Описывая древность, осуждать современность
При первом, созданном на китайской земле централизованном государстве циньской династии (221–207 до н. э.) жизнь всей империи строилась на началах школы законников («Фа цзя»), иначе легистов. Прежде всего это означало воспитание подданных в послушании и дисциплине, чтобы те стали послушным орудием в руках императора и сановников. Для этого более всего подходил состоящий по возможности из одних крестьян народ, невежественный и исправно платящий подати. Нежелательно было иметь людей образованных и философов, если те не трудились напрямую по изволению государства. Но особо непримиримая борьба велась с конфуцианскими сочинениями, ибо они хранили память о древних, феодальных порядках и провозглашали нравственные начала старого феодального сословия, которые и следовало в первую очередь искоренить без остатка, чтобы избежать развала государства и ослабления верховной власти. Согласно императорскому указу 213 г. до н. э. все ученые, которые «восхваляли древность с целью опорочить современность» («дао гу и хай цзинь»),[356]подлежали уничтожению вместе с семьями. И действительно, в 212 г. до н. э. император повелел закопать живьем свыше 460 ученых в столице Сянъян (в 20 милях к северо-востоку от нынешнего города Сянъян, провинция Шэньси), а затем в 213 г. до н. э. были сожжены все конфуцианские труды, за исключением книг по медицине, земледелию и разведению деревьев, а также по гаданиям на черепашьем панцире и тысячелистнике.
Само выражение «восхвалять древность с целью опорочить современность» восходит к сообщению об императорском указе в «Исторических записках» Сыма Цяня (145 или 135 — ок. 86 до н. э.). Поступавшие подобным образом ученые действовали без всякой утайки, не прибегая к стратагемам. В 213 г. до н. э. Шуньюй Юэ во время пира, устроенного императором, совершенно открыто призывал чтить феодальные установления прошлого и прислушиваться к историческим примерам.
Что касается Китайской Народной Республики, то в официальной литературе нередко встречаются такие выражения, как:
«Посредством древности осуждать современность» («и гу фэй цзинь»);
«Посредством древности порицать современность» («и гу фэн цзинь»);
«Используя (заимствуя) древность, поучать (толковать) современность» («и (цзе) гу юй (лунь) цзинь».
Эти выражения могут обозначать тот случай употребления стратагемы 26, когда «тут» представляет историческую личность или былое событие. Выражение «используя древнее, поучать современность» шире формулировки стратагемы 26 в той мере, в какой она охватывает и косвенное восхваление современного прославлением былого. Здесь приходит на ум возвеличивание Хай Жуя в пекинской опере У Ханя (см. 26.12). Разумеется, критика может преподноситься и под видом восхваления: восхваление А (Хай Жуй) умаляло значимость В (императора).
Сам прием описания якобы прошлого, а в действительности выражения своего отношения к настоящему восходит к Конфуцию (551–479 до н. э.), а возможно, к еще к более древним временам (Фрэнсис Вуд (Wood). «Thirteen Hundred Years of Quiet Rebellion». Index of Censorship («Показатель цензуры»). Лондон, № 8, 1989, с. 10). Конфуций оглядывался на золотой век благородных правителей древности, чтобы показать, сколь низко пали его современники. Для него критика современности высвечиванием прошлого носила, однако, значительно более широкий характер по сравнению с примерами из недавнего прошлого Китайской Народной Республики.
26.10. От мифической рогатой жабы Юй к китайской литературе, занятой «стрельбой по тени» [иначе говоря, намеками][357]
До сих пор образ мифического существа Юй, именуемого также «шэин»,[358]то и дело появляется в литературе и истории КНР. По старым поверьям оно, затаившись в реке, выжидает прохожих и бросает песок в появившуюся над водой их тень, после чего те неминуемо заболевают или даже умирают. «Видом черепаха с напоминающей самострел пастью», такой портрет рисует Чэнь Шуюй в статье «Дьявольские козни» в пекинской Жэньминь жибао за 5.12.1977. Описание сказочного существа приводит [13-томный] Большой китайско-японский словарь [ «Дай канва дзитэн»] Морохаси [Тэцудзи (1883–1982)] (Токио, 1955): голова без зрачков с щупальцами, острый слух, трехногая, на спине панцырь с крыльями.
Уже древнейший стихотворный изборник Китая, якобы составленная самим Конфуцием Книга песен [ «Шицзин»], упоминает о сказочном существе Юй [раздел «Малые оды»]. «Коль мертвый дух иль оборотень (юй) ты — твое лицо для нас непостижимо» («вэй гуй вэй юй, цзэ бу кэ дэ»), — говорится в первом стихе «Что ты за человек» («Хэнь жэнь сы») «Оды о вероломном друге» [ «Шицзин: Книга песен и гимнов». Пер. с кит. А. Штукина. М.: Худ. лит., 1987, с. 176], автор которой согласно принятому китайскому истолкованию стихотворения обвиняет старого друга в клевете. Почти тысячью годами позже возникли рисующие Юй строчки: «Меча в человеческую тень набранным в рот песком, вызывает у того хворь, причина которой неведома». Так начинается третье из «Пяти стихотворений на чтение истории» [ «Ду ши у шоу»]. Написано оно Бай Цзюйи (772–846), со своими 2800 стихотворениями плодовитейшим из более чем 2200 поэтов танской поры (618–907). В этом стихотворении он размышляет о судьбах четырех известных из китайской истории жертв коварной мести, среди которых и наложница чуского государя Хуай-вана [правил 328–299 до н. э. ] (см. 35.7).
Если прежде литературные творения обвиняли порой скрытых злодеев стрельбы по тени, то с середины 60-х гг. XX в. в Китайской Народной Республике некоторые литературные произведения сами внезапно клеймятся как орудия стрельбы по теням. «Преступление стрельбы по теням» («иншэцзуй») даже отнесли к самым отягчающим пунктам обвинения в ходе обычных для времен «культурной революции» (1966–1976) «письменных судилищ» («вэньцзы юй»). «Попавших под перекрестный огонь критики писателей произвольно упрекали в стрельбе по теням то одних, то других», — пишет Хао Бин в статье «Некоторые размышления относительно «стрельбы по теням» в выходящем каждые два месяца журнале Литературное обозрение [ «Вэньсюэ пинлунь»] (Пекин, № 1, 1979). По мнению Хао Бина, литературе непременно приходится обобщать, что каждый раз предоставляет наловчившейся критике удобный случай даже в безобидных сравнениях подозревать предполагаемую стрельбу по теням.
Юй стреляет по тени прохожего незаметно. Так и литературная стрельба по тени старается не бросаться в глаза. Должен ли намек быть направлен исподтишка или же, напротив, литературное высказывание должно быть разоблачено как стрельба по тени — в обоих случаях к цели ведет лишь извилистая логика: напрямую и открыто берется под обстрел некая «ясная цель» («мин бацзы»), но в виде некоего отрицательного образа. Он отождествляется с самой тенью, которую оплевывает сказочное существо Юй. Человеку у реки в литературе стрельбы по тени соответствует «потаенная цель» («ань бацзы»). Метанием песка губится не тень, т. е. «ясная цель», а человек у реки, т. е. «потаенная цель», да так, чтобы он не узнал о скрытом нападении и не смог остеречься. Выходит, что литература стрельбы по теням стремится в итоге скрытно угодить не в «ясную», а в «потаенную цель».
«Ясная» и «потаенная» цели должны походить друг на друга, но не совпадать полностью. Ведь автор должен иметь возможность к отступлению ввиду тех общественных условий, которые и составляют питательную среду для литературы стрельбы по теням: «отсутствие демократии, свободы слова, гарантии личной безопасности». Так во всяком случае характеризует Хао Бин тот мир, в котором и возникла прежде китайская литература стрельбы по теням. Сочинитель снедаем надеждой и страхом: ему хочется, чтобы читатель понял его намек, но, с другой стороны, он опасается быть пойманным. Поэтому в его распоряжении есть еще более изощренная разновидность стрельбы по тени: нападение на «потаенную цель» не в виде критики некоего литературного отрицательного образа, а, напротив, под личиной похвалы, одобрения. «Ясной целью» положительного в этом случае поэтического высказывания выступает зачастую безобидный образ противоположности тому, что подвергается нападкам, т. е. «потаенной цели».
«В бесконечной вселенной нет ничего однозначного, — признает Юй Тинъин на литературной страничке Жэньминъ жибао от 11.07.1979- Поэтому нельзя исключать возможности, когда для преднамеренного извращения достаточной окажется самая малая зацепка».
В период «культурной революции» «про описание природы говорили, что это стрельба по тени злободневных общественных явлений; стоило завести разговор вообще о жизни в обществе, то обвиняли в стрельбе по тени КПК и социализма». Подобные жалобы исходят из уст Ян Шу (Гуанмин жибао. Пекин, 22.12.1978), который испытал все это на себе. В 1962 г. он опубликовал в газете Вечерний Пекин [Бэйцзин ваньбао] заметку под названием «Весенняя беседа». Его же первой статьей оказался очерк под названием «Тоскуя по весне». Уже в самом этом заглавии сводящая счеты с заметкой Ян Шу статья в Гуанмин жибао от 7.06.1966 г. усмотрела целящую в социалистическую революцию стрельбу по тени. Ибо в социалистическом Китае уже не нужно ждать весны. Поэтому «тоска по весне» могла означать лишь упование на реставрацию капитализма.
В том же 1962 г. Тао Чжу (1908–1969; реабилитирован в 1978 г.) публикует сборник очерков, за короткий срок выдержавший 26 изданий общим тиражом 1 500 000. Обрушившуюся на эту книгу в 1967 г. критику бичует Ma Ци в пространной статье (Гуанмин жибао, 15.12.1978). Например, один из очерков был посвящен «елке», где говорилось, что ее ветки «уберегают летом от раскаленного солнца, тем самым даруя отдых людям под своей зеленой сенью». За этим высказыванием приверженный идеям «культурной революции» критик усмотрел стрельбу по тени Мао: ведь «исходящему от мыслей Мао Цзэдуна солнечному свету ничто не в силах противостоять».
Критика представленной в 1974 г. на северно-китайском театральном фестивале оперы из Шаньси [жанра цзиньцзюй] «Трижды взбираться на персиковую гору» [ «Сань шан тао фэн»] появилась 18.02.1974 г. на страницах Жэньминъ жибао. Сюжет оперы состоит в том, что члены бригады с абрикосовой горы продают бригаде с персиковой горы хворую лошадь, выдав ее за здоровую. Позже глава партячейки бригады с абрикосовой горы обнаруживает обман. Он самолично трижды подымается на персиковую гору, чтобы вернуть деньги и извиниться. Критик из Жэньминъ жибао обвинил создателей пьесы в том, что они «прибегли к низкому средству — метанию песка в тень». Ведь больная лошадь из-за быстрой езды «вся покрылась потом, стала дергаться, упала на землю и околела». Действие оперы разыгрывается весной 1959 г. Критик возмущается: «Это была как раз пора, когда наш народ, следуя начертанным председателем Мао революционным курсом, высоко держа три революционных стяга общего курса на социалистическое строительство, великий скачок и народные комунны, победоносно продвигался вперед. И в эти временные рамки авторы вводят «притчу» о «хворой лошади»! Разве не ясно, против кого направлено ее острие?»
Такого рода выискивание стрельбы по тени в упомянутой опере высмеивает Цзян Юаньмин (Гуанмин жибао, 29–10.1978). Равно клеймили после «культурной революции» и то обстоятельство, что те самые круги, в период «культурной революции» упрекавшие других в стрельбе по тени, со своей стороны изрядно поднаторели в стрельбе по тени, а именно с помощью ими же собственноручно созданного приема «историография стрельбы по тени» («иншэ шисюэ»). В середине 70-х годов XX в. это вылилось в кампанию по критике Конфуция. Однако сам Конфуций согласно нынешнему китайскому толкованию в многочисленных фельетонах служил лишь ширмой, выступая в качестве «ясной цели» для сокрытия нападения на «потаенную цель» в виде Чжоу Эньлая и других тогда неугодных политиков.
«История китайской литературы действительно свидетельствует о существовании такого явления, как стрельба по тени», — полагает уже упоминавшийся нами Хао Бин и в качестве примера приводит танского поэта Ли Шанъиня (813–858). Литература стрельбы по тени и впредь будет жить в Китайской Народной Республике. Ведь, как заключает Хао Бин свои «Размышления относительно «стрельбы по тени»: «В случае возможной стрельбы по тени в литературном произведении следует прежде всего задаться вопросом: а против кого она направлена?» Если она бьет по истинным упущениям или злодеям, «разве тогда она не крайне желательна»?