Путь Инкуба - Энди Чамберс/Path of the Incubus, by Andy Chambers 6 страница


ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Наследие


Ослепительная вспышка, мучительное чувство распада, и на миг Пестрый ощутил, что падает в зеленое озеро. Нет, озеро было позади, и в падении он отдалялся от него. Вверх и Вниз начали друг с другом краткую гражданскую войну за территорию, пока Пестрый беспомощно кувыркался между линиями фронта. Перемирие воцарилось только тогда, когда зеленое озеро было объявлено суверенной территорией Низа, и Пестрый покорно начал падать в его сторону. Тупая боль в руке и груди запульсировала, предвкушая возвращение в место своего возникновения. Однако падение арлекина внезапно прервалось благодаря руке в латной перчатке, которая перехватила обмякшее тело Пестрого и оттащила его в сторону.
Пестрый, моргая, благодарно уставился снизу вверх на Морра, возвышающегося над ним. В стороне виднелся гладкий зеленый пруд, источавший нефритовый свет в пространство, которое, видимо, являлось пещерой. Где-то секунду арлекин переводил дыхание, а потом вскочил на ноги, снова полный бьющей ключом энергии. Слегка поморщившись от боли, он принял воинственную позу.
– Братья по оружию! – с бравадой выкрикнул он. – Одолеют любого врага и все препятствия, как уже отмечалось ранее!
После этого Пестрый внезапно снова рухнул наземь, сел и поглядел на инкуба.
– Ты так не думаешь? – немного печально спросил он через миг. На его одеянии виднелись яркие красные капли там, где шрапнель прошла сквозь ткань. Умная материя уже начала затягивать дыры волокнами, одновременно работая и над поврежденной плотью под ними.
– Это был храбрый поступок, не хуже многих, что я видел, – поразмыслив, сказал инкуб. – Я был... удивлен, что ты выжил.
– Я думал, ты снова оставишь меня позади.
– Не было времени объяснить, что выход будет вертикальным. Когда я мог быть уверен, что ты последуешь за мной, то вошел во врата, чтобы успеть перехватить тебя и не дать выпасть обратно.
– Этот мир когда-то был твоим домом, так ведь, Морр?
Тишина растянулась на несколько долгих мгновений, прежде чем инкуб ответил.
– Давным-давно это была моя родина, – медленно проговорил Морр. – Ушант, девственный мир. К вечному моему стыду, я родился там и во мне течет кровь экзодитов.
Он снова замолчал и уставился сверху вниз на Пестрого, выискивая на лице арлекина признаки осуждения или презрения. Тот неуверенно улыбнулся в ответ и слабо взмахнул рукой, призывая продолжать. Морр фыркнул.
– Возможно, ты воображал все девственные миры райскими кущами вроде Лилеатанира? Ушант был не таков. Старшие рассказывали мне, что его когда-то покрывали громадные океаны, но к моему времени от них почти ничего не осталось, кроме пустынь. Кланы экзодитов были выносливы и выживали, а некоторые даже разрастались. Они оставались многочисленны, можно сказать, процветали, все то время, пока моря медленно высыхали. За четырнадцать веков до моего рождения кланы собрались вместе, чтобы отразить вторжение врага, проникшего на Ушант через врата, которые мы только что использовали.
Морр кивнул на зеленое светящееся озеро и погрузился в молчание.
– Они победили? – подтолкнул Пестрый. – Если да, то, судя по всему, выигранный ими мир оказался прискорбно краток.
– Кланы победили, но на них легло проклятье. В том конфликте они научились от врагов новым способам ведения войны. Грубым, действующим без всякого разбора, эффективным способам. И когда общая угроза была преодолена, кланы повернули свои боевые машины друг против друга.
– Что? – пораженно воскликнул Пестрый. – Зачем они это сделали?
– Честь, гордость и глупость в равной мере. Начался спор из-за того, какой клан будет контролировать ворота и оборонять их от будущих вторжений. Сильнейшие кланы – Дальний Свет и Многие Острова – противостояли друг другу, желая завладеть порталом и вместе с ним – престижем. К обеим сторонам присоединились кровные сородичи и союзники, чтобы силой поддержать их притязания. Старейшины моего племени говорили, что многие из них так глубоко втянулись в войну с чужаками, что не могли отказаться от нее, когда воцарился мир.
– Трагично, – Пестрый печально нахмурился. – Жаль, что никто не вмешался и не помирил кланы.
Морр издал едкий смешок, больше похожий на кашель, пропитанный желчью и горечью.
– О нет, они вмешивались. Много раз. Аскеты в красивых одеждах нисходили с этих дрейфующих колыбелей, которые называются искусственными мирами, чтобы рассказать нам, что делать с нашей судьбой. Они прятались за своими масками и проливали крокодильи слезы над нашими несчастьями, но не собирались жертвовать ни толикой своего комфорта, чтобы помочь. Уже при мне они как-то явились снова и сели судить нас, как небесные создания, с неохотой спустившиеся в мирскую грязь. Они наконец устали от этого спора и объявили, что намерены оказать поддержку выжившим членам клана Дальнего Света.
Пестрый поджал губы, но ничего не сказал, размышляя, какой искусственный мир мог так небрежно распорядиться своей опекой над Ушантом. Каждый такой мир брал на себя номинальную ответственность за какое-то количество девственных планет, разбросанных по Великому Колесу. Некоторые видели в девственных мирах надежду на будущее эльдарской расы, семена, из которых они снова могли бы вырастить могущество. Другие считали экзодитов не более чем бременем, примитивными и отсталыми народами, а их миры – бесполезной растратой ресурсов, пережитками неудачного плана спасения.
– Вместо того, чтобы утихомирить вражду, это решение лишь придало ей новую силу. В ту же ночь клан Многих Островов атаковал Дальний Свет и их покровителей... они, судя по всему, удивились такому повороту событий. Защищались они плохо, – при этом воспоминании шлем Морра приподнялся, и клыки из кровавого камня заблестели на свету, как будто окрасившись свежей кровью.
– И тогда ты увидел фигуру, за которой пошел следом?
– Архру, – Морр произнес это имя с уверенностью. – Не сомневайся, тогда ко мне пришел сам Архра. Он без слов объяснил мне, что я достоин прийти в его храм и испытать свою силу. Он бросил мне вызов, чтобы я это сделал.
– Легенды гласят, что Архра был уничтожен.
– Ничто и никогда не умирает по-настоящему.
– Может быть, легенды подразумевают, что он был до неузнаваемости изменен.
– Ступай осторожно, маленький клоун. Ты ничего не знаешь о том, что говоришь.
– Тысячи извинений. Я проклят склонностью задавать неуместные вопросы в неподходящие моменты. Прости меня.
Морр что-то буркнул и пошел в сторону. Пестрый видел, что инкуб направляется к выходу из пещеры, рваной ране в камне, за которой виднелся слабый намек на дневной свет. Устало поднявшись на ноги, он двинулся следом. Проход открывался в узкую расщелину посреди голых скал, затем этот путь переходил на ненадежный уступ. Одна стена исчезла, открыв взгляду практически отвесный обрыв и долину под ним, другая же поднималась вверх, образуя крутой склон, местами поросший травой и лишайниками, с которых капала влага. Над всем этим висела непонятно откуда берущаяся золотая дымка, солнечный свет без солнца. Уступ тянулся вниз, к клубящемуся туману, который накрывал землю, подобно одеялу. Вдали можно было различить костлявые силуэты деревьев, пробивающихся сквозь туман, но они как будто двигались и неопределенно колебались среди моря белизны.
– Будет ли неуместно поинтересоваться, где мы и куда идем? – с надеждой спросил Пестрый, ловко прыгая по неровным ступеням следом за Морром.
– Мы прибыли к концу нашего странствия, – наконец ответил инкуб. – Храм Архры находится в долине внизу.
Пестрый начал брезгливо счищать с одежды засохшую кровь, хотя она быстро терялась из виду под воздействием самой ткани.
– Что ж, это путешествие оказалось куда легче, чем ожидалось! – несколько неубедительно воскликнул он. – Всегда добрый знак, как я говорю. Нам дует попутный ветер!
– Это болото не без своих опасностей, – педантично предупредил Морр. Тон инкуба не мог замаскировать тот факт, что даже его обычно меланхоличный настрой стал чуть приподнятым.

Безиет осторожно двигалась вперед, чувствуя тупую ноющую боль в ноге. Все остальные шли тесной массой позади нее, как будто она была для них крепким, непроницаемым щитом. В конце коридора раньше были двери – богато украшенные створки из драгоценного металла, которым резьбой и ковкой придали вид двух фениксов-близнецов – но теперь какая-то немыслимая сила скрутила их и отбросила прочь. Внутри, за дверным проемом, мелькали танцующие тени, и музыка вилась и искажалась, вторя их хаотическим движениям. Безиет Сто Шрамов не боялась ничего, ни живого, ни мертвого, но даже она помедлила, прежде чем заглянуть внутрь.
Она чувствовала, как в спину ей глядит дюжина глаз, желая, чтобы она сделала шаг вперед, и в то же время ощущала некий бесформенный и неведомый ужас перед собой, который теснил ее назад. Две силы какое-то время боролись на равных, но гордость неумолимо взяла верх и заставила Безиет заглянуть за угол и узреть, что там творилось.
Пол зала был выложен из фарфоровых плиток, покрытых бороздками, которые сходились к шестиугольным стокам, отделанным серебром. Эта деталь, наряду с множеством ярких светильников и цепей, свисающих с потолка, говорила, что это место было ярмаркой кровопролития, где прохожие могли насладиться демонстрацией публичных пыток и унижений, которым подвергались рабы и рьяные мазохисты.
Теперь на цепях никто не висел, и единственным источником света был едкий дымный огонь от костров, неаккуратно наваленных из обломков и мусора по всему залу. Среди огней, под пронзительные звуки музыки, безумно отплясывали какие-то фигуры. Большинство из них, похоже, были рабами, которые выглядели еще более уродливыми и непропорциональными, чем обычно, но к ним примешалась и горстка чистокровных комморритов, которые с необыкновенной энергией скакали и выкидывали коленца.
В центре всего этого лежал источник сумасшествия, огромная груда розовой и голубой плоти, в которой лишь смутно угадывались очертания конечностей и головы. Она непристойно извивалась и корчилась, как ищущий пищу червь, и по всей ее длине торчали ряды пустотелых трубчатых шипов, которые то открывались, то снова закрывались, извергая отвратительную визгливую музыку. Танцоры кружились вокруг твари, плескали на нее вином или бросали еду в качестве подношений, сосали ее, словно материнскую грудь, и кричали от обожания. Время от времени звук труб делался настойчивым, почти плачущим, и тогда они хватали кого-то из своего числа и кидали его в эту мясистую массу. Трубы выли в экстазе, пока груда плоти смыкалась над жертвой, будто рука с короткими толстыми пальцами. В последние мгновения жертвы внезапно выходили из экстатической радости и жалобно кричали в хватке твари, так что безумная музыка издевательски смешивалась с их предсмертными воплями.
Безиет увидела достаточно, и к тому же вой труб начинал воздействовать на нее. Она снова скрылась за поломанными дверями. Наксипаэль вопросительно посмотрел на нее, в ответ она слегка пожала плечами и кивнула обратно, на тот путь, которым они пришли. Наксипаэль раздраженно помотал головой и поднял свои бластпистолеты, при этом его движение безмолвно повторили остальные выжившие. Все они чувствовали страх, гнев и бессилие, и поэтому хотели с кем-нибудь сразиться. Безиет закатила глаза и вслед за ними осторожно приподняла свой клинок-джинн. Лезвие издало сердитый, ноющий звук, как будто его злили отвратительные флейты, воющие впереди. Безиет выставила оружие перед собой и буквально позволила ему возглавить толпу, ворвавшуюся в комнату.
Она атаковала без слов и зарубила двоих танцоров, прежде чем те хотя бы успели осознать чужое присутствие. Лучи не-света внезапно хлестнули еще по двоим и испарили скачущие тела черными, как туманности, взрывами темного вещества. Наксипаэль пытался ранить трубящую тварь, но ее поклонники бросались прямо под выстрелы, превращая себя в живые щиты. С циничным смехом он пробивал себе путь вперед, разнося на куски то одного, то другого.
Безиет тоже прорубалась сквозь танцоров, но быстрее, чем Наксипаэль. Она, прихрамывая, шагала среди миньонов, практически без интереса ударяя то влево, то вправо, и концентрировала всю энергию на том, чтобы добраться до бестии. Слишком медленно. Трубные звуки изменились, превратились в визг, водящий пилой по ушам – тварь призывала своих детей к бою. Оставшиеся танцоры набросились на архонтов с ненавистью, начертанной на безумных лицах. В их глазах горело бледное пламя, с губ каждого слетала фосфоресцентная слюна. На них уже ясно виднелись знаки порчи: плоть таяла и превращалась в щупальца, мех, перья или чешую, конечности странно изгибались, явно выделялся излишек телесных отверстий.
Выпущенные остальными выжившими в Метзухе сверхскоростные осколки и лучи дезинтеграторов рыскали по залу в поисках добычи и безжалостно сражали безумцев на месте. Некоторые из убитых исчезали, словно подожженные шары с водородом: с них слезала кожа, а то, что было под ней, сгорало в разноцветной вспышке. Большая часть задетых выстрелами воспринимала раны столь бесстрастно, будто глина заменяла им живую плоть. Из розовых ям, которые оставались на их телах, сочилась та же светящаяся слизь, что волокнистыми сосульками стекала с их губ.
Миньоны воющей твари мчались вперед с распростертыми руками, которые сверкали эфирным пламенем. Огонь метался вокруг Безиет и Наксипаэля, образуя обманчиво тонкие, похожие на паутину нити розового и голубого цвета, которые при малейшем касании опаляли броню и обугливали плоть. Обоим архонтам пришлось уйти в оборону и сконцентрироваться лишь на том, чтобы отбиваться от скачущих вокруг них чудовищ. Сзади доносились пронзительные вопли – некоторых выживших, пытавшихся пробиться в зал, настигло и пожирало обжигающее пламя. Безиет увидела воина, который горел как факел, но продолжал стрелять из осколочной винтовки, пока его не задавили числом. Огни возносились все выше, создавая иллюзию, будто весь зал превратился в павильон, сотканный из пламени.
Безиет рассекла скалящееся лицо, пригнулась, уходя от сгустка разноцветного пламени, и отрубила руку, которая метнула его. Плененный дух Акзириана наполнял ее энергией через канал внутри клинка-джинна, который пока что оставался покорен ее рукам и нес смерть врагам. Те сражались без какой-либо стратегии, просто хаотично скакали туда-сюда и кувыркались друг через друга, торопясь схватить и сжечь. Она упрямо пробивалась ближе к Наксипаэлю, который пожинал богатый урожай врагов, но получил при этом сильные ожоги на груди и спине.
Остальные выжившие сформировали тесную группу прямо позади них, и их также свирепо осаждали со всех сторон, поэтому помощи от них ждать не приходилось. Количество нападающих как будто и не уменьшалось, казалось, их даже стало больше по сравнению с тем, сколько было, когда Безиет ворвалась в зал. Вой труб приобрел триумфальное выражение, и их дикий клекочущий смех врезался в самую душу.
Позади раздался хриплый крик и заставил ее снова оглянуться на других выживших. Безиет удивленно воззрилась на то, что увидела. Они подставили плечи развалине, который лечил ее, – Ксагору – и подталкивали его все выше, в то же время отбиваясь от тварей практически спина к спине, чтобы не дать им сорвать этот сложный маневр. Развалина при этом неуклюже пытался навести на цель длинную винтовку с толстым стволом.
Безиет поняла, что они замыслили. Развалину поднимали, чтобы он смог выстрелить поверх голов мечущихся миньонов в их демонического хозяина. Тяжелое орудие развалины неуверенно дрожало, и огнерукие танцоры безумно скакали перед выжившими, скрывая из виду цель. Наконец длинноствольная винтовка выплюнула снаряд, не дав никакого видимого результата. Эта попытка только продемонтрировала их отчаяние. Они схватились за последний шанс, за тщетную попытку поставить на удачу, прежде чем всем придет конец, и она не сработала.
Жуткое завывание флейт вдруг резко заколебалось, то набирая, то теряя частоту с такой скоростью, что это причиняло боль слуху. Танцоры закружились по сторонам, прижимая к головам объятые пламенем руки и пошатываясь, и даже Безиет, Наксипаэлю и другим выжившим пришлось бороться с волной тошноты. Огни погасли, и стало видно, что бестия пятится и встает на дыбы, корчась, как будто от боли. По ее плоти пошли отвратительные волны, и с последним рывком груда живого мяса треснула и раздалась от одного конца до другого. На пол хлынула волна желчи, червей, нечистот и полуразъеденных костей. Безумная музыка внезапно оборвалась. Танцоры задрожали и рухнули сдувшимися мешками из кожи. Наксипаэль и импровизированная пирамида из выживших тоже упала, так что развалина растянулся на полу. Онемев, Безиет на миг застыла, ожидая какого-то нового кошмара, который мог вырваться наружу. Но зал оставался безмолвным и темным.
Она заметила, что развалина тут же пополз к винтовке, которую выронил, и прижал ее к себе, защищая руками, словно любимого зверька. К ее удивлению, один из выживших протянул руку, чтобы помочь развалине подняться на ноги. Потом еще несколько похлопали его по спине и поздравили, как будто этот сложный выстрел сделал один из них, а не хирургически измененная мясная кукла безумного ученого-истязателя. Безиет покачала головой. Часть проклятия Разобщения состояла в том, что нужда порождала странные союзы, и общественное строение города рассыпалось на части, точно так же, как и физическое.
Теперь выживших осталось только семеро, не считая ее самой и Наксипаэля. Шансы на то, чтобы добраться до Верхней Комморры, значительно упали, и архонт был этому не рад. Она посмотрела на Наксипаэля и позвала развалину, чтобы тот позаботился о нем. Голос подействовал на прислужника, как щелчок кнута. Тот бросился выполнять приказ, едва не уронив свое возлюбленное орудие.
– Одержимые! – бессвязно ругался Наксипаэль. – Все они предатели, каждая проклятая душа! Отдать свою собственную плоть! Тьфу!
Развалина засуетился, осторожно положил оружие на пол и побежал осматривать раны Наксипаэля.
– Мы опоздали, – Безиет пожала плечами. – То, что пробралось сюда, было достаточно большим и мерзким, чтобы удержаться, когда преграда закрылась. Все крупные демоны на расстоянии лиги, скорее всего, втиснулись в первые попавшиеся теплые тела, чтобы их не утянуло. Можно ожидать, что нам попадутся другие одержимые.
– Преклоняюсь перед твоими превосходящими знаниями в этой области, Безиет, – прошипел Наксипаэль сквозь стиснутые зубы.
– И правильно, свои сто шрамов я заработала не в уличных драках в Некрополе.
Как и в случае Безиет, методы развалины оказались действенными, несмотря на грубость. Свежие раны, которые виднелись под частично оплавившейся броней Наксипаэля, быстро покрылись коростой. Лицо Наксипаэля исказилось от боли, став похожим на маску, и он испустил поток проклятий.
– Со всем уважением, – почтительно произнес развалина, – этому хотелось бы спросить, почему у канала не было одержимых.
Безиет секунду холодно смотрела на прислужника, прежде чем прийти к решению.
– Потому что более крупные твари, говоря иначе – более умные, не стали задерживаться и пировать сразу же, как только пролезли сквозь преграду, – сказала она. Ее взгляд на миг расфокусировался и затуманился от воспоминания. – Они проникли вглубь и зарылись в тех местах, где они могли найти пищу, где могли разрастаться подобно раковым опухолям.
Развалина закивал и при этом так активно кланялся и расшаркивался, что практически бился головой о мостовую. Наксипаэль снова что-то забормотал, когда короста начала отслаиваться, обнажая розовые пятна новой кожи.
– Ксагор, так тебя зовут? Расскажи мне про оружие, Ксагор, – приказала Безиет, внимательно разглядывая винтовку. С эстетической точки зрения эта уродливая штуковина была ближе к инструменту мясника или набору пробирок, чем к элегантному оружию комморритов.
– Это устройство именуется гексовинтовкой, о досточтимая, – с некоторой гордостью ответил развалина. – Оружие акофиста. Ксагор нашел его в останках процессии, среди свиты мастера Ре'риринкса. Весьма прискорбно.
– Это неважно. Чем оно стреляет?
– Цилиндром, в котором находится ускоренный вирусный состав, как правило, стеклянная чума. Ксагор не знает, какой состав используется в этом устройстве, возможно, мутагенный, возможно, нет. Ксагор сделал из него только один выстрел и предлагает отыскать других подопытных субъектов для более точного анализа.
– Что ж, что бы это ни было, оно работает, так что держи его под рукой на случай, если оно снова понадобится, – Безиет подавила отвращение и похлопала развалину по затянутому в кожу плечу. – Хороший был выстрел, кстати.
Наксипаэль, похоже, вернулся в более адекватное состояние, его бессвязная брань перешла в вереницу кратких ругательств, и он встал на ноги, хотя и немного неуверенно. Он бросил на Безиет непонятный взгляд и пожал плечами, не обращая внимания на боль.
– Итак, Безиет, я готов выслушать твои предложения по поводу того, что делать дальше, – хладнокровно сказал он.
– Надо идти к Горе Скорби, – ответила Безиет, – и быстро.
– Почему?
– Пока что установилась некоторая стабильность, но это ненадолго, все станет еще хуже. Гора Скорби окружает центральный пик, и это единственный ярус, который будет достаточно организован, чтобы пережить худшее – Вект лично за этим проследит.
– Ты предполагаешь, что наш великолепный и всеми любимый Верховный Властелин выжил, – фыркнул Наксипаэль. – Может быть, прямо сейчас какая-нибудь нежить пожирает его потроха.
– Скорее уж, какой-нибудь чистокровный из Верхней Комморры пытается вонзить нож в его спину, но я не нахожу ни то, ни другое сколько-то вероятным. Вект по-прежнему жив, и ты знаешь, что это так. Когда придет конец вселенной и останется одна пустота, Вект все равно выживет и будет парить в непроницаемом пузыре из собственного коварства и чувства полного удовлетворения собой.
Наксипаэль ощерился, но не стал возражать. Железная рука Асдрубаэля Векта правила Комморрой на протяжении шести тысячелетий. Верховный Властелин сохранял свое положение, невзирая на катастрофы, восстания, гражданские войны, вторжения чужаков и предыдущие Разобщения. Казалось, что от них он только процветает, выходя из каждого бедствия еще более сильным и со значительно меньшим числом оппонентов. Наксипаэлю пришлось признать, что план Безиет имел смысл, в отличие от обыкновенных времен сейчас было действительно мудро искать защиты у Векта, а не чураться его.
Безиет и Наксипаэль сообща заставили выживших снова отправиться в путь, понося их леность и грозя отставшим ужасными карами. Осталось три воина, все из разных мелких кабалов, поэтому они все время подозрительно наблюдали друг за другом. Была тут и пара Этондрийских Искателей в бордовых плащах с капюшонами, из-под которых виднелись полускрытые лица, постоянно крутящиеся туда и сюда, словно мордочки хорьков. Они держались вместе, неизменно прикрывая спины друг другу. И, наконец, оставались еще развалина и потертого вида наемник, который казался Безиет немного знакомым.
Они были подавлены и не хотели никуда идти, но все понимали, в какой опасности находятся, и, недолго пороптав, подчинились. Не такое уж это было и войско, чтобы пробиваться с ним к Горе Скорби, подумала Безиет, но любому из них, кому удастся пробраться через руины Нижней Комморры, легко достанется должность при высших архонтах, которым в это время наверняка не хватает рук. Готовая работа и относительная безопасность, пока не закончится Разобщение.
По крайней мере, на это она надеялась.

На стене мигали изображения, сменяя друг друга, и мягкий янтарный свет в комнате непредсказуемо колебался. На краю слуха (или, может, на краю сознания) мелькали отдаленные пугающие звуки, но пока что они, казалось, исходили с безопасного расстояния. Те, кто находился в комнате, все еще могли на какое-то время отстраниться от тревог Разобщения и сконцентрироваться на жизненно важном деле.
Одно из изображений выделилось и растянулось на всю стену, показав крупным планом какого-то представителя комморрской аристократии с несколько вялой нижней челюстью, плоским лицом и волосами цвета воронова крыла. Вокруг изображения развернулись изгибающиеся потоки данных, и один из находившихся в комнате заговорил.
– Это – Квайсор Иллитиан, одиннадцатый потомок ветви Мол'зиньеар, мой архонт.
– Слишком безобразен, – оборвал единственный другой присутствующий. – Следующий.
Первый образ тут же сменился другим, на сей раз довольно сильно напоминающим Ниоса Иллитиана. Правда, это явно было лицо прожигателя жизни, чье равнодушное выражение, судя по всему, никогда не менялось.
– Разицик Иллитиан, семьдесят третий потомок ветви Ватинир, мой архонт.
– Семьдесят третий? Ты обезумел?
– В линии Ватинир значительно преобладают женщины, мой архонт.
– Ты обезумел. Следующий.
Лицо за лицом, имя за именем. Все с острыми чертами, высокомерные, глядящие на зрителей с нескрываемым презрением. Были, конечно, и вариации: бледная или более темная кожа, вольно распущенные гривы или коротко остриженные волосы, но все они несли на себе семейную печать, сходство с Ниосом Иллитианом, которое ни с чем нельзя было спутать. Мастер-гемункул Беллатонис стоял неподалеку, пролистывая древние записи о благородном доме Иллитианов в попытках найти подходящего кандидата.
Несмотря на упорнейшие, как он сам утверждал, усилия гемункула, Иллитиан по-прежнему умирал. Стеклянная чума агрессивно мутировала и распространялась по его коже, словно армия завоевателей. Руки ничего не держали, ноги не ходили, и говорить он мог только благодаря многочисленным временным пересадкам кожи и механическим устройствам. Чума так глубоко внедрилась в тело, что полностью искоренить ее было невозможно. Возможно, ему осталось жить всего несколько дней, но архонт решил, что этого времени ему хватит, чтобы успеть подобрать себе достойного наследника. Сообщение, которое он только что получил, лишило его даже этой надежды – теперь ему оставались считанные часы.
– Что насчет вон того?
– Зарилс Иллитиан, второй потомок ветви Оанизис, мой архонт. Судя по этой записи, вы задушили его собственными руками, а потом выбросили тело в вакуум.
– Ах да. Я знал, что он неспроста выглядел столь многообещающе.
– Могу ли я сделать предположение, мой архонт?
– Можешь, – вздохнул Иллитиан. – В ближайшее время я определенно никуда не уйду. Никаких особо срочных дел.
– Действительно. Меня преследует мысль, что, учитывая ограниченное время, которым мы располагаем, лучше всего будет отбросить в сторону эстетику и сконцентрироваться на том, чтобы найти... достаточно крепкого индивида, который мог бы выжить в процессе перехода власти. Физический облик, в конце концов, поддается изменению, – Беллатонис улыбнулся неприятной улыбкой акулы и повернул голову, демонстрируя собственный глубоко измененный профиль с длинным острым подбородком и крючковатым носом. – Разумеется, без дополнительной платы.
– Лицо и кровь – это все, Беллатонис, – педантично возразил Иллитиан. – Я буду глупцом, если поставлю будущее своего дома в зависимость от прихотей твоих ножей, как бы не талантливо – по собственным заявлениям – ты ими ни орудовал. Это должно быть само совершенство.
Асдрубаэль Вект, Верховный Властелин, призвал на собрание всех выживших архонтов. Любой кабал, который не сможет прислать своего лидера на центральный пик, незамедлительно будет признан восставшим и уничтожен при первой возможности. Вект, должно быть, отчаялся, если предпринимал такие меры. По крайней мере, Ниос надеялся на это всей душой. К сожалению, явиться на собрание в таком состоянии было хуже, чем сразу покончить с собой, и во имя всего благородного дома Иллитианов он должен был найти себе преемника.
– Что ж, если лицо важнее всего, тогда пострадает кровь, – без запинки парировал Беллатонис. – Это, конечно, тоже всегда можно поправить.
– Ты преподносишь свои мысли с деликатностью бойцового раба, Беллатонис, ты знаешь об этом? Я просто нахожу немного сомнительным то, что ни один представитель моего обширного, разветвленного и, прямо сказать, слишком большого рода не подходит для того, чтобы занять мое место.
– Рискуя снова проявить деликатность бойцового раба, я осмелюсь сказать, что вы оказались чрезмерно успешны в укреплении своих позиций и не оставили никаких достойных претендентов в преемники. Еще более прямо – вы их всех уже убили. Кроме того, это только те кровные родственники, которые сейчас находятся в крепости. Столь многие пропали в Разобщении, что число кандидатов в настоящий момент откровенно невелико.
– Скажи-ка мне еще раз, почему ты не выращиваешь мне новое тело прямо сейчас.
– Помимо фантастически высокого шанса на то, что оно станет жертвой одержимости из-за Разобщения, мой архонт? Другая причина состоит в том, что его невозможно будет подготовить в срок. Третья же, если вы желаете ее услышать, в том, что оно будет создано в пробирке, а вы уже совершенно ясно выразили свои чувства по этому поводу.
Иллитиан прорычал нечто нечленораздельное.
– Простите, мой архонт, не могли бы вы повторить?
– Я сказал, пошли тогда за молодым Разициком, ныне семьдесят третьим наследником пустого места. Скоро в его судьбе произойдут большие перемены.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Охотники


Спускаясь все ниже, Морр и Пестрый прошли сквозь слой тумана, и тот превратился в низкие облака, висящие над их головами. В долине пред ними возвышался храм Архры, ступень за ступенью поднимающийся в небеса, где золотая дымка скрывала из виду его конические шпили. На его стенах в великом множестве громоздились колонны и арки из обсидиана, увитые ползучей паутиной паразитических лоз и ярко цветущими растениями. В этом месте царила тяжелая, влажная атмосфера, и тонкие щупальца тумана струились из темных входов и стекали вниз по растрескавшимся ступеням. Через неравные промежутки на лестнице стояли постаменты, увенчанные полуразрушенными от времени статуями. В некоторых изваяниях все еще можно было узнать воинов или зверей, другие же приобрели странные, потусторонние формы, порожденные безумием и распадом.
Земля вокруг храма поблескивала, затопленная мелкими водами. В смутной дали виднелись очертания высоких мангровых деревьев, с которых свисали, словно бороды, длинные космы моха и лишайника. Неумолчно гудели насекомые, высоко в небе кружилось несколько крылатых силуэтов, но помимо этого вблизи храма не было никаких иных признаков жизни. Все вокруг пронизывало ощущение настороженности, как будто на новоприбывших пристально смотрели глаза, таящиеся в глубоких, скрытых тенями закоулках святилища.
– Здесь я переродился, – торжественно и почтительно провозгласил Морр. – Именно в этом месте дитя, сбежавшее из темницы своей родины, познало истинный путь судьбы и чести.
Пестрый бросил на инкуба откровенно удивленный взгляд, но ничего не сказал. Слова Морра явно предназначались не для него, и ответ на них мог только загнать его глубже в панцирь. То, что это живое оружие хотя бы на миг обрело собственный голос, само по себе было примечательно. Морр приподнял клинок и начал ступать по замшелым камням, пробираясь к гати, ведущей через болото. Путь этот был весьма ненадежен, но Морр даже не бросил ни единого взгляда под ноги. Его взор оставался прикован к далеким шпилям святилища. Пестрый прыгал следом, и его сердце полнилось дурными предчувствиями.
– Морр... Тебе не кажется странным, что это место как будто никак не затронуто Разобщением?
Вопрос, похоже, озадачил Морра.
– Почему оно должно быть затронуто? Здесь нет прямой связи с Комморрой.
– Так, но последствия Разобщения распространяются по всем иным частям Паутины. Я ожидал увидеть... почувствовать хоть какое-то свидетельство его воздействия и здесь.
– Храмы Архры многочисленны, но говорят, что именно в этом месте он отрекся от своей смертности, и что это святилище было создано из его плоти и костей. Несомненно, его дух здесь силен, и, возможно, силен настолько, чтобы защитить храм.
– Возможно, что это... Я... что ж, я уверен, что ты прав.
Морр замер на месте и резко, угрожающе развернулся к Пестрому.
– Ты говоришь так, будто боишься какой-то скрытой порчи. Тому, кто пришел сюда незапятнанным слабостью, нечего страшиться в этом месте.
– Слабость в данном случае включает в себя концепции наподобие сочувствия, альтруизма и милосердия, если я правильно себе представляю, – несколько язвительно ответил Пестрый. Морр только фыркнул в ответ, отвернулся и продолжил свой путь.
Но вскоре он снова остановился. На гати впереди теперь возвышалась фигура, ожидавшая их приближения – воин, облаченный в черно-зеленую броню – и перед ней на земле лежал двуручный клэйв. Выждав миг, Морр осторожно обратился к этому видению:
– Приветствую, брат. Я ищу вход в храм. Ты вышел, чтобы встретить нас?
Фигура хранила молчание, не двигалась и ничем не выдавала в себе живое существо. С таким же успехом это могла быть статуя, вырезанная из черно-зеленого камня.
– Если ты не желаешь говорить, тогда отойди в сторону и дай нам пройти, иначе нам придется сразиться, и ты, возможно, об этом пожалеешь.
В ответ фигура подхватила свой клинок и подняла его в защитной позиции. Морр автоматически повторил движение, воздев собственный клэйв, сжатый обеими руками, и шагнул вперед.
– Ты уверен, что в старых пенатах тебя ждут с распростертыми объятьями, а, Морр? – поинтересовался Пестрый из-за его спины. – Этот парень, похоже, явно так не думает.
В руках арлекина словно по волшебству появились короткий изогнутый клинок и длинный изящный пистолет.
– Не вмешивайся, маленький клоун, – предупредил Морр, продолжая наступать на безмолвного стража.
Битва между двумя инкубами – поистине грозное зрелище. Оба противника облачены в доспехи, которые могут уберечь от любых ударов, кроме самых сильных, однако вооружены мечами, способными прорвать ту же броню, словно бумагу. Против опытных, но не столь тяжело бронированных врагов инкуб должен биться осторожно, постоянно двигаясь, делая ложные выпады и уворачиваясь, чтобы сохранять баланс клэйва, сравнительно медленного и тяжелого клинка, и быть постоянно готовым нанести смертельный удар. Сражаясь с ордой неумелых врагов, инкуб может сконцентрироваться на том, чтобы поддерживать постоянный ритм, держа противника в страхе и одолевая его за счет силы, прежде чем тот сможет воспользоваться преимуществом в численности. В обоих случаях инкуб также полагается на свои кулаки, колени и стопы, удары которыми выводят врагов из строя, однако в бою против собственного сородича подобные приемы могут лишь в считанные мгновения превратить его в кучу нарубленного мяса.
В состязании между двумя инкубами важнее становится скорость, сила и выносливость. Они обмениваются ударами и контратаками быстрее, чем может уследить глаз, и каждый их замах с идеальной точностью нацелен в одно из уязвимых мест – чаще всего это запястье, голова или шея. В каждое парирование инкуб должен вложить именно столько энергии, чтобы отразить обрушившийся на него клэйв, но при этом не выйти за определенную грань, не открыть себя для неизбежного обратного удара. Важнее всего постоянно удерживать клинок в движении, переплетая друг с другом выпады и парирование, ибо тот боец, который первым замедлится или собьется, может сразу же лишиться головы.
Морр и его противник сражались практически на равных, и их клэйвы описывали сверкающие дуги в воздухе, слетаясь вместе, сталкиваясь и вихрем уходя в сторону, чтобы атаковать снова. Благодаря преимуществу в росте Морр обрушивал на врага множество ударов, которые падали сверху вниз, словно молнии, вынуждая того уклоняться. В конце концов другой инкуб отступил на шаг, чтобы спастись от этой бури, удвоил натиск и совершил серию стремительных выпадов слева и справа, пытаясь выпотрошить врага.
Морр ушел в защиту, перехватив клэйв за дополнительную рукоять, отстоящую от основной, и блокировал один выпад за другим. Вдруг великан-инкуб пошатнулся, едва успев вскинуть клинок и перехватить неожиданный удар над головой. Он шагнул назад, и его противник, желая сохранить преимущество, устремился вперед, без устали пытаясь пробить его защиту тяжелыми ударами.
Клэйв Морра мелькнул в воздухе и перехватил оружие наступающего врага крюком на конце. Это была попытка выиграть немного времени и восстановиться. В тот же миг оба воина налегли на клинки, как на рычаги, чтобы выкрутить оружие из рук оппонента. Ни одному из них это не удалось, однако соперник Морра на миг потерял контроль над своим клэйвом, когда тот вылетел слишком далеко вперед. Морр сориентировался быстрее и тут же обрушил на врага удар, в который вложил всю свою массу. Тот успел вовремя парировать, но не смог отвести в сторону всю его мощь. Два воина на мгновение сцепились, один искрящий клинок к другому, а затем мышцы на плечах Морра вздулись, и он, при помощи одной лишь грубой силы, отшвырнул противника назад.
Мощный толчок сбил второго инкуба с ног, но тот отреагировал с быстротой кошки, перекатившись и припав к земле. Клэйв Морра со свистом обрушился вниз. Противник парировал удар слабо, со скрещенными руками, и ему удалось лишь немного отвести клинок в сторону. Крючковатое острие вонзилось в бедро, и Морр тут же вырвал его, выпустив фонтан крови и фрагментов брони и оставив большую алую рану. Пошатываясь, соперник приподнялся и сделал отчаянный колющий выпад, но Морр без усилий отразил его клэйвом. Отработанным движением он вырвал меч из хватки врага, оставив того совершенно беззащитным.
Морр без колебаний взмахнул клинком снова, целя его горизонтально в шею. В этот удар он вложил всю свою массу до последней унции и всю силу до последней толики. Инкуб поднял руки, возможно, пытаясь поймать летящий к нему клэйв, или отразить удар, или, быть может, даже моля о пощаде. Это уже ничего не значило. Мономолекулярное лезвие клэйва вспыхнуло энергией и с треском прошло сквозь оба бронированных запястья и шею, даже не замедлившись. Безголовое и безрукое тело, брызжа кровью, рухнуло на гать, словно марионетка с обрубленными нитками. Голова в шлеме с лязгом упала в нескольких ярдах от него и покатилась, оставляя за собой след из маленьких багряных спиралей.
Морр удовлетворенно рыкнул и пошел подобрать шлем и отрубленные кисти рук. Пестрый побледнел, увидев, как инкуб вытащил из пояса моток проволоки, продел ее сквозь жуткие трофеи и прицепил их к похожему на часть скелета металлическому выступу, высоко поднимающемуся за его плечами именно для этой цели.
– Это так необходимо? – воспротивился Пестрый. – Разве мало отнять жизнь в честном поединке, что надо потом еще и украситься, как вурдалак?
Морр поднялся и посмотрел на Пестрого сквозь сверкающие глазные линзы. Из-за глухой маски шлема невозможно было понять, что он думает, и Пестрый моментально пожалел о своей вспышке. Он позволил себе забыть, что Морр обитал в Темном Городе, где кровавые трофеи всегда были на пике моды. Рассказ инкуба о происхождении с девственного мира смягчил его образ в глазах арлекина, который и без того несколько сопереживал его нелегкому положению. Он решил, что нужно вспоминать этот момент всякий раз, когда он снова застанет себя за этой ошибкой. К удивлению Пестрого, когда инкуб вновь заговорил, в его словах не было ни следа враждебности.
– Если один из братьев не пожелал впустить меня в храм, то есть немалый шанс, что будут и другие, кто думает так же, – пояснил инкуб. – Увидев останки своего предшественника, они, возможно, помедлят.
– Наверняка ведь иерархи не потерпят подобного вмешательства? – спросил Пестрый. – Ты пришел на их суд, разве они могут смириться с таким неуважением к их авторитету, как нападение из засады на просителя, еще не успевшего даже подойти к судье?
– Право инкуба бросить вызов своему собрату священно и неприкосновенно. Это закон, который превыше власти любого иерарха. Так было всегда.
– Так значит, тебя может ждать еще ряд дуэлей? – Пестрый фыркнул. – В таком темпе они всю дорогу завалят своими трупами.
– Более вероятно, что другие нападут группой и из засады, – хладнокровно возразил Морр. – Нет такого предписания, что вызовы следует бросать по одному или открыто.
– Но почему они так активно противостоят твоему поиску правосудия?
Морр надолго замолчал, прежде чем ответить.
– Они считают – и имеют на то полное право – что моя вина очевидна и неоспорима. Я убил своего лорда и сюзерена, отрицать этот факт невозможно. Для них это все, что следует знать. Они уверены, что для содеянного мною не может быть никаких смягчающих обстоятельств, и если я хотя бы представлю это дело на рассмотрение иерархов, это будет оскорблением их чести.
– Так значит, они хотят остановить тебя по пути в храм, пока ты не успел погладить кого-то против шерсти и задать какие-то неудобные для них вопросы? – недоверчиво спросил Пестрый. Морр лишь кивнул в ответ.
– Если они придут снова, то уже не будут делать разницы, – предупредил инкуб, – и попытаются убить тебя точно так же, как и меня. Уходи, если хочешь, ты не обязан идти со мной дальше.
От этих слов Пестрый хищно ухмыльнулся.
– Тем хуже для них! Я наделен не только прелестным лицом, фантастическим остроумием и необыкновенным талантом танцора, и ты это знаешь, – иллюстрируя свою идею, он проделал несколько энергичных па, первых шагов сложной паваны. – Так что, ты разрешаешь мне вмешаться в следующий раз? – радостно спросил он. – Защитить честь и, по совместительству, свою жизнь и все такое?
Морр снова кивнул и, не сказав ни слова, повернулся и пошел дальше по гати.
– Конечно же, есть и другая вероятность, Морр, – крикнул ему в спину Пестрый. – Они могут подумать, что это ты подвергся порче – ну, понимаешь, та же история, только наоборот. Так все время случается.
Морр не ответил. Пестрому пришлось поторопиться, чтобы догнать великана-инкуба, пока тот не растворился в клубящемся тумане.

Наши рекомендации