Стереотип антигосударственности 1 страница

Первым условием успешной революции (любого толка) является отщепление активной части общества от государства. Каждого человека тайно грызет червь антигосударственного чувства, ибо любая власть давит. Да и объективные основания для недовольства всегда имеются. Но в норме разум и другие чувства держат этого червя под контролем. Внушением, художественными образами, песней можно антигосударственное чувство растравить.

Это удалось за полвека подготовки революции 1905-1917 гг. в России[276]. Тогда всей интеллигенцией овладела одна мысль - «последним пинком раздавить гадину», Российское государство. В.Розанов пишет в дневнике в 1912 г.: «Прочел в «Русск. Вед.» просто захлебывающуюся от радости статью по поводу натолкнувшейся на камни возле Гельсингфорса миноноски... Да что там миноноска: разве не ликовало все общество и печать, когда нас били при Цусиме, Шахэ, Мукдене?».

То же самое мы видели в перестройке, когда стояла задача разрушить советское государство как основу советского строя. Поднимите сегодня подписку «Огонька», «Столицы», «Московского комсомольца» тех лет - та же захлебывающаяся радость по поводу любой аварии, любого инцидента. На этом этапе был важен пример Запада, повлиявший прежде всего на «сословие специалистов». В книге- отчете по опросам 1989-1990 гг. «Есть мнение» есть общий вывод: «Носителями радикально-перестроечных идей, ведущих к установлению рыночных отношений, яв­ля­ю­тся по пре­иму­ществу представители молодой технической и инженерно-экономи­ческой интеллигенции, студенчество, молодые работники аппара­та и работники науки и культуры».

Отщепенство от государства и лежащая в его основе ненависть к авторитету и власти на Западе стали результатом того превращения народа в скопище «свободных индивидов», которое составило сущность разрушения традиционного общества и возникновения гражданского. Как пишет Ортега и Гассет, «суверенитет любого индивида, человека как такового, вышел из стадии отвлеченной правовой идеи или идеала и укоренился в сознании заурядных людей». Напротив, государство было низведено с положения исполненного благодати «отца» до уровня «ночного сторожа». Вместо университетской культуры стала господствовать мозаичная - масс-культура.

Человек массы - потребитель стереотипов: «К массе духовно принадлежит тот, кто в каждом вопросе довольствуется готовой мыслью, уже сидящей в его голове», - писал Ортега и Гассет в книге «Восстание масс». Этот труд очень важен для нашей темы, он посвящен человеку, сформированному массовой культурой. Этот человек манипулируем, мыслит стереотипами и обладает таким самомнением, что диалог с ним и обращение к разуму очень затруднены.

У Ортеги и Гассет речь идет не о «трудящихся массах», а о среднем классе, типичным выразителем которого является как раз «специалист». Ортега и Гассет пишет: «Специалист» служит нам как яркий, конкретный пример «нового человека» и позволяет нам разглядеть весь радикализм его новизны... Его нельзя назвать образованным, так как он полный невежда во всем, что не входит в его специальность; он и не невежда, так как он все таки «человек науки» и знает в совершенстве свой крохотный уголок вселенной. Мы должны были бы назвать его «ученым невеждой», и это очень серьезно, это значит, что во всех вопросах, ему неизвестных, он поведет себя не как человек, незнакомый с делом, но с авторитетом и амбицией, присущими знатоку и специалисту... Достаточно взглянуть, как неумно ведут себя сегодня во всех жизненных вопросах - в политике, в искусстве, в религии - наши «люди науки», а за ними врачи, инженеры, экономисты, учителя... Как убого и нелепо они мыслят, судят, действуют! Непризнание авторитетов, отказ подчиняться кому бы то ни было - типичные черты человека массы - достигают апогея именно у этих довольно квалифицированных людей. Как раз эти люди символизируют и в значительной степени осуществляют современное господство масс, а их варварство - непосредственная причина деморализации Евро­пы».

В годы перестройки, когда червь антигосударственного чувства был раскормлен до невероятных размеров, под огнем оказались все части государства - от хозяйственных органов, ВПК, армии и милиции до системы школьного образования и дет­ских домов. Л.Баткин, призывая в книге-манифесте «Иного не дано» к «максимальному разгосу­дарст­влению советской жизни», задает риторические вопросы: «Зачем министр крестьянину - колхознику, кооператору, артель­щику, еди­но­личнику?.. Зачем министр заводу?.. Зачем ученым в Академии наук - сама эта Академия, ставшая натуральным министерством?». В лозунге «Не нужен министр заводу!» - формула колоссального по масштабам разжижения об­щества, превращения России в безгосударственное, бесструктурное образование, которое долго существовать не может.

Интеллигенцию соблазнили на отщепенство от государства лозунгами демократии и свободы. Академия наук стала чуть не глав­ным объектом атаки ученых-демократов! Даже в 1992 г., когда Академия была уже почти удушена, доктор наук Вяч.Иванов пишет в «Независимой газете»: «У нас оста­лась тяжелая и нерешаемая проблема - Академия наук. Вот что мне, депутату от академии, абсолютно не удалось сделать - так это изменить ситуацию, которая здесь сложилась. Академия по-прежнему остается одним из наиболее реакционных заведений». Этот филолог и депутат считает себя вправе уничтожать ядро всей русской науки, оправ­дываясь пустым идеологическим стереотипом («реакционность»).

Для разжигания антигосударственного чувства были призваны (скажем прямо, наняты - в широком смысле слова) самые любимые таланты России, против слова которых беззащитна душа простого человека. После 1991 г. в их откровениях была сделана небольшая коррекция - упор делался уже на «советском» государстве, но это ничего не меняет. Они, люди аполитичные и к тому же баловни советского государства, ничего серьезного против советского строя сказать не могли. Важен был сам факт: человек, которому мы поклоняемся, ненавидел свое государство. И даже сегодня, когда можно было бы уже забыть свои обиды, он ничего предосудительного в своей ненависти не видит, он говорит о ней как о благородном движении своей души.

Вот Николай Петpов, пpеуспевающий музыкант, делает такое пpизнание: «Когда-то, лет тpидцать назад, в начале аpтистической каpьеpы, мне очень нpавилось ощущать себя эдаким гpажданином миpа, для котоpого качество pояля и pеакция зpителей на твою игpу, в какой бы точке планеты это ни пpоисходило, были куда важней пpесловутых беpезок и осточеpтевшей тpескотни о «советском» патpиотизме. Во вpемя чемпионатов миpа по хоккею я с каким-то мазохистским удовольствием болел за шведов и канадцев, лишь бы внутpенне остаться в стоpоне от всей этой квасной и лживой истеpии, пpевpащавшей все, будь то споpт или искусство, в гигантское пpопагандистское шоу». Болел за шведов и канадцев! Не потому, что они ему нравились, а потому, что какая-то мелочь в государственной пропаганде резала ему слух.

А вот, в июле 1999 г. в передаче «Тихий дом» (с С.Шолоховым) откровенничает моя любимая певица, замечательный наш голос - Елена Образцова (Лауреат Ленинской и Государственной премий, Герой Социалистического Труда). Она ударилась в философию и стала рассуждать о роли счастья и страдания в творчестве: «Один момент в жизни сделал меня счастливой - это ненависть». Ведущий состроил удивленное лицо: мол, как так? И певица поведала ужасную историю. Она договорилась с Абадо участвовать в записи «Реквиема» Моцарта. Приехала в Милан и узнает, что эту партию дали другой певице. Почему? Абадо ей объясняет, что какой-то чиновник забыл прислать какую-то телеграмму, необходимую для заключения контракта. Образцова «была потрясена, возмущена, почувствовала себя абсолютной рабыней» и хотела остаться за границей - она «возненавидела СССР».

А как же счастье? Оно пришло попозже, вечером, когда она в концерте пела с Абадо в сцене судилища, где посылала проклятья жрецам - «я проклинала Советскую власть». Не забывчивого чиновника, не друга Абадо, который поленился позвонить ей, чтобы ликвидировать недоразумение (если только дело и вправду было в телеграмме, а не в обычных артистических интригах). Нет, она проклинала ни много ни мало советскую власть и ненавидела страну.

Можно бы понять - натура художественная, впечатлительная, был момент аффекта. Но говорить это через много лет как о важном и дорогом для нее моменте жизни («счастье»), по центральному телевидению всему народу - это какая-то невероятная бесчувственность. Неспособность положить на одни весы свою обиду и свое проклятье. Ведь проклятья сбываются! В 1999 г. даже певица должна была бы уже что-то услышать о бедствии народа, потерявшего советское жизнеустройство. Может быть, даже узнать, что большой русский поэт на закате дней написал стихи-молитву: «Боже, спаси нас в тяжелые дни! Боже, Советскую власть нам верни!».

Конечно, жаль, что нашли змеи-соблазнители подход и к Елене Образцовой, а иезуитски смышленый С.Шолохов квалифицированно вывернул ее наизнанку перед телекамерой. Думаю, придет к ней момент не счастья от ненависти, а просто упорядоченности мысли и чувства - и уйдет она из этого хора. Но здесь для нас важна ее инструментальная роль - активизировать и оправдывать у своих почитателей антигосударственный (и антисоветский) стереотип.

§ 3. Ролевые стереотипы: «государство-эксплуататор»

Антигосударственное чувство сцеплено с «ролевыми стереотипами», которые были эффективно использованы в манипуляции сознанием. Некоторые из таких стереотипов активизировались и достраивались уже в ходе перестройки (например, стереотип «репрессированного народа»), другие всегда были в дремлющем состоянии, но актуализировались постепенно, начиная с 60-х годов. Одним из таких стереотипов был образ рабочего, который является объектом эксплуатации.

О том, каким образом советское государство реально оттолкнуло и даже озлобило значительную часть рабочих. Но этот «объективный фактор» не смог бы стать решающим в перестройке, если бы не был раздут, преувеличен в мозгу людей с помощью какой-то «бесспорной» идеи. Корни отщепенства рабочих от советского строя - идеологические.

Главным троянским конем для ввода антисоветских идей в среду рабочих был марксизм. Упрощенный, понятный, соблазнительный, с Марксом мало общего имеющий. Этот «марксизм» создавался очень разношерстной публикой, которую объединяла лишь ненависть к советской «империи» - меньшевиками, троцкистами, югославскими «обновленцами», нашими демократами сахаровского призыва.

Ключевыми понятиями этого «учения» были эксплуатация и прибавочная стоимость. Объектом эксплуатации были названы советские рабочие, эксплуататором - советское государство. Если требовалась совсем уж «марксистская», классовая трактовка, то пожалуйста, и класс был наготове - номенклатура.

Подход к рабочим от «их интересов» и даже от марксизма сразу облегчал захват аудитории и ее присоединение к манипулятору. Тем более что поначалу рабочим даже не приходилось вступать в противоречие с их советскими установками - начиная с Троцкого и кончая Горбачевым критика «искажений» советского строя номенклатурой опиралась на цитаты Ленина.

Обращение к ролевому стереотипу рабочих в борьбе против советской власти стало применяться сразу, как только новое государство начало налаживать производство и нормальные условия жизни. А значит, налаживать контроль, дисциплину, требовать от рабочих технологического подчинения «буржуазным специалистам». В апреле 1918 г. о солидарности с левыми коммунистами заявили в газете «Вперед» меньшевики: «Чуждая с самого начала истинно пролетарского характера политика Советской власти в последнее время все более открыто вступает на путь соглашения с буржуазией и принимает явно антирабочий характер... Эта политика грозит лишить пролетариат его основных завоеваний в экономической области и сделать его жертвой безграничной эксплуатации со стороны буржуазии».

Начиная с 60-х годов в нашей «теневой» общественной мысли идея о том, что государство эксплуатирует рабочих, изымая их прибавочный продукт, укрепилась как нечто очевидное. Эту идею не осмеливается поставить под сомнение даже нынешняя коммунистическая оппозиция. В статье «Контужены парадигмой», с которой в «Советской России» выступил, в полемике со мной, «Неизвестный читатель», походя сказано: «Ленинская парадигма была перевернута. В плановом секторе вышли вперед капиталистические цели управления и эксплуатации».

Отсюда вывод: сохранять советский строй - не в интересах рабочих. Этот строй - хуже «цивилизованного» капитализма. Вот труды марксиста, философа и профессора МГУ А.Бутенко. В 1996 г. он пишет об СССР: «Ни один уважающий себя социолог или политолог никогда не назовет социализмом строй, в котором и средства производства, и политическая власть отчуждены от трудящихся. Никакого социализма: ни гуманного, ни демократического, ни с человеческим лицом, ни без него, ни зрелого, ни недозрелого у нас никогда не было». Почему? Потому что «по самой своей природе бюрократия не может предоставить трудящимся свободу от угнетения и связанных с ним новых форм эксплуатации, процветающих при казарменном псевдосоциализме с его огосударствлением средств производства».

Здесь антисоветизм доведен до степени тоталитаризма: бюрократия, т.е. государство, по самой своей природе - эксплуататор! Антисоветизм подкрепляется стереотипом антигосударственности. Ведь никакое государство не может выполнять своих задач, не изымая у граждан части продукта их труда.

Для манипуляции здесь используется подмена понятий - изъятие подменяется понятием эксплуатации. Существует два способа изъятия прибавочного продукта - через рынок и через повинность. Под повинностью понимается любое отчуждение части продукта, которое не возмещается через рыночный обмен (барщина, алименты, отобрание получки женой и т.д.).

В марксистском понимании эксплуатация как изъятие прибавочной стоимости возникает, когда есть акт купли-продажи: я тебе рабочую силу, ты мне - ее рыночную цену. И суть эксплуатации в том, что рабочая сила производит прибавочную стоимость, которую присваивает покупатель рабочей силы - владелец капитала («капитал - это насос, который выкачивает из массы рабочих прибавочную стоимость»).

Советское общество относилось к тому типу обществ, где прибавочный продукт перераспределяется через повинности. У советского государства с рабочими были во многом внеэкономические отношения. «От каждого - по способности!» - это принцип повинности, а не рынка. Все было «прозрачно»: государство изымало прибавочный продукт, а то и часть необходимого - возвращая это на уравнительной основе через общественные фонды (образование, врач, жилье, низкие цены и др.).

Была ли здесь эксплуатация? Только в вульгарном смысле слова, как ругательство. Не более, чем в семье (потому и государство было патерналистским, от слова патер - отец). Ведь сами же идеологи перестройки ругали рабочих «иждивенцами» - но кто же эксплуатирует иждивенца! Его кормят за свой счет.

Но рабочие легко приняли лже-марксистскую формулу их эксплуатации государством потому, что все слова были знакомыми и точно укладывались в стереотип: «рабочих эксплуатирует работодатель». Достаточно было только путем длительного повторения перенести понятие «работодатель» с капиталиста на советское государство и создать таким образом ложный стереотип и произвести канализирование настроений.

Этот ложный стереотип опирался на важное чувство - «ревность обделенного». Слова об эксплуатации грели душу - приятно, когда тебя жалеют. А кроме того, сама советская пропаганда внушила, что мы вот-вот будем потреблять сосисок и магнитофонов больше, чем в США. А раз не больше, значит, нас эксплуатируют. Кто? Государство. Это - важный источник хрупкости идеократического государства. Оно берет на себя слишком много - роль отца. Если в семье плохо - отец виноват. Либеральное государство изначально снимает с себя ответственность, оно лишь следит за порядком на рынке. Источником личных невзгод здесь являются стихийные законы рынка - так это воспринимается массовым сознанием. Государство в таком случае не только не несет вины, но оно всегда выглядит благом, поскольку хоть чуть-чуть смягчает жестокие законы рынка (дает субсидию безработному и т.д.).

Наверное, советское государство могло оставлять людям больше сосисок и магнитофонов. Но оно находилось в состоянии войны, пусть холодной. Это важное условие было вытеснено из общественного сознания, и все как будто его забыли (скоро вспомнят, как вспомнили сербы, уже начинает припекать). Поэтому главнейшей своей обязанностью государство считало защиту граждан. Хоть вне, хоть внутри страны. И на это тратило значительную долю изъятого «прибавочного продукта». В СССР было бы дикостью даже помыслить, чтобы какой-то «серый волк» из Иордании свободно ходил по Кавказу и стрелял в русских людей[277].

Поразительно, что еще и сегодня множество людей не усомнились в стереотипах, с помощью которых рабочих лишили здравого смысла. Более того, опять на заводах появились кружки политграмоты, и опять они читают худосочное изложение Маркса. И в накаленной атмосфере лепят вульгарные формулы совсем уж невпопад - кто-то, видно, подсказывает. Уже в мастере и начальнике цеха, а то и более квалифицированном товарище видят «классового врага»! Пишет один читатель, инженер с завода: «Мне, получающему 380 руб., люди, чей заработок выше даже при простоях производства, бросают в лицо: «все инженеры живут за счет нашего прибавочного продукта, пусть нам отдадут эти деньги!». И цитируют при этом... Маркса! Мне толкуют о классовой борьбе... со мной!».

Сила стереотипа «эксплуатируемый рабочий» такова, что организованная оппозиция не решается приступить к его разрушению и, вследствие этого, не может предложить никакой положительной программы, ибо любая «антирыночная» программа наталкивается на этот стереотип: «Мы это уже проходили».

Чтобы вырваться из этого порочного круга, следовало бы резко сменить весь понятийный аппарат и выйти за рамки всего набора связанных стереотипов. Прежде всего, отказаться от понятия эксплуатации как легко поддающегося фальсификации. Эта его уязвимость связана с тем, что это - понятие «высокого уровня», сильно идеологизированное и связанное с абсолютными, осязаемыми величинами сложной последовательностью взаимозависимостей. Конечно, выход из круга сложных стереотипов и использование абсолютных, «земных» понятий переводит рассуждения на более примитивный уровень и снижает познавательную силу умозаключений. На эту жертву надо идти для создания первого ряда защиты от манипуляции.

Вне стереотипа «эксплуатации» можно было бы построить такую цепочку утверждений:

- Советское государство было одновременно работодателем; при «рынке» роли работодателя и государства разделяются.

- Советское государство отнимало у рабочего часть заработанного «за двоих» - за государство и за работодателя; при рынке государство отнимает за себя (налоги, пошлины, акцизы и т.д.), хозяин - за себя (прибыль).

- Для рабочего не важно, кто и сколько у него отнимает; важно - сколько он получает от обоих в сумме - как деньгами, так и натурой (в виде безопасности, жилья, врача и прочих благ). Разумно желать и поддерживать только такие изменения, при которых получаемая рабочим сумма благ деньгами и натурой увеличивается, а не уменьшается.

- Что получилось, когда рабочие позволили ликвидировать советский строй, чтобы отдавать государству меньше, чем раньше? Блага, получаемые натурой, резко сократились - это всем видно.

Например, жилья теперь рабочий не получает, точнее, предоставление бесплатного жилья сократилось в 8 раз. Рынок жилья для него недоступен. В 1993 г. стандартная квартира из 2 комнат в среднем стоила на рынке в России 15,2 средних годовых зарплат. В 1994 г. 26,1 годовых зарплат[278]. Быстро сокращаются и жилищно-коммунальные услуги натурой - в 1989 г. на 1 рубль взимаемой с жильцов платы было 6 рублей государственных дотаций. В планах правительства - полная ликвидация дотаций («жилищная реформа»).

Какие блага рабочий может купить на те деньги, которые он получал от советского работодателя и получает сегодня как зарплату от нового, несоветского работодателя?

Сравним самый типичный советский год (1975) и нынешний, 1999 год. За 8 лет (начиная с 1992) любая реформа выходит на устойчивый уровень, так что особых изменений при нынешнем строе ожидать не приходится. Самый грубый, но вполне верный вывод дает сравнение по «корзине» из двух главных благ - пищи и энергии. Хлеб и бензин. Можно чуть расширить: черный хлеб, молоко, бензин (АИ-93) и транспорт (метро). Все остальное - детали, уточнения. Сравним в таблице среднюю месячную зарплату рабочих и служащих и количество блага, которое можно купить на эту зарплату:

  зарплата хлеб молоко бензин метро
  руб кг л л число поездок
145,8

После августа 1998 г. цены на продукты и бензин повысились в 3-4 раза, а зарплата чуть чуть.

Можно подойти к делу и с другой стороны. Рабочие (шире, трудящиеся) получают потребительские блага в зависимости только от двух факторов - от уровня производства и от типа распределения произведенного богатства. Поддерживать ликвидацию советского строя имело смысл лишь в том случае, если объем благ, получаемых рабочими, в результате совокупного действия обоих факторов увеличился. Что произошло с производством, всем известно - его объем упал более чем в два раза. Это еще можно было бы поправить за счет перераспределения дохода. Например, если бы доля зарплаты рабочих в доходах всего населения в советское время была бы менее половины, то, увеличив эту долю в два раза, рабочие хотя бы остались при своих. Но в действительности этого случиться не могло уже по той причине, что в советское время совокупная зарплата трудящихся составляла в сумме доходов 80% (а социальные выплаты - пенсии, стипендии и т.д. - 12-14%). Так что проигрыш был неминуем уже из-за спада производства. Ну а что случилось с распределением доходов?

В результате приватизации возникли т.н. собственники. И они теперь получают доход на свою собственность, на свою «предпринимательскую деятельность» и еще туманно названные «прочие» доходы. Сколько же они получают? В 1998 г. зарплата (по-старому, трудовые доходы) в России составила 37% от всех доходов населения. Не 80, как в советское время, а 37! Таким образом, оба фактора - и развал производства, и изменение типа распределения дохода - ударили прежде всего по рабочим. Рабочие, если говорить прямо, остались в дураках. Пока что там и остаются, ибо верят, что еще смогут стать миллионерами - слава богу, советский строй ликвидирован.

Кстати, при ликвидации советского строя рабочие вовсе не попали в капитализм (и не попадут). При капитализме на 1 доллар зарплаты трудящихся собственники получают около 0,2-0,3 доллара нетрудовых доходов (и уже это много на душу собственника). В США в 1985 г. нетрудовые доходы составляли 16,5% всех личных доходов граждан. А в России в 1998 г. на 1 рубль зарплаты приходилось 1,22 рубля нетрудовых доходов. Строго говоря, государство, которое позволяет меньшинству так обдирать большинство, не может считаться легитимным. Но это уже зависит от сознания большинства.

Вывод: поверив, что советское государство отбирает у рабочих слишком большую часть заработанного и поэтому выгоднее жить при «рыночной экономике», рабочие попались на удочку махинаторов и поддержали невыгодное для них изменение общественного строя. Возможно, обвинение советского строя в «эксплуатации» рабочих скрывает какую-то иную, более глубокую причину недовольства. Тогда следует ложную причину отбросить и забыть, чтобы она не скрывала истину.

Понятно, что выходить с такими рассуждениями к рабочим - значит, совершать всегда болезненный удар по их стереотипам. Но хотя бы в среде уже организованной оппозиции следовать ложным стереотипам уже непростительно.

§ 4. Стереотип «льготы и коррупция номенклатуры»

Борьба против привилегий руководства, как мы все помним, была идеей-фикс радикальной интеллигенции (Ельцин ездил на «Мос­кви­че», и это при­дало ему ореол народного трибуна). Не будем здесь обсуждать этот предельно примитивный стереотип по сути, он важен как искусственно созданная структурная единица сознания. При опросе в 1988-89 гг. читатели «Литературной га­зе­ты» (в основном, интеллигенция) резко выделились из усредненной вы­борки населения. На вопрос «Что убедит людей в том, что наме­ча­ются реальные положительные сдвиги?» 64,4% читателей ЛГ ответили: «Лишение начальства его привилегий» (так ответили только 25,5% участников всесоюзного опроса).

В этой антиноменклатурной кампании была проведена блестящая подмена стереотипа с канализированием настроений. Блестящая потому, что разыграна была она самой номенклатурой, которая создала образ врага в виде «виртуальной» номенклатуры и натравила на него массовое сознание. Так самолет выпускает ложную пылающую цель, на которую отвлекается ракета с самонаводящейся на тепловое излучение головкой. Так же каракатица при виде хищника выпускает чернильное облачко, а в него вбрасывает часть своих внутренностей. Они шевелятся и отвлекают хищника, а каракатица уползает и отращивает новые внутренности, лучше прежних.

Исходным, внедренным в массовое сознание стереотипом был уравнительный идеал. Разжигая в массах ненависть к немыслимым льготам номенклатуры, идеологи сумели канализировать эту ненависть не на личности и не на социальную группу, а именно на статус члена номенклатуры, порожденный советским строем. Мы видим, что это удалось - люди ненавидели секретаря райкома за то, что он ездил на «Волге», но та же личность, вынырнувшая в облике банкира, не вызывает у тех же людей никакой антипатии.

Этот антиноменклатурный стереотип был использован как средство манипуляции очень широкого охвата. Во вpемя свержения коммунистических pежимов в стpанах Восточной Евpопы много говоpилось о том, что наpоды этих стpан возмущены коppупцией высших эшелонов власти, той pоскошью, котоpую позволяли себе члены pуководства. Очень скупо, впpочем, давались конкpетные данные об этой pоскоши. В западной прессе пpомелькнул лишь факт, что какой-то болгаpский министp охотился в Афpике, а на даче у Хонеккера был бассейн (потом выяснилось, что бассейн длиной 12 метров - как у среднего лавочника на Западе). Никому и в голову не пpишло сопоставить pазмеp сpедств, идущих на потpебление пpедставителей высших статусов капиталистических стpан и «коppумпиpованных коммунистических pежимов». Сказать телезpителям, что pечь идет о pоскоши, оцениваемой по совеp­шен­но иным, чем на Западе, меpкам, смехотвоpным с точки зpения боссов pыночной экономики[279]. Да и боссов госудаpственной веpху­шки.

Закрепление стереотипов в сознании приводит к неспособности поместить ситуацию в pеальные пpост­pанст­вен­но-вpеменные кооpдинаты. Иногда она бывает пpосто гpотескной. Вот, с целью заклеймить в очеpедной pаз pежим Кубы испанское телевидение оpганизует дебаты, звездой котоpых выступает попpосившая убежища сотpудница кубинского балета, очень миловидная девушка. Сначала поговоpила об «ужасных pепpессиях» - двух аpестованных (и уже выпущенных) пpавозащитниках. Это энтузиазма не вызвало, факты слишком уж вялые, о pепpессиях на Кубе лучше говоpить абстpактно.

Тогда «выбpавшая свободу» пеpешла к теме социального неpавенства: в центpальном госпитале в Гаване члены паpтийной элиты лежат в отдельном зале, «куда не кладут пpостых pабочих». На это не нашлись что ответить защитники Кастpо, от имени которых в дебатах участвовал известный испанский левый писатель Хесус Васкес Монтальбан. Все были потpясены такой социальной неспpаведливостью, забыв на вpемя свои собственные пpоклятья в адpес «гнусной уpавниловки», свойственной социализму. Хотя все пpекpасно знают, в каких условиях лечатся «аналоги» кубинской паpтийной веpхушки западных стpан. Здесь никого не удивляет, что какой-то член Совета диpектоpов одного из множества банков на личном самолете летит из Испании на пpием к вpачу в США (это пеpедало то же телевидение в тот же день). А простые испанские рабочие не летают к врачу в США, а по месяцу ждут в очереди на прием к врачу в поликлинике страховой медицины. А в богатых США 35 миллионов человек не имеют доступа ни к какой медицинской помощи.

Удивительно, что стоpонники социалистической Кубы, занявшие в теледебатах слабую глухую обоpо­ну, не заметили очевидного факта: эта девушка-«антикоммунистка» сама есть пpодукт новой социальной системы (котоpую она, видимо, искpенне хочет уничтожить). Ее действительно возмущает, что номенклатуpа имеет пpивилегии по сpавнению с обычным гpажданином. Ее подсознание уже очаpовано идеалом pавенства и спpаведливости[280]. И она, как pебенок, надеется, что стоит свеpгнуть Кастpо и pазогнать коммунистов - и рабочие pазместятся в палате, где pаньше лежали больные номенклатуpщики. Иных ваpиантов ее головка уже не вмещает. Но она - из балета, а в России и доктоpа наук так же думали.

Замечательно, что ноpмальный интеллигент, часто научный pаботник, укрепив стереотипы, оказывается неспособен делать стpуктуpный анализ ситуации - он сразу вопpинимает ее идеологическую тpактовку. Ведь очевидно, что любое общество вынуждено создавать людям, занимающим высшие статусы в социальной иеpаpхии, те или иные пpивилегии. И механизм, чеpез котоpый они пpедоставляются, пpинципиальной pоли не игpает - он опpеделяется всем социокультуpным контекстом. Были ли пpивилегии, пpедоставляемые веpхушке pежима, скажем, на Кубе, вопиюще большими, выходящими за всякие pазумные pамки? Нет, никто этого не утвеpждает. Может быть, это была паpазитическая веpхушка, не выполнявшая своей pоли в социальной стpуктуpе? Этот вопpос в дебатах и не возникает, следовательно, существенной pоли не игpает. Значит, телезpитель пpосто деpгается на идеологической веpевочке манипуляторов.

Наши рекомендации