Война между ссср и третьим рейхом была неизбежна с любой точки зрения: цивилизационной, геополитической, политической и экономической 5 страница

Не веря своим глазам, я обратился с вопросом к командующему округом Д.Г. Павлову. Тот ответил, что по распоряжению начальника Гражданской авиации СССР на этом аэродроме велено принимать немецкие пассажирские самолеты. Это меня возмутило. Я приказал подготовить телеграмму на имя И. В. Сталина о неправильных действиях гражданского начальства и крепко поругал Павлова за то, что он о подобных распоряжениях не информировал наркома обороны. Затем я обратился к начальнику авиации округа Герою Советского Союза И.И. Копцу:

– Что же это у вас творится? Если начнется война (выходит, подобные публичные предположения перед войной не были криминальными, как нас сейчас уверяют! – С.К.)и авиация округа не сумеет выйти из-под удара противника, что тогда будете делать?

Копец совершенно спокойно ответил:

– Тогда буду стреляться!»

Ровно через неделю тридцатидвухлетний Копец застрелился. Но мне его, честно говоря, не жаль. Тем более, что он заслуживал не столько почётной смерти от пороха и свинца, сколько верёвки…

Как и его начальник Павлов.

За две недели до начала войны будущий Главный маршал авиации, а тогда – командир 212-го отдельного дальнебомбардировочного авиационного полка подполковник Александр Евгеньевич Голованов оказался свидетелем разговора командующего Зап ОВО Павлова со Сталиным по ВЧ-связи. Так вот, Павлов убеждённо доказывал Сталину, что тревожные вести с границы – неправда, что он только что вернулся оттуда и докладывает, что никакого сосредоточения немцев нет, а разведка округа работает хорошо.

Павлов заявил, что считает тревогу провокацией, и, когда положил трубку, сказал Голованову, что, мол, какая-то сволочь пытается доказать Сталину, что немцы сосредотачивают войска на нашей границе.

Не Берия ли был этой «сволочью»? Однако нам по сей день талдычат, что Сталин-де «не верил предупреждениям Павлова».

К слову, Мерецков оказался в приграничной зоне Западного Особого военного округа за неделю до войны по прямому указанию Сталина! Сталин направил его туда с инспекцией после доклада о тревожном положении на границах в районе Киевского Особого и Одесского военных округов.

Небезынтересно и свидетельство генерала НКВД Судоплатова… 20 июня 1941 года его старый соратник генерал Эйтингон сообщил Судоплатову, что на негопроизвёл неприятное впечатление разговор с командующим Западным Особым военным округом генералом Павловым – давним знакомцем Эйтингона ещё по Испании. Эйтингон, позвонив Павлову, по-дружески поинтересовался у командующего, на какие приграничные районы стоит обратить особое внимание в случае начала войны, но Павлов в ответ «заявил нечто… невразумительное». Он считал, что «никаких особых проблем не возникнет даже в случае, если врагу удастся в самом начале перехватить инициативу на границе, поскольку у него достаточно сил в резерве, чтобы противостоять любому крупному прорыву»…

Читаешь всё это и думаешь: «Не слишком ли «тупое» непонимание ситуации обнаруживала «невинная жертва Сталина и Берии» – генерал Павлов?»

И было ли оно «тупым», и было ли оно «непониманием»? Не имеем ли мы здесь дело с отрыжкой заговора Тухачевского-Уборевича? В своё время Павлова «втихую» продвигали они. И, в конце-то концов, почему Гитлер ударил через Белоруссию, когда ему – по всеобщему мнению – нужна была Украина? Оккупировав огромной массой войск с самого начала её, лишив СССР мощной производственной и сырьевой базы на Украине, Гитлер мог рассчитывать на многое. А Гитлер ударил через пинские болота… Не потому ли, что знал – именно тут сопротивление ему дезорганизуют предатели?

Сталин же…

Сталин примерно с 18 июня 1941 года не нуждался уже ни в чьих предупреждениях. Он точно знал, что война начнётся уже очень скоро. И «сообщил» ему об этом сам… Гитлер!

Я предлагаю читателю вернуться к полёту полковника Захарова и задуматься: «Почему, если задание Захарову давал командующий авиацией Зап ОВО генерал Копец, то есть человек из ведомства наркома обороны Тимошенко, то донесения от Захарова везде принимали пограничники из наркомата внутренних дел, возглавлявшегося наркомом Берией? И принимали молча, не задавая вопросов: кто, мол, ты такой и чего тебе надо?»

Почему вопросов не было? Как так?! В напряжённой приграничной атмосфере у самой границы производит посадку неизвестный самолёт, и пограничный наряд не интересуется: а что, собственно, пилоту здесь нужно?

Такое могло быть в одном случае: когда на границе под каждым, образно говоря, кустом этот самолёт ждали.

А зачем его ждали? Кому нужны были, да ещё и в реальном масштабе времени, сведения Захарова? Объяснение тут может быть одно: не позднее 18 июня 1941 года Сталин провёл личный стратегический зондаж намерений Гитлера и перепроверил его результаты информацией полковника Захарова.

Представим себе ещё раз ситуацию того лета…

Сталин получает сообщения о близящейся войне от нелегалов и легальных закордонных резидентур Меркулова из НКГБ, от нелегалов генерала Голикова из ГРУ Генштаба, от военных атташе и по дипломатическим каналам. Но всё это может быть стратегической провокацией Запада, видящего в столкновении СССР и Германии собственное спасение.

Однако есть созданная Берией разведка погранвойск, и вот её-то информации верить не только можно, но и нужно. Это – интегральная информация от такой разветвлённой периферийной разведывательной сети, что она может быть лишь достоверной.

И эта информация доказывает близость войны.

Подобная (и независимая!) информация приходит также от разведотделов приграничных армейских округов. И ей тоже можно и нужно верить. Но как проверить всё окончательно?

Идеальный вариант – спросить самого Гитлера о его подлинных намерениях. Не окружение фюрера, а его самого, потому что фюрер не раз неожиданно даже для окружения менял сроки реализации собственных приказов! Сроки наступления на Западном фронте в 1940 году изменялись Гитлером более двадцати раз!

И Сталин 18 июня 1941 года обращается к Гитлеру о срочном направлении в Берлин Молотова для взаимных консультаций.Это – не гипотеза, а факт! Сведения о предложении Сталина Гитлеру отыскиваются в дневнике начальника Генерального штаба сухопутных войск Франца Гальдера. Этот нормативный для любого серьёзного историка войны источник был опубликован ордена Трудового Красного Знамени Военным издательством Министерства обороны СССР в 1968–1971 годах, и на странице 579-й тома 2-го среди других записей 20 июня 1941 года имеется следующая:

«Молотов хотел 18.6 говорить с фюрером».

Одна фраза…

Но эта фраза, достоверно фиксирующая факт предложения Сталина Гитлеру о срочном визите Молотова в Берлин, полностью переворачивает всю картину последних предвоенных дней!

Полностью!

Сталин предложил…

Гитлер отказал.

Даже если бы он начал тянуть с ответом, это было бы для Сталина доказательством близости войны. Но Гитлер вообще отказал. Сразу!

И Сталин понял: это – война. Собственно, после отказа Гитлера не надо было быть Сталиным, чтобы сделать тот же вывод, который сделал и полковник Захаров и который можно сформулировать в четырёх словах: «со дня на день».

И Сталин поручает наркомату обороны обеспечить срочную и эффективную воздушную разведку приграничной зоны с немецкой стороны. И подчёркивает, что разведка должна быть проведена опытным авиационным командиром высокого уровня. Возможно, он дал такое задание командующему ВВС РККА Жигареву, побывавшему в кабинете Сталина с 0.45 до 1.50 17-го (собственно, уже 18-го) июня 1941 года, а уж тот позвонил в Минск Копцу.

Мог ли Копец выбрать лучшую кандидатуру, чем полковник Захаров?

С другой стороны, Сталин поручает Берии обеспечить немедленную и без помех передачу собранной этим опытным авиатором информации в Москву. Вот почему Захарова на всём маршруте его полёта, в зонах нескольких пограничных отрядов, под каждым кустом ждал пограничный наряд, даже не спрашивая – что это за самолёт сел в пограничной полосе. Захаров ведь садился на «подходящих площадках» не по собственной инициативе. Ему было заранее сказано, что все сведения в реальном масштабе времени он должен периодически передавать через пограничников, делая посадки через 30–50 километров.

Причём обязательно периодически, а не один раз в конце полёта! Потому что, во-первых, время не ждало! В реальном масштабе времени сведений от Берии ждал сам Сталин. При скорости У-2 (позднее переименованном в По-2) примерно в 120–150 километров в час фактор времени на 400-километровом маршруте уже был значимым.

А во-вторых… Во-вторых, Захарова в какой-то момент немцы могли и сбить. И тогда хотя бы часть оперативной информации до Сталина всё равно через Берию дошла бы.

Она же дошла вообще полностью. И уже к вечеру 18 июня 1941 года Сталин знал точно и окончательно: война на носу.

Возможно, впрочем, что приведённую мной реконструкцию событий надо кое в чём изменить (особенно если Захаров летал не 18-го, а 17-го), то есть, возможно, вначале был полёт Захарова, а уж после него – обращение Сталина к Гитлеру. Возможно и параллельное совмещение этих событий. Но несомненны их взаимосвязь и взаимная обусловленность в реальном, подчёркиваю, масштабе времени.

Поняв, что Гитлер решился-таки на войну с Россией, Сталин немедленно (то есть не позднее вечера 18 июня) начат отдавать соответствующие распоряжения НКО, НК ВМФ и НКВД.

Это не могло не быть так или иначе замечено чужим глазом, что подтверждается и в записке Сталину, Молотову и Берии, направленной наркомом ГБ Меркуловым 21 июня 1941 года.

Записка содержала текст беседы двух московских иностранных дипломатов, состоявшейся 20 июня. Точные данные относительно их гражданства в тексте записки, опубликованной в сборнике документов «Секреты Гитлера на столе у Сталина», Служба внешней разведки изъяла даже в 1995 году! Однако нам сейчас важен сам разговор, часть которого я ниже привожу:

«_______: Когда приехал ваш генерал-лейтенант?

________: Вчера. Он видел Тимошенко и Жукова.

________: <…> Вы с ним были?

________: Я с ним был.

<…>

________: Но он ничего не спрашивал? Тимошенкознал, что он от вашего генерала подходящего ответа не получит… А здесь все беспокоятся – война, война.

________: Да, да. Русские узнали».

Да, русские узнали!

И узнали заблаговременно потому, что усилия множества крупных и мелких разведчиков, предпринимаемые в последние месяцы, увенчал личный зондаж Сталина!

В свете этого зондажа в истинном свете выглядит и заявление ТАСС от 14 июня 1941 года о том, что «по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы…».

Сталин заявлением ТАСС от 14 июня как бы предварял своё последующее предложение Гитлеру о немедленной посылке в Берлин Молотова.

То есть это была первая фаза зондажа.

Предложение о срочном визите Молотова было второй фазой.

Отказ Гитлера стал «лакмусовой бумажкой».

Полёт Захарова и сведения от него, принятые пограничниками Берии и немедленно переданные последним Сталину, поставили последнюю точку.

Теперь надо было немедленно дать указание Тимошенко, Жукову и наркому ВМФ Кузнецову о срочном приведении – без особого шума – приграничных войск и флотов в боевую готовность и ждать развития событий.

Поскольку они нарастали, 21 июня Сталин санкционировал вторую директиву. Первая же директива о готовности к нападению была санкционирована Сталиным вечером 18 июня – сразу после полёта Захарова. Сама директива наверняка давно уничтожена – скорее всего, ещё в хрущёвские времена. Но ряд деталей последней предвоенной недели убедительно доказывает её наличие.

Так, адмирал Кузнецов в своих мемуарах «Накануне» пишет:

«…Сообщение ТАСС от 14 июня звучит особенно нелогично теперь, когда мы знаем, как отреагировал на него Гитлер. 17 июня, то есть буквально через три дня, он отдал приказ начать осуществление плана «Барбаросса» на рассвете 22 июня. Просматривая сводки с флотов, можно убедиться в повышенной активности немцев на море именно с этого рокового числа – 17 июня…»

Однако всё как раз логично! Если сообщение ТАСС было зондажным (а оно таковым и было), а 17 июня была проведена вторая фаза сталинского зондажа с предложением о визите Молотова, то Гитлер после своего отказа должен был немедленно санкционировать начало «Барбароссы». Он ведь тоже был не дурак. Войска Рейха изготовлены. Фюрер ещё, возможно, колебался, но когда увидел, что Сталин ставит его в ситуацию «момента истины», то сразу же понял – немедленно после его отказа Сталин должен будет предпринять срочныемеры в приграничных военных округах. А это значит, что фактор внезапности нападения – под угрозой.

И Гитлер отдал окончательный приказ.

Причём имеются очень интересные свидетельства и с той стороны, например – мемуары Луитпольда Штейдле, бывшего командира 767-го гренадерского полка 376-й пехотной дивизии 6-й армии Паулюса. Накануне войны Штейдле командовал батальоном полка, дислоцированного в районе Белостокского выступа, и сообщает вот что:

«Восемнадцатого июня моему полку было приказано в течение 24 часов реквизировать в точно обозначенном районе 600 лошадей с телегами. Акция была внезапной и сначала выдавалась за полицейско-ветеринарное мероприятие… Теперь каждая рота получила дополнительно гужевой транспорт. Ставилась цель гарантировать наивысшую степень подвижности… в стороне от больших дорог…

Однако почти никто не верил, что положение столь серьезно. И в прошлом не раз случалось, что Гитлер добивался своего путем военных демонстраций (как видим, у Сталина до его прямого зондажа были объективные основания колебаться в оценке планов Гитлера. – С.К.)…Штаб дивизии почти ничего не знал ни о противнике, ни о том, как наше командование оценивает обстановку в целом…»

То есть и тут как некий рубеж называется примерно тот же (17–18 июня) предвоенный день. Думаю, это – не случайно.

Нет, Сталин войну не «проморгал». И разведывательный «Календарь сообщений Старшины и Корсиканца», подготовленный разведкой НКГБ к 20 июня, остался невостребованным не потому, что Сталин не доверял этим сообщениям, а потому, что после 18 июня 1941 года в дополнительном информировании лично у Сталина не было нужды – «информатором» Сталина стал лично фюрер.

А генералы…

Что ж, порой трудно отделаться от мысли, что в начале войны мы в ряде случаев имели дело не только с головотяпством военачальников, но и с прямым, заранее планировавшимся их предательством! Во всяком случае, то, как встретили войну многие командующие и командиры, иначе как преступлением не назовёшь.

Ссылки на «размагничивающее»-де влияние заявления ТАСС от 14 июня могут убедить лишь простаков! Любые политические публичные заявления и в малой мере не могут быть руководством к действию для военных. Для компетентного, настоящего военного человека таковым руководством является только приказ! А генералы РККА не смогли (?) выполнить даже приказы НКО о маскировке…

С начала мая 1941 года каждый старший командир и генерал в западных военных округах должны были быть как натянутая струна. И уж, во всяком случае, это было обязанностью личных «команд» Тимошенко и Жукова в Москве, Павлова в Минске и Кирпоноса в Киеве.

А как они «готовились» к войне? Вот начальник штаба КОВО генерал-лейтенант М.А. Пуркаев докладывает 2 января 1941 года из Киева в Генеральный штаб:

«М[обилизационный] запас огнеприпасов в КОВО крайне незначительный. Он не обеспечивает войска округа даже на период первой операции. <…> Г[лавное] А[ртиллерийское] У[правление] не выполняет своих планов. Вместо запланированных по директиве Наркома от 20.9.1940 г. № 371649 на второе полугодие 3684 вагонов – подано в округ только 1355 вагонов, причем без потребностей округа по видам боеприпасов»,

и т. д.

Генералы-«писаря» из Генштаба в лучших канцелярских традициях переправляют доклад Пуркаева в ГАУ, и оттуда – в лучших опять-таки канцелярских традициях – в феврале 1941 года приходит отписка (выделение везде моё):

«…Размер подачи боеприпасов округу по плану 2 полугодия [19]40 года, основанному на директиве ГШ, рассчитан был только на частичное удовлетворение потребности округа в [19]40 году. <…> План подачи выполнен на 34 %»,

и т. д. с успокаивающим извещением, что, мол, в течение 1941 года всё отгрузим.

Отгрузили!

Но как же генштабисты готовили директиву наркома, заранее планируя удовлетворение потребности округа лишь частично? Причём и эту плановую потребность удовлетворили всего на треть! И не волновались, не теребили наркома Тимошенко, промышленность, ЦК, лично товарища Сталина, зато бодро рапортовали: «Броня крепка, и танки наши быстры…»

Да, я знаю, что маршал Жуков в своих мемуарах писал, что в начале 1941 года председатель Госплана Н.А. Вознесенский (тот самый, в 1950 году расстрелянный вполне за дело) считал заявки наркомата обороны «слишком завышенными» и заявлял Сталину, что их «следует удовлетворить максимум на 20 %». В чём Сталина вначале и убедил, но…

Но, во-первых, Сталин вскоре, по здравом размышлении, распорядился издать специальное постановление о значительно большем производстве боеприпасов, начиная со второй половины 1941 года (как же это нас с началом войны выручило!).

Во-вторых, свидетельство Жукова выявляет ещё одного прямого виновника наших первых военных провалов – Вознесенского. Этот «государственный деятель» перед войной не смотрел, оказывается, дальше собственного высокомерного носа.

В-третьих, вина с Генштаба и ГАУ всё равно не снимается, потому что они, как видим, заранее планировали дутые, «бумажные» плановые цифры и тем преступно вводили в заблуждение приграничные округа.

В-четвёртых же, командование уже округов, особенно Зап ОВО, преступно виновно в том, что и имеющиеся склады уже произведённых и поставленных в округа боеприпасов и вооружения были размещены бездарно и не обеспечивали оперативного снабжения войск в условиях скоротечного начала боевых действий.

Страна действительно давала армии, скажем, крепкую броню быстрых новейших танков Т-34, но многие генералы в предгрозовую пору так планировали боевую учёбу, что рядовые танкисты не имели возможности эту технику в кратчайшие сроки освоить. И формировали новые механизированные и танковые корпуса чуть ли не на границе, поставляя им новую технику мелкими партиями и не обеспечивая должной боевой готовности.

Причём то же самое, если не хуже, мы имели в ВВС, руководимых «жертвами Берии» Смушкевичем и Рычаговым.

Позднее маршал Жуков оправдывался тем, что танковые и механизированные корпуса из-за колебаний-де Сталина (ну, как же без этого!) стали формировать с запозданием лишь в марте 1941 года и не успели их укомплектовать. Но выход был очевиден – не плодить управления 20 (двадцати) мехкорпусов, не имеющих техники, но дислоцирующихся в приграничной зоне, а создать их в количестве вполовину, скажем, меньшем, зато укомплектованных. А вторую очередь готовить в глубине страны.

Да, много, много неясного мы имеем в освещении предвоенной половины 1941 года и в особенности последней предвоенной и первой военной недель. Скажем, знаменитая «заслуга» наркома ВМФ Кузнецова в своевременном приведении флотов в «готовность № 1»… Так ли уж она велика на деле, и была ли она, эта якобы предпринятая Николаем Герасимовичем без санкции Сталина инициатива?

Даже то, что флоты оказались к нападению немцев более или менее готовы, далеко не факт. И уж тем более не факт несанкционированная отдача наркомом ВМФ приказа о приведении ВМФ в боевую готовность!

Есть засекреченные с 1943 года «Записки участника обороны Севастополя» капитана 1 ранга А.К. Евсеева, которые и по сей день хранятся в Центральном военно-морском архиве (фонд 2, опись 1, дело 315, листы 6 – 126). И из них следует, что полную боевую готовность № 1 на Черноморском флоте объявили уже после того, как первые немецкие бомбы разорвались на Приморском бульваре Севастополя. И это при том, что 21 июня 1941 года Черноморский флот без всяких директив из Москвы был, по сути, в полной боевой готовности по причине последнего дня крупных манёвров, которые как раз 22 июня должны были закончиться.

Вот что писал бывший командир учебного отряда ЧФ Евсеев в декабре 1942 года:

«…Наступил чудный крымский вечер. Началось увольнение личного состава на берег. Жизнь в Севастополе шла своим обычным порядком. Блестели ярко освещенные улицы и бульвары. Залитые огнем белые дома, театры и клубы манили к себе уволившихся в город моряков на отдых. Толпы моряков и горожан, одетых в белое, заполнили улицы и сады. Всем известный Приморский бульвар был, как и всегда, запружен гуляющими. Играла музыка. Веселые шутки и смех раздавались в этот предпраздничный (окончание учений всегда для военных людей праздник. – С.К.)вечер повсюду.

Высший и старший начсостав флота – участники маневров – были приглашены командованием флота на банкет по случаю успешного окончания маневров…»

Нужны комментарии?

Напомню лишь, что и генерал Павлов в последний предвоенный вечер наслаждался опереттой в Минском театре, хотя в тот момент должен был быть уже в совсем ином месте, о чём я ещё скажу.

И даже когда немецкие самолёты летели над бухтами Севастополя, многие на вопрос «Что это за самолёты?» отвечали: «Да это, наверное, Иван Степанович решил проверить готовность противовоздушной обороны Севастополя…»

Адмирал Иван Степанович Исаков руководил тогда манёврами Черноморского флота. Он-то и засекретил 28 декабря 1943 года записки Евсеева, приказав числить их секретными «с правом использовать всем работающим по Севастополю». Заметим: не отдал приказ наказать Евсеева за клевету, а «всего лишь» засекретил ту правду, которая сама по себе зачёркивает «заслугу» наркома ВМФ по приведению флотов в «Готовность №…».

Какая там у него была самой главной?

Ну, в самом-то деле! Разве мог нарком пойти на такой шаг до начала военных действий без прямого указания Сталина? Ведь что это такое – готовность № 1? Это сигнал «Большой сбор» в базах флота, боевая тревога на кораблях, бегущие из увольнения бравые краснофлотцы и лейтенанты в белых кителях, белых брюках и белых же туфлях! В Севастополе, в Одессе, в Таллине…

А за этим переполохом наблюдают агенты абвера… Или даже просто граждане пока ещё дружественного Третьего рейха, случайно или по служебным делам оказавшиеся, скажем, в Таллине. А война вдруг возьми и 22 июня не начнись.

Скажем, Гитлер удар ещё бы на неделю перенёс! Он же не собирался с нами до осенней распутицы ковыряться, он рассчитывал всё до осени завершить и мог ещё неделькой пожертвовать по тем или иным причинам.

И что мы тогда имели бы? Как минимум – ноту аусамта Рейха наркомату иностранных дел СССР. А как максимум? Как максимум – тот самый повод к нападению, которого так опасался Сталин.

То-то и оно!

Нет, подобного рода акции стране могут выйти боком! Как могут они выйти боком и самовольным инициаторам подобных акций. Поэтому вряд ли Кузнецов действовал накануне войны на свой страх и риск.

Между прочим, в 1961 году Крымиздат тиражом 30 000 экземпляров выпустил записки Евгении Мельник, жены артиллериста с 35-й тяжёлой береговой батареи, располагавшейся у Херсонесского мыса в Севастополе, «Путь к подполью». Непритязательные, но очень информативные, эти записки начинаются описанием ночи с 21 на 22 июня 1941 года, и из них тоже можно сделать вывод, что в Севастополе ни о какой «Готовности № 1» накануне войны не знали. Светомаскировка две последние предвоенные недели соблюдалась постольку, поскольку шли те самые большие флотские учения, которые к 22 июня закончились… По какому поводу знаменитый «Примбуль» и был вечером 21 июня ярко иллюминирован, а адмиралы собрались на банкет.

Что ж, Севастополь был от границ СССР далеко. Но вот в приграничных военных округах – если бы их командование ответственно относилось к своим обязанностям, уже явно было не до банкетов. И оно, это командование, к вечеру 21 июня 1941 года обязано было находиться не в ложах театров, а на фронтовых командных пунктах.

Именно фронтовых, а не окружных, потому что не позднее 19 июня 1941 года из Москвы в Минск и Киев поступили соответствующие распоряжения. Мы это сейчас увидим, а пока я скажу, что интересные данные о начале войны можно отыскать иногда даже в таком, казалось бы, далёком от военно-политической проблематики источнике, как монография «Отечественное коневодство: история, современность и проблемы» Е.В. Кожевникова и Д.Я. Гуревича.

Хотя почему – «далёком»?.. Массы вооружённых конников долгое время играли в мировой истории роль стратегического фактора, так что рассказ о действиях советской кавалерии в первые часы войны отнюдь не был избыточным в умной книге о лошади… Тем более что наши кавалеристы в эти страшные часы не крутили хвосты коням, а воевали храбро, а нередко – и умело. Вот как об этом написано в монографии «Отечественное коневодство» 1990 года со ссылкой на издание 1984 года «Советская кавалерия. Военно-исторический очерк». А.Я. Сошников и др.:

«Кавалерия вступила в бой с гитлеровцами с первых минут войны. В Западном (Особом. – С.К.)военном округе вместе с пограничниками встретили перешедшего в наступление врага два эскадрона 6-й Чонгарской кавдивизии, направленные в помощь 87-му погранотряду ещё 19 июня (выделение моё. – С.К.). Вслед за ними вступили в бой и все части этой дивизии, подтянутые к границе за час до начала военных действий – в 3 часа ночи 22 июня 1941 года. Кавалеристы стойко отражали атаки превосходящих сил противника. Они несли тяжелые потери, но сдерживали стремящихся в глубь советской территории агрессоров…»

Раненный в бою командир Чонгарской дивизии генерал М.П. Константинов попал к партизанам, после выздоровления полтора года командовал крупным партизанским соединением в Белоруссии, а вернувшись на Большую землю, продолжал воевать, с октября 1943 года до конца войны командовал 7-м гвардейским кавкорпусом. В апреле 1945 года стал Героем Советского Союза.

Однако в вышеприведённой цитате нас сейчас должно более всего интересовать сообщение о том, что части 6-й Чонгарской кавдивизии были приведены в боевую готовность ещё 19 июня 1941 года! Это ведь не могло быть самодеятельностью генерала Константинова! Но и заслуги командующего войсками округа Павлова в том тоже нет – иначе в боевой готовности был бы весь округ.

Кто отдал умное распоряжение, сегодня можно только гадать. Но отдано оно было. И, зная уже то, что мы знаем, надо скорее удивляться не тому, что ряд частей и соединений встретили войну в боевой готовности, а тому, почему так было не у всех!

К тому же я сказал ещё далеко не всё!

Вот, например, тоже интересный факт, наводящий на размышления, – из мемуаров маршала артиллерии Н.Д. Яковлева, перед самой войной назначенного с должности командующего артиллерией Киевского ОВО начальником ГАУ:

«К 19 июня (1941 года. – С.К.)я уже закончил сдачу дел своему преемнику и почти на ходу распрощался с теперь уже бывшими сослуживцами. На ходу потому, что штаб округа и его управления в эти дни как раз получили распоряжение о передислокации в Тернополь и спешно свертывали работу в Киеве».

Не расходится написанное и с книгой Г. Андреева и И. Вакурова «Генерал Кирпонос», изданной Политиздатом Украины в 1976 году:

«…во второй половине дня 19 июня от Наркома обороны поступил приказ полевому управлению штаба округа передислоцироваться в город Тернополь».

Но с чего это управление округа вдруг заторопилось в Тернополь, где в здании бывшего штаба 44-й стрелковой дивизии располагался фронтовой командный пункт и «было все готово для работы полевого управления»? Нам рассказывают, что «тиран» и «глупец» Сталин не позволял командующему Зап ОВО Павлову войска в летние лагеря выводить, хотя в том никакого криминала не было – плановая боевая учёба. А тут штаб Киевского Особого военного округа с места снимается! Кто мог дать указание об этом кроме Сталина?

И что же – КОВО дали приказ развернуть полевое управление округом (то есть уже, собственно, фронтом), а Зап ОВО нет? До Кирпоноса в Киев срочные указания ко второй половине 19 июня дошли, а до Павлова в Минск и к 21 июня не успели?

Успели, оказывается! И под Барановичами, в районе станции Обуз-Лесная, за несколько дней до вторжения тоже был развёрнут фронтовой командный пункт. Только Павлов там до начала войны так и не появился!