Проблема экономического восстановления Европы
Мировая война истощила европейские страны. Экономические основы европейской стабильности были подорваны как самой войной, так и последовавшим урегулированием. Восходящая звезда мировой экономической науки Джон Кейнс, оказавшийся экспертом британской делегации на Версальской конференции, выпустил в 1923 г. книгу, в которой показал потери, которые понесла экономика Европы от уничтожения единого широкого и емкого внутреннего рынка Австро-Венгрии, распавшейся на ряд небольших и экономически слабых государств. Все страны проводили политику торгового протекционизма. Раздробленность довела протяженность европейских таможенных границ до 20 тыс. км. Разрушение международной торговли замедляло восстановление производства.
Важнейшей причиной депрессии оставалась нерешенная долговая проблема. Франция считала себя неспособной восстановить национальную экономику, не получив долги с России и компенсации от Германии. Отсюда - бескомпромиссность Парижа в отношениях с Москвой и жесткость в вопросе о германских репарациях. Великобритания, потери которой от невозвратных долгов военного времени были меньше, и которая сама была крупным кредитором Франции, считала восстановление производства на материке и возобновление европейской торговли более важным, чем возвращение потерянных кредитов. Позиции Парижа и Лондона в вопросе о репарациях и долгах резко разнились. Это хорошо понимали в Берлине и Москве. Германская и советская дипломатии имели шанс использовать франко-британские расхождения в своих интересах.
Проблема экономического восстановления Европы фактически сводилась к двум крупным блокам вопросов - восстановление промышленности во всех европейских странах, включая Германию и Россию, и преодоление раздробленности общеевропейского торгового пространства. Для решения первой задачи было важно договориться об условиях финансирования восстановительных программ. Следовало прежде всего определиться в том, кто, кому, сколько, когда и на каких условиях сможет платить. Вопрос о "русском долге" с точки зрения выявления перспектив индустриального развития Европы был одним из самых важных.
События в России давали в этом смысле основания для осторожного оптимизма. Завершение гражданской войны показало непригодность военно-коммунистических методов управления страной в мирных условиях. На страну обрушился голод. Продолжались крестьянские восстания. Тюрьмы Петрограда были переполнены забастовщиками. Стремясь предупредить антибольшевистский взрыв, советское руководство в 1921 г. по инициативе В.И.Ленина начало отходить от "военного коммунизма" и шаг за шагом формировать так называемую "новую экономическую политику". Начался процесс восстановления экономических отношений с внешним миром. В сельском хозяйстве продразверстка была заменена продналогом. В промышленности были разрешены мелкие и средние частные предприятия. Частным лицам разрешалось арендовать крупные предприятия, а иностранным гражданам и фирмам - брать в концессии месторождения полезных ископаемых.
Денационализация мелкой и части средней промышленности и разгосударствление внутренней торговли способствовали оживлению внешнеэкономических связей России. Новации в Москве были положительно встречены на Западе. В 1921 г. были подписаны торговые соглашения Советской России с Великобританией (16 марта), Германией (6 мая), Норвегией, Австрией, Италией, Данией и Чехословакией. Однако установление торговых связей рассматривалось на Западе только как пролог к глубокому разрешению вопросов экономических отношений с Москвой.
Генуэзская конференция
Вопрос об экономическом положении в Европе было решено вынести на обсуждение международного форума. 6 января 1922 г. в Канне открылась сессия Верховного совета Антанты, главным вопросом которой был созыв международной экономической конференции в Генуе в марте 1922 г. с приглашением на нее делегаций Советской России, Германии, Австрии, Венгрии и Болгарии - то есть стран, оказавшихся исключенными из круга "держав-победительниц". Это была первая послевоенная конференция, созванная на недискриминационной основе, то есть с участием и победителей, и побежденных. В этом состояло ее символическое значение.
Для Москвы этот поворот в политике западных держав был знаком их готовности отказаться от попыток игнорировать Россию и вернуть ей статус "нормального европейского государства". Инициатором диалога с Москвой выступила Великобритания, первой признавшая советское правительство де-факто при заключении с ним торгового договора. За переговоры с Россией выступила Италия, тоже де-факто признавшая советское правительство в декабре 1921 г. и заключившая с ним торговое соглашение. Полные дипломатические отношения Москва к этому времени имела с Эстонией, Литвой, Латвией, Польшей, Финляндией, Турцией, Ираном и Афганистаном. Формально считалось, что дипломатические отношений существуют между Советской Россией и МНР, но последняя юридически не имела статуса независимого государства.
В принятой в Канне резолюции содержалось очень важное для Советской России замечание о том, что "нации не могут присваивать себе права диктовать другим принципы, на основе которых они желают организовывать свою внутреннюю экономическую жизнь и свой образ правления. Каждая страна в этом отношении имеет право избирать для себя ту систему, которую она предпочитает" (п. 1). Такая позиция Запада означала с его стороны принципиальную уступку, которая создавала основу для серьезных переговоров о нормализации отношений Москвы с внешним миром.
Генуэзская конференция открылась 10 апреля 1922 г. Она обсуждала четыре группы вопросов - политические, экономические, финансовые и транспортные. В части, касавшейся отношений с Россией главными спорными вопросами были два: долги прежних российских правительств западным кредиторам, признания которых советским руководством добивались западные страны; и возвращение бывшим владельцам национализированной иностранной собственности в России. Ни по одному из этих вопросов советская делегация не уступила. Вместе с тем, она заявила о признании "каннской резолюции" как основы для переговоров с зарубежными странами и сделала свои предложения о представлении концессий для иностранного капитала, список которых частично совпадал со списком объектов иностранной собственности, национализированной большевиками после октябрьской революции. Тактика западной стороны состояла в том, чтобы коллективными усилиями всех государств найти приемлемую компромиссную схему решения вопросов долгов и иностранной собственности в России. Позиция большевиков определялась стремлением расколоть "блок кредиторов". Советская делегация была готовы обсуждать не общую схему разрешения долговой проблемы, а только конкретные вопросы компенсации отдельным странам за конкретные иностранные предприятия, прииски и т.п., увязывая их при этом с требованиями о предоставлении новых кредитов. Параллельно советская сторона предъявила контр-претензии странам Антанты за материальный ущерб, причиненный во время интервенции.
Удовлетворительного разрешения "русского вопроса" не получилось. Франция, как и ожидалось, заняла в вопросе о долгах предельно жесткую позицию, а Великобритания не решалась открыто ей противоречить. Фактически конференция была сорвана бескомпромиссностью Парижа. Желая замаскировать провал переговоров, державы приняли решение перенести комплекс вопросов об отношениях с Россией на специальную конференцию в Гааге, назначенную на июнь 1922 г.
Архивные документы показывают, что большевики с самого начала ориентировались не на общий компромисс с кредиторами, а на разжигание интереса к сотрудничеству с Россией в среде деловых кругов западных стран. Расчет делался на конкуренцию между возможными зарубежными партнерами за развитие хозяйственных связей с Москвой. Как отмечалось в секретных инструкциях советских партийных органов, задача московской делегации состояла в том, чтобы "в действительности за кулисами переговоров возможно более рассорить буржуазные государства..., преследуя и реальные интересы, т.е. создав возможность отдельных соглашений с отдельными государствами и после срыва Генуэзской конференции". Но большевики не хотели, чтобы конференция сорвалась из-за "русского вопроса" - тогда во всем обвинили бы Москву. Поэтому они легко согласились на перенос спорных проблем на специальную конференцию в Гааге. Но и Гаагская конференция летом 1922 г. оказалась безрезультатной.
Рапалльский договор
Раздражение держав Антанты в связи с отсутствием результатов от конференции в Генуе усугублялось успехом большевистской тактики "игры на межимпериалистических противоречиях". 14 апреля 1922 г. в промежутках между пленарными заседаниями Генуэзской конференции в предместье Генуи Рапалло главы советской и германской делегаций, советский нарком иностранных дел Г.В.Чичерин и министр иностранных дел Германии Вальтер Ратенау подписали двусторонний договор об отказе от взаимных претензий (включая репарационные) и восстановлении дипломатических отношений. Германия признала Советскую Россию де-юре.
Таким образом была выполнена поставленная Лениным задача раскола рядов капиталистических стран. Это было несомненным успехом советской дипломатии. Согласие Германии подписать Рапалльский договор не позволило сформировать единую позицию западных стран в вопросе возвращения национализированной иностранной собственности в России. В свою очередь, отказ Москвы от полагавшейся ей по Версальскому договору доли репараций с Германии создавал прецедент и тем самым подрывал позиции Франции, по-прежнему требовавшей от Берлина репарационных выплат.
Но договор имел и важные негативные последствия. Он положил начало советско-германскому сотрудничеству на антиверсальской основе. Экономические, военно-технические, культурные связи Советской России и Германии стали быстро развиваться. Стало налаживаться сотрудничество в подготовке специалистов военного профиля. Между Красной армией и рейхсвером в обход версальских запретов установилось тайное сотрудничество, продолжавшееся вплоть до прихода нацизма к власти в Германии. В СССР скрытно действовали совместные военные объекты и военно-учебные заведения (заводы, аэродромы, танковые и авиационные школы), на которых проходили стажировку и обучались германские военные специалисты.
Рапалльский договор дал новые основания Парижу опасаться советско-германской оси. Итогом была новая активизация усилий Франции по созданию на пространстве между между Германией и Россией "непреодолимого вала" из антироссийски и антигермански настроенных малых государств. Предпринятая в Генуе попытка подвести под Версальский порядок общеевропейскую основу была перечеркнута в Рапалло.