Крыжановский С. Е. Воспоминания. Берлин, [1929]. С. 192, 204—206; Га-нелин Р. Ш. «Битва документов» в среде царской бюрократии // ВИД. Л., 1985. 2 страница

³⁴ Там же. Л. 5.

³⁵ Там же. Л. 10.

³⁶ Там же. Л. 10—12.

екте «Основных законов» назвали уверения, будто конститу-"ионные свободы совместимы с самодержавием, «горькой насмеш-"ой»- Однако если говорить о земской платформе в ее общем виде, особенно с учетом позиции ее неославянофильского руководства в лице Д- Н. Шилова, можно констатировать ее значительное сов­падение с выдвинутой Мирским официальной реформаторской программой. Ее провозглашение, считал министр, «являлось бы наиболее действительным средством к успокоению наблюдаемого в обществе брожения политической мысли и дало бы возможность правительству опереться в делах управления на сочувствие и под­держку широких кругов населения».³⁷

Доклад предусматривал расширение прав Сената с изъятием его из подчинения министру юстиции, с тем чтобы Сенат стал во главе всего подзаконного управления как инстанция, блюдущая законность, в соответствии с замыслом Петра I. Предметом острой критики был в докладе Комитет министров. «Учреждение это мо­жет быть определено, — говорилось в нем, — как средство, данное министрам для уклонения от надзора обоих коренных наших го­сударственных установлений — Государственного совета и Прави­тельствующего сената». Дело было в том, что Комитет министров соперничал с Государственным советом в законодательной сфере, а в исполнительной — обходился без надзора Сената. Мирский же предлагал, чтобы задачей Комитета министров стало «согласова­ние направления деятельности отдельных ведомств по вопросам внутренней политики, ставшее при усложнившихся задачах наше­го управления настоятельной государственной потребностью».³⁸ Отводя роль объединенного правительства Комитету, а не Совету министров, Мирский указывал на аналогичность Совета западно­европейскому кабинету министров. Сам, впрочем, отвергая такую аналогию, ввиду «существенной разницы в тамошнем и нашем го­сударственном строе», Мирский, однако, подчеркивал, что пред-седательствование в Совете министров царя предрешает исход дел, мешает их обсуждению по существу и порождает рознь между ве­домствами. Несомненно, к удовлетворению председателя Комите­та министров С. Ю. Витте, Мирский предлагал, освободив Коми­тет от несвойственных ему функций, сосредоточить в нем дела, относившиеся на тот момент к компетенции Совета министров, за исключением вопросов внешней политики и обороны. Ликвидация соперничества ведомств связывалась в докладе с губернской ре­формой и восстановлением прежнего значения губернатора как лица, стоящего во главе местных учреждений всех ведомств.

В докладе резко критиковалось земское положение 1890 г., признавшее земские учреждения государственными, но не объе­динившее их с государственным аппаратом, в результате чего в местном управлении возникла «внутренняя рознь, ...которая ни­где в других государствах не наблюдается». В нем отмечалось так­же преобладающее значение в земских учреждениях дворянства с большим ограничением крестьян и почти полным устранением го-

³⁷ Там же. Л. 13.

³⁸ Там же. Л. 18.

родского населения и торгово-промышленных классов. Все это предполагалось изменить при новой земской реформе с объедине­нием всех имущественных и хозяйственных интересов местности в земских собраниях, расширением круга избирателей и установле­нием надзора за деятельностью земских учреждений на правовых основаниях.

Упоминалась в докладе и необходимость пересмотра Городово­го положения, недостатки которого незадолго до того заставили принять Положение об общественном управлении г. Петербурга, а также введения земских и городских общественных учреждений в тех местностях, где их не существовало.

Неославянофильская ориентация доклада ясно обнаружилась в рекомендации наряду с преобразованием земских учреждений воссоздать православный приход как особое церковно-обществен-ное учреждение ранней эпохи, подорванное «церковной смутой и возраставшим развитием крепостного права». Речь в докладе шла, в частности, о развитии учрежденных в 1864 г. церковно-приход-ских попечительств. Мирский намеревался не только в соответст­вии с манифестом 26 февраля 1903 г. сблизить деятельность этих попечительств с общественным управлением, но и превратить приходские общины в мощную силу в определении направления деятельности земств и городов, используя их огромную числен­ность и полученные ими права юридического лица, а следователь­но — возможности обладания недвижимостью.

Доклад предусматривал также пересмотр крестьянского зако­нодательства, уже, в сущности, производившийся, в частности в связи с пересмотром земского положения: круг ведения сословных крестьянских и земских учреждений во многом совпадал, понятия волости и мелкой земской единицы на практике сливались. Но главная причина неизбежной с точки зрения Мирского новой кре­стьянской реформы — а в докладе речь шла о ликвидации общины, хотя и без прямого употребления этих слов, — заключалась в «от­сутствии у крестьянина привычки точно различать свое и чужое» как причине массового крестьянского движения. «При неясности прав по имуществу внутри семьи, при общинном владении зем­лею, укрепляющем в умах представление о переделах и поравне-нии в пользовании ею, — говорилось в докладе, — при неопреде­ленности начал, коими руководствуется в своих решениях волост­ной суд, не может и сложиться в сознании крестьянина ясного представления о частной собственности и гражданских правах как своих, так и чужих; единственное, что он твердо помнит, — это то, что отцы и деды некогда пахали ту землю, которою ныне вла­деет соседний помещик, и легко понять, куда должны вести выво­ды, которые делает из этого факта крестьянин, особенно тот, ко­торый привык к общинным переделам».³⁹

Считая, что разрешение рабочего вопроса «стоит уже на пра­вильном пути», Мирский останавливался «на двух крайне набо­левших вопросах» — о положении раскольников и правах евреев,

³⁹ Там же. Л. 30.

«хотя и крайне далеких один от другого, но связанных в одном общем вопросе о пределах государственных ограничений в зави­симости от исповедания и народности». На первый план выдвигал­ся старообрядческий вопрос, «потому что если евреи являются чуждыми нам пришельцами, то, наоборот, старообрядцы все без исключения коренные сыны России, ...самые стойкие представи­тели нашей национальности, ...едва ли не наиболее трезвая и за­житочная часть нашего населения». Речь шла о снятии со старо­обрядчества всех запретов и ограничений.

Пересмотр же законодательства о евреях был связан не с кон­фессиональными их правами, не подвергавшимися ущемлению, а с всесторонними ограничениями их в правах. Полную отмену этих ограничений он считал невозможной, выдвигая два официальных мотива: «стремление к охране коренного населения от еврейской эксплоатации» и «национальную сплоченность, объединяющую как бы в одно целое еврейство всего мира». Решение об отмене ограничений для евреев, говорилось в докладе, «было бы, конечно, самым простым, но едва ли не повлекло бы за собою резких про­явлений неудовольствия среди прочего населения империи».⁴⁰ Предлагалось лишь упорядочить «с пользой и для интересов евреев и для государства» «многие второстепенные стороны» этого вопро­са — уменьшить или даже отменить ограничения в черте оседло­сти, точнее определить общие права евреев.

В качестве других мер к утверждению прав личности предла­гались изменения в законодательстве о печати, о паспортах, а так­же о предупреждении и пресечении преступлений. В области за­конодательства о печати предложения сводились к часто упоми­навшимся уже мерам: отмене предварительной цензуры, принятию законов о печати с установлением судебной ответствен­ности за их нарушение — мерам, носившим как бы западнический характер. Однако мотивировка и здесь носила неославянофиль­ский характер, перекликаясь с тем, что писал Р. А. Фадеев на ру­беже 1870-х и 1880-х годов. В действиях властей по отношению к печати, говорилось в докладе, личные взгляды министров заменя­ли соображения государственной целесообразности, что приводило к преследованиям «органов столь выдающихся патриотов и горя­чих поборников начал нашей государственности, какими были Катков и Аксаков» и широкому распространению заграничных ре­волюционных изданий.

Предложения о пересмотре паспортных правил заключались в ограничении числа случаев, в которых паспорта были бы обяза­тельными, и упрощении пользования ими. Обосновывалось это тем, что отмена круговой поруки в сельских обществах лишила паспорта их фискального значения. С точки же зрения полицей­ской, утверждалось в докладе, паспорт, ввиду возможности под-Делки, «почти ничего не обеспечивает» и даже мешает полицей­ской службе, «отвлекая живое наблюдение полиции в сторону кан­целярского формализма».⁴¹

⁴⁰ Там же. Л. 34.

⁴¹ Там же. Л. 38.

В докладе отмечалось, что Устав о предупреждении и пресече­нии преступлений, на основании которого охранялся обществен­ный порядок, был основан в большей своей части на полицейских нормах конца XVIII—начала XIX в. Что же касается новейшей его части, изданного в 1881 г. Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия, то его предлагалось пересмотреть, поскольку оно, расширив пределы «административного усмотрения», привело к преследованию «вполне благонадежных слоев общества», и «во многих областях общественной жизни наемный агент со своими никем не проверя­емыми секретными сведениями стал вершителем судьбы лиц, им затронутых», а административная высылка приучала полицию и администрацию к отрицанию закона, лишь «рассеивая вместе с высылаемыми недовольство по всему лицу земли русской».⁴²

Доклад завершался скромно названным, но важнейшим по сво­ему значению разделом «Способ разработки законодательных предположений». Речь шла о введении в той или иной форме на­родного представительства, сочетание которого с самодержавной формой правления представляло собой коренной и наиболее дели­катный пункт всей системы обсуждавшихся преобразований. «Удовлетворение психологической потребности населения, неиз­бежно возникающей всюду, где развитие народных масс переходит известные пределы» представлялось неизбежным. Оставалось при­дать осуществлению этого преобразования форму реализации сла­вянофильских идеалов, доказывая, что заявления о нуждах насе­ления будут «восходить к престолу непосредственно, не перелом-ляясь в бюрократической среде», а участие населения в разработке законодательных предположений (слова «представительство» в до­кладе старались избегать) будет носить «совершенно особую само­бытную форму» «в соответствии с началами нашего государствен­ного строя, основой которого является политическое самодержавие монарха, ни с кем не разделяющего полноты своей власти».⁴³

В докладе предлагалось введение в Государственный совет не­которого числа выборных представителей населения (образование из них особого совещания при Государственном совете для пред­варительного обсуждения вносимых в Совет предположений не ре­комендовалось). Выборы представителей предлагалось проводить не прямым образом непосредственно от населения, а губернскими избирательными собраниями. Таким образом, выборными оказа­лись бы представители 34 земских губерний, «которые почти все составляют коренные русские области», а представителей прочих местностей империи предполагалось назначать. Мирский доказы­вал царю, что все это, «отвечая запросам времени, стояло бы вме­сте с тем в точном соответствии с началами нашего государствен­ного строя, ни в чем их не нарушая и не представляя даже ничего нового, а лишь воспроизводя в современных формах те самые фор­мы, в коих и цари московские в созываемых ими соборах, и им­ператрица Екатерина II в образованной ею комиссии по состав-

⁴² Там же. Л. 41—43.

⁴³ Там же. Л. 43—44.

ию уложения заслушивали мнения представителей населе-

Quot; 44

ния»-

Однако именно вопрос о представительстве оказался для царя

наиболее острым и болезненным. Мы оставляем в стороне ту ин­тригу, с помощью которой Витте, по словам Мирского, «его просто затоптал и отшиб от дела»,⁴⁵ взяв в свои руки подготовку царского указа. Отметим лишь, что на заседаниях сановников, посвящен­ных выработке текста указа, Витте изложил пункт об участии ме­стных учреждений в первоначальной разработке законодательных инициатив царя без упоминания об избрании ими для этого своих представителей. Участвовавший в обсуждении Д. М. Сольский предложил свой вариант этого пункта со словами об участии в этой разработке «выборных представителей населения».⁴⁶

На заседаниях сановников именно этот пункт стал предметом главного внимания. Победоносцев именем Бога запретил царю ограничивать самодержавие, вел. кн. Сергей Александрович и Муравьев заявляли, что основные законы не дают ему права из­менять государственный строй. Сам царь говорил, «что власть дол­жна быть тверда». Коковцов и Витте настаивали на несовмести­мости представительства и самодержавия (Витте добавлял, что представительство «должно перейти в конституцию»). Д. М. Соль­ский, Э. В. Фриш, А. С. Ермолов, П. П. Гессе, О. О. Рихтер, сам Мирский считали, что можно ввести выборных в Государственный совет, «не впадая в конституцию».⁴⁷ С прочувствованным пись­мом-заклинанием обратился к Витте А. Д. Оболенский, которого тот незадолго до своей отставки с поста министра финансов сделал товарищем министра. Еще в 1899 г., во время полемики Витте с Горемыкиным по вопросу о совместимости самодержавия и зем­ства, он возражал против усматривавшегося в записке Витте те­зиса о несовместимости самодержавия с самоуправлением. Вопре­ки этому Оболенский утверждал тогда, что самодержавие — спе­цифически русская государственная форма, для которой «местное самоуправление не только не опасно, но прямо необходимо» как противовес чиновничеству.⁴⁸

Естественно, что теперь позиция Мирского требовала, по мне­нию Оболенского, всемерной поддержки, и он заклинал Витте быть «заодно с Мирским», предостерегая от надежд на силу и «бли­зорукого взгляда», по которому «общественное движение чуждо

народу».⁴⁹

Но все это было тщетно. 11 декабря даже покровительница Мирского Мария Федоровна сказала ему, что очень встревожена

⁴⁴ Там же. Л. 54.

⁴⁵ Крыжановский С. Е. Воспоминания. С. 26.

⁴⁶ РГИА. Ф. 727. Оп. 1. Д. 8. Л. 1—2.

⁴⁷ Шипов Д. Н. Воспоминания и думы о пережитом. С. 288—289; Дневник Е. А. Святополк-Мирской... С. 260—261; Лопухин А. А. Отрывки из воспомина­ний. С. 50. Ср. записи в дневнике А. В. Богданович о решимости царя не допустить никаких уступок и сохранить самодержавие неприкосновенным для передачи на­следнику (Богданович А. В. Три последних самодержца. М.; Л., 1924. С. 316).

⁴⁸ А. Оболенский— Витте. 14 октября 1899 (РГИА. Ф. 1622. Оп. 1. Д. 453).

⁴⁹ А. Оболенский— Витте. Б. д. (Там же. Д. 454).

пунктом о выборных. Самого же царя смущали даже слова «обще ственные учреждения». Что же касается выборных представителей населения, то Николай II, по словам Витте, сказал: «Лучше не вы­борные, а по назначению». Тогда Витте предложил вовсе исклю­чить пункт о представительстве, что и было сделано.⁵⁰ В своих воспоминаниях Витте так изложил свою роль в этот момент. Как составитель проекта указа, заявил он царю, он считает введение представительства своевременным, но предупреждает, что это — первый шаг к «представительному образу правления, к конститу­ции». О земских соборах он отозвался как о «такой почтенной ста­рине, которая при нынешнем положении неприменима». Отметим что таким способом Витте, поддержанный, по его собственным словам, присутствовавшим вел. кн. Сергеем Александровичем, ли­шал смысла аргумент Мирского, настаивавшего на традиционном характере предлагавшихся им преобразований.

«Да, я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представи­тельный образ правления, ибо я его считаю вредным для вверен­ного мне Богом народа, и поэтому я последую вашему совету и пункт этот вычеркну», — заявил царь.⁵¹ При готовности Нико­лая II пойти на другие уступки против идеи представительства он восстал всем своим существом. И ни либерально-земской обще­ственности, ни Мирскому не удалось сдвинуть его с этой позиции, пока устои самодержавия не пошатнула революционная буря. Страх перед назревавшей революцией, который пытались вну­шить царю Мирский и либеральные оппозиционеры, чтобы заста­вить его принять программу преобразований, отнюдь не был ему чужд. Но чем более решительно отмежевывались либералы от ре­волюционного движения, тем с большим основанием он должен был считать, что уступками либеральным верхам не предотвра­тить революционной опасности снизу. В его представлениях господствовала убежденность в полном равнодушии масс к либе­рально-буржуазным нововведениям, в преданности народа «царю-батюшке», рассматривавшейся как религиозное чувство. Славяно­фильское представление об абсолютной преданности народа само­держцу и разъединяющей их бюрократии, которое, как мы видели, использовал Мирский, могло быть обращено и против него самого с помощью причисления его к розовой бюрократии, и это тоже было бы по-славянофильски.

Безопасность режима требовала неприкосновенности его ос­нов — вместе с царем так считали многочисленные сторонники со­хранения существовавшего строя. И, ссылаясь на это, царь как бы возвращал носителям реформаторского начала их угрозы. По­скольку страх перед революцией был присущ им не меньше, чем ему, он давал понять, что им-то она в первую очередь и угрожает. Именно поэтому, вероятно, он оставил без внимания представлен­ную 8 декабря записку Лопухина, с помощью которой Лопухин и Мирский пытались нарисовать перед ним картину «государствен-

⁵⁰ Текст проекта указа с правкой см.: РГИА. Ф. 727. Оп. 1. Д. 1. Л. 2—4; Дневник Е. А. Святополк-Мирской. С. 264—265.

⁵¹ Витте С. Ю. Воспоминания. М., 1960. Т. 2. С. 334—335.

_й опасности» и доказать, что предупредить революцию можно

НО»* ^ t <^

лишь путем законодательных реформ.⁵²

В день последнего заседания сановников по поводу текста указа Николай II заявил П. Трубецкому, что он «душой переболел» над вопросом о конституции и пришел к выводу, что «одно самодер­жавие может спасти Россию»: «Мужик конституции не поймет, а поймет только одно, что царю связали руки, а тогда — я вас по­здравляю, господа!».⁵³

В датированном 12 декабря 1904 г. указе в общей форме упо­миналось о разрабатываемых мерах по «устроению крестьянской жизни» и изменению законодательства о крестьянах. В нем содер­жались обещания расширить права земских и городских учрежде­ний в области местного благоустройства, ввести государственное страхование рабочих, сократить применение положений об исклю­чительной охране, устранить некоторые стеснения печати, ввести начала религиозной терпимости, обеспечить самостоятельность судов и равенство перед ними лиц различных состояний. Обещан­ное «охранение полной силы закона» определялось в указе как опора престола, «важнейшая в самодержавном государстве». От­сутствие ожидавшегося упоминания о представительстве усугуб­лялось указанием на «непременное сохранение незыблемости ос­новных законов империи». Указ сопровождался одновременно опубликованным правительственным сообщением, которое хотя и было вскоре забыто, перечеркнутое событиями 9 января 1905 г., тем не менее открыло ряд правительственных обращений к насе­лению в годы первой российской революции, содержавших увеще­вания и угрозы. В результате правки первоначального его текста, в которой участвовал Победоносцев, исчез открытый упрек зем­цам в том, что они создают правительству затруднения в борьбе с революционным движением. Но зато Победоносцев вычеркнул и слова о намерении правительства оказывать доверие законным на­чинаниям, придав сообщению характер угрозы без обещания тер­пимости по отношению к либералам. А. А. Бобринский записал 14 декабря в своем дневнике: «Сегодня в Правительственном вест­нике два документа: жидкий, вычурный, старательный указ Се­нату и короткое энергическое правительственное сообщение. Пер­вое на тему реформ. Второе: quos ego (Я вас). Все реформы пору­чены Комитету министров, иначе — его председателю Витте, которого в городе уже называют Serge Premienx⁵⁴

⁵² Лопухин А. А. Отрывки из воспоминаний. С. 54—55.

⁵³ Трубецкая О. Н. Из пережитого // Современные записки. Париж, 1937. ^т 64. С. 293.

⁵⁴ Мурзанова М. Дневник А. А. Бобринского // КА. 1928. № 1 (26). С. 130.

* * *

Комитет министров объявил осуществление указа 12 декабря своей задачей, беря на себя рассмотрение и тех вопросов, которые могли решаться лишь в законодательном порядке. В журнале за­седания доказывалось, что это не ущемит прав Государственного совета и приведет к установлению единства взглядов руководите­лей ведомств. Налицо была попытка приступить к созданию из Комитета министров объединенного правительства. Если сама идея объединенного правительства традиционно рассматривалась как ставящая под вопрос самодержавный характер царской вла­сти, то существование фигуры председательствующего в осущест­вляющем эти функции учреждении придавало этому учреждению видимость правительственного кабинета европейского образца. К тому же Витте, как бы идя навстречу Победоносцеву, осуждавше­му законодательную функцию всеподданнейших докладов мини­стров, стремился закрепить ее за Комитетом. Победоносцев, впро­чем, заявил о своем «отрицательном отношении к настроению Ко­митета». При этом вопрос «о недопущении отступлений в порядке издания законов» оказался довольно запутанным, потому что ос­новные законы, с одной стороны, требовали рассмотрения законо­проектов в Государственном совете с последующим их утвержде­нием царем, с другой — признавали силу закона за утвержденны­ми царем всеподданнейшими докладами министров, а с третьей — за Комитетом министров было право в исключительных случаях рассматривать по повелению царя законодательные вопросы и представлять на подписание царю проекты именных указов, обла­давших, как и утвержденные царем мнения Государственного со­вета, силой закона.⁵⁵

Один за другим обсуждал Комитет министров пункты указа 12 декабря. Противостоять идее представительства, хотя и отвер­гнутой официально, но приобретавшей в эти недели все большее число сторонников (за реформы высказывались принц П. А. Оль-денбургский, вел. князья Михаил Александрович и Александр Ми­хайлович, Сельский и несколько членов Комитета министров) ста­новилось все труднее. Обсуждение первого и второго пунктов ука­за (о законности и о расширении круга деятельности земских и городских учреждений) постоянно наталкивалось на вычеркнутый третий пункт — о представительстве.

Академическая по ее отражению в публиковавшихся дебатах Комитета министров разработка законодательных мер была рас­считана на длительные сроки. Но события 9 января 1905 г. пере­вели дело в иную плоскость. В первые дни нового года вел. кн. Сергей Александрович, московский генерал-губернатор, и Д. Ф. Трепов, московский обер-полицмейстер, покинули свои по­сты, объясняя это противодействием Мирского их жесткому курсу.

⁵⁵ Высочайше утвержденный 17 января 1905 г. особый журнал Комитета ми­нистров 21 и 24 декабря 1904 г. и 4 января 1905 г. // Журналы Комитета мини­стров по исполнению указа 12 декабря 1904 г. СПб., 1905. С. 16—25; РГИА-Ф. 922. Оп. 1. Д. 243. Л. 3; Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 2. С. 355.

В результате 3 января Мирский получил от царя письмо со слова-_и. «теперешнее бездействие вполне равносильно преступному по­пустительству». На следующий день царь потребовал от министра общего запрета собираться и говорить. На слова Мирского, что для этого «нужно всех запереть, объявить осадное положение», Нико­лай И ответил: «Ну, что же, может быть, и придется объявить».⁵⁶

Касаясь случившегося в день «Кровавого воскресенья»,⁵⁷ отме­тим лишь, что решения земского съезда, кампания банкетов, ко­торыми отмечали юбилей судебной реформы 1964 г., поражение Мирского с его умереннейшей идеей введения выборных в Госу­дарственный совет — все эти еще не успевшие уйти в прошлое со­бытия должны были вызвать особенную, не только политическую, но и психологическую решимость правящих кругов не давать го­лоса «улице» в вопросе о государственном устройстве.

Реакция официальных сфер на события 9 января отражала их страх перед тем, что под лозунгами общеполитического характера выступают петербургские рабочие. Само правительственное сооб­щение об этих событиях, основанное на противопоставлении об­щеполитических требований петиции «чисто рабочим», подчерки­вало это. «Дерзкие требования политического свойства», появив­шиеся в петиции «рядом с пожеланиями об изменении условий труда», были определены в сообщении как «пропаганда явно ре­волюционная». Таковы были действительные представления вы­сших сановников, для которых выдвинутые рабочими требования созыва Учредительного собрания с целью создания выборного представительства или лозунг предоставления гражданских свобод были страшнее, чем требования 8-часового рабочего дня и свободы борьбы труда с капиталом. Что же касалось классовых требований рабочих, то, хоть они и угрожали основам социально-экономиче­ского строя, правительственная власть была склонна удовлетво­рить их за счет работодателей. По словам министра финансов В. Н. Коковцова, ведавшего промышленностью, это «убедило бы рабочий люд в попечительном отношении к нему правительства и содействовало постепенному отдалению рабочих от революцион­ных элементов, внушающих им, что улучшение быта рабочего мо­жет быть достигнуто только с помощью насильственных дейст­вий».⁵⁸ Иное дело — общеполитические требования рабочих. «Ведь вы хотите ограничить самодержавие!», — с ужасом заявил Гапону министр юстиции Н. В. Муравьев, ознакомившись с текстом пе­тиции. На введенные в «программу требований рабочих коррек­тивы политического характера», «предъявление требований об из­менении существующего государственного строя» и «последова­тельно общеконституционные положения» ссылался и директор Департамента полиции Лопухин, заявляя, что «мирному движе-

⁵⁶ Дневник кн. Е. А. Святополк-Мирской... С. 271 — 272.

См.: Ганелин Р. Ш. 1) Канун «Кровавого воскресенья»: Царские власти 6 — о января 1905 г. // ВИ. 1980. № 1; 2) К истории текста петиции 9 января 1905 г. //

. Л., 1983. Т. 14; 3) К предыстории «Кровавого воскресенья» // Новое о ре­волюции 1905—1907 гг. в России / Под ред. Ю. Д. Марголиса. Л., 1989. ⁵⁸ Романов Б. А. 9 января 1905 г. // КА. 1925. Т. 4—5 (И — 12). С. 9.

нию рабочих» был придан «характер народной демонстрации, правленной к ограничению самодержавия».⁵⁹

В первые же дни после «Кровавого воскресенья» с разных сто­рон царю стали советовать пойти на уступки. Д. Ф. Трепов, на­значенный 11 января на учрежденную должность петербургского генерал-губернатора, перед назначением так изложил Николаю Ц свой взгляд на задачи власти: «систематическою строгостью вос­становить порядок в России, но одновременно с этим вводить по­степенно и последовательно либеральные мероприятия, клонящи­еся к установлению конституционного порядка». При этом он спросил царя, принял ли тот «окончательное решение относитель­но дарования конституции и неуклонного ее проведения». На это последовал «уклончивый ответ».⁶⁰ Назначение Трепова, однако, состоялось, своих условий он более не выдвигал.

Преемником Мирского на посту министра внутренних дел царь избрал вызванного из Москвы А. Г. Булыгина, помощника гене­рал-губернатора вел. кн. Сергея Александровича, ставленника ве­ликого князя и Трепова.

17 января в ответ на вопрос царя «о настоящем положении дел» министр земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолов предпринял решительный демарш в пользу приступа к государст­венным преобразованиям. Царь не мог не понимать, что со сторо­ны Витте, — а он полностью перехватил у Мирского реформатор­скую инициативу, — проведение программы государственных пре­образований оборачивалось борьбой всеми средствами за влияние и политическую власть. Это усугубляло для Николая II личную драму расставания с самодержавной властью. Недаром впослед­ствии, когда осуществление реформ приобрело в глазах их санов­ных сторонников критически неотложный характер, главную роль в уговаривании царя брали на себя такие сановники, которых по личным свойствам, возрасту или состоянию здоровья нельзя было заподозрить в личных амбициях и расчетах. Ермолов своим де­маршем 17 января открыл этот ряд. Он требовал перемен для со­здания «самодержавному правлению» «опоры», предостерегал ца­ря по поводу возможности покушения на его жизнь и отказа войск «стрелять в беззащитную толпу». Царь отвечал, что не боится смерти, но не имеет права рисковать жизнью из-за судьбы трона и понимает, что «невозможно положение правительства, если оно опирается только на войска».

Ермолов настаивал на создании объединенного правительства и введении представительства. Напомнив о своей позиции по воп­росу о представительстве перед указом 12 декабря 1904 г., он за­явил: «Теперь надо пойти в этом вопросе далее». «Мы живем бы­стро, и того, что было достаточно 1^х/2 месяца тому назад, теперь уже слишком мало, — сказал Ермолов. — Теперь уже нельзя огра­ничиться теми слабыми формами участия выборных представите­лей в подготовительной разработке отдельных законопроектов, о