Постановление 1929 года июль 20 дня, г. алма-ата

Что гражданин Байдильдин Абдрахман... < 2. ... 3. ......>.

4. «Будучи студентом, Байдильдин доброволно вступил в белогвардейский отряд, организованный из среды националистической молодежи для вооруженной борьбы с большевиками, одновременно работал секретным агентом в контрразведке 3-й армии Колчака, т.е. гражданин Байдильдин совершил преступление пред. ст.ст. 58-7, 58-11, 58-13 и 58-3 УК, а потому и руководствуясь ст.ст. 128 и 147 УПК

ПОСТАНОВИЛ:

Гражданина Байдильдина Абдрахмана, 32 лет, казаха, из рода «Аргын», Петропавловского округа, женатого, имеющего среднее образование, исключенного из ВКП(б), бывшего Алашординца, в данное время б/работного – привлечь по делу в качестве обвиняемого, предъявив ему обвинение в совершении вышезначенного преступления.

Мерой пресечения в отношении Байдильдина избрать содержание под стражей при комендатуре ПП ОГПУ по КССР.

Пом.нач. Во _____ Подпись

«Утверждаю Врид П.П. ОГПУ по .........

Постановление мне предъявлено

Виновным себя не признаю ________Подпись (182 стр.).

*** *** ***

(№) ПОКАЗАНИЕ БАЙДИЛЬДИНА[58]

Дело № 124, т.3 25/ҮІІ-ҮІІІ.1929года

<Тұтасымен алғанда 202-245-беттерді қамтиды. Іріктеліп алынды – Т.Ж.>.

«В этом показании, разумеется, я не сумею дать полной истории садвакасовщины. Для этого сейчас нет необходимых условий и, главное, нет фактических материалов под рукой. Я здесь как один из бывших участников этого течения, постараюсь набросать общие вехи развития его и рассказать отдельные факты, сохранившиеся в моей памяти. При этом я буду пользоваться и теми данными, которые в свое время слышал от своих товарищей, разумеется, за точность трудно ручаться. Садвакасовщина, как антипартийное течение, начало стихийно складывается почти с первых дней образования КССР (202 стр).

<Бұдан кейін: 1920 жылы қазан айында Қазақ автономиясының жариялануына байланысты өткен І Қазақ құрылтайының ашылуы, ондағы қалыптасқан жағдай туралы есеп беріледі. Ондағы негізгі мәселені былай жіктейді – Т.Ж.>

«Там выступил, кажется Адилев Байсейт, Мунбаев (акмолинский) и др. Каждая сторона старалась по своему влиять на решения съезда, особенно на состав Правительства. Каждая сторона выставляла кандидатуру своего руководителя, т.е. Байтурсынова и Жангильдина на пост Пред.КЦИК-а».

<Бұдан кейін: өзінің жақтасы болып табылатын С.Сәдуақасовты желі ете отырып сол тұстағы партиялық, әкімшілік, саяси жіктерді түгел баяндайды, әр адамға мінездеме бере кетеді. Соның ішінде С.Сәдуақасов пен М.Әуезовке қатысты тұстарды ғана іріктеп алдық – Т.Ж.>:

«Вот вся тогдашняя платформа Садуакасовцев: суммируя, можно сказать, что они (Садвакасовцы) были:

1. За проведение национальной программы партии (другой вопрос, как ее понимали и толковали)

2. За усиление работы среди казахов.

3. За выдвижение так называемой революционной молодежи

4. Против колонизаторства

5. Против левых бездельников

Эта платформа в значительной мере была отражена в брошюре Садвакасова «Новый путь молодежи», выпущенной тогда же» (204 стр.).

<Бұдан кейін: өзінің 1920 – 1929 жылдар аралығында кіммен танысты, олардың саяси көзқарастары қандай, кімге кім қарсы не жақтап сөйледі, қай топтың адамдары кімдер еді, соны баяндайды. Біз, жоғарыда ескертіп өткеніміздей, тек С.Сәдуақасов пен М.Әуезовке және 1921– 1922 ашаршылыққа байланысты тұстарды көшіріп алдық – Т.Ж.>.

«Поехали в Оренбург на 2-й краевой съезд советов. Садвакасов уехал пораньше, а мы вместе со всей делегацией губернии. На этом съезде опять-таки наряду с общими политическими и хозяйственными вопросами довольно видное место занимал вопрос о личности Садвакасова и его действиях. Европейская часть делегации Семипалатинской и Акмолинской губерний в своих выступлениях задевала личность Садвакасова, указывала на его неправильные действия, как-то: разжигание межнационального антогонизма, обвинение русских работников в колонизаторстве и т.д. А делегаты – казахи из указанных губерний, наоборот, оправдывали действия Садвакасова и обвиняли европейских работников. Но самый разгар этих взаимных обвинений и борьбы происходил во время выбора состава КЦИК. Мы выставляли кандидатуру Садвакасова в состав КЦИК-а, его европейские товарищи отводили. Этот вопрос отнял очень большое время у Фракций. На ней выступил с большой и заключительной речью сам Садвакасов. Он рисовал себя как истинного борца казахского народа и как страдальца за его интересы, он обвинял европейских работников в сознательном колонизаторстве, тормозящем действительное проведение в жизнь национальной политики партии. При этом он с цитатами из резолюции 8-го съезда партии по национальному вопросу, из статей товарища Сталина доказывал, что его позиция совершенно соответствует приведенным им цитатам, что русские колонизаторы преследует его, чтобы не допустить провести в жизнь программы и т.д. Одновременно с этим он указывал на историческое прошлое Казахстана, сравнивал его с настоящим и делал выводы, оправдывающие его позиции.

Его речь часто прерывалоссь криками «долой», «националист» и т.д. с одной стороны, «просим», «не мешайте колонизаторы» - с другой. И когда он закончил свою речь, то огромное большинство названных делегатов со всех губернии устроили ему овацию. Но после этого перебранка сторон еще больше увеличилась. Выступления как защитников, так и отводящих были очень резки и изредка сопровождались нетактичными действиями. Например, Х.Нурмухамедов (делегат из Атбасара), выступая в защиту Садвакасова несколько раз ударил кулаком по столу Президиума Фракции и топал ногами.

Дело кончилось тем, что при голосовании голоса разделились приблизительно поровну, причем по национальному признаку: казахи, за исключением отдельных, голосовали «за», а русские, за исключением отдельных воздержавшихся, против. Вопрос был оставлен открытым. А потом все же Садвакасов прошел в состав КЦИК-а, получив большинство на 3-4 голоса.

Перед закрытием заседания упомянутой Фракции, Ауэзов М. пригласил всех казахских делегатов съезда с указанием места и времени на особое собрание для обсуждения ряда важных вопросов. И действительно делегаты явились в указанное время. Медлили только некоторые ответработники в рядах Мендешова, Мурзагалиева и др., за ними были посланы специальные приглашения, после чего и они пришли. Ауэзов открыл собрание и разъяснил цель его созыва. Он говорил, что мы собрались для того, чтобы получить взаимную информацию о положении дел на местах, особенно среди казахского населения и на основе их делать общие выводы (208 стр.).

После этого начались информации с мест. Каждая губерния выставила своего докладчика, и они доложили собравшимся о состоянии дел на местах. Первую информацию дал Ауэзов. Он говорил о слабости работы в Семипалатинской губернии, об отсутствии ее особенно в казахском ауле. Он указывал на признаки надвигающегося голода в ряде губернии Казахстана. Так мрачно обрисовав положение дел на месте, Ауэзов делал вывод, что все происходит, главным образом, благодаря нашей пассивности, неорганизованности, отсутствия обмена опытом, главное, благодаря тормозящим и разрушающим действиям колонизаторов. Он выдвигал необходимость борьбы с этими явлениями.

Дальше заслушивались информации других губерний. Они в значительной мере соответствовали характеристике Ауэзова. Все указывали на чрезвычайную слабость работы, все жаловались на колонизаторов. Так что в выступлениях делегатов новых моментов было очень мало. Но нескольно новых моментов внес своим выступлением Мендешов. Он говорил, что в основном согласен со всем тем, что было сказано представителями с мест. Он согласен также и с тем, что колонизаторы мешают работе, но он не согласился с тем, что выступающие умалчивают тормозящую роль местного национализма. Говоря об этом, он предложил отметить и этот момент в выводах собрания. На это некоторые возражали, но оно было принято большинством.

Таким образом выводы оформились, Ауэзов подытожил их в духе своего первого выступления.

Вторым вопросом, обсуждавшимся на этом собрании было заявление Садвакасова С. Он, заявляя о несправедливых преследованиях колонизаторов и потаканиям им областной контрольной Комиссии, просил собрание высказаться по этому поводу и оказать ему поддержку. Собрание высказалось о необходимости поддержки его (копия протокола этого собрания сохранилась у меня и она взята ГПУ). Так оформилась садвакасовщина во всеказахском масштабе. Но это оформление не успокаивало его главного вдохновителя Садвакасова С. По итогам съезда он все же вышел битым. Он не попал, как прежде в президиум КЦИК, его продолжали привлекать к ответственности, ему не предвиделась более менее удовлетворительная работа. Ввиду всего этого он метался, не знал что делать. Днями он ходил мрачным и по вечерам засиживался у Ауэзова.

Однажды он (Садуакасов С.) пришел ко мне в номер. Это было, кажется, приблизительно на 11-12 сутки после съезда. Он с серьезным видом начал разговаривать. Он рассказывал о том, что колонизаторы его все же продолжают преследовать и возможно даже добьются исключения его из партии. Говорили о том, что в связи с этим он хотел совершить какой-нибудь решительный шаг, но не знает, что делать. Говорит, что Ауэзов советует ему поехать в Ташкент, а оттуда перебраться в сторону басмачества, и эту мысль Ауэзова он склонен принять, но он хочет узнать об этом мое мнение (209 cтр.).

Я не знал, что сказать Смагулу. Я знал его неважное положение и нехорошее настроение. Но я не знал и совершенно не предполагал, что он может согласиться пойти на такой авантюрный шаг, как переход на сторону басмачества. Для меня особенно странным казался такой нелепый совет Ауэзова – члена Обкома партии и политсекретаря КЦИКа. Я никак не мог совместить нашу позицию (действительное проведение программы партии по национальному вопросу) с басмачеством. Я думал, что Ауэзов, давая такой совет преследует какие-то неизвестные для меня гнусные цели. Кроме того, мне казалось, что он этим хочет погубить Садвакасова и среди нас хочет занять его руководящее место. Ведь тогда, наряду с общей позицией, у нас были местничесткие и даже рядовые интересы: Ауэзов – семипалатинец, А мы с Садвокасовым – акмолинцы. Последнее обстоятельство тогда мне казалось решающим моментом Ауэзовского совета.

Все эти соображения я высказал Садвокасову и категорически запротестовал против принятия предложения Ауэзова. Я посоветовал ему взять отпуск и поехать в Москву, а оттуда к себе в аул, как следует отдохнуть и вернуться на работу. При этом я говорил, что за это время может быть изменится отношение руководящих органов к нему, что он будет работать как прежде. Я успокаивал его еще тем, что его популярность за последнее время только еще больше возросла, и что он со времени только что прошедшего съезда приобрел себе новых сторонников , так что за будущее нечего ему тревожиться...

<...> На следующий день он получил отпуск и уехал в Москву (3т., 210 стр.)

После этого случая я стал смотреть на Ауэзова с некоторым сомнением. Он в моих глазах рисовался двояко: один Ауэзов – это партиец, ответработник, умный человек, видный представитель наших взглядов и другой Ауэзов – тот же, как и в первом случае, но с какими-то неизвестными для меня замыслами. Последнее вскоре было подтверждено еще одним обстоятельством в связи с выпуском первого номера газеты «Енбекші қазақ».

В №1 «Енбекші қазақ» появился передовицей с моей статьей, посвященной 4-й годовщине Октябрьской революции. Эту статью я писал более 10 дней (она была моей почти первой статьей в жизни) и отразил в ней свое тогдашнее настроение. В ней говорилось о великом значении Октябрьской революции, о ее завоеваниях, о Казахстанской республике, представляющей из себя детище Октября, о глупом положении Алаш-ордынцев, выступивших против нее и т.д., а затем закончил ее приблизительно следующими словами: «Да здравствует Великая Октябрьская революция! Да здравствует Советская власть! Да здравствует Казахская ССР!»

Моя статья вызвала негодование всех алашординцев, находившихся тогда в Оренбурге. Они, видимо, совершенно не ожидали от меня такого выступления. Этого мало. Моя статья вызвала негодование своего товарища коммуниста, ответработника Ауэзова. В день выхода газеты он вызвал меня к себе и крепко выругал. Он прежде всего потребовал объяснения, почему я не согласовал с ними – ответственным редактором газеты материал №1, почему я не дал ему предварительно ознакомиться со своей статьей, почему в этой статье допускаю возвышенные, ничем не оправдываемые похвалы по адресу Октябрьской революции, почему я там упрекаю Алаш-Орду и т.д. Он говорил, что все изложенное в этой статье представляет собой бестолковую сплошную демагогию. Он свои упреки закончил угрозой тому, что если я в дальнейшем еще буду допускать по адресу Алаш-Орды такие выражения, как в названной статье, то он потребует вывода меня из состава редколлегии или же уйдет сам и не будет сотрудничать в такой газете.

Я от Ауэзова совершенно не ожидал такой характеристики моей статьи. Наоборот, я думал, что он обязательно одобрит ее и тем самым морально поддержит меня, т.к. она была моей первой статьей и к тому же , посвященной такой важной теме. Однако, этого не случилось, а случилось то, о чем я говорил выше. Поэтому я не выдержал и поругался с Ауэзовым. Меня возмущало не только то, что он не одобрил мою статью, а главным образомто, что он издевался над моим описанием значения Октябрьской революции и то, что он еще не отказался от своей старой Алашордынской идеологии, и что он все еще имеет связь с лидерами «Алаш-Орды». Дальше Ауэзов не стал слушать меня. Он встал с места и попросил и попросил меня оставить его. Я ушел (3 т., 211 стр.).

Об этом инциденте я рассказал остальным членам редколлегии: Т.Асылбекову, А.Алдынгарову, Нурмухамедову и тогдашнему зам.зав.АПО обкома (фамилию его забыл, по национальности латыш). Последний вызвал нас в Обком, поговорил и сказал, что оба виноваты. Мне указал на необходимость согласования материала газеты с Ауэзовым, а последнему на необходимость больше уделять внимания газете.. Но это сразу не могло примирить нас. Порядочное время мы дулись друг на друга. Я выпустил и второй номер газеты без его участия. А затем все же наши отношения постепенно сгладились.

Но эти два случая (о переходе Садвакасова на басмаческий фронт и инцидент в связи с моей статьей) достаточно ярко характеризуют тогдашних нас: Ауэзова, Садвакасова и меня. Ясно, что Ауэзов уже тогда (ноябрь 21г. ) имел связи, вернее не порвал их с алаш-ординцами и имел контрреволюционные замыслы, Садвакасов колебался и начал отходить к алаш-ординцам, а я пока что удерживался более менее на позициях парторганизации.

Дальше развернулись более серьезные события, ставившие нас под большое испытание. В ряде губерний Казахстана (Уральск, Тургай, Кустанай, Акмолинск и др.) начался голод. Партийные и правительственные органы начали уделять этому вопросу свое внимание. Но особенно большое внимание уделили этому вопросу все алаш-ординцы и вообще вся национальная интеллигенция. Повсеместно начались разговоры об организации помощи голодающим (212 стр.).

В этом отношении первую инициативу проявила, кажется, Семипалатинская газета «Казак тілі» во главе с Аймаутовым. Одновременно с этим начался большой шум и кампания в газете «Ак жол»( Ташкент) во главе с ХоджановымС. и Беремжановым Г. Там же в Ташкенте начали шуметь студенты Казахстана во главе с Жаленовым, Тогжановым и Капиным, Омаровым, Адиловым и др. Начали разговоры и у нас в Оренбурге. Характерно, что и в этом деле инициатором оказался Ауэзов. Он созвал при КЦИКе большое собрание (кажется в декабре 21 года) казахских работников (партийных и беспартийных) с участием членов правительства и отдельных европейских ответработников и на обсуждение поставил вопрос о голоде. В результате обсуждения вопроса на этом собрании было признано немедленно приступить к организованному оказанию помощи голодающим и с этой целью организовать при КЦИК комиссию помгола. При избрании состава этой комиссии были характерные предложения. Каждая группа (мендешевцы, садвакасовцы, сейфуллинцы, в лице Асылбекова, алаш-ордынцы и др) старались включить своего человека. В частности было очень интересное предложение (кажется Ауэзова) о том, чтобы председателем комиссии назначить Байтурсунова, а в состав ее включить видных алашордынцев. Это мотивировалось тем, что они(Алашординцы) среди казахского населения авторитетнее, чем коммунисты. Поэтому, мол, работа комиссии будет плодотворнее. Это предложение прошло лишь частично. Комиссия была создана из многих тогдашних ответработников во главе с Мендешевым и замами Байтурсуновым и Ауэзовым. На этом собрание закончилось.

После этого собрания Ауэзов написал одну большую статью о голоде (см.№4 и 5 «Е.К»), которая тут же была подхвачена ташкентскими алашординцами как образец правильной оценки положения и популяризована в газете «Ак жол» .

В это время проездом из Москвы в Ташкент и Оренбург остановился товарищ Рыскулов. Он делал доклад на собрании актива по национальному вопросу. Собрание было довольно многолюдное. Оно состоялось, кажется, в здании обкома. Тут присутствовали кроме казахского актива и европейские работники. Докладчик изложил известную тогдашнюю свою точку зрения. Он исходил из программы партии по национальному вопросу, раскрыл ее сущность и значение, а затем своеобразно толковал и развивал ее. Из этих рассуждений вытекала целесообразность организации особой восточной компартии.

<Осы арада тергеуші: «Дата?» – деп сұрақ қойған – Т.Ж.>.

По окнчании доклада были по нему прения. В защиту положения тов. Рыскулова, кажется, выступали Ауэзов, Нахимжан и др., а против Айтиев, Саматов и один европейский тов. Я не высказывался на этом собрании (213 стр.).

<Осыдан кейін: комсомолдың құрылымын өзгерту, бұл саладағы бейбастақ жайлар туралы Ғ.Тоғжанов екеуінің айтысқаны, ол мәселенің обкомда қаралғаны, өзінің комсомолды қоғағаны баяндалады. Содан кейін Ә.Байділдин обкомолдың хатшылығына сайланған – Т.Ж.>.

... Материал ознакомленного доклада впоследствии в основу моей статьи напечатано в казахском календаре выпуска 1922 г.

Тем временем Ауэзов съездил в г.Уральск для проведения губпартийной конференции. Он оттуда в Оренбург вернулся на подводе с товарищами Жулдубаевым, Каратлеуовым и др. Свою такую поездку Ауэзов объяснил необходимостью попутно ознакомиться с положением голодающих. Он действительно вернулся удрученным от впечатления картины голода среди казахского населения( дохлых собак ели, корни трав собирали, по дорогам валялись трупы умерших от голода и т.д.) Уральской губернии, но за то был доволен работниками Уральска. Он очень хорошо отзывался о Жулдыбаеве, Жантлеуове, Каратлеуове и др., как о преданных сторонниках нашего направления. Также говорил о том, что наши товарищи: Кенжин, Мурзагалиев и Асылбеков пользуются большим авторитетом в Уральской губернии. При этом он ехидно отметил, что «там, оказывается есть небольшая кучка демагогов айтиевцев, каковых он победил на конференции (216 стр.).

Между тем и комиссия помгола за это время развила свою работу довольно интересно. На места посылались чрезвычайные телеграммы по организации соответствующих комиссий. Составлялись списки всех «лучших» интеллигентов по губерниям, и они рассылались на места для мобилизации по сбору пожертвований голодающим. Рассылались все возможные указания и инструкции, подбирались уполномоченные для рассылки по губерниям. Байтурсунов составил от имени комиссии большое воззвание к казахскому населению и принес его мне для опубликования в «Ен.К.»7 При этом он просил меня как можно скорее его пропустить. Я обещал ему это сделать. Я действительно хотел напечатать его (воззвание) …но когда я ознакомился с содержанием воззвания, у меня желание печатать совершенно отпало. Воззвание было какое-то тенденциозное. Оно значительно преувеличивало состояние голода и не совсем правильно указывало на действительные причины , вызвавшего его(голод). В заключительной части воззвания был призыв к казахской интеллигенции, то есть лучшей части народа организованно выступить на борьбу против голода, и тут же указывались методы (мобилизация всей интеллигенции, повсеместный сбор пожертвований, переброска их в голодающие районы и т.д.) ее борьбы.

Я решил не опубликовывать его и положил в свои бумаги (тогда ред. аппарата не было).

Через несколько дней Байтурсынов снова явился и спросил о том, когда будет напечатано его воззвание. Я сказал, что оно послано другим членам редколлегии для согласования и что скоро, вероятно, напечатаем. После этого мне стало неудобно за свой поступок. Я думал, что совершил большую ошибку, задержав, без согласования ее с соответствующими органами правительственной комиссии (хотя оно было написано алашордынцами) по такому ударному вопросу, как голод. Так подумав, я немедленно пошел к тов.Асылбекову, он тогда был секретарем обкома, членом комиссии помгола и членом редколлегии газеты «Ен.Каз.» и рассказал ему то, что было между мной и Байтурсыновым и то, что по-моему, это воззвание не следует опубликовывать. Он взял воззвание для ознакомления и на следующий день сказал, что согласен не печатать его. Воззвание Байтурсынова осталось неопубликованным. Это воззвание имелось у меня до последних лет, не знаю сохранилось оно среди моих бумаг или затерялось. (217 стр.).

<Бұдан кейін: 1922 жылы қаңтар – ақпан айларында Орынборда Казаткомның сессиясы мен ІІ партконференция өткенін, оған Ташкенттен келген К.Жәленов, Ғ.Тоғжанов, С.Қапин: қазақстан үкіметі аштарға көмектеспеді – деп сынағанын, олардың бұл іске қатты күш шығара кіріскенін, Ғ.Тоғжановтың «Еңбекші қазақ» газетінің № 11-12 сандарында мақала жариялағанын, оның өзі «Аштарға көмек» тобының тапсырмасымен Семейге кеткенін баяндайды – Т.Ж.>.

Скажу лишь то, что алашордынская интеллигенция в этот период сильно попыталась использовать комиссии помгола и всю работу по организации помощи голодающим в своих корыстных целях. В отдельных случаях они частично добились своей цели , нажили политические и грубо-материальные капиталы. Это ясно обнаружилось во время тургайского процесса, происходившего в 1926 году в г.Кызыл-Орде.

Из вышеизложенного видно, что в этой работе садвакасовцы проявили свою неустойчивость. Одни из них (Ауэзов и др.) активно слились с Алаш-Ордой, другие (Тогжанов идр.) объективно превратились в слепое орудие их и третьи (я идр.) несколько критически отнеслись к их действиям и не дали себя полностью использовать (не напечатали воззвание Байтурсынова и др.)

(217 об. стр.). Кстати, в это время произошло одно мимолетное, но характерное явление. Проездом из Ташкента в Москву через Оренбург остановились Н.Тюрякулов, Г.Сафаров и, кажется, С.Ходжанов. Они устроили какое-то совещание ответработников-казахов, на котором обсуждался вопрос о дополнениях к тезисам 12-го съезда партии по национальному вопросу. Я в этом совещании не участвовал, я слышал о нем, кажется, от Ауэзова и от него же получил экземпляр документа тезиса, выработанного на совещании. При этом Ауэзов сказал, что в выработке этих тезисов активное участие принимал Ахан, т.е. Байтурсынов. Один экземпляр их (тезисов) в моих бумагах должен быть. Эти тезисы включали в себя ряд пунктов, отстаивающих узкие интересы местного национализма (218 стр.).

Приближались летние дни (март м-ц 22года). У наших руководителей (Ауэзов, Садвакасов) заметно началось какое-то оживление. Они стали между собой о чем-то поговаривать. Изредка уходили к кому-то на обед. Ясно было, что они к чему-то готовятся. Это продолжалось более 15 дней. Я попытался узнать в чем дело, но толком ничего не добился. Они давали уклончивые ответы и мои вопросы превращали в шутку. Надо сказать, что такое отношение между нами создалось после моей статьи, о которой я писал выше. С тех пор они не стали мне откровенно рассказывать о своих намерениях политического характера, а говорили о них лишь тогда, когда вопрос так или иначе был предрешен. На внешний взгляд мы были очень хорошими друзьями, ходили вместе, разговаривали, шутили и т.д., но на самом деле полного внутреннего единства между нами не было (218 об. стр.).

В такие минуты Садвакасов и Ауэзов шутили надо мной, говоря: «работай, работай, попадешь в историю» - изредка они ехидно спрашивали: «Ну как чувствуешь – да здравствует» - эти они намекали на мою упомянутую статью. О таких наших отношениях я тогда говорил Тогжанову и Жулдубаеву, каковые, вероятно, не забыли.

И вот благодаря этому, я сначала не мог узнать, что они предполагают делать, а узнал лишь тогда, когда их намерения уже были в значительной мере предрешены (219 стр.).

<...> Оказывается за последние дни они (Садвакасов и Ауэзов совместно с Кенжиным, Мурзагалиевым и Алибековым) спланировали одно дело.Они составили проект резолюции о постановке и улучшении работы среди казахского населения и кажется об усилении помощи голодающим. Этот проект они предварительно согласовали по отдельности с членами Обкома. Уговаривали Жангильдина и , отчасти, Акылбекова, уговаривали некоторых европейских работников. Таким образом, склонив на свою сторону, большинство Обкома, они провели этот проект, одновременно провели список лиц, намеченных ими для посылки на места по проведению указанного проекта в жизнь. Они намечали по губерниям так:

Семипалатинск- Ауэзов и Досов,

кмолинск- Кенжин и Тулепов, Кустанай- Садвакасов и т.д.

Повторяю, окзывается, оживление у моих друзей произошло в связи с этим делом. Об этом мне сказал Ауэзов после проведения указанных мероприятий в обкоме.

Но в день выезда Садвакасова в Кустанай я узнал от него и некоторые неофициальные стороны этого дела. Он мне говорил, что наряду с проведением меропиятий, указанных в резолюции Обкома, они (уполномоченные) намерены вышибать из местных аппаратов наших противников, т.е. колонизаторов и мендешевцев, а также вести подготовительную работу к 3-му съезду Советов. Сказав это, Садвакасов просил и меня периодически сообщать ему новости Оренбурга. Уполномоченные уехали. (3 том., 220 стр.)

<Бұдан кейін: Қостанай қаласынан өзіне С.Сәдуақасовтың хат жазғанын айта келе, былай дейді – Т.Ж.>:

«... что нужно добиться в крае оставление какого-то европейскоого работника в Кустанае, которого «колонизаторы» хотят перебросить и что нужно?».

*** *** ***