные и оперативные решения по вопросу в Косово. Разрушение мифа о «сербской национальной нетерпимости» по отношению к албанцам поставило задачу пересмотра подходов не только к разрешению косовского кризиса, но и всей дальнейшей стратегии альянса по вопросам урегулирования локальных конфликтов. Косовский кризис стал одновременно индикатором и катализатором кризиса НАТО. Кризис, разразившийся в бывшей Югославии и вылившийся в кровопролитную войну на Балканах, стал одним из самых серьезных по значимости и последствиям событии а политической жизни Европы после окончания Второй мировой войны. Безусловно, распад СФРЮ находился в контексте еще более крупномасштабных перемен, потрясший всю Восточную Европу на переживаемом нами ныне историческом этапе.

Политическая философия неоконсерватизма, которая лежит в основании политики нынешней администрации Белого Дома, сводится к четырем фундаментальным принципам:

1. Неоконсерваторы проявляют озабоченность относительно вопросов демократии, прав человека и внутренней политики государств; они считают, что внутренний характер режима, его природа, оказывает решающее влияние на проводимую этим режимом внешнюю политику.

2. Неоконсерваторы убеждены в том, что для достижения нравственных целей (распространения демократии, предотвращения геноцида и политических репрессий, распространения оружия массового уничтожения и борьбы с террором) уже использовалась и может использоваться военная мощь США, поскольку последние несут особую ответственность в мире в области международной безопасности. Военная мощь оправдана, когда она используется для самообороны и в особенности для решения задач нравственного характера.

3. Неоконсерваторы испытывают скепсис в отношении возможностей международного права и международных институтов для решения проблем безопасности и обеспечения справедливости в мире.

4. Неоконсерваторы выступают против социальной инженерии, полагая, что активное социальное строительство часто приводит к неожиданным последствиям и на самом деле препятствует достижению поставленных целей всеобщего благоденствия.

Первый принцип дает «зеленый свет» военным и невоенным действиям, направленным на свержения неугодных Америке режимов в других странах. Второй принцип выдвигает доктрину превентивной войны, которая основана на идее благодетельной гегемонии (доминирования в интересах процветания и безопасности всех демократических стран мира). Он основывается на представлении об исключительном положении США, которое состоит не столько в военной и экономической мощи, но в особой «моральности», заложенной в самом основании этого государства. Америка должна пользоваться сложившейся однополярностью во имя интересов продвижения свободы и благосостояния всего человечества. Четвертый принцип сближает неоконсерваторов с либертарианцами и классическими либералами, выступающими за ограничение государственного регулирования экономики и общественных институтов с целью обеспечения свободы выбора.

Администрация Дж. Буша-младшего предпочитает обсуждать проблемы военного строительства и противоракетной обороны, а не разрабатывать программы послевоенной реконструкции, экономического развития новых демократий, поддержки гражданского общества и самой трансформации к демократии. Белый Дом оставляет свои идеи без объяснения того, как их реализовывать на практике. Например, как будут возникать новые демократические институты в странах, где была произведена смена режима? Как эти институты укреплять и развивать? Подобная политическая философия, таким образом, чрезвычайно «непрактична». Так, например, отсутствие разработанного практического измерения стало одной из основных причин провалов в послевоенном переустройстве Ирака.

Кроме того, после событий 11 сентября 2001 г. администрация США осуществила следующую весьма спорную экстраполяцию: утверждается, что холодная война была выиграна администрацией Р. Рейгана за счет интенсивного военного строительства и наращивания американской мощи. Аналогичный рецепт применяется к Ираку. Белый Дом предполагает, что военная мощь сама по себе способна решить многие проблемы, вынудить недемократические режимы к трансформации. Однако текущая ситуация в мире разительно отличается от холодной войны, поэтому военная мощь не способна решить проблемы строительства демократических институтов и развития экономики.

В настоящее время США переживают период беспрецедентного падения своей популярности, на которой еще недавно основывалось их международное влияние. В результате событий последних лет престижу и влиянию Вашингтона нанесен ощутимый ущерб. В начале XXI века Соединенные Штаты сделали двойную ставку. Во-первых, на «неконтролируемую дестабилизацию» международных отношений и возможность использовать в этой ситуации свое военное превосходство. Во- вторых, на демократизацию Ближнего Востока с целью уменьшить угрозу терроризма и усилить собственные позиции в регионе. Однако попытка добиться этих целей, в частности, путем вторжения в Ирак оказалась неудачной. Иракская операция связала Вашингтону руки, ограничив его возможности воздействовать на другие кризисы (Иран, Северная Корея, палестино-израильский конфликт). Впервые за последние десятилетия американская элита раскололась по вопросу внешней политики. Выясняется, что у Соединенных Штатов достаточно военной мощи, чтобы выиграть любую войну, но не хватает ресурсов для достижения политических целей, «выигрывания мира», выгодного хотя бы им самим.

Внешнеполитические трудности Соединенных Штатов усугубляются структурными проблемами американской экономики. По-прежнему растут и внешний долг, и внутренний долг частных лиц, образовался новый «пузырь» – переоценка недвижимости. Одновременно администрация США, суперлиберальная на словах, с помощью механизма госдолга накачивает через «заднюю дверь» экономику деньгами и инвестициями, обеспечивая тем самым достаточно высокий и стабильный рост. Новый «пузырь» может спокойно сдуться, но может и лопнуть, вызвав социальные потрясения. Скорее всего, Америка столкнется с серьезными экономическими проблемами, однако в обозримом будущем останется наиболее динамичным обществом и главной мировой сверхдержавой в экономическом, военном, дипломатическом да и в идеологическом смысле. Отказ Соединенных Штатов от активной глобальной роли маловероятен: нынешнюю энергичную интервенционистскую политику поддерживают и те круги, которые традиционно отстаивают изоляционистскую идеологию. Попытки использовать относительную непопулярность и частичное ослабление США крайне опасны: в будущем это дорого обойдется любому государству.

Хотя США и Европа остаются частями одной политико-экономической и культурной цивилизации, расхождение между ними преодолеть не удалось и уже вряд ли удастся. Вашингтон практически не скрывает своего намерения препятствовать такой европейской интеграции, которая сделала бы Старый Свет военно-политическим игроком мирового класса. Соединенные Штаты все более явственно отказываются от ориентации на Европу как на ключевого партнера, делая перспективную ставку на Азию. По всей вероятности, именно азиатское направление станет в ближайшие годы системообразующим в американской политике.