Хроника внутренней жизни. IV. Знаменательные годовщины

Настоящий месяц – месяц знаменательных для русской литературы годовщин. 100 лет тому назад в Петербурге умер Радищев. Через 50 лет после этой смерти 6 сентября в Петербурге вышла книжка «Современника» с первой повестью гр. Л.Н. Толстого.

Литературный талант Радищева является не более, как слава утренней звезды перед солнцем могучего гения. С этой точки зрения, сравнение между ними невозможно. С другой стороны, величайшему художнику настоящего времени совершенно чужда та определенность и устойчивость настроения, которая составляет такую характерную черту родоначальника русской публицистики. Но при всех резких поворотах Толстого из стороны в сторону, так часто и так глубоко огорчающих многих из наиболее горячих его поклонников, у него есть нечто, неизменно сопровождающее его во всех стадиях его развития и до известной степени роднящее его с Радищевым. «Герой моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, – правда», – писал Л. Толстой в «Севастопольских рассказах». Эти слова могли бы быть приложены и ко всей литературной деятельности великого писателя. В течение всей своей деятельности Толстой был не только художником, но и мыслителем… всегда искал, давая художественное изображение жизни, ответы на вопрос, какой она должна быть.

Далеко не всегда можно было соглашаться с правильностью пути, на который он становился в этих исканиях, нередко можно было протестовать против выводов, к которым он приходил. Но никогда нельзя было оставаться равнодушным к его страстному и мучительному исканию справедливости, не останавливаемому никакими внешними препятствиями. И как писателю екатерининской поры, также настойчиво и безбоязненно искавшему истину, нравственный смысл жизни открылся в сознательном служении интересам народных масс, так в сторону этого же служения все больше обращалась с течением времени и деятельность великого писателя нашего века.

Празднуя знаменательные юбилеи настоящего года, русская литература может с законною гордостью подчеркнуть эту непрерывно развивающуюся в ней традицию служения народу и со справедливой надеждой видеть в ней ценный залог лучшего будущего.

В. Мякотин

19. «Образование», 1902, № 9 (сентябрь)

Великая годовщина

(К пятидесятилетию литературной деятельности Л.Н. Толстого)

Пятидесятилетие литературной деятельности писателя – явление далеко не часто повторяющееся в истории, но пятидесятилетие дея­тельности писателя в полном смысле слова великого, пятидесятилетие, служащее, поистине, лишь прологом к вечности, к нетленной славе в роды и роды, к бессмертию среди уходящего в без­брежную даль ряда поколений, – вот огромное событие, на которое, к стыду нашему, так слабо реагировали мы, современники великого че­ловека…

И невольно припоминаются слова другого гениального художника, вылившиеся у него в то время, когда ангел смерти уже реял вокруг его одра. Эти слова гласили прежде всего о том, как маститый художник «был бы рад быть современником» Льва Николаевича Толстого. И если мысль об этом факте наполняла радостью сердце умиравшего Тургенева, если с этою, по его собственным словам, целью он, не бывший уже в состоянии «ни ходить, ни есть, ни спать», взялся с чрезвычайным напряжением сил за перо, то… что же должны были бы испытывать мы, стоящие лицом к лицу с величественным в нашей небогатой величием жизни событием, если бы мы отдавали себе ясный отчет в колоссальном значении переживаемого нами исторического факта!.. Могучая личность Толстого как бы заслоняет собою совершавшиеся в течение последнего пятидесятилетия русской жизни события, но заслоняет не так, как заслоняла до некоторой степени события в Германии еще не так давно, например, личность Бисмарка. Проникая в давно прошедшие времена «сквозь дым веков», будущий историк оценит эту разницу. <…> Но Толстой! <…> В его деятельности, в его художественных произведениях в его проповеди слышится предтеча человека будущего…

Судьба не поставила Толстого на такую политическую высоту, как Бисмарка, а между тем, разве меньше переплеталось вокруг него великих вопросов, разве не получал каждый из них свое оригинальное, Толстому одному свойственное, через него и от него, освещение и отражение? И сколько их зарождалось в голове художника, зарождалось от самых разнообразных импульсов, только еще выделялся, как особый общественный слой. Крепост­ное право, хотя уже пошатнувшееся, сдерживало в железных оковах все проявления русского общественного духа. Даже очень дальновидные люди не предвидели еще близости зари новой русской жизни. Гоголь только что умер, Грановский стал только тенью прежнего великого учителя на университетской кафедре. Никто, конечно, читая удивительно свежие и яркие страницы нового произведения на страницах «Современника», не мог и подумать, что это – первый блестящий выпад великого писателя.

Прошло с тех пор пятьдесят лет, и какая разница в о6щих условиях жизни народа, в положении русской литературы на мировой арене. Бодрое настроение, жадное искание новых путей к истине, оживленная жажда веры и знания придают нашему вре­мени характер настоящей весны. Гибель крепостного права и последовавшее затем огромное изменение экономических условий произвели коренной переворот в положении народной массы, жад­но ищущей просвещения и выдвигающей с каждым годом нового массового читателя, который набрасывается на весь наш огромный запас знаний, накопленных, но еще не использованных. И труд­но даже отдаленным образом предвидеть, каковы будут результаты этого массового просвещения, которое стало лозунгом нашего времени. Наконец, русская литература из узко-русской стала мировой, завоевав себе право не только на уважение наряду с литературами других народов, но и на преклонение пред самымивыдающимися двумя ее писателями – Толстым и Достоевским. Теперь в каждой почти книжке любого иностранного журнала можно встре­тить переводы из наших писателей, а о некоторых, как, например, о Горьком, создалась уже целая литература.

И во всех этих переменах роль Толстого огромна. Можно отметить три периода в жизни великого писателя. Первый начинается «Детством и отрочеством» и продолжается до «Войны и мира». В течение его Толстой ведет самую разнообразную жизнь, это его «Sturm und Drangperiode», когда огромные силы, скрытые в нем, бросают его во все стороны. Он и писатель, и храбрый солдат, и помещик, искренно задумывающий облагодетельствовать своих крестьян. Внутренняя неустанная работа проявляется одновременно и в действии, и в творчестве. Вслед за «Детством» идут «Севастопольские рассказы», в которых запечатлелось пережитое Толстым в пылу страшной военной борьбы. Затем идет жизнь в кругу литераторов в столице, где он с такою же необузданною страстью, как и во всем, отдается новым впечатлениям, чтобы забросить все это «с отвращением и досадою».Его неуравновешенная, не поддающаяся никаким ограничениям кружковыми или партийными взглядами натура не могла ужиться ни с передовой частью тогдашней литературы, ни с консервативной, и в шестидесятые годы, когда каждый так или иначе примыкал к тому или иному лагерю, Толстой один остался вне лагерей. Сначала за границей, где ему ничто не понравилось, потом у себя в Ясной Поляне он отдавался больше всего внутренней своей жизни, выработке взглядов на людей и их взаимоотношения, которые вы­лились потом с такой яркостью и силой в «Войне и мире». Целый ряд произведений служит отражением этой внутренней жизни. «Утро помещика», «Три смерти», «Люцерн», «Поликушка», «Холстомер» показывают, как писателя все время волнуют вопросы, имеющие вечное значение. Странное впечатление должны были произвести эти произведения в период самой жаркой борьбы различных направлений, когда злобы дня отодвигали все на задний план. К тому же периоду относятся «Семейное счастье» и «Казаки». Любо­пытно, что первое из них, в котором уже слышатся отзвуки мыслей, потом с такой страстностью развитых в «Крейцеровой сонате», написано Толстым еще неженатым человеком, в период очень бурной холостой жизни. «Казаки» по времени первое из произведений Толстого, в котором проявляется его гениальный талант художника – мыслителя. В нем впервые дана несравненная картина «детей природы», пожалуй, не только в русской, но и мировой литературе. По крайней мере, мы не можем отыскать аналогии его Ерошке, Марианке, Лукашке. <…> На фоне такой «естественной» жизни, без «ду­мы роковой», без рефлексии и вечного копания в своей душе, осо­бенно ярко выступает слабость и бессилие «культурного» человека Оленина, в лице которого, может быть бессознательно, сказалось отрицательное отношение Толстого к «прогрессу цивилизации».

«Казаками» заканчивается бурный период искания. С середи­ны шестидесятых годов начинается второй – время спокойного творчества, давшего два величайших романа – «Войну и мир» и «Анну Каренину». Нельзя охватить одним взглядом огромный мир образов, положений, характеров и типов, заключающийся в «Войне и мире». Тут, кажется, воспроизведена сама жизнь, как она есть, причем от императорского дворца до лагерной па­латки все выписано с художественной тщательностью, отчего вся картина живет и дышит. Психология народа объединяет эту мно­гообразную картину и придает ей нетленное значение. Историософические взгляды самого автора проведены здесь не только в виде отступлений и отдельных мыслей (они были выделены потом Толстым в особую часть), но главным образом в гениально изображенных подробностях, сценах и типах. Основные взгляды Толстого ясно видны уже в «Войне и мире», его признание главной силы за стихийностью и отрицание значения отдельных личностей.

Общий тон этой великой эпопеи, не имеющей равной себе ни в одной литературе, отличается радостным, светлым настроением, которое так робко оттеняет это произведение при сравнении с последующими творениями Толстого. В «Анне Карениной» преобладает пессимистическое настроение, местами безотрадное, доходящее почти до отчаяния, когда Левин теряет смысл жизни. Описание смерти брата Николая уже близко к смерти Ивана Ильича. Общий смысл всего романа – бесцельность жизни, отсутствие радости в самых, по-видимому, законных чувствах человека… Один лишь писатель был недоволен автором «Войны и мира» и «Анны Карениной»: то был Лев Толстой…

«Проклятые вопросы чуть не довели до самоубийства…». Но Толстой вышел победителем и из этого испытания, обновился и явил себя миру еще с новой стороны. И как бы кто ни относился к проповеди Толстого, едва ли найдется много людей, которые осмелились бы усомниться в выходящей из глубочайших недр души проповедника искренности.

Кто-то заметил, что Тургенев приносил России громадную пользу уже одним фактом своего существования, ибо при нем, истинном представителе истинного европеизма и истинной культуры, все же несколько стыдилось своей наготы все азиатское, антикультурное. Толстой больше того: Толстой доказал и продолжает доказывать, что всего сильнее свет правды и мысли. <…>

Да продлит же судьба еще на много-много лет жизнь этого украшения земли родной, да даст она ему силы для создания еще и еще великих образов, которые не увековечили бы его имя в истории, – этого Толстому не надо, ибо он вечен и без того, – а доставили бы нам, его современникам, возможность испытать те глубочайшие впечатления, вызвать которые в нас властен лишь один человек: это Лев Толстой.

Редакция

20. «Курьер», 1902, 28 августа