Протокол допроса очной ставки битілеуова и дулатова 8 января 1929 года

Вопрос: С какого времени Вы знаете Дулатова? (к Битлеуову)

Ответ: С 1914 года, я узнал его по газете. Потом 1918 году весной в Оренбурге был съезд, на котором я его видел и познакомился с ним только осенью 1918 года, когда попал в «Алаш-Орду». В 1920 году осенью я поехал в Ташкент, где встретился опять с Дулатовым.

Вопрос: При каких обстоятельствах Вы с ним виделись?

Ответ: Я работал в институте, где мы с ним виделись

Вопрос: Где в то время работал Дулатов?

Ответ: В редакции газеты «Ақ жол».

Вопрос: В это время у него кто-нибудь бывал?

Ответ: Он жил в то время вместе с Беремжановым и Юсуповым в общежитии ТурЦИКа, и я там бывал.

Вопрос: Бывал ли у Вас Битлеуов? (к Дулатову)

Ответ: Возможно бывал.

Вопрос: Может быть Вы точно скажете бывал или нет?

Ответ: Да, бывал.

Вопрос: Была ли у Вас речь с Дулатовым о какой нибудь подпольной организации и при каких обстоятельствах? (к Битлеуову)

Ответ: Я знаю только одно, что в Ташкенте была организация.

Вопрос: От кого узнали?

Ответ: Сначала узнал от Дулатова, который мне сказал, чтобы я приходил вечером в редакцию. Где-то он сказал не помню, может быть в институте, а может быть и на улице.

Вопрос: Помните ли Вы такой случай? (к Дулатову)

Ответ: Нет, такого случая не было.

Вопрос: Ну дальше, Вы пришли на это собрание? (Битлеуову)

Ответ: Да, пришел... Дулатов на этом собрании представил меня как своего человека.

Вопрос: Бывал ли такой случай гражданин Дулатов? (Дулатову)

Ответ: Чтобы я позвал и в присутствии этих людей рекомендовал его, такого случая не было.

Вопрос: Был ли такой случай, когда вы бывали вместе с Битлеуовым на квартире Досмухамедова?

Ответ: Такого случая не было.

Вопрос: Может быть вы детали какие-нибудь напомните Дулатову? (Битлеуову)

Ответ: Я хорошо помню, что Дулатов там был. Стола в этой комнате не было и мы сидели по-казахски. На этом собрании стоял вопрос об организации и выработке программы и устава. Так как несколько человек выработать эту программу не могли, то поручили не то Длуатову и Халелу Досмухамедову вместе, не то кому-то из них одному.

Вопрос: Может быть вы помните такое обстоятельство? (Дулатову)

Ответ: Такого собрания не было. У меня есть вопрос Битлеуову: о какой организации шла речь?

Ответ Битлеуова: У нас была когда-то «Алаш-Орда», и я понял таким образом, что это та же самая организация, программа «Алаш-орды». И я как бывший «Алашординец», хотя работал у них джигитом, ходил за ними, как за бывшими руководителями.

Дулатов:Я из его слов понял, что мы обсуждали вопрос «Алаш-Ординской» организации, о выработке программы и устава этой организации. Это совершенно как-то не клеится, потому что у «Алаш-Орды» в свое время программа была и не было никакой надобности такую выработать.

Битлеуов: Вообще хотели создать подпольную организацию. Если бы не было секретно, то этот вопрос не обсуждался бы на квартире.

Вопрос Дулатову: Значить Битлеуов говорит неправду?

Ответ: Нет как будто бы не было.

Вопрос Битлеуову: Вы знаете, что из Оренбурга приезжал Болгамбаев и Адилов?

Ответ: Знаю.

Вопрос: С какой целью они приезжали?

Ответ: Как я помню, их послала такая же организация, которая должна быть в Оренбурге.

Вопрос к Дулатову: Известно ли Вам об этом?

Ответ Дулатова: Он предполагает это или знает?

Битлеуов: Я знаю об этом, я знаю что в Оренбурге была организация, которая послала Болгамбаева и Адилова в Ташкент для связи.

Вопрос Дулатову: Знали ли Вы цели их приезда?

Ответ: Нет.

Вопрос: Были ли на собрании?

Ответ: Не бывал, а вообще у Досмухамедова Халела бывал.

Вопрос: Цель приезда Адилова Вам тоже не была известна?

Ответ: Нет.

Вопрос Дулатову:Известна ли Вам цель поездки Болгамбаева и Адилова в Бухару?

Ответ: Мне не только не было известно о цели их поездки, но я и не знал вообще об их поездке. Мне интересно знать: был ли я в то время в Ташкенте

Битлеуов: Да, Вы были в Ташкенте, когда я уезжал, когда я вернулся, мне сказали вы уехали домой?

Вопрос: Значит Вы ездили в Бухару?

Битлеуов: Да я ездил. Я ехал к Арифову, который был когда-то моим учителем.

Вопрос: А Дулатов с ним знаком?

Ответ: Не могу сказать.

Вопрос к Дулатову: Приезжал ли когда-нибудь для связи с Вами в 1921 году от Валидова башкир?

Ответ: Никакой башкир не приезжал.

Вопрос Байтлеуову: Известно ли Вам что приезжал какой-то башкир?

Ответ: Лично я его не видел, но по разговору Дулатова и Испулова я хорошо знал, что этот башкир приезжал.

Вопрос: При каких обстоятельствах был разговор?

Ответ: Я слышал не то в радекции, не то на квартире, как Дулатов разговоривал с Испуловым «Как это ты его не заметил, он был в большой шапке». Я стал расспрашивать о чем у них шел разговор, оказывается, что приехал какой-то башкир, конечно человек Валидова, откуда он приехал не знаю. Лично я его не видел, но хорошо знаю, что это был башкир.

Вопрос к Дулатову: Вы не помните разговора с Испуловым о башкире?

Ответ: Нет.

Дулатов ______________(қолы).

Битлеуов _____________(қолы)[44]. (128-132 стр.).

*** *** ***

(№) СТЕНОГРАММА. ПРОТОКОЛ ДОПРОСА БОЛГАНБАЕВА ХАЙРЕТДИНА АБДРАХМАНОВИЧА[45]

12 января 1929 года

Родился я в 1894 году в бывшей Акмолинской губернии, Акмолинском уезде, Нуринской волости, тогдашнего № аула своего не знаю. Родители мои бедные. С 7-ми или 8-ми лет начал учиться в мусульманской школе, в 11 лет умерла моя мать, до 15 лет я жил на иждивении своего отца, который в то время имел 2-3 коровы и одну лошадь. Нас было 2 брата и сестра, из которых самый старший был я.

Затем в 1909 году, по совету одного муллы, я поехал учиться в Петропавловск, где поступил в татарское медресе и проучился 2 зимы. Там я учился читать по-арабски, по-татарски, а летом работал у баев.

В 1911 году летом вернулся в свой аул и нанялся у одного бая обучать его единственного сына мусульманской грамоте.

Затем в 1912 году поехал в Оренбург, где поступил в медресе Хусаиновых. Средств у меня никаких не было и меня приняли там на вакуфную стипендию. Проучился я там зиму, потом, по окончании учебных занятий, в мае м-це поехал в г. Туркестан, где нанялся обучать детей одного купца. В конце августа я на несколько дней съездил в Ташкент, затем к началу сентября приехал обратно в г. Оренбург и продолжал свое учение в медресе. Весной выехал в аул обучать детей. Аул этот был первый в Буртинской волости, Актюбинского уез­да, Тургайской области, где прожил до осени. Затем осенью приехал обратно в Оренбург и продолжал свое учение.

Весной по окончании учебного года, я приехал в г. Туркестан, где провел время до осени, ничего не делая и живя гражданина Утегенова Садыка. Осенью вернулся опять в Оренбург. В этом году учение в медресе прекратилось, потому что помещение его было отобрано правительством под военный лазарет.

До второго года обучения моего в медресе в Оренбурге у меня были панисламистские настроения. Затем наступил известный перелом, которому способствовали татарская литература и воспитание в медресе.

Когда закрылось медресе, я поехал в Акмолинскую губер­нию в Атбасарский уезд. В то время в газете "Казах" появилось объявление, что требуется учитель и жалование назначе­но за 5 м-цев 200 рублей и вот по этому объявлению я выехал из Оренбурга, приехал в Атбасарский уезд, где у одного волостного управителя Матенова прожил 5 м-цев до мая 1916 года, занимаясь с детьми. Таким образом, зиму 15 и 16 года я пробыл в Атбасарском уезде в Кентубекской волости в 200 верстах от г. Атбасара. В мае м-це опять приехал в г. Оренбург, откуда выехал на ст. Чиили и остановился у казаха Конратбаева Халджана, в качестве домашнего учителя, обучая его бра­тьев и детей его аула. Там жил до осени. Знаменитый приказ царского правительства о реквизиции инородческого населения на тыловую работу застал меня...

Затем, кажется, в октябре м-це 1916 года я приехал опять в Оренбург, видел я по дороге, как перепугались казахи от реквизиции, проезжал я через Перовск и встречался с делегатами, ехавшими в Петербург с жалобами. Оставаться мне нельзя было, т.к. мой возраст подходил к реквизиции.

На родину вернуться тоже нельзя было, поэтому я выехал в г. Москву, посоветовавшись с Байтурсуновым и Дулатовым, тогдашними работниками в г. Оренбурге, Они мне советовагги поехать в Москву и поступить в Земгор, т.к. тогда стало известно, что реквизированные казахи будут находиться в ведении этой организации.

С Дулатовым и Байтурсуновым я познакомился в 1913 году, во время моего пребывания в медресе в г. Оренбурге, когда они занимались выпуском газеты "Казах". До 16 года, каждый год, когда я приезжал в Оренбург, я с ними встречал­ся, т.к. считал их вождями казахского народа. Газета "Казах" была чисто национальной казахской газетой. В Москву я приехал с чужим паспортом, т.к. своего у меня не было. Одно время у меня был годичный паспорт, который я просрочил, несколько раз писал домой, чтобы мне выхлопотали его, но мне так и не прислали его.

По рекомендации редакции газеты "Казах", я поступил в Земгор: со мной поступили еще несколько человек из казах­ской интеллигентной молодежи. Эту рекомендацию, кажется, подписывали или Байтурсунов, или Дулатов. До этого в Мос­кву и Петербург ездил Букейханов для переговоров с руководителями Земгора на счет вербовки казахских работников, и у них было условие принимать работников только по рекомен­дации этой газеты.

Западный комитет Земгора послал меня в одну из рабо­чих партий, находящуюся на ст. Ганцевич. Здесь казахи за­нимались рубкой леса, постройкой блиндажей, проволочных заграждений и т.д. Там была 9-я Инженерно-строительная дружина, в ведении которой было несколько тысяч казахов. Я находился там недолго, т.к. ввиду ревизии в учреждениях Земгора, от меня потребовали паспорт и, узнав, что, я беспас­портный, велели ехать в Москву в распоряжение Московского комитета Земгор. Таким образом, я опять вернулся в Москву. Это было в декабре 1916 года. В Москве мне удалось достать паспорт, и мне посоветовали ехать к себе на родину. Я выехал из Москвы в Омск, где прожил около 20 дней и достал себе годичный паспорт, с которым я опять приехал в Москву. Мос­ковский комитет снова послал меня на старое место и, таким образом, я опять стал работать в 9-й Инженерно-строительной дружине. В это время произошла февральская революция. Если я не ошибаюсь, я подался в Минск в мае м-це, где организовался в это время при западном комитете Земгора ино­родческий отдел, заведующим которого был Кенжин. До мое­го приезда заведующим был Букейханов, но его в то время не было, он выезжал в Петроград. Инородческий отдел коман­дировал меня в казахские рабочие партии для отправки на родину. Здесь я впервые познакомился с Кенжиным. Временное правительство издало приказ об освобождении инородцев, мобилизованных на тыловые работы. Помню, мне было дано поручение собрать сведения об этих партиях. Точно такое же поручение, кроме меня, давалось Тюрякулову, Галимджанову Файзулле, Омарову Ильдесу, Испулову Мурзагазы и другим.

В мае м-це я сопровождал казахских рабочих, возвращаю­щихся на родину, и проводил их до г. Уральска, где пробыл дня два, а затем вернулся опять в Минск. Инородческий от­дел был ликвидирован и нас - казахских работников освобо­дили. Мы решили с Галимджановым съездить в Петроград, с целью посмотреть город. Пробыли там около недели, а затем через Москву вернулись в Оренбург. Перед моим приездом в Оренбург состоялся Всеказахский съезд, на котором я не был. Впоследствии я узнал, что организатором этого съезда был Букейханов, областной комиссар Тургайской области. Кроме него, организатором также была редакция газеты "Казах". Все это было в 17 году в июне или июле м-це. Пробыв несколько дней, я выехал в Ташкент, где поступил в редакцию газеты "Бирлик туы". Эта газета издавалась после февральской ре­волюции на собранные пожертвования от отдельных казахов. Редактором был Ходжанов, со стороны же принимали участие Токтабаев Иса, Кумышали Бориев и еще некоторые ученики. Газета эта была национально-демократической, в то время партии "Алаш" еще не было.

Когда организовалась алашская партия, то газета относи­лась к ней сочувственно и была близка к этой партии. До орга­низации партии "Алаш" мы имели связь вообще с редакцией газеты "Казах", в частности с Байтурсуновым. Наша газета просуществовала до лета или весны 18 года, в точности не помню, мне кажется, что в мае м-це эта газета прекратила свое существование. В Ташкенте проживал Мустафа Чокаев, бывший комиссар Временнного правительства. В ноябре м-це 1917 года в Коканде открылся Всетуркестанский съезд, на ко­торый ездили я и Ходжанов, хотя и не были приглашены. Орга­низаторами этого съезда были Губайдулла Ходжаев, Мустафа Чокаев и другие мусульманские деятели, бывшие в то время в организации "Шураи-Исламия", в переводе – мусульманский совет. Туда приехали из казахской интеллигенции Тынышпаев, Акаев, Мустафа Чокаев и др. Они хотели провозгласить автономную Туркестанскую республику, с включением туда казахского населения Семиреченской и Сырдарьинской облас­тей. Я в то время был против присоединения этих областей к Туркестанской автономии, я хотел, чтоб все казахское населе­ние объединилось вместе и организовало свою самостоятель­ную республику. Мне же доказывали обратное, что все равно Казахской республики не может быть. Это мне говорили Мус­тафа, Акаев, Тынышпаев и Уразаев.

На этом съезде Председателем Совета Министров был выбран Тынышпаев, Министром иностранных дел – Чокаев, каким-то министром был выбран Уразаев. Это было в конце 17 года.

Затем, после этого съезда, я приехал в Ташкент и, узнав о созыве. Всеказахского съезда в Оренбурге, я поехал туда. Съезд был этот чисто национально-казахский. Приехал я в Оренбург в одном поезде с Чокаевым, который ехал из Коканда. Мы приехали на 3-й или 4-й день съезда. Чокаев де­лал доклад о происходившем съезде в Коканде, об образова­нии правительства. Я выступал на этом съезде и говорил, что председателей казахского населения на кокандском съезде не было. "А почему не было?" – спрашивал Чокаев. "Потому, что нас никто не избирал, если ты и поехал, то ты поехал от организации "Шураи-Исламия" – говорил я ему. Меня под­держивал Букейханов. С этих пор я с Чокаевым был в пло­хих отношениях. На этом съезде среди казахской интеллигенции произошла группировка, одна часть стояла за немедленное объ­явление Казахской автономной республики, а вторая – на другой точке зрения. За первую точку зрения стояли, главным образом, Досмухамедов...

Вторая часть – Семипалатинская и Акмолинская группы возглавлялись Букейхановым, Ермековым, Габбасовым, Бай­турсуновым, Дулатовым. Габбасов на этом съезде был. Они хотели обождать учредительного собрания, а не провозглашать автономной Казахской Республики. Я в то время примыкал к группе Букейханова.

После этого съезда я поехал в г. Туркестан на Сырдарьинский областной съезд. Эот было в декабре 17 года. Кто соз­давал этот съезд, сейчас не помню. Там обсуждался вопрос, главным образом, о том, к какой автономной единице при­соединить Сырдарьинскую область. От Кокандского прави­тельства на этот съезд приехал Ходжиков и еще один какой-то узбек. Ходжиков выступал за присоединение Сырдарьинской области к Туркреспублике.

Из Оренбурга от алашского правительства приехали: Дулатов, Кулманов и сын Абая, они выступали за присоединение этой области к Казахской Республике.

Да, я забыл, на 2-м съезде победила Уральская группа, семипалатинцы согласились на немедленное объявление Казахской автономной республики и было избрано Алаш-Ордынское правительство. Это было единое правительство для всего Казахстана. Дулатов и Кулманов были представителями Алаш-Ордынского правительства на Туркестанском съезде. Из туркестанцев, помню, Ходжанов был за присоеди­нение к "Алаш-Орде". Чокаев на Сырдарьинским съезде не был, Тынышпаев также не был. На этом съезде я вообще не выступал. Фактически было вынесено постановление о при­соединении Сырдарьинской области к Казахской автономной республике. Ходжиков, Чокаев, Акаев и Тынышпаев не люби­ли меня и считали за алашинца, сами же они стояли за Туркес­танскую республику.

После окончания съезда я вернулся в Ташкент и находился в редакции газеты "Бирлик туы" до ее закрытия. После съезда в Ташкент также приезжали Кулманов и сын Абая. Пробыв там некоторое время и осмотрев город, они оттуда уехали. Я в то время, по своему убеждению, был близок к Алаш-Орде и меня считали алашинцем. Ходжанов тоже стоял за присоеди­нение Сырдарьинской и Семиреченской областей к Казахской республике. Он в то время был беспартийный.

Вернувшись в Ташкент, я снова работал в газете, в это вре­мя связи с алашординцами не было, т.к. Оренбург был занят Красной Армией и Байтурсунов с Омаровым и Букейхановым уехали оттуда. Впоследствии я узнал, что они уехали в Семи­палатинскую губернию и таким образом, связь с алашинцами у нас прекратилась. Когда шел спор между Кокандским и Алашинским правительством, наша газета выступала за Алаш-Орду, поэтому многие туркестанцы были недовольны нашей газетой. Насколько я помню, газета просуществовала до мая 1918 года.

До осени 18 года я был безработным, хотел ехать на ро­дину, дорога в это время закрылась, т.к. был фронт, никакой связи с Алаш-Ордой мы не имели, т.к. там было колчаковское правительство, поэтому, когда осенью в г. Ташкенте откры­лись педагогическое казахские курсы, я поступил на них в ка­честве преподавателя. Таким же преподавателем поступил и Ходжанов. Пробыл я на этих курсах зиму 18-19 года и когда весной открылись еще курсы, то я опять на них поступил пре­подавателем.

Летом 1919 года в Ташкент приехал Адилев, с которым я был знаком еще в бытность мою в Омске, где он учился в гимназии. Это было еще в 1916 году. Адилев остановился у меня. Он приехал из Сибири, бежав от Колчака. Насколько я понимал, он в то время, по убеждению, был националистом. Ходжанов жил отдельно.

В декабре м-це того же 1919 года из Ташкента я поехал в Актюбинск, где была созвана всеказахская конференция по инициативе Кирревкома. Приехали я, Ходжанов и другие представители от Туркестана. На эту конференцию мы были командированы от какой-то Туркестанской организации. На этой конференции председателем был Пестковский, были Айтиев, Мурзагалиев.

Затем я поехал опять в Оренбург и поступил на службу в редакцию газеты "Ушкун". Мендешев в это время был в Наркомпросе. Из Ташкента я уехал с намерением уехать на роди­ну, но остался до весны в Оренбурге. Весной, в марте м-це я заболел тифом и пролежал в больнице 1 ½ м-ца. По выздоровлении, в июне м-це поехал в Акмолинскую губернию с ко­миссией Кирревкома по присоединению Семипалатинской и Акмолинской областей к Киргизскому краю. Во главе этой ко­миссии были Джангельдин, Авдеев, Сарсенов. Я с этой комис­сией доехал до Омска, а затем уехал в Акмолинск. Комиссия эта разделилась, если память мне не изменяет, Джангельдин поехал в Москву, а Авдеев с Сарсеновым - в Семипалатинск. Таким образом, я попал в Акмолинск. Пробыв в своем ауле 1 ½ м-ца, я обратно поехал в Оренбург, где поступил на служ­бу в качестве преподавателя на открывшихся курсах, в част­ности на курсах при Политуправлении Военкомата, где в это время служил Кенжин. Это было осенью 20 года. До моего приезда в Оренбург там состоялся 1-й Всеказахский съезд. Из алашинцев в то время в Оренбурге были: Букейханов, Байтурсунов, Сарсенов Биахмет, Омаров Ильдес, все они служили, но какие занимали должности, не помню. Когда я был в Оренбурге, я был в хороших отношениях с алашинцами. В то время я относился к советской власти недоброжелательно и, как я понимал, все алашинцы также относились недоброжела­тельно. Правда, были среди них разные. На советской ориентации, мне хорошо помнится, был Байтурсунов, но в то время был коммунистом и комиссаром. Я был недоволен советской властью, потому что не верил в строительство социализма, не верил в долговечность этой власти и смотрел на нее, как на переходящее временное явление, коммунизма на территории России я себе не представлял. Мне казалось, что не сегодня завтра должна быть какая-то другая власть. В то время многие так думали. Одни думали, может быть, у власти будут кадеты, может быть эсеры, даже были опасения, что восстановится монархия, но определенно сказать, что такая-то власть бу­дет, никто не мог. Никто также не мог сказать, что советская власть обязательно пропадет, вообще у нас было неверие в эту власть. Я лично думал, что население будет недовольно всеми теми мероприятиями, которые в то время проводились (разверстка и.т.д.). Я думал, что в совершающихся событиях казахский народ никакого реального политического веса не имеет и судьбу России решит русский народ. Поэтому я был против подъема казахской массы, против агитации, чтобы ка­захи были против власти. Недовольство наше выражалось в разговорах. Общих тактических установок у националистов мне не известно. Националисты в то время идеологически выдержанной национальной линии не вели, и их недовольство выражалось только в разговорах.

Эту зиму я прожил в Оренбурге, а весной выехал в Таш­кент. В то время недовольство было и у Букейханова. Байтурсунов среди националистов был попутчиком Советской власти. Хотя он и имел партийный билет, не верил, чтобы он был убежденным коммунистом. Все же он стоял за сотрудни­чество с Советским: "уехал" – "в частности на курсах" – "ре­ального" – Я лично <…> верить.

Болганбаев (подпись)

*** *** ***

(№) СТЕНОГРАММА. ПРОТОКОЛ ДОПРОСА БОЛГАНБАЕВА ХАЙРЕТДИНА АБДРАХМАНОВИЧА (ПРОДОЛЖЕНИЕ)[46]

...Из Оренбурга я выехал в Ташкент вне всякой связи с каким-либо поручением политического характера от алашординцев.

С Адилевым в Оренбурге я встретился. Он вообще был в составе КирЦИКа, но членом партии не был.

О личности Валидова я знал давно, еще во время моего пребывания в медресе, т.к. пользовались его книгами, написанными им по истории тюрко-татар. Затем он много и часто писал в татарских газетах и журналах. Знаком с ним не был, но о личности знал, так же, как я знаю теперь о Бигееве по его сочинениям.

Я читал в газетах, что Валидов организует Башкирскую республику, то переходит на сторону белых, то на тропу крас­ных. Точно сказать, в какое время он переходил на сторону советской власти и в какое время отошел, сказать не могу, забыл. Я слышал, что Валидов симпатизирует больше казахским работникам, чем казанским. В татарских газетах были такие статьи, что Валидов желает башкирский народ отделить от татарского; татарские же вожди всегда выступали от имени всех мусульман, проживающих в России, и в конкретном слу­чае от имени башкир и татар. Я от многих татарских деятелей слыхал, что Башкирия не представляет из себя отдельной на­родности, а это – татары, а Валидов, наоборот, говорил, что башкиры – это не татары.

О существовании связи между Правительством Алаш-Орды и Башкирией я не знал. Беремжанова я не знал. Нельзя сказать, чтобы мы были приятелями. Когда я жил в Ташкенте, то часто его там видел. В близких отношениях, как например с Адилевым, я с ним не был. О том, что Беремжанов был командирован алашинским правительством для связи с Валидовым, такого момента не помню. В бытность мою в Оренбурге ... разговоры о Валидове были. Я почти со всеми националис­тами говорил о нем, отношение к Валидову было во всяком случае положительное. О том, что Байтурсунов с Валидовым встречался в Москве, разговора такого не помню. Персональ­но указать не могу, но вообще среди националистов отноше­ние к Валидову было положительно.

О месте пребывания Валидова, когда я был в Оренбурге, я не знал. По приезду в Ташкент, я из разговора узнал, что он находится в Средней Азии.

О существовании подпольной организации, о группе одинаковомыслящих и проводящих определенную линию я не знал. Группа единомышленников была, но политической дея­тельности не проявляла.

В Ташкент я был командирован Наркомпросом для пе­чатания учебников, педагогического журнала на казахс­ком языке в типографиях Ташкента. Документ о моей командировке был подписан Байтурсу новым. Никако­го мандата группа единомышленников-алашинцев мне не давала. Адилев уехал в Ташкент до меня, с каким по­ручением, я не помню, кем он командирован, тоже не пом­ню, в Ташкенте остановился у своего старого знакомого – Ходжанова. Договорившись относительно печатания учебни­ков, я о результате своих переговоров написал в Оренбург, где решили некоторые издавать в Оренбурге, и журнал "Чолпан" издавать в Ташкенте. Этим закончилась моя командировка от Наркомпроса.

В это время из алашинских деятелей в Ташкенте были Дулатов, Досмухамедов Халиль (был ли Досмухамедов Джаныша, не помню), Джаленов, Испулов, Кошкинбаев, Тынышпаева не было. Был ли там Ахмет-Сафа Юсупов, я забыл. О Валидове разговоры у нас бывали, кажется, я говорил с Испуловым и Дулатовым. Содержание разговора не помню, но отношение к Ва­лидову среди националистов было положительное. О том, как узнали националисты о пребывании Валидова в Средней Азии, от кого слыхал, я не помню.

По специальному приглашению националисты не собирались. Бывали случаи, когда зайдя к Досмухамедову, я заставал там Испулова и других, ну посидим, поговорим, вообще простые обывательские разговоры были. С Ходжановым и Тюрякуловым о Валидове у нас разговоры также были, но их отношение к Валидову было другое. Из националистов меня никто не просил узнать о мнении на счет Валидова у Ходжанова или Тюрякулова. Я слышал, что Валидов скрывается в Средней Азии. То говорили, что он уехал за границу, то в Башкирию, то в Баку. С Битлеуовым в Ташкенте я встречался, но при каких условиях, не помню. О таком случае, когда я был на одном из вечеров, заменил Дулатова и говорил по вопросу о казахской литературе, я не помню.

С Адилевым я несколько раз встречался у Ходжанова, бывал у него на квартире. О том, что он командирован для связи, он мне не говорил.

В Ташкенте я прожил около м-ца, затем меня Кир. представительство командировало в Бухару для ознакомления с постановкой народного просвещения среди проживающего там казахского населения. Из Бухарских работников до этого я знал заочно Файзуллу Ходжаева, Арифова, с последним я встречался в Ташкенте только один раз в 18 или 19 году.

В бытность мою в Ташкенте я видел Беремжанова, но уезжал ли он оттуда, я не помню. В момент моего приезда в Ташкент, мне кажется, что Беремжанов там был. О том, отлучался ли Беремжанов куда-нибудь из Ташкента, я не помню.

Со мной в Бухару поехал Адилев, от какой организации он получил командировку, я, конечно, должен был знать, но забыл. Это было в июне в м-це, в Бухаре я встретился с учителями, обучавшимися на курсах в 18-19 гг. в Ташкенте. Виделся с Наркомпросом Бухарской республики, с военным Назиром Арифовым. Битлеуова как будто в Бухаре не было. Кто первый из знакомых нас встретил в Бухаре, не помню.

Согласно своей командировке я был в Наркомпросе и справлялся о проживающем на их территории казахском населении. Мне рассказывали, что до стоянки этих казахов расстояние порядочное и что дело народного образования поставлено очень плохо. Я думал приехать к ним, но заболел малярией и пролежал несколько суток в больнице.

После этого я узнал от Адилева, что недалеко от Бухары скрывается Валидов. Меня и Адилева повел к Валидову какой-то узбек. Мы ехали с Адилевым вдвоем, насколько мне пом­нится. Недалеко, под самой Бухарой, жил Валидов. Пришли мы к нему, назвали свои фамилии, пили чай, разговаривали, я расспрашивал о его политической линии, о программе действий. Он мне рассказывал, что написал в ЦК партии – Моск­ву доклад. Я спрашивал, имеет ли он связь с басмачеством, на что он ответил, что имеет. На мой вопрос о том, что он думает предпринимать в дальнейшем, он мне давал сбивчивые отве­ты. В то время у него не было определенного решения, то он хотел ехать за границу, то в Москву, то думал присоединить­ся к басмачам и т.д. У меня осталось впечатление, что у него крепкого, ясного плана действий нет. Об Энвер-Паше он мне ничего не говорил. В то время он был на нелегальном поло­жении. Уехав от него, я вернулся на квартиру и на следующий день обратно поехал в Ташкент.

В то время я имел симпатию к общественным деятелям тюркских народностей, находящихся в нашем государстве! Поэтому я, как националист своего народа, не хотел его вы­дать, хотя и знал, что он на нелегальном положении. У меня было такое впечатление, что о пребывании Валидова в Бухаре вообще все знают. О его пребывании там я слышал от многих. Знали ли большие работники, я не знал и о нем не расспраши­вал. Мне казалось, что вся Бухара об этом знает, но скрывает и не выдает его. Бухарских работников я представлял тогда всех националистами. Часть из них говорила, что определенно не знает, но как будто, как говорят, Валидов скрывается в Бухаре, но где он, не говорили. Зная о том, что Валидов скрывается в Бухаре, я никому не сообщил.

Затем я приехал в Ташкент, дня через 2 я слег в больницу. В то время Ходжанова там не было, были Тюрякулов, Токтабаев Иса, Бориев, Досмухамедовы, Дулатова там не было (Досмухамедов Джаныша лежал в то время в больнице). Меня посе­щали в больнице, но кто, не помню.

О встрече с Валидовым в Бухаре я Ходжанову ничего не го­ворил.

По выздоровлении я поехал отдыхать в Туркестан, где пробыл до середины августа, затем приехал в Ташкент, где состоялся Всетуркестанский съезд, на котором я был избран членом ТурЦИКа из безпартийных. Хотя у меня было намере­ние ехать на родину, но я должен был оставаться здесь. Мне пришлось ехать через Оренбург в Акмолинскую губернию за своей семьей. До ОРЕНБУРГА мы ехали вместе с Ходжановым. В это время в Оренбурге был 2-й казахский съезд. Я приехал туда с Ходжановым и Токтабаевым. Пробыв там неделю, вместе с Акмолинскими делегатами, выехал в Петропавловск. Это было в 21 году в октябре м-це.

В 22 году, во время перевыборов в советы, в нашей воло­сти произошла группировка. Там был известный Макин, он 30 лет подряд был несменяемым волу правителем. Во время своего пребывания в ауле я слышал и видел сам, как макинцы обирают народ, господствуют над всей волостью. Во время перевыборов одна сторона выставила кандидата Жангулина Ахмета, а другая – Макина Рафика. Я поддерживал не макинскую сторону, а другую, и эта поддержка выразилась в том, что я написал Председателю УИКа Сайдалину о том, что ма­кинцы угнетают народ и в состав Волисполкома допускать их не нужно. Как только узнали макинцы, что я написал, то они были против меня. Сайдалин принял мою записку, сменил пер­вого уполномоченного, который проводил линию макинцев, послал на его место другого, повидимому, поддерживающего противную макинцам сторону, и вот в этой казахской группи­ровке мое участие и было. Больше ни в каких группировках я не участвовал.

В Акмолинске я жил безработным до 24 г., одно время ра­ботал в отделе Наробраза по вызову председателя Губисполкома Акмолинского, уехал в 24 году в Петропавловск, где и служил до сего времени.

Болганбаев (подпись)

Допросил:Нач. вост. отдела ПП ОГПУ – Петров

*** *** ***