От приватизма семейного к приватизму политическому

Многие социальные исследования в 50-е и 60-е годы показали, что в западных индустриальных странах отношение людей к работе можно понять только исходя из сочетания семейной жизни и трудового процесса. Становится очевидным, что для индустриальных рабочих главное в жизни семья, а не наемный труд.

Это весьма противоречивое, стимулируемое индустрией культуры и досуга развитие частной сферы — не просто идеология, а реальный процесс и реальный шанс самостоятельного создания условий жизни для себя. Этот процесс начинается с семейного приватизма, характерного для 50-х и 60-х годов. Но он может, как со всей очевидностью выявилось позднее, принимать разнообразные формы и развивать собственную динамику, которая в конечном счете придает приватизму внутреннюю политическую силу и размывает границы между частной и общественной сферами. Это проявления не только в смене значения семьи и сексуальности, брака и отцовства (материнства), но и в быстрой смене альтернативных культур. Совершенно новым и, вероятно, более глубоким, чем в ходе политических реформ, образом общественно-политическое устройство по причине перманентной эрозии и эволюции социокультурных форм жизни подвергается давлению постоянной практики изменения и приспособлений в «малом». В этом смысле разрыв с традициями, обозначившийся в последние десятилетия, освободил дорогу процессу обучения новому, результатов исторического воздействия которого (к примеру, на воспитание и взаимоотношения полов) мы с нетерпением ожидаем.

В 50-е и 60-е годы на вопрос, какую цель они преследуют, люди четко и ясно отвечали в категориях «счастливой» семейной жизни: построить собственный домик, купить автомобиль, дать детям хорошее образование, повысить уровень своей жизни. Сегодня многие говорят на другом языке, по необходимости неопределенном — о «самоосуществлении», «поисках собственной идентичности», «развитии личных способностей» и о том, что нужно «постоянно двигаться вперед». Это не относится в одинаковой мере ко всем категориям населения. Тяга к переменам, к получению лучшего образования и более высоких доходов — в значительной мере продукт младшего поколения, тогда как старшие поколения, более бедные и менее образованные слои населения, явно придерживаются ценностей 50-х годов. Общепринятые символы успеха (доход, карьера, статус) для многих уже не несут удовлетворения проснувшейся потребности обретения себя, самоутверждения, не утоляют голод по «полноценной жизни».

В результате люди все чаще попадают в лабиринт неуверенности в своих силах, самовыспрашивания и самоубеждения. Постоянное возвращение к вопросам типа «счастлив ли я на самом деле?», «действительно ли я живу полноценной жизнью?», «кто на самом деле тот, кто говорит во мне „я“ и задает эти вопросы?» ведет к все новым и новым модам на ответы, которые разными способами перечеканиваются в рынки экспертов, индустрии и религиозных движений. В поисках самоосуществления люди, пользуясь каталогами туристических бюро, объезжают все уголки мира. Они разрушают самые прочные браки и вступают во все новые кратковременные связи. Меняют профессии. Постятся. Увлекаются йогой. Переходят из одной психотерапевтической группы в другую. Одержимые идеей самоосуществления, они отрывают себя от земли, чтобы убедиться, что у них действительно здоровые корни.

Эта ценностная система индивидуализации содержит в себе начало новых этик, базирующихся на принципе «обязанностей по отношению к самому себе». Это сталкивает традиционную этику с трудностями, поскольку обязанности неизбежно носят социальный характер, согласовывают и переплетают поступки каждого с жизнью всего общественного организма. Поэтому новые ценностные ориентации ложно понимаются как выражение эгоизма и нарциссизма. При этом не осознается ядро нового, которое здесь проявляется. Оно направлено на само объяснение и самоосвобождение как деятельный, жизненно важный процесс, включающий в себя и поиски новых социальных связей в семье, труде и политике.

Политическая сила рабочего и профсоюзного движения основана на организованном (забастовка) отказе от работы. Политический потенциал развивающейся частной сферы лежит, напротив, в осознании возможностей самоосуществления, в том, чтобы через непосредственные усилия по изменению привычного ослабить и преодолеть глубоко укоренившиеся в культуре самоочевидные вещи. Проиллюстрируем это на примере. «Сила» женского движения тоже связана с перестройкой повседневных, само собой разумеющихся привычек, которые простираются от семейного быта через все сферы формального труда и правовой системы до жизненно важных центров и с помощью политики булавочных уколов требуют от основанного на «сословном» принципе, закрытого мужского мира болезненных изменений. Говоря обобщенно, подвергающиеся риску осознанно воспринимаемые и постоянно расширяющиеся сферы частных поступков и решений таят в себе искру, из которой может возгореться (по-иному, нежели в классовом обществе) пламя социальных конфликтов и движений.

Индивидуализированное «общество несамостоятельных»

Мотор индивидуализации работает на высоких оборотах, и до сих пор неясно, каким образом будут учреждаться новые прочные социальные взаимосвязи, сравнимые с глубинной структурой социальных классов. Напротив, в ближайшие годы для преодоления безработицы и стимулирования экономики должны быть пущены в ход социальные и технологические новшества, которые откроют новые горизонты процессам индивидуализации. Это касается гибкости отношений на рынке труда и особенно введения нового регулирования рабочего времени; но это касается также и внедрения новых информационных и коммуникативных средств. Если это предположение подтвердится, то возникнет своеобразная переходная стадия, в которой сохранившееся или обострившееся неравенство придет в столкновение с индивидуализированным «постклассовым» обществом, которое порвало с традициями и больше не имеет ничего общего с бесклассовым обществом, каким оно виделось Марксу.

(1) Общественные институты — политические партии, профсоюзы, правительства, социальные учреждения и т. д. — превращаются в охранителей социальной действительности, обреченной на быстрое исчезновение. В то время как образ жизни класса, семьи, женщины, мужчины будет терять реальное содержание и устремленность в будущее, его станут консервировать в «охранительных учреждениях» и использовать в борьбе против «отклонений» в развитии ориентации. Недостающее классовое сознание будет прививаться на курсах партийной учебы. Политически «неустойчивый» электорат будет возвращаться в прежнее русло заклинания-, ми о «демократии настроений». Новое общественное устройство будет отделяться от законсервированного индустриального общества, утратившего связь с действительностью. Перефразируя Брехта, можно было бы сказать: мы окажемся в ситуации, когда правительства будут вынуждены выбирать себе народ, а союзы встанут перед необходимостью исключать своих членов.

(2) Социальные классовые различия утрачивают свою идентичность, заодно теряет привлекательность идея социальной мобильности в смысле движения индивидов из одной большой группы населения в другую, идея, которая вплоть до нашего времени играла большую социальную и политическую роль в формировании идентичности. Но неравенство не устраняется, а только переносится в область индивидуализации социальных рисков . В итоге общественные проблемы тут же оборачиваются психическими предрасположенностями: неудовлетворенностью собой, чувством вины, страхами, конфликтами и неврозами. Возникает — довольно парадоксальным образом — новая непосредственность индивида и общества, непосредственность кризиса и болезни в том смысле, что общественные кризисы кажутся индивидуальными и больше не воспринимаются в их общественной содержательности или воспринимаются крайне опосредованно. Здесь следует искать корни нынешней «волны психозов». В той же степени возрастает значение ориентации на индивидуальный успех; можно сказать, что ориентированное на успех общество с его возможностями (кажущейся) легитимизации социального неравенства в будущем проявит себя во всей своей проблематичности.

(3) Для преодоления проблемных общественных ситуаций люди вынуждены объединяться в социальные и политические коалиции. Однако эти коалиции будут создаваться уже не по определенной схеме, например классовой. Изоляция осознавших свою самостоятельность индивидов может быть преодолена на самых разных путях общественно-политического развития. Соответственно коалиции будут возникать и распадаться по ситуационным и тематическим признакам, в них будут перемешаны представители самых разных групп и различного общественного положения. Например, для борьбы с шумом, создаваемым самолетами вблизи аэропорта, в гражданскую инициативную группу вместе со своими соседями может войти член профсоюза металлистов, голосующий за правый блок. Коалиции в этом смысле суть возникающие в определенных ситуациях и с определенной целью союзы личностей в их индивидуальной борьбе за существование на самых разных общественных аренах. На этом примере видно, как в ходе индивидуализационных процессов конфликтные линии и темы претерпевают своеобразную плюрализацию. В индивидуализированном обществе готовится почва для новых, разнообразных, взрывающих прежние схемы конфликтов, идеологий и коалиций — более или менее тематически связанных, отнюдь не единых, возникших в определенных ситуациях усилиями отдельных людей. Возникающая социальная структура становится восприимчивой к пропагандируемым средствами массовой информации модным темам и конфликтным модам.

(4) Устойчивые конфликтные линии все чаще возникают на основе «врожденных» признаков — расы, цвета кожи, пола, этнической принадлежности (иностранные рабочие), возраста, телесных изъянов. Подобное социальное неравенство, как бы предопределенное самой природой, в условиях развитой индивидуализации получит особые организационные и политические шансы на основе его неизбежности, протяженности во времени, его противоречивого отношения к принципу успеха, его конкретности и непосредственной воспринимаемости, а также на основе обусловленных всем этим процессов идентификации. На передний план выступят две эпохальные темы: угроза, которую несет в себе (мировое) общество риска (см. часть первую), и противоречия между мужчинами и женщинами, до сих пор не выходившие за пределы семьи.

Глава IV

«Я» это «я»: взаимоотношения полов внутри и вне семьи-врозь, вместе и против друг друга

Языковые барометры предвещают бурю: «Война в семье», «Битва полов», «Кошмар задушевности» . Характеризуя взаимоотношения полов, все чаще обращаются к весьма немиролюбивому словарю. Тот, кто принимает язык за реальность, поневоле делает вывод, что любовь и задушевность обернулись своей противоположностью. Конечно, вей это суть языковые преувеличения в конкурентной борьбе за общественное внимание, но вместе с тем и знаки глубокой нестабильности, уязвимости и «вооруженной растерянности» мужчин и женщин, противостоящих друг другу в буднях брака и семьи (и того, что от них осталось).

Если б речь шла только о семье и браке. На деле ситуация гораздо сложнее. Привязывая взаимоотношения полов лишь к тому, чем они представляются на первый взгляд: к межполовым отношениям, т. е. к темам сексуальности, нежности, брака, родительства и т. д., — мы упускаем из виду, что одним этим они не исчерпываются, а включают в себя и многое, многое другое — работу, профессию, неравенство, политику, экономику. Именно такое беспорядочное переплетение всего, причем до крайности противоречивого, необычайно усложняет положение вещей. Говоря о семье, приходится говорить о работе и о деньгах, говоря о браке специальном образовании, профессии, мобильности, а точнее: о неравномерных распределениях при (в целом) равных ныне образовательных предпосылках.

Положение мужчин и женщин

Можно ли утверждать, что за последние одно-два десятилетия всеобъемлющая многомерность неравенства между мужчиной и женщиной в ФРГ вправду сдвинулась с мертвой точки? Данные весьма неоднозначны. С одной стороны, произошли эпохальные перемены — особенно в сексуальной, правовой и образовательной сфере. Но (если отвлечься от сексуальности) в сумме это, скорее, перемены в сознании и на бумаге . С другой стороны, им противостоит константность в поведении и положении мужчин и женщин (особенно на рынке труда, но также и в социальном обеспечении). Отсюда — якобы парадоксальный — результат, что большее равенство заставляет еще четче осознать по-прежнему существующее и обостряющееся неравенство.

Такая исторически возникшая смесь нового сознания и давних положений вдвойне чревата взрывом: молодые женщины — имея ныне равное образование и вполне осознавая свое положение — ожидают большего равенства и партнерства в профессиональной деятельности и в семье, однако эти ожидания наталкиваются на противоположные развития на рынке труда и в поведении мужчин. Мужчины же, напротив, изрядно наторели в риторике равноправия , не претворяя свои слова в дела. По обе стороны лед иллюзий истончился: при уравнивании предпосылок (в образовании и праве) положение мужчин и женщин становится все более неравным, все более осознанным и все менее легитимным . Противоречия междуженскими ожиданиями равноправия и неравноправной реальностью, между мужскими словесами об общности и цепляньем за прежние каноны обостряются и всем противоречивым многообразием своих будничных форм в частной и политической жизни определяют будущее развитие. Стало быть, мы — со всеми нашими противопоставлениями, противоречиями, шансами — стоим лишь на пороге высвобождения из «сословных» канонов пола. Сознание опередило обстоятельства. И едва ли можно заставить часы сознания идти вспять. Многое говорит о том, что конфликт будет долгим: противостояние полов определит грядущие годы. Этот тезис мы поясним прежде всего эмпирически, на основе данных касательно «всеобъемлющей многомерности» положения мужчин и женщин, а затем обоснуем теоретически.

Брак и сексуальность

Во всех промышленно развитых странах Запада отмечается рост числа разводов . Хотя в ФРГ — скажем, по сравнению с США — эти цифры не слишком высоки, в настоящее время и у нас распадается едва ли не каждый третий брак (в крупных городах едва ли не каждый второй, в мелких городах и на селе — примерно каждый четвертый), и данные показатели имеют тенденцию к увеличению. До 1984 года количество разводов более или менее уравновешивалось количеством повторных браков. Теперь же разведенные супруги все реже решаются вступить в новый брак. Это связано с общей тенденцией к уменьшению числа браков. Зато показатель разводов для пар, повторно вступивших в брак, возрастает так же, как показатель разводов для родителей с детьми. Соответственно густеют джунгли родительских взаимоотношений: мои, твои, наши дети и связанные с этим различные урегулирования, щекотливые ситуации и конфликтные зоны для всех участников.

Реальность скачкообразно возросшего числа «незарегистрированных браков» (вероятно) далеко превосходит данные официальной статистики браков и разводов. По оценкам, в ФРГ ныне живут в незарегистрированном браке примерно 1–1,5 млн человек. Но разводы в таких браках никакая статистика не учитывает. А ведь за истекшее десятилетие не просто во много раз увеличилась доля этой формы совместного проживания. Удивительна также и естественность, с какой общество полностью принимает теперь это «сожительство», которое еще в 60-е годы вызывало бурные споры и неприятие. Нынешнее квазиузаконивание внеправовых и вне-семейных форм совместного проживания, пожалуй, еще больше, чем сам феномен, свидетельствует о темпах трансформации.

Еще в 60-е годы семья, брак и профессия как соединение жизненных планов, положений и биографий были во многом обязательны. Теперь же по всем позициям выявились возможности и принуждения выбора. Уже нет ясности, вступает ли человек в брак и когда он это делает, живут ли люди вместе, не вступая в брак, или не живут вместе, состоя в браке, зачинают ли и воспитывают ребенка в семье или вне семьи, с тем, с кем вместе живут, или с тем, кого любят, но кто живет с другой женщиной, до или после профессиональной карьеры или в разгар ее. Как все это краткосрочно, долгосрочно или временно увязывается с принуждениями или амбициями обеспечения, карьеры, профессиональной деятельности всех участников. Подобные планы и договоренности в принципе расторжимы, а тем самым, что касается более или менее неравных нагрузок, которые в них содержатся, зависят от легитимации. Это можно истолковать как разъединение и расчленение элементов жизни и поведения, сосредоточенных (некогда) в семье и браке. В итоге становится все труднее сопрягать понятие и реальность. Единство и постоянство понятий «семья», «брак», «родители», «мать», «отец» и т. д. замалчивает и маскирует растущее многообразие положений и обстоятельств, которые за всем этим кроются (например, разведенные отцы, отцы отдельных детей, отцы-одиночки, внебрачные отцы, отцы-иностранцы, отчимы, отцы-безработные, отцы-«домохозяйки», отцы в совместно проживающих группах, отцы «по уик-эндам», отцы в семьях с работающими женами и т. д.; ср.: М. Кегпсп, 1986, 8. 44).

О направленности развития здесь свидетельствует состав домашнего хозяйства: все больше людей живут одни . В ФРГ доля домашних хозяйств из одного человека составляет ныне более четверти (30 %). В 1900 году приблизительно 44 % всех частных домашних хозяйств включали по 5 и более человек. В 1981-м соответствующая цифра составляла лишь около 9 %. Зато доля домашних хозяйств из двух человек возросла от 15%в 1900 году до 29 % в 1981-м. Уже в начале 80-х годов в ФРГ около 7,7 млн человек (примерно 12,5 % населения) жили одиноко, и эта цифра имела тенденцию к возрастанию. Впрочем, здесь речь лишь отчасти идет о лицах, соответствующих стереотипу «одиночки», т. е. о молодых неженатых и незамужних работающих людях; в большинстве, напротив, о людях пожилых, овдовевших, преимущественно женщинах.

Однако эти тенденции развития не следует истолковывать прямолинейно, в смысле растущей анархии и уклонения от прочных связей в отношениях между мужчинами и женщинами. Существует и противоположный тренд. Выросшему до трети числу разводов как-никак противостоят две трети нераспавшихся браков и семей (что бы ни скрывалось за этими цифрами). В пределах одного поколения — особенно у девушек — безусловно произошли заметные изменения в сексуальном поведении. Так, раньше только молодым мужчинам — опять-таки лишь неофициально и с фамильярным намеком — разрешалось накапливать сексуальный опыт. Ныне много больше половины всех девушек (61 %) открыто выступают за то, что для женщин важно накопить сексуальный опыт. Так или иначе, каждая вторая усматривает некую прелесть в том, чтобы иметь одновременно двух друзей. Но не стоит обманываться: свободное сексуальное поведение тоже строго нормировано. Молодые люди, даже ставя под сомнение существующие образцы брака и семьи как таковые, в большинстве не стремятся к жизни, свободной от прочных уз . По сей день на первом плане находится идеал стабильного партнерства и «практическая верность зачастую представляется совершенно естественной — только без официальных легитимации и принуждений государственного права и церковной морали». Стало быть, развитие носит двузначный характер. На набивший оскомину вопрос, принадлежат ли брак и семья уходящей эпохе, можно со всей серьезностью ответить: и да, и нет.

Образование, рынок труда и занятость

Юридическое равноправие женщины закреплено в Конституции Федеративной Республики Германии. Однако существенные неравенства в правовом статусе были устранены лишь в 1977 году с принятием нового кодекса брачного и семейного права. Никакие правовые нормы, диктующие разное обхождение с мужчиной и женщиной, на бумаге теперь не действуют. Женщинам предоставлена возможность сохранять девичью фамилию. Ответственность женщины за работу по уходу за домом и семьей, закрепленная до тех пор законодательно , отменена, и теперь решение о ведении хозяйства принимают сами супруги. Точно также они оба вправе иметь самостоятельный заработок. Родительские заботы о детях возложены на отца и мать, которые в случае разногласий — так сказано в законе — «должны попытаться прийти к единому мнению».

Наряду с этим широким правовым уравниванием мужчин и женщин крупнейшим событием в развитии ФРГ является поистине революционное выравнивание возможностей получить образование (об этом и о развитии профессиональной занятости женщин см. с. 116 наст. изд.): еще в начале 60-х годов ущемление интересов девушек в сфере образования было очевидным (как ни удивительно, в средних слоях населения оно было значительно больше, чем во всех остальных). В 1983 году девушки даже опередили юношей по некоторым позициям (например, больше девушек, чем юношей, стремятся закончить гимназию и получить аттестат зрелости; а среди выпускников основной школы преобладают юноши). Хотя наблюдаются и обратные тенденции. Так, сопоставление данных о профессиональном образовании по-прежнему демонстрирует большой разрыв (к началу 80-х годов 40 % работающих женщин и только 21 % мужчин не заканчивают профессиональных учебных заведений). У абитуриенток готовность учиться за последние 10 лет также снизилась с 80 % до 63 % (у абитуриентов — с 90 % до 73 %). Как и прежде, в определенных специальностях преобладают студентки (более 70 % выбирают философские, лингвистические и педагогические дисциплины), преимущественно женщины становятся также и учителями школ «нижних» ступеней.

Тем не менее — в сравнении с исходным положением вещей не будет преувеличением говорить о феминизации образования в 60–70-е годы. Но за этой образовательной революцией не последовало революции на рынке труда и в системе занятости. Напротив, двери, открывшиеся в сфере образования, «на рынке занятости и; труда… вновь захлопываются». Незначительному приросту девушек в «мужских профессиях» противостоит массовое вытеснение девушек во всех прочих сферах. «Интеграция женщины в профессию», которой требовали (и которую поощряли) в 70-е годы, упорно следует «сословно-половой закономерности» обратной иерархии : чем «более центральной» для общества принято считать ту или иную сферу, чем «больше власти» имеет та или иная группа, тем меньше там представлены женщины; и наоборот: чем «периферийнее» таили иная группа, тем больше вероятность, что в этой сфере женщины добились возможностей занятости. Об этом свидетельствуют соответствующие данные по всем областям — политике, экономике, высшей школе, средствам массовой информации (СМИ) и т. д.

В политике женщины на ведущих ролях по сей день составляют исключение. С одной стороны, начиная с 1970 года представительство женщин в политических органах, которые полномочны принимать решения, постоянно увеличивалось; с другой стороны, по мере приближения к высшим эшелонам власти доля их сокращается. В партийных органах женщин явно стало гораздо больше (14 % в 1970 году и в среднем 20,5 % в 1982-м). Причем особенно велико их влияние среди «зеленых» (до 50 %). В парламентах доля женщин растет сверху вниз; на коммунальном уровне она наиболее высока (в земельных парламентах доля женщин колеблется между 6 и 15 %; в общинных и городских парламентах — между 9,2 и 16,1 %). В экономике лишь 2,7 % должностей с распорядительными полномочиями заняты женщинами, а это крайне мало, тогда как доля женщин в менее влиятельных отделах предприятий (например, в отделах найма и увольнения) несколько выше. В юстиции ситуация примерно такова же, если говорить о среднем должностном уровне. Доля женщин здесь значительно выше (1977 год: около 11 % судей, 10 % прокуроров, 7 % адвокатов). Но в федеральных судах, т. е. «там, где принимаются решения, определяющие принципы применения права, где стрелки юстиции устанавливаются на десятилетия вперед, женщинам (почти) нет места». В высшей школена вершине должностной пирамиды — на профессорских должностях категории С — женщины по-прежнему являются исключением (в 1980 году общее число мест составляло 9431, но лишь 239 из них занимали женщины), причем сверху вниз их доля неуклонно возрастает (в категории С, их уже вдвое больше и во много раз больше на негарантированных должностях вспомогательных научных кадров среднего звена — особенно в «факультативных дисциплинах»). Та же картина обнаруживается и в средствах массовой информации : чем выше уровень, тем меньше женщин-руководителей. На телевидении женщины работают преимущественно на «среднем уровне» и в «пестрых» развлекательных программах — но их много меньше в «важных» политических и экономических программах и почти нет в Совете по радиовещанию. Доля женщин, которые занимали ведущие позиции на радиостанциях, объединенных в Комитете общественно-правовых учреждений, составляла в 1978 году 3 %.

Это не затрагивает молодых женщин, выполняющих квалифицированную работу по специальности . Молодые женщины имеют хорошую профессиональную подготовку и по сравнению со своими матерями (а отчасти и с отцами) нередко занимают более высокую ступень (см. с. 115 наст. изд.). Впрочем, и здесь покой обманчив. Во многих сферах профессиональной деятельности женщины захватили «тонущие корабли» . Типично женскими часто являются специальности, будущее которых весьма шатко: секретарши, продавщицы, учителя, квалифицированные работницы промышленных предприятий. Именно там, где работают преимущественно женщины, особенно интенсивно проводится рационализация, или, по выражению социологов, существуют «значительные резервы для рационализации». Особенно это характерно для промышленного труда. Большинство «женских» рабочих мест — в электроиндустрии, в пищевой и вкусовой промышленности, в швейной и текстильной индустрии — существует отчасти благодаря «ограничению механизации», отчасти благодаря «пробелам в механизации» или «остаточным работам» в высокомеханизированных и частично механизированных производственных системах, и в будущем они, вероятно, исчезнут, сметенные волной микроэлектронной рационализации.

Такое вытеснение женщин из сферы занятости уже отражается в увеличении безработицы . Доля женщин среди зарегистрированных безработных в последние годы постоянно превышает долю мужчин и имеет тенденцию к росту. В 1950 году число безработных среди женщин составляло 5,1 % (среди мужчин — 2,6 %); в 1982-м оно возросло до 8,6 % (среди мужчин — 6,8 %). После 1983 года из более чем 2,5 млн безработных в ФРГ — при на треть меньшей занятости, чем среди мужчин, — женщины составляют половину . Безработица среди выпускников университетов в 1980–1982 годах увеличилась у мужчин на 14 %, у женщин — на 39 %. И это не считая в решениях. Самостоятельная женщина, знающая, чего она хочет, — вот кто им нужен. Эта новая самостоятельность предполагает, что женщина сама и со всей ответственностью улаживает свои дела (и дела других членов семьи), а тем самым раскрепощает мужчину…

«Игра в эмансипацию даже приносит мужчинам большой выигрыш. Проблемы с эмансипацией возникают у мужчин, когда „самостоятельность“ женщины грозит обернуться и против них, когда к ним предъявляются требования и когда женщина отстаивает свои интересы»

(8. 22 Г.).

Первые исследования, посвященные исчезающе малому меньшинству мужчин, которые осуществили ролевой обмен и стали новыми отцами и домохозяйками , дополняют эту картину. По их собственным отзывам, данное решение является лишь условно добровольным. Они

«уступили желанию или требованию партнерши продолжить ее профессиональную деятельность. В отдельных случаях это было даже условием беременности»

(5. 5).

Примечательно, что мужчины, на деле выполняющие работу по дому, более не разделяют давних мужских убеждений, что эта работа способствует самораскрытию личности.

«Важнейший жизненный опыт мужчин-домохозяек — изоляция (т. е. недостаток социальных контактов) и неудовлетворенность, вызываемые работой по дому, которая ощущается как однообразная рутина»

(5.17).

Мужчины -домохозяйки страдают от синдрома женщин-домохозяек : от незримости сделанной работы, от отсутствия признания и самосознания. Как говорит один из них:

«.. хуже всего домашняя уборка, это самое неприятное, даже по-настоящему отвратительное… И понимаешь это, только когда занимаешься уборкой изо дня в день, когда, скажем, в пятницу дочиста выскреб какой-то угол, а ровно через неделю там опять такая же грязища. Занятие и вправду едва ли не унизительное, если не сказать отупляющее… Прямо как поединок с ветряными мельницами»

(8.17 Г.).

Приобретая такой опыт, даже мужчины, сознательно променявшие «отчужденный профессиональный труд» на работу по дому, пересматривают свое отношение к работе по найму, признают ее значимость для самоутверждения перед собой и перед другими и стремятся найти работу хотя бы с неполным рабочим днем (8. 8, 43).

Этот ролевой обмен до сих пор не получил достойного признания в обществе, ведь окружающие хвалят таких мужчин, но при том осуждают их жен, попрекая их в забвении материнского долга (5.16).

В целом можно сказать: с обеих сторон за фасадами идеала партнерства накапливаются противоречия . Есть успехи, есть и поражения — смотря как поглядеть. Начнем с женщин. Безусловно, в главных аспектах жизни молодых женщин — по сравнению с поколением их матерей — открылись новые возможности : в сфере права, образования и сексуальности, а также в профессиональной сфере. Взгляд на нынешнее и вероятное перспективное развитие, однако, показывает, что эти возможности лишены каких бы то ни было социальных гарантий . Тенденции развития профессиональной деятельности и сословная закрытость мужского мира в политике, экономике и т. д. позволяют предположить, что все прежние конфликты — это еще гармония и что истинный конфликт ждет нас впереди.

Исходная ситуация и перспектива связаны при этом множеством амбивалентностей. При сравнении поколений женщины выглядят в целом неплохо (улучшилось образование, в принципе улучшились и профессиональные шансы) . В то же время их собственные мужья, приблизительно равно образованные, профессионально их опережают, и над ними по-прежнему висит приговор к «пожизненной работе по дому». Заинтересованности женщин в самостоятельных экономических гарантиях и интеграции в индивидуализирующую профессиональную деятельность, однако же, и теперь противостоит заинтересованность в партнерстве и материнстве , причем как раз и у тех женщин, которые знают, что именно это означает для их профессиональных шансов и экономической зависимости от мужа. Метания между «своей жизнью» и «жизнью ради других» при новом осознании показывают нерешительность процесса женской индивидуализации . Впрочем, «дух равенства» больше невозможно упрятать в бутылку. Предоставив женщинам возможность получить образование и тем изощрить свою зоркость, мужчины одновременно делали ставку на то, что женщины и впредь будут принимать как должное шитые белыми нитками мужские «оправдания» полового разделения ролей в семье, профессии и политике, а эта стратегия — с мужской же позиции — оказалась чрезвычайно близорукой и наивной.

За последние 10 лет в лагере мужчин тоже кое-что сдвинулось с мертвой точки. Старое клише «сурового мужчины» более не соответствует действительности. Большинство мужчин тоже хочет проявлять чувства и слабости. Им уже не кажется неловкостью, если мужчина плачет. Мало-помалу вырабатывается и новое отношение к сексуальности. Сексуальность они

«рассматривают уже не как изолированный инстинкт, а как естественный компонент их личности и считаются с партнершей»

(8.139).

Тем не менее мужчины находятся в ином полов решениях. Самостоятельная женщина, знающая, чего она хочет, — вот кто им нужен. Эта новая самостоятельность предполагает, что женщина сама и со всей ответственностью улаживает свои дела (и дела других членов семьи), а тем самым раскрепощает мужчину…

«Игра в эмансипацию даже приносит мужчинам большой выигрыш. Проблемы с эмансипацией возникают у мужчин, когда „самостоятельность“ женщины грозит обернуться и против них, когда к ним предъявляются требования и когда женщина отстаивает свои интересы»

(5. 22 Г.).

Первые исследования, посвященные исчезающе малому меньшинству мужчин, которые осуществили ролевой обмен и стали новыми отцами и домохозяйками , дополняют эту картину. По их собственным отзывам, данное решение является лишь условно добровольным. Они

«уступили желанию или требованию партнерши продолжить ее профессиональную деятельность. В отдельных случаях это было даже условием беременности»

(5. 5).

Примечательно, что мужчины, на деле выполняющие работу по дому, более не разделяют давних мужских убеждений, что эта работа способствует самораскрытию личности.

«Важнейший жизненный опыт мужчин-домохозяек — изоляция (т. е. недостаток социальных контактов) и неудовлетворенность, вызываемые работой по дому, которая ощущается как однообразная рутина».

Мужчины-домохозяйки страдают от синдрома ощущения домохозяек: от незримости сделанной работы, от отсутствия признания и самосознания. Как говорит один из них:

«…хуже всего домашняя уборка, это самое неприятное, даже по-настоящему отвратительное… И понимаешь это, только когда занимаешься уборкой изо дня в день, когда, скажем, в пятницу дочиста выскреб какой-то угол, а ровно через неделю там опять такая же грязища. Занятие и вправду едва ли не унизительное, если не сказать отупляющее… Прямо как поединок с ветряными мельницами»

(8.17 Г.).

Приобретая такой опыт, даже мужчины, сознательно променявшие «отчужденный профессиональный труд» на работу по дому, пересматривают свое отношение к работе по найму, признают ее значимость для самоутверждения перед собой и перед другими и стремятся найти работу хотя бы с неполным рабочим днем (8. 8, 43). Этот ролевой обмен до сих пор не получил достойного признания в обществе, ведь окружающие хвалят таких мужчин, но при том осуждают их жен, попрекая их в забвении материнского долга (8. 16).

В целом можно сказать: с обеих сторон за фасадами идеала партнерства накапливаются противоречия . Есть успехи, есть и поражения — смотря как поглядеть. Начнем с женщин. Безусловно, в главных аспектах жизни молодых женщин — по сравнению с поколением их матерей — открылись новые возможности : в сфере права, образования и сексуальности, а также в профессиональной сфере. Взгляд на нынешнее и вероятное перспективное развитие, однако, показывает, что эти возможности лишены каких бы то ни было социальных гарантий . Тенденции развития профессиональной деятельности и сословная закрытость мужского мира в политике, экономике и т. д. позволяют предположить, что все прежние конфликты — это еще гармония и что истинный конфликт ждет нас впереди.

Исходная ситуация и перспектива связаны при этом множеством амбивалентностей. При сравнении поколений женщины выглядят в целом неплохо (улучшилось образование, в принципе улучшились и профессиональные шансы) . В то же время их собственные мужья, приблизительно равно образованные, профессионально их опережают, и над ними по-прежнему висит приговор к «пожизненной работе по дому». Заинтересованности женщин в самостоятельных экономических гарантиях и интеграции в индивидуализирующую профессиональную деятельность, однако же, и теперь противостоит заинтересованность в партнерстве и материнстве , причем как раз и у тех женщин, ко