Г. Моска о политической теории и практике

Среди государствоведов начала ХХ в. немногие оказали столь же значительное влияние на современную политологию и через нее на политические процессы наших дней, как итальянский ученый Г. Моска. Его основные идеи о государстве аккумулированы в фундаментальном труде, изданном в англоязычных странах под названием «Правящий класс». Положения из этой работы, вызвавшие наибольший интерес у теоретиков и практиков политической деятельности, таковы.

1. О роли исторических исследований в развитии политологии. По словам Г. Моски, «какую бы практическую ценность политическая наука ни имела в будущем, прогресс в этой области будет базироваться на изучении социальных фактов, которые могут быть найдены только в истории различных наций». В самом деле, «действительная гарантия» от ошибок в политологии состоит «в знании того, как поднять собственное суждение над распространенными верованиями и мнениями своего времени или над верованиями и мнениями своего социального типа либо нации». Эта гарантия «приходит с изучением многих социальных фактов, с широким и глубоким знанием истории, причем не истории одного периода или одной нации, а - насколько это возможно - истории человечества как целого». Вот почему в политологии «великие синтезы могут быть созданы только после того, как будет накоплена и проверена научными методами обширная совокупность фактов».

2. О классовом господстве. Г. Моска считал, что «во всех обществах ... присутствуют два класса людей» - правящий и управляемый. «Первый класс, всегда менее многочисленный, выполняет все» властные «функции ... и наслаждается выгодами», которые они приносят. Второй же класс «снабжает правящих ... материальными средствами существования», а также оказывает им «иные услуги, необходимые для обеспечения жизнеспособности политического организма».

На первый взгляд «трудно допустить как постоянный и естественный факт, что меньшинство управляет большинством», а не наоборот. Но тем не менее это так по той причине, что меньшинство является организованным, а большинство - нет. Ведь «сотня людей, единообразно действующих по общей договоренности, неизбежно одержит победу над тысячей индивидов, которые не соединены и поэтому могут быть побеждены поодиночке». Организоваться же меньшинству легче, чем большинству, в силу самой его малочисленности. Вот и получается, что в реальной политической практике «каждое отдельное лицо, принадлежащее к большинству», вынуждено «противостоять в одиночестве всему организованному меньшинству». Таким образом, руководство государствами «всегда осуществлялось и будет осуществляться организованными меньшинствами» их населения, которые «имели и будут иметь средства - различные в разные времена – навязывания» своей воли массам рядовых граждан.

Правящие классы «отнюдь не оправдывают свою власть исключительно фактическим обладанием ею, а пытаются найти для собственного господства моральную и правовую базу, представляя эту власть как логическое и необходимое следствие доктрин и верований, повсеместно признаваемых в качестве верных». Такого рода «правовое и моральное основание или принцип, на котором основывается власть правящего класса», есть «политическая формула». Например, «китайские мандарины правили государством», присвоив себе звание «толкователей воли Сына Неба», получившего «от небес мандат» управлять «народом сотни семей» отечески и в соответствии с правилами конфуцианской этики. «Сложная иерархия гражданских и военных чиновников в Римской империи опиралась на волю императора», относительно кого «вплоть до времени Диоклетиана принималось посредством правовой фикции, что он получил от народа право руководить государством». Полномочия же законодателей, магистратов и правительственных должностных лиц в США «истекают прямо или косвенно из решения избирателей, которое рассматривается в качестве выражения суверенной воли всего американского народа». Напротив, в обществе, глубоко проникнутом христианским или исламским религиозным духом, господствующий класс во многих случаях правил, приписав собственному лидеру титул «помазанника Бога» либо «наместника» его пророка.

Отсюда ясно, что политические формулы различны в разных странах и складываются «в соответствии с уровнем цивилизации признающих их народов». Причем эти формулы «удовлетворяют реальную нужду» людей в формировании в их сознании идеи, что они управляются «не на основе простой материальной или интеллектуальной силы, а на базе некоего морального принципа». И такая вера представляет собой «социальную силу, которая мощно способствует консолидации» населения государства вокруг правящего класса.

Политические формулы совсем не обязательно «соответствуют ... научным истинам. Добросовестный наблюдатель был бы обязан признать, что если никто никогда не видел подлинный документ, которым Бог уполномочивал определенных привилегированных лиц или семьи управлять людьми от его имени, то также нельзя утверждать, что народные выборы, как бы ни было либерально избирательное право, обыкновенно являются выражением воли народа или даже его большинства». Более того, «сам факт, что народ имеет представителей в выборных собраниях, отнюдь не доказывает, что он руководит собственным правительством или что управляемый класс избирает своих властителей. Это означает просто, что, когда выборная функция действует при благоприятных социальных условиях, она представляет собой орудие, посредством которого одни политические силы имеют возможность контролировать и ограничивать деятельность других политических сил».

В самом деле, «предположение, что избранный чиновник есть глашатай воли большинства его избирателей, как правило, противоречит фактам ... Когда говорят, что избиратели “выбрали” своего представителя, используется язык, который является очень неточным. Истина заключается в том, что указанный представитель сам себя избрал с помощью этих избирателей. Если же такая фраза кажется слишком негибкой и грубой, чтобы подходить к некоторым случаям, то можно смягчить ее, сказав, что товарищи упомянутого представителя обеспечили его избрание. На выборах, как и во всех других проявлениях социальной жизни, лица», обладающие «моральными, интеллектуальными и материальными средствами навязывания своей воли другим, берут на себя руководство последними и командуют ими» в собственных интересах. При этом «из различных организованных меньшинств», борющихся друг с другом на выборах за голоса большинства избирателей, «безошибочно победит то, которое тратит самое значительное количество денег или же наиболее убедительно лжет».

Вместе с тем, в какой бы степени ни соответствовала политическая формула научной истине, «большинство народа добровольно соглашается принять конкретную систему правления единственно потому, что она базируется на религиозных или философских верованиях и идеях, которые разделяют все эти люди». Причем наличие у народных масс большего или меньшего «количества согласия» подчиняться государственной власти прямо определяется степенью их веры «в политическую формулу, с помощью которой правящий класс оправдывает свое господство».

В истории человечества неизменно имеет место конфликт «между тенденцией господствующих» классов «к монополизации политической власти и передаче обладания ею по наследству», с одной стороны, и «тенденцией к расстройству старых» правящих группировок «и появлению новых», с другой. При этом «борьба между теми, которые находятся на вершине» общественного целого, «и людьми, рожденными на дне, но стремящимися занять более высокое социальное положение, была, есть и всегда будет силой, заставляющей индивидов и классы расширять свои горизонты и искать новые дороги». Этот конфликт производит нескончаемые процессы «вымывания» из правящего класса некоторых лиц и пополнения его людьми из управляемого класса, хотя повсюду «индивиды, достигшие верхних ступеней общественной лестницы», и «воздвигают оборонительные сооружения для себя и своих детей против желающих подняться наверх простолюдинов». Причем проникновение в высший класс «элементов, приходящих из низшего, полезно лишь тогда, когда оно имеет место в надлежащей пропорции» и при условии, что «вступившие в высший класс лица сразу усваивают лучшие качества старых членов господствующей группировки. Вредно, когда ее старые члены, так сказать, поглощаются и ассимилируются этими новичками. В последнем случае аристократия не пополняется. Она превращается в плебс».

Иногда посредством обмена человеческим материалом между правящим и управляемым классами первый изменяется радикально. В частности, так происходит, когда правящий класс «перестает находить поле для приложения способностей», проявляя которые он «поднялся к власти». То же самое случается, если этот класс «не может больше оказывать социальные услуги», ранее обусловливавшие его господствующее положение, или же когда подобная деятельность, равно как и способности к ней, свойственные господствующему классу, «утрачивают общественную значимость». Например, «венецианская аристократия пришла в упадок после того, как ее члены перестали командовать галерами и проводить большую часть своей жизни в плаваниях по морям, в торговле и в боях». Точно так же политическое значение древнеримской аристократии «уменьшилось, когда она оказалась не единственным источником пополнения высшего звена» римского государственного аппарата.

Весьма часто правящий класс радикально меняет свой состав после исторических периодов, когда его усилия стать наследственным оказывались настолько успешными, что межклассовая миграция людей между ним и управляемым классом осуществлялась в очень небольших масштабах. В подобных обстоятельствах среди потомственных аристократов обыкновенно развивалось убеждение, что «все остальные» члены общества «автоматически обязаны им, а сами они не имеют никаких определенных обязательств по отношению к лицам, не принадлежащим к их касте». Движимые этим убеждением, аристократы препоручали ранее выполнявшиеся ими общественно полезные функции простолюдинам и вели «жизнь, состоявшую из одних удовольствий». В таких ситуациях лица, освоившие искусство социального управления вместо наследственных аристократов, в конечном счете отстраняли их от государственной власти. Иными словами, в подобных случаях радикальное обновление правящего класса обусловливалось тем, что его члены не могли вести работу по политическому руководству управляемым классом по причине поразившей их лени.

При анализе отношений между правящим и управляемым классами нельзя забывать, что «для многих людей утоление гордости, чувства личного достоинства, тщеславия, потакание личным капризам и затаенной вражде ценны гораздо больше, чем чисто материальные удовольствия». Вот почему, «когда элементарные жизненные нужды» управляемого класса «удовлетворены, сильнее всего способствуют созданию и поддержанию трений и враждебности между ним и господствующим классом не столько межклассовые различия в пользовании материальными благами», сколько сам образ жизни господствующего класса, очень непохожий на тот, который свойствен управляемому классу. «По крайней мере, для части подвластных гораздо более горько, чем переносить любое физическое лишение, осознавать, что над ними существует высший» аристократический «мир, из которого они исключены. Никакой закон, никакая наследственная привилегия не запрещают» членам управляемого класса «в этот мир вступать. И все же он отгорожен от них преградой», которую нелегко преодолеть: межклассовыми различиями в образовании, верованиях, мнениях, манерах и обычаях.

При глубоких отличиях такого рода имеет место интеллектуальная и психологическая изоляция управляемого класса от господствующего. Она приносит вред правящим социальным силам. Так происходит по двум причинам. Во-первых, потому, что управляемый класс «охотно следует руководству» правящего лишь тогда, когда члены обоих классов «вдохновляются одними и теми же верованиями и мнениями, а также получили моральную и интеллектуальную подготовку», которая у одного класса «не сильно отличается» от приобретенной другим. Во-вторых, в рамках низшего класса в результате его изоляции «неизбежно формируется ... еще один правящий класс или управляющее меньшинство». И часто оно «проявляет враждебность» к социальным слоям, «контролирующим законное правительство», и стремится стать на их место.

Рассуждая о личных качествах членов правящего класса, обеспечивающих ему эффективное и поэтому длительное господство в обществе, Г. Моска указывал на необходимость честности в отношениях правителей с подчиненными. По его мнению, ложь есть отвратительное и трусливое «средство защиты, которое обычно используется низшим против высшего, слабым против сильного. Но она становится вдвойне отвратительной и трусливой, когда сильный использует ее, чтобы навредить слабому». Лживость политического руководителя «полностью лишает его права на уважение подчиненных и делает презренным в их глазах». И, может быть, «просто потому, что люди очень часто прибегают ко лжи, лицо, воздерживающееся от нее, приобретает громадный престиж». Кроме того, полагал Г. Моска, эффективному осуществлению классового господства в высшей степени способствует личная смелость членов правящего класса. «Люди, как правило, ... боятся смерти и поэтому восхищаются» начальниками, «бесстрашно рискующими жизнью в случае необходимости. Когда такой риск не предпринимается безответственно или легкомысленно, он предполагает громадную силу воли и самоконтроль. Последний же, возможно, есть то из всех моральных качеств» политического руководителя, которое вызывает у подчиненных ему людей «наибольшее уважение и почтительное отношение» к его носителю.

3. Об эксплуатации человека человеком в государстве. В соответствии с представлениями Г. Моски, смотреть на правящий класс как на эксплуататорский, а на управляемый как на эксплуатируемый «означает стать жертвой абсурдного предрассудка». Ведь «обеспечивая порядок и поддерживая сплоченность социальной структуры», господствующие общественные слои «создают условия», при которых управляемый класс может трудиться наиболее эффективно. Кроме того, такие слои из своей среды «обеспечивают производство техническим и административным персоналом». Другое дело, что в высшем классе «имеется значительное количество паразитов, ... потребляющих немало благ, но не производящих никакой социально полезной деятельности». К тому же в нем «присутствуют лица, использующие свои классовые преимущества для получения вознаграждения за их работу, которое бесконечно выше ее реальной стоимости». Это больше всего относится «к финансистам, крупным предпринимателям, спекулянтам» и другим «индивидам, концентрирующим в собственных руках громадные массы частного капитала».

Однако «если внимательно всмотреться в системы эксплуатации, которые устраиваются в одних странах покровительственными тарифами, а в других - банковскими привилегиями, равно как и покровительственными тарифами, то следует согласиться, что они вредят не только управляемому классу, но и основной массе правящих социальных слоев». В такого рода случаях «громадное большинство членов господствующего класса платит высокую цену за свои слабость и невежество, принося жертвы, от которых выигрывает лишь очень небольшая прослойка этого класса». В частности, «протекционизм не в состоянии помочь одному сектору национальной экономики без нанесения вреда другим», ибо если «некоторые немногие владельцы собственности и предприниматели получают прибыль посредством покровительственных тарифов, то остальные, более многочисленные, несут от них убытки». При этом особенно ущемляются интересы «богатых и обеспеченных людей», живущих на доходы от ценных бумаг. Подобным образом «плохая банковская политика ... может быть выгодной только предпринимателям и политикам, получающим кредиты посредством фаворитизма. Она причиняет вред всем иным гражданам, и особенно лицам, имеющим сбережения».

Достаточно «поверхностного исследования таких фактов, чтобы показать абсурдность обвинения» правящего класса «как целого в сознательных действиях», направленных на создание в государстве режима неэквивалентного обмена благами между людьми, то есть эксплуатации человека человеком. «Правильнее было бы отметить, что громадное большинство правящего класса не по злому умыслу, а по неведению», недостатку мудрости и компетентности «позволяет и терпит деятельность, пагубную как для этого большинства, так и для управляемого класса».

Паразиты и эксплуататоры «существуют во всех слоях общества, точно так же как эксплуатируемые имеются на всех ступенях экономической и социальной лестницы». Примеров этого более чем достаточно. Так, «человек является эксплуататором, когда расточает унаследованный им капитал в роскоши, играх и бесчинствах». Эксплуатируемым же оказывается наследодатель, «тяжело и честно накапливавший это состояние, работая много, потребляя мало и, возможно, не наслаждаясь совсем. Эксплуататор есть политик, который карабкается на высокие должности в государстве, извлекая выгоду из готовности людей позволить себя обмануть, потакая самомнению и тщеславию масс, а также покупая совести и злоупотребляя всеми недостатками и слабостями своих товарищей». В роли же эксплуатируемого выступает «государственный деятель, работающий не для того, чтобы произвести впечатление на публику и заслужить ее одобрение, а для достижения действительной выгоды общества, и который поэтому всегда готов уйти в отставку, если чувствует, что больше не может приносить пользу государству. Эксплуататор - это чиновник, получающий должность ... за исполнение постыдных поручений какого-либо политика, ленящийся на работе и добивающийся повышения в чине посредством угодничества перед начальством ... Эксплуатируемый же - его коллега, занимающий сходную должность, который поступает противоположным образом. Эксплуататор - солдат, исчезающий в момент опасности, но возвращающийся, когда раздаются награды. Эксплуатируемый - его товарищ, смотрящий в лицо смерти ... без мысли о том, чтобы принять позу героя или же просить материальные выгоды» и почести. Эксплуататор - ленивый и нечестный чернорабочий, живущий за счет своего нанимателя и иных рабочих и «выманивающий у хозяина заработную плату за плохую работу или за ее отсутствие вообще». Эксплуатируемый - работник физического труда, «добросовестно исполняющий свои обязанности», а также работу окружающих его лодырей, но довольствующийся таким же вознаграждением за труд, как и они.

Когда-то эксплуатируемые «именовались добродетельными, честными, обходительными, смелыми, трудолюбивыми и умеренными, а эксплуататоры назывались грешниками, лентяями, трусами, интриганами, мошенниками и преступниками». Вместе с тем сами эти два больших разряда людей, связанных узами неэквивалентного обмена материальных и духовных благ, неизменно присутствуют на всех стадиях развития человечества. «Нужно только помнить, что хотя эксплуатируемые» в управляемом классе, возможно, самые «несчастные и достойные сострадания» члены общества, тем не менее «имеется большое число эксплуатируемых» и в правящем классе. «В противном случае было бы меньше духа самопожертвования и чувства долга», которые во все эпохи истории «неизменно проявляло и проявляет правящее меньшинство, обеспечивая организацию цивилизованной общественной жизни».

4. О наилучшем политическом строе и путях его достижения. Г. Моска утверждал, что людям во все времена присущи не только хорошие, но и дурные наклонности. Причем уничтожить последние невозможно. Поэтому задача политической организации общества заключается в том, чтобы сделать человеческих индивидов «лучшими ... путем приучения их контролировать собственные дурные черты характера». Это возможно лишь при «взаимном ограничении» отдельными лицами и социальными группами проявлений воли друг друга. Политический строй, который наиболее эффективно решает указанную задачу, есть наилучший.

Дальше всего от него отстоит полная дезорганизация государственной жизни или анархия. Несколько ближе к наилучшему политическому строю, чем «отсутствие всякого правления вообще», находится деспотизм. Он представляет собой «самую худшую из всех политических систем», ибо «дает возможность любому» находящемуся у государственной власти индивиду «эксплуатировать выгоды своего начальственного положения» для реализации порочных личных склонностей в таких громадных масштабах, в каких не позволяют иные политические порядки.

Отмеченное свойство деспотического правления обусловлено тем, что при нем «не может быть никакого сопротивления, никакого действенного контроля, чтобы ограничить естественную тенденцию к злоупотреблению своей властью в тех, кто стоит во главе» государства. Вседозволенность же, характерная для деспотических правителей, как правило, влечет за собой их «моральную дегенерацию», естественную «для всех людей, чьи действия освобождены от ограничения, которое обычно налагают мнение и совесть их товарищей». В подтверждение этой мысли Г. Моска цитирует Ф.М. Достоевского, который писал: «Когда человек имеет неограниченную власть над плотью и кровью своего ближнего ... и в состоянии унижать другое лицо до пределов унижения, он не способен сопротивляться искушению делать зло ... Лучший человек в мире становится так звероподобен, что его невозможно отличить от дикого зверя. Кровь опьяняет, душа становится доступной для величайших уродств, и они начинают казаться вещами, вызывающими восторг».

Правда, признавал Г. Моска, история знает отдельных правителей, «которые смогли полностью смирить свои» дурные «страсти и остаться чистыми и честными даже после долгого обладания абсолютной властью». Но польза, принесенная такими «счастливыми случаями», не очень велика, так как в стране, которая приучена к деспотическому политическому режиму, правящий класс, взятый как целое, становится, с одной стороны, «раболепным и трусливым перед начальниками» и, с другой стороны, делается надменным и склонным к притеснению по отношению к управляемым социальным группам. «Люди, к сожалению, так созданы, что чем более они являются подчиненными капризу и воле лиц, стоящих над ними, тем более вероятно, что они будут принудительно проводить в жизнь свои капризы и волю применительно к тем индивидам, которые находятся ... под их властью».

По мнению Г. Моски, государство будет сконструировано наилучшим образом и поэтому станет оказывать максимальное благотворное влияние на своих граждан лишь тогда, когда при его устройстве соблюдены следующие условия. Во-первых, в нем существует немало различных политических сил, а также путей приобретения человеком социального влияния. И каждая из многообразия политических сил в большей или меньшей мере оказывает воздействие на управление страной и стремится к расширению этого воздействия, борясь за господство с другими силами. Так что отдельный гражданин свободно может присоединиться к любому из соперничающих политических течений, сделав личный выбор между ними.

Во-вторых, «индивидуальная и коллективная воля» одних «людей, держащих политическую власть в своих руках, сдерживается и уравновешивается другими лицами» из их среды, «которые занимают позиции, характеризующиеся абсолютной независимостью, и не имеют никаких общих» антигосударственных «интересов с теми, кого они должны сдерживать и уравновешивать». Так происходит потому, что каждый «контролирующий и ограничивающий политический институт" поддерживается «частью правящего в государстве класса, отличной от тех структурных элементов последнего», которые являются опорой политических институтов, «подлежащих контролю и ограничению».

В-третьих, «принцип, на котором основывается осуществление» государственной «власти, не должен иметь в себе ничего священного и неизменного». Ведь когда государственная «власть покоится на системе идей и верований», воплощающей в себе, как полагают, всю истину и справедливость без какого-либо исключения, «почти невозможно, чтобы акты этой власти оспаривались и сдерживались на практике». В результате система правления оказывается деспотической.

В-четвертых, необходимо такое распределение богатств между гражданами, которое позволяет существование многочисленного слоя лиц, «чье экономическое положение фактически независимо от обладателей верховной политической власти». Причем этот «большой класс людей ... имеет достаточные» материальные «средства, чтобы посвящать часть своего времени совершенствованию собственной культуры» и стремиться к реализации общегосударственных интересов просто ради удовлетворения «индивидуальной гордости и чувства личного достоинства» каждого из его членов. В противном случае опять же устанавливается деспотическое правление.

В-пятых, нельзя «доверять ношение оружия исключительно элементам в обществе, которые по их темпераменту лучше всего подходят для военной профессии и добровольно выбирают ее», то есть людям, в массе своей ощущающим «величайшее отвращение к постоянной работе и величайшую склонность к приключениям и насилию». Кроме профессиональных военных, вооруженные силы государства должны включать и граждан, отбывающих всеобщую воинскую повинность. Если бы не существовало принудительного призыва на военную службу лиц, способных носить оружие, то профессиональная армия неизбежно установила бы военную диктатуру, тем самым устранив условия, нужные для наилучшего политического правления.

При учете в организации государственной жизни указанных условий обеспечиваются отношения правящего и управляемого классов, лучшие из достижимых на практике. Главные гарантии столь высокого качества отмеченных отношений заключаются в «участии многих различных политических сил в правлении» и в «их взаимном уравновешивании влияния друг друга». Эти совершенные межклассовые связи характеризуются прежде всего тем, что любой член управляемого класса, заслуживший уважение как хороший специалист в определенной профессии и поэтому способный заработать на хлеб насущный для себя и своих близких, «может высоко держать голову перед всеми» представителями правящих социальных кругов и не имеет оснований их бояться. Кроме того, при такого рода отношениях классов «оказывается возможной - всегда, понятно, для немногих индивидов - свобода думать, наблюдать, судить людей и вещи спокойно и беспристрастно». В государствах же, для граждан которых «выбор среди ряда ... политических течений перестал быть возможным, поскольку одно из них преуспело в завоевании всеобъемлющего» политического контроля, межклассовые отношения неизменно оказываются гораздо менее совершенными, а именно в той или иной степени приближающимися к тирании правящего меньшинства над управляемым большинством. К тому же в подобных странах всякий «оригинальный мыслитель», не разделяющий официальных идеологических догм, «должен молчать», ибо здесь «с политической монополией» правителей «всегда соединяется их моральная и интеллектуальная монополия ... к выгоде» только этой касты.

Согласно представлениям Г. Моски, средством для развития государственной организации в направлении к наилучшему политическому строю является введение в действие системы представительного правления, а также юридических норм, защищающих граждан государства от незаконных актов со стороны «обладателей публичной власти». В соответствии с такими правилами, «не допускается произвольного нарушения» государственными органами прав частной собственности граждан, а сами эти лица могут быть арестованы и осуждены лишь при соблюдении полицейскими и судебными чиновниками ряда сформулированных в законодательстве условий. «Каждый человек свободен исповедовать избранную им религию без ущерба для своих гражданских и политических прав. Пресса не подлежит цензуре и вправе обсуждать и критиковать акты правительства». Наконец, если граждане подчиняются определенным юридическим установлениям, то они «могут встречаться для участия в дискуссиях политического характера и ... образовывать ассоциации для достижения моральных, политических или профессиональных целей». Причем хотя при представительном правлении законодательная власть, безусловно, способна отменить или ограничить все перечисленные гарантии прав граждан, она не склонна этого делать, так как «исходит от тех же самых политических сил, какие заинтересованы в их сохранении».

Г. Моска отмечал, что политические системы, существовавшие в начале XX в. в Западной Европе и Северной Америке, отвечали некоторым из указанных им условий, учет которых требуется для создания наилучшего государственного строя. Однако даже те из этих политических систем, какие характеризовались представительным правлением и юридическими гарантиями прав граждан от произвола со стороны исполнительной и судебной властей, все же отклонялись от модели наилучшего политического устройства в силу нескольких дефектов. К самым значительным из них он относил «неуместное вмешательство бюрократических структур в выборы общегосударственных и местных представительных органов ... и равно неуместное вмешательство в дела бюрократии депутатов представительных государственных органов». Подобная практика, с точки зрения Г. Моски, «приводит к постыдной и лицемерной торговле взаимными актами снисходительности и взаимными одолжениями» чиновников и народных избранников, которая должна быть исключена. Этот недостаток можно устранить только привлечением на службу общественному благу обширной категории лиц, исполняющих обязанности государственной службы безвозмездно. Речь идет «об особом классе добровольных неоплачиваемых государственных служащих», который состоит «из уважаемых трудолюбивых людей, обладающих умеренным достатком». Они «не будут получающими жалованье работниками, повышаемыми или перемещаемыми по капризу какого-нибудь министра, и не станут зависеть в плане сохранения за собой занимаемой должности от того или иного хода избирательной кампании, а также от одобрения какой-либо местной» организации, стремящейся победить на выборах. Из индивидов, принадлежащих к такому классу, по мнению Г. Моски, следует избрать «либо по жребию, либо иным способом», исключающим влияние личных связей и финансирования выборной кампании, «рефери и арбитров для мелких гражданских дел, членов избирательных комиссий на национальных и местных выборах, мировых судей для рассмотрения малозначительных преступлений и административных проступков», а также членов комиссий, контролирующих сбор и расходование государственных финансовых средств. Г. Моска полагал, что при работе на перечисленных должностях указанный класс материально обеспеченных людей, исполняющих государственные обязанности на общественных началах, составит «самый эффективный противовес» коррумпирующему «бюрократическому влиянию» на народных избранников, равно как и разлагающему воздействию на чиновников административных и судебных структур со стороны представительных государственных органов.

5. Об обеспечении политической стабильности в государстве. По словам Г. Моски, в иерархии должностных лиц государства «либо выбор более низкого государственного служащего оставляется тому, который находится над ним, до тех пор пока не достигается верховный правитель»; либо власть политических руководителей - все более высоких – «истекает от управляемых», избирающих своих начальников. Эти принципы он именовал соответственно автократическим и либеральным. Равным образом Г. Моска выделял в государстве аристократическую и демократическую тенденции, понимая под первой тенденцию «к сохранению ... политической власти у потомков» лиц, уже «обладающих ею в данный исторический момент», а под второй - тенденцию «пополнения правящего класса элементами, происходящими» из управляемого класса.

Стабильный государственный строй, считал Г. Моска, возможен лишь при таком сосуществовании этих принципов и тенденций, которое обеспечивает их взаимное ограничение друг другом. В противном случае все они обнаруживают пороки, отравляющие государственную жизнь настолько, что встает вопрос о необходимости ее реорганизации посредством политической революции.

Для предотвращения революционной ситуации прежде всего требуется пристальное внимание к политической жизни в государстве и определение элемента в системе взаимного ограничения перечисленных принципов и тенденций, который развит так сильно, что угрожает ее сломать. Когда, например, «ледяное спокойствие» господствует в обществе, отсутствуют политические дискуссии и «все поют хвалебные гимны какому-нибудь великому восстановителю порядка и мира», можно быть «уверенным, что автократический принцип чрезмерно преобладает над либеральным». Обратная же картина имеет место, «когда все проклинают тиранов и восхваляют свободу. Точно так же, когда романисты и поэты превозносят славу великих семей и изрекают проклятия в адрес обыкновенного стада», следует сделать вывод, что «аристократическая тенденция становится слишком сильной». Ну а «когда завывает дикий ветер социального равенства и все люди выражают свою заботу об интересах бедных, очевидно, что демократическая тенденция находится на подъеме и приближается к опасному пункту».

После обнаружения принципа или тенденции, угрожающих дестабилизировать политический строй, нужно «последовать правилу, которое является полной противоположностью норме, сознательно или бессознательно соблюдаемой карьеристами во все времена и во всех странах». В этом случае слом системы взаимного ограничения указанных принципов и тенденций окажется невозможным, и проблема сохранения политической стабильности будет решена. Кроме того, поступив таким образом, граждане государства смогут принести немалую пользу своим детям, поскольку «в политической жизни ошибки одного поколения почти всегда оплачиваются тем поколением, которое следует за ним».

6. О политических революциях. Как писал Г. Моска, такие революции «происходят, когда открывается широкая брешь между официальной политической организацией народа и его обычаями, идеями и чувствами, а также когда много элементов, которые компетентны участвовать в управлении государством, искусственно удерживаются в подчиненном состоянии». В революции прежде всего имеет место сражение повстанцев «с отрядом солдат, охраняющих те здания в столице страны, где находятся представители верховной власти, которая до момента атаки признавалась законной». Далее восставшие обращают в бегство, пленяют или убивают правителя или правителей государства и формируют новые верховные органы государственной власти из людей, как правило, «широко известных стране. Эти лица занимают рабочие места в учреждениях, из которых прежние правители имели обыкновение управлять государством, и затем, почти всегда с молчаливого согласия» массы чиновников среднего и низшего звена, объявляют всей стране, что «волей победоносного народа они стали» высшими государственными руководителями. Сама «страна, административные ведомства, армия быстро подчиняются». Причем когда население государства сразилось «с законным правительством и свергло его, оно будет чувствовать, по крайней мере, в течение жизни поколения, что может сделать новую попытку в любое время с благоприятными результатами, пока неоднократные и кровавые неудачи» не подавят в нем это чувство.

Одним из «главных средств, которыми поддерживаются революционные традиции и страсти», является «политическая ассоциация, особенно тайное общество». Активная пропагандистская деятельность подобных групп - обязательное условие для «закладывания интеллектуального и морального фундамента для революции» в сознании народных масс. Вместе с тем, чтобы вызвать революцию, этого фундамента недостаточно. Нужно еще «сильное духовное беспокойство» народа, «обусловле