Кэрролл Квигли» «Трагедия и надежда» (1966), «Англо-американский истеблишмент» (1981)

Теоретик. Итак, на попытках изучать «властвующую элиту» в рамках социологии был поставлен жирный крест. Даль убедительно⁵⁴⁵ доказал, что плюралисты правы, а ЭЛИТИСТЫ нет, и власть в США распределена (пусть и неравномерно) между всеми американцами. Ситуация в современной (начала XXI века) социологии вполне соответствует этому тезису: изучением властвующих элит в ней занимаются лишь отдельные маргиналы (вроде Домхоффа). Эмпирическая социология изучает «элиты» (будь то топ-менеджеры корпораций или министры европейских правительств) как самые обычные, то есть безвластные социальные группы. Теоретическая социология предпочитает обсуждать «власть вообще», не задаваясь опасным вопросом — а кто конкретно и, главное, почему обладает этой самой властью. Властвующие элиты успешно закрыли один из каналов утечки информации и спокойно продолжили решать вопросы за кулисами американской демократии.

Однако не прошло и десяти лет, как существование властвующих элит обнаружила другая наука — история. В 1966 году на полках американских магазинов появилась толстенная, в 1350 страниц, книга профессора Джорджтаунского университета Кэрролла Квигли «Трагедия и надежда: История современного нам мира»'. В ней уважаемый профессор изложил свои теоретические взгляды на экономическую и политическую историю XX века, представив ее единым процессом эволюции западной цивилизации^{546 547}. Казалось бы, столь отвлеченная и абстрактная тема должна была быть совершенно безопасной для правящих кругов; однако на деле оказалось, что Квигли не просто знал о нескольких властных группировках, стоявших за ключевыми событиями мировой истории, но и безо всякого стеснения рассказывал о них читателю. Вот так, например:

«В дополнение к [текущим} прагматическим задачам, силы финансового капитала имеют другую, долгосрочную цепь, не менее, чем создание мировой системы финансового управления в частных руках, способную господствовать над политической системой каждой страны и мировой экономикой в целом. Такая система должна управляться на феодальный манер центральными банками мира, действующими сообща, согласно тайным соглашениям, достигаемым во время частых личных встреч и совещаний» [Quigley, 1966, р. 324},

Или вот так:

«Существует, и сохраняется из поколения в поколение, международная англофильская группировка, действующая, в некотором приближении, в направлении, которое радикальные правые приписывают коммунистам\

Действительно, эта группировка, которую мы называем Общество Круглого Стола, не испытывает отвращения к сотрудничеству с коммунистами, или с любыми другими политическими силами, и частенько к нему прибегает. Я знаю о деятельности этой группировки, поскольку я изучал ее двадцать лет и был допущен, в начале 1960-х, к работе с их документами и секретными записями...» [Quigley, 1966, р. 950].

Мало того, Квигли пошел гораздо дальше и пофамильно перечислил участников одной из упомянутых группировок, а также с академическим бесстрастием описал их цели, предпринятые действия и достигнутые результаты. Многие события XX века⁵⁴⁸ в изложении Квигли оказались следствием решений не государств и правительств, а стоявших за ними властных группировок, действовавших в своих частных (хотя и не всегда корыстных) интересах. Фактически книга Квигли представляла собой частичную реализацию «программы Моски» — рассказать об истории государств и народов как о результатах действий их правящих классов. Существование властных группировок было для Квигли самоочевидным фактом — еще бы, ведь он сначала «вычислил» одну из таких группировок по открытым источникам, а потом познакомился с ее представителями и лично убедился в ее существовании!

Читатель. Надо же, какой прокол. Столько усилий потратили, чтобы нейтрализовать Миллса — и вдруг какой-то историк, да еще посвященный, выкладывает все открытым тестом! Что же с ним за это сделали, если даже Миллса довели до инфаркта? Наверное, вообще убили?!

Теоретик. Вот так сразу взять и убить — реакция обычного человека, не умеющего считать даже на один ход вперед. Посмотрите на ситуацию глазами человека Власти. Что произошло? Во-первых, предательство незначительного вассала (не будь Квигли вассалом, никто не допустил бы его до «внутренней кухни» Общества Круглого стола). Чья это проблема? Сюзерена этого вассала, то есть куратора Квигли в Круглом столе. Как он будет ее решать? Обычным для данной группировки способом — это не первое предательство и не последнее* дело привычное⁵⁴⁹*

Во-вторых, произошла серьезная утечка информации. Но какая? Есть разница между утечкой «я готов дать показания в суде»^{550 551} и «мне кажется, что я уверен в существовании группировки, о которой я написал». Мало ли что кажется отдельно взятому ученому; утечка станет серьезной только тогда, когда его предположения начнут проверять другие ученые. Если такой проверки не будет, «разоблачения» так и останутся чудачествами эксцентричного профессора. Так что нужно спокойно разобраться, почему Квигли решил написать о властных группировках, что он собирается дальше делать с этим знанием, и как можно повлиять на других историков, чтобы они не испытывали особого желания лезть в эту тему. Вот тогда проблема утечки будет окончательно решена.

Читатель. Признаю, погорячился. Но с другой стороны, раз уж я ничего не слышал про теорию Квигли, получается, что его все-таки, убили? Не как человека, а как ученого?

Теоретик. Иначе и быть не могло. Чтобы понять, как это было сделано, представим себе, что это мы с вами ведем «дело профессора Квигли» в мировом правительстве. Раннее утро, кофе, свежая газета на столике, а рядом с ней толстая книга с закладкой и записка: «Смит, это по вашей части; взгляните, что написал ваш уважаемый профессор».

«Как мы уже говорили, Восточный Истеблишмент действительно стоит над обеими партиями и заботится больше о ре-алъной политике, нежели о победе демократов или республиканцев» [Quigley, 1966, р, 1244] — читаем мы на странице с закладкой и тянемся за гаванской сиг арой. «Ваш уважаемый профессор» — сюзерен, похоже, готов рвать и метать. Тут простыми оправданиями не отделаться, нужно предложить ему что-то масштабное, с лихвой перекрывающее допущенную ошибку. С чего вдруг Квигли все это написал? Насколько подтверждены фактами его рассуждения насчет «истеблишмента»? Как воспримет эту идею научное сообщество? Как предотвратить ее дальнейшее распространение или направить ее обсуждение в безопасное русло?

Чтобы ответить на все эти вопросы, придется вспомнить, кто такой Кэрролл Квигли, как он стал профессором истории и каковы были его интересы на момент написания пресловутой книги. Родился Кэрролл Квигли в 1910 году в Бостоне \ в семье ирландского² происхождения (отец — начальник пожарной части, мать — домохозяйка) [Quigley, 1979, р. 20]. Как и у его предшественника Миллса, внешняя биография Квигли проста и обычна: учился б Бостонской Латинской школе с 1924 по 1929 (где был одним из лучших учеников за всю историю школы и написал три статьи в «Registry», старейшую школьную газету США [Hyde, 1961]), благодаря успехам в учебе получил стипендию для обучения в Гарварде, куда сразу же после школы и поступил. Б Гарваде Квигли первоначально интересовался биохимией, физикой и математикой; однако по регламенту ему полагалось прослушать и какой-нибудь гуманитарный предмет. Квигли выбрал историю — и увлекся ею на всю жизнь.

Б 1933 году он получил магистерское звание (с особым отличием, став лучшим учеником среди изучавших историю) и произвел столь благоприятное впечатление на экзаменатора, принстонского профессора Мак-Илвайна, что тот пригласил Квигли в ^{552 549}

Принстонский университет. Два года спустя (1936) уже Гарвард предоставил Квигли стипендию, оплатив двухлетнюю поездку в Европу для написания докторской диссертации о наполеоновском правлении в Италии. Б 1938 году Квигли представил в Гарвард три тома своей диссертации, получив степень доктора философии и новое место работы. Наконец, в 1941 году успехами Квигли заинтересовался Эдмунд Уолш⁵⁴⁹, основатель Дипломатической школы^{553 554 555} при Джорджтаунском университете (Вашингтон). Он пригласил Квигли в Джорджтаун читать лекции по истории (в Гарварде Квигли вел только семинары). Квигли без колебаний согласился, и вскоре выяснилось, что он — прирожденный преподаватель, лектор от Бога, производящий неизгладимое впечатление на своих слушателей^, За 35 лет работы в Школе международных отношений (1941-1976) Квигли издал только две книги («Эволюция цивилизаций» и «Трагедия и надежда»), но зато подготовил десятки тысяч (!) студентов, многие из которых определяли впоследствии внешнюю и внутреннюю политику США. Составить представление о том, как воспринимали Кэрролла Квигли его друзья и коллеги, можно но следующему отрывку из предисловия Гарри Хогана к «Эволюции цивилизаций»:

«Для меня он был — можете смеяться, если хотите, — человеком масштаба Блаженного Августина, Пьера Абеляра и Фомы Аквинского, разыскивавшим истину путем исследования подлинной реальности, которую он вытаскивал на свет божий из человеческой истории... Если бог Западной цивилизации, которой Квигли посвятил так много лет, существует, — сегодня он приветствует Квигли какодного из своих лучших угодников» [Quigley, 1979, р. 16}.

Упоминание бога западной цивилизации в этой цитате не случайно: в Джорджтауне Квигли читал курс лекций по эволюции цивилизаций, рассматривая историю человечества в самом крупном масштабе, Разумеется, среди уже умирающих или еще не набравших силу цивилизаций особо выделялась одна — западная, мнение о которой, сложившееся у Квигли за годы работы, нашло свое лучшее воплощение в знаменитом высказывании Билла Клинтона:

«Еще тинейджером я слышал призывы Джона Кеннеди к активной гражданской позицииБудучи студентом Джорджтаунского университета, я услышал кристально ясную формулировку этого призыва, сформулированную профессором по имени Кэрролл Квигли: американцы являются величайшей нацией в мире, поскольку мы всегда верим в две вещи — в то, что завтра может быть лучше, чем сегодня, и что каждый из нас несет личную моральную ответственность за то, чтобы это было сделано-» /Clinton, 1992].

Гражданская позиция Квигли была замечена, разумеется, не только президентом Клинтоном (через 16 лет после смерти профессора); на протяжении многих лет он был консультантом различных правительственных учреждений, таких как Министерство обороны³, Государственный департамент и Особый комитет Конгресса по науке, космосу и технологиям. Любопытно, что несмотря на увлечение историей вооружений и работу на Министерство обороны, сам Квигли по политическим взглядам был скорее пацифистом, выступая против войны во Вьетнаме⁴ и чрез- ^{556 557 558 559} мерной роли военно-промышленного комплекса в правительстве США, Тем не менее к середине 1960-х годов профессор Джорджтаунского университета Кэрролл Квигли был уважаемым членом общества, принятым¹ в американском истеблишменте и не проявлявшим (в отличие от того же Миллса) каких-либо бунтарских наклонностей. И вдруг — «Трагедия и надежда»! Какая муха укусила уважаемого профессора?

Читатель.А может быть, он и не собирался «разоблачать» истеблишмент? Просто изучал свою любимую западную цивилизацию, изучал,да и доизучался?

Теоретик.Вот это было бы здорово, подхватывает господин Смит. Тогда можно доложить сюзерену, что Квигли просто вскрыл «дырочки» в нашей системе безопасности, за что его, а лучше меня, следует представить к награде! Но можем ли мы быть уверены, что все дело только в научном подходе? Что там писал Квигли в своей первой книге, «Эволюция цивилизаций»? Следует ли из нее специализированный интерес к властвующим элитам? Держа перед собой эти вопросы, обратимся к научной биографии мятежного профессора.

Кэррол Квигли начал читать свой курс по эволюции цивилизаций в 1941 году, всего через несколько лет после выхода в свет первых шести томов^{560 561} «Постижения истории» Тойнби^{562 563}, труда, сделавшего «цивилизации» предметом исторической науки. Опубликованное в 1946-м краткое изложение¹ шести томов Тойнби стало мировым бестселлером, и с этого момента слово «цивилизация» у любого образованного читателя стало ассоциироваться с «вызовом и ответом»^{564 565}, а также с «творческим меньшинством», которое находит этот самый ответ². Концепция истории, которую Квигли преподавал уже несколько лет, существенно отличалась от теории Тойнби, и ему конечно же приходилось разъяснять студентам недостатки идей модного бестселлера. За 15 лет подобной работы концепция Квигли превратилась в целостную, понятную каждому студенту и действительно многое объясняющую теорию, которую он и счел нужным изложить в отдельной книге.

Поначалу может показаться, что Квигли попросту повторяет Тойнби. И у того, и у другого присутствует список цивилизаций (26 у Тойнби, 16 у Квигли); и у того, и у другого каждая цивилизация проходит определенный цикл от рождения до смерти*. Однако затем становится ясным, что Квигли описывает цивилизации совершенно иначе, чем Тойнби. Тойнби понимал под цивилизацией «более протяженный в пространстве и времени, чем города и государства, объект исторического исследования», наделяя этот «объект» разными чертами в разных томах своего произведения*.

Квигли дает своей «цивилизации» однозначное определение: «Производящее общество, обладающее инструментом для экс-пан сии»[Quigley, 1979].

Цивилизация, по Квигли, это такая штука, которую невозможно не заметить: она доберется до вас, куда бы вы ни спрятались, потому что главное занятие цивилизации — экспансия.Только распространяя свое влияние {военное, экономическое, религиозное) на окружающие пространства, общество может стать «более протяженным объектом», просуществовать многие века и оставить значимый след в истории’. Сделать это цивилизация может, лишь располагая соответствующим инструментом— в том значении, которое этому обыденному термину («если у вас есть молоток, все вокруг превращается в гвозди») придаст Квигли,Он выделяет в обществе шесть базовых потребностей: 1) коллективная безопасность, 2) организация взаимодействия, 3) материальное благосостояние, 4) дружеские отношения, 5) уверенность в правильности своего образа жизни, 6) понимание окружающего мира. Им соответствуют шесть видов общественной деятельности — военная, политическая, экономическая, социальная, религиозная^{566 567} и интеллектуальная. Вот теперь можно рассказат ь, что такое инструмент и как трудно держать его в постоянной готовности:

«Для удовлетворения этих потребностей на каждом уровне общества создаются соответствующие организации. Такие организации, состоящие главным образом из личных связей их участников, jwwназываем „инструментами“ — до тех пор, пока они преследуют свои исходные цели. Но каждая такая организация может превратиться в „инсти-тут^а, переключившись на удовлетворение собственных потребностей⁵⁶⁸, в результате чего их первоначальные задачи решаются со все меньшей эффективностью» [Quigley, 1979, р. WI}.

Квигли приводит блестящий пример превращения «инструментов» в «институты». Великолепный инструмент Римской империи, пешие легионы, завоевавшие все Средиземноморье, стали на закате Ихмперии институтом, который занялся сменой «солдатских императоров», но не смог ничего противопоставить новой военной технологии — кавалерии «варваров». Подобные превращения инструментов в институты происходят во всех сферах общественной жизни неравномерно, и «мгновенное фото» общества может показать самую причудливую картину — от лучшей в мире армии, финансируемой только за счет случайно захваченных серебряных рудников, до богатейших торговых городов, бессильных отразить нашествие варваров. Но точно такое же превращение испытывает и основной инструмент цивилизации, инструмент ее экспансии:

«Когда инструмент экспансии в цивилизации становится институтом, напряжение усиливается... Общество в целом привыкает к экспансии; массы населения ожидают и желают ее продолжения. Общество, создавшее инструмент экспансии, занимается многие поколения, или даже столетия. Население привыкает к экспансии. Когда ситуация перестает становиться "лучше чем вчера"... оно оказывается растерянным, беспокойным и даже озлобленным. В то же время само общество, после веков экспансии, перестроено под продолжение экспансии, и испытывает болезненный стресс, когда экспансия замедляется... После веков экспансии наше общество организовано так, что оно не может просто существовать; оно должно расширяться — или погибнуть»

[Quigley, Г 979, р. 139, 14 Ц

Как видите, у Квигли присутствует совершенно оригинальная, и притом весьма глубокая идея: то, что порождает цивилизацию, становится причиной ее гибели. Более того, тот же самый процесс наблюдается и в меньших масштабах: любой инструмент, когда-то сослуживший вам службу, норовит превратиться в институт, с трудом выполняющий первоначальные функции, но требующий все больших затрат.

Читатель. А нельзя ли выбросить такой мутировавший инструмент на помойку и завести себе новый? Раз уж речь идет о жизни и смерти целой цивилизации?

Теоретик. Это, мягко говоря, непросто. Вспомните римские легионы — кто из «солдатских императоров» смог бы выбросить их на помойку? Социальные инструменты не молоток или рубанок, это способ организации целой сферы общественной жизни, без которых можно элементарно погибнуть. Квигли приводит примеры инструментов экспансии: коммерческий капитализм на древнем Ближнем ВостокеГ социалистический город-государство в мин опекой цивилизации, рабовладение в Древней Греции и Риме. При попытке выбросить их на помойку — как бы и самим там не оказаться. Институт нельзя отбросить, его можно лишь постепенно заменить новым инструментом. Для такой тонкой операции требуются, чтобы новые инструменты не уничтожались старыми институтами (попробуйте-ка создать новую религию при действующей инквизиции).

Если таких инструментов не находится, остановка экспансии (после продолжительной эпохи конфликтов, когда вместо внешней агрессии цивилизация выясняет, кто у нее внутри самый главный) приводит к созданию величественной и богатой, но остановившейся в своем развитии Империи:

«Но $та внешняя оболочка богатства обманчива. Незначительная экономическая экспансия является следствием того, что для нее нет реальных инструментов. Инновации происходят редко, а инвестиции недостаточны; инвесторы предпочитают проедать свой капитал, расходуя его на бессмысленные монументы вроде египетских пирамид» [Quigley. 1979. р. 159).

Своевременное появление новых инструментов оказывается важнейшим фактором долгосрочного выживания цивилизаций ⁵⁶⁹ (в очередной раз вспоминаем макиавеллианскую доблесть). Бывали ли в истории человечества столь либеральные времена, чтобы старые институты не сумели задавить новые инструменты? Да, отвечает Квигли, бывали, и даже несколько раз:

«Существует несколько случаев, когда цивилизациям удавалось путем реформ или хитростей преобразовать свои инструменты экспансии, и мы рассмотрим их в дальнейшем... Наилучшие примеры можно найти в эволюции нашей собственной Западной цивилизации, где применялись как реформы, так и обходные пути. В результате Западная цивилизация имела три периода экспансии, первый около 970-1270 гг., второй около 1420-1650 гг. и третий около 1725-1929 гг. Инструментом экспансии в первом случае был феодализм, позднее институализированный в рыцарство. Параллельно и незаметно для рыцарства возник новый инструмент экспансии, который мы называем торговым капитализмом. Когда торговля была институализирована в меркантилизм⁵⁶⁹, торговый капитализм сумел реформироваться в промышленный, который стал инструментом третьей эры экспансии Западной цивилизации.

В 1930-е годы этот инструмент оказался институализирован в монополистический капитализм, и общество в третий раз вступило в эпоху кризиса» IQuigley, 1979, р. 145].

Читатель.Ничего так кризис — Великая депрессия, а потом еще и Вторая мировая война! И все это из-за превращения промышленности из инструмента в институт?

Теоретик.Вторая мировая война — да, а вот насчет Великой депрессии не совсем. Третья эра экспансии продолжалась 200 лет, и за эго время много чего случилось (Наполеоновские войны^{570 571 572 573 574 575}, например). Внутри «большого цикла» экспансии Квигли выделяет несколько «малых циклов», на каждом из которых внутри общего для всей эпохи инструмента экспансии (промышленного капитализма) создавались (а потом институализировались) новые экономические технологии;

«Мы можем выделить следующие этапы: 1) аграрная революция¹ с 1730

года, 2) промышленная революция с 1770. 3) финансовый капитализм с

1850, 4) монополистический капитализм с 1900» [Quigley, 1979, р. 391J.

Квигли уделяет главное внимание двум последним способам организации капитализма — финансовому и монополистическому Финансовый капитализм, в его представлении, возник внутри промышленного в ходе строительства железных дорог — слишком дорогих для любого отдельного капиталиста. Чтобы построить железные дороги, требовалась консолидация разных капиталов, и тут к делу подключился давно существовавший банковский капитал. Столетиями жившие только за счет кредитования, банки увидели новый способ заработать — инвестиции во вновь создаваемые отрасли промышленности, позволяющие получать kofi-троль над крупными корпорациями и участвовать в их прибыли. Обычные банки тут же стали инвестиционными, капитализм получил мощный приток новых средств, а найденный эффективный инструмент стал быстро трансформироваться в институт, претендующий на мировое господство (помните цитату про «создание мировой системы управления в частных руках»? вот это она и есть).

Однако профинансировав создание огромных промышленных корпораций (где железные дороги, там и сталь, и нефть, и электричество.,, весь современный мир создавался вокруг инвестиционного бума конца XIX — начала XX века), инвестбанки (подобно капитализму Маркса) породили своего могильщика; монополистический капитализм. Корпоративная (то есть находящаяся в совместной собственности различных владельцев) форма капитализма позволяла компаниям не только передавать пакеты акций инвестбанкам, но и самостоятельно размещать их на биржах, а также продавать их другим компаниям. Тем самым возникла (и была сразу же использована) возможность появления корпораций, не связанных с банковским капиталом (а напротив, способных создать собственные инвестбанки). На первый взгляд каж.ет-ся, что нет никакой разницы между корпорациями, созданными банками, и банками, созданными корпорациями — там и гам одинаковые буржуи. Однако Квигли отмечает принципиальное разногласие между этими двумя формами капитала¹:

«Международный золотой стандарт стал главным механизмом, с помо щью которого предложение денег сохранялось низким, а их цена—высокой. Высокая цена денег была выгодна кредиторам... по одновременно она означала низкие цены на товары и ставила в невыгодное положение заемщиков и товаропроизводшпелей» [Quigley, 1979, р. 393-394/.

Фундаментальные интересы банков и корпораций (финансового и монопольного капитализмов) были противоположны: банкам были выгодны дорогие деньги и дешевые товары, монополиям — дешевые деньги и дорогие товары. Подобное противоречие не могло не вылиться в прямое столкновение двух инструментов, один из которых — финансовый капитализм — уже практически превратился в институт^{576 577 578 579}.

Так вот, кризис 1929-1945 годов и был финальной схваткой монополистического капитализма с финансовым:

«...финансовый капитализм родился около 1850 года и умер насильственной смертью в сентябре 1931, с крахом международного золотого стандарта...

Вследствие этого господство в экономике финансистов, таких как Роштильды, Морган, Мирабо', Барине, Монтегю Норман^sи даже Ивар Крюгер закончилось, и им на смену пришли крупные монополисты, та-

кие как Дюпон, Мелчетт\ Леверхулъм¹, Рокфеллер, Форд, Наффилд* и

другие» IQuigtey, 1979, р. 393-394].

Что же касается куда более масштабного кризиса, связанного с окончанием третьей эры экспансии и вступлением в эру конфликтов, то он нам еще предстоит, и в этом, по Квигли, заключается трагедия XX века. Но его же теория дает и надежду — на новый инструмент экспансии, который сумеет выйти победителем из схватки с институализировавшимся монополистическим капитализмом.

Читатель. Ну что, теория Квигли действительно многое объясняет. Кроме одного: а при чем здесь властные группировки? Какого банкира ни возьми, он будет за дорогие деньги, и точно так же любой промышленник — всей душой за дешевые. Историческая необходимость, судьбы цивилизации и так далее; хоть убейте, я не вижу здесь интереса к изучению отдельных группировок.

Теоретик. Господин Смит недоволен, но вынужден с вами согласиться. Описание эволюции цивилизации в теории Квигли (шесть сфер деятельности, семь стадий, инструменты и институты) вполне самодостаточно; инструменты и институты конкурируют между собой без каких-либо сознательных усилий отдельных личностей. Рокфеллеры сменяют Морганов не в результате хитрой интриги, а в силу большей эффективности института, который они контролируют. Отдельным людям, и даже целым группировкам нет места на величественном полотне, охватывающем целые народы и континенты.

Читатель.Так с чего же Квигли заинтересовался властнымигруппировками?!

Теоретик. Пока не знаю, отвечает господин Смит. Попробуем поискать ответ в главной книге профессора — «Трагедии и надежде». Как она развивает цивилизационную теорию? Какие ^{580 581} властные группировки сумел обнаружить Квигли, и по поводу каких событий? Включил ли он эти властные группировки в свою модель цивилизации или упоминал их возникновение наравне с другими историческими фактами? И самое главное — понял ли Квигли реальное устройство Власти⁵⁸², или только случайно прикоснулся к ее тайне?

По первоначальному намерению Квигли, заявленному уже в предисловии, «Трагедия и надежда» действительно должна была стать применением его теории к современной западной цивилизации. События XX века следовало осмыслить как определенный этап эволюции Запада — замедление третьей волны экспансии и начала третьей эпохи конфликтов.

Вторая мировая война и возникшее уже через несколько лет после нее ядерное противостояние США и СССР превосходно укладывались в эту схему — вместо планомерного распространения своего влияния на «периферию» (к которой Квигли относил не только Российскую империю, но и Германию) западная цивилизация столкнулась с ее активным сопротивлением. Уже в первой главе Квигли формулирует новый исторический закон, объясняющий, почему у вроде бы «отсталой» периферии получается успешно противостоять «ядру» цивилизации:

«Распространение материальной культуры из центра цивилизации в ее периферийные области и далее, к народам с совершенно другим общественным строем,приносит странные результаты. Когда элементы материальной культуры передаются от центра к окраинам внутри одной и той же цивилизации, они имеют тенденцию усиливать периферию по отношению к центру,поскольку центр ограничен в использовании результатов таких изобретений старой правовой системой [отсутствующей на периферии)» [Quigley 1966,р. 13].

Усилившись за счет импорта технологий (главным образом, конечно, систем вооружения — танки были изобретены в Великобритании, Франции и России, а танковые армии — уже в Германии), периферия бросает вызов центру цивилизации. Крах колониальной системы, Вторая мировая война, возвышение СССР — все эти великие события XX века успешно объясняются с помощью цивилизационной теории Квигли. Согласно этой же теории, эпоха конфликтов может завершиться либо новой волной экспансии (что уже дважды случалось в истории Запада), либо формированием Империи, устанавливающей единые порядки как в центре, так и на периферии, и тем самым закрепляющей господство «институтов» над вновь возникающими «инструментами». После возникновения такой Империи разложение и гибель цивилизации — лишь вопрос времени; он неизбежен, как восход солнца⁵⁸³.

Конечно же, у читателя сразу возникает вопрос: а как спасти западную цивилизацию? Что нужно делать, чтобы избежать возникновения Империи и начать новую, четвертую по счету экспансию? Квигли не знает ответа; более того, история XX века учит, что «единственно верные ответы» могут оказаться опаснее их отсутствия:

«События тридцати лет, с 1914 по 1945, показали реальную природу предшествующего поколения, его невежество, чванство и ложные ценности. Две ужасные войны с мировой экономической депрессией между ними обнаружили реальную неспособность человечества контролировать свою жизнь технологиями XIX века, такими как экономическая свобода, материализм, конкуренция, индивидуализм, национализм, насилие и империализм» {Quigley, 1966, р. 1510j.

Где гарантия, что придуманные в XX веке технологии окажутся полезнее предыдущих? Единственное, что может посоветовать Квигли — это помнить уроки истории; все остальное в руках читателей, теперь уже знающих о трагическом положении западной цивилизации и о надежде на успешное преодоление кризиса.

Читатель. Странное дело, Квигли сначала пишет про «всемирное правительство банкиров», доведшее мир до Великой депрессии, — а потом вдруг винит во всем этом какое-то «предыдущее поколение». Как барыши подсчитывать, так банкиры, а как отвечать — так все поколение!

Теоретик.Вы обратили внимание на важный момент в рассуждениях Квигли: на его идеализм. Будучи искренним (то есть честно считающим себя верующим) христианином, Квигли полагал, что и действиями других людей руководят не их личные и групповые интересы, а их вера, например, вера в свободу, материализм или насилие⁵⁸⁴. Вот как он описывал причину могущества упомянутых вами «банкиров»:

«Влияние финансового капитализма и международных банкиров на предпринимателей и правительства не было бы таким большим, если бы банкиры не сумели убедить их в правильности „двух аксиом" своей идеологии... что святость частной собственности должна быть защищена двумя средствами: золотым стандартом и независимым от бизнеса и правительств, то есть банковским, контролем над предложением денег» [Quigley, 1966, р. 53}.

Как видите, для Квигли вполне нормально полагать, что предприниматели и правительства (!) отдают банкам право распоряжаться деньгами только потому, что верят в правильность соответствующих «аксиом». Точно так же под «поколением» он понимает скорее идеи поколения, чем конкретных людей; любой человек с теми же идеями в голове поступил бы на месте банкиров точно так же. Возьмем, к примеру, Франклина Делано Рузвельта:

«...президент Рузвельт был фундаментальным ортодоксом в своих убеждениях относительно природы денег... Все двенадцать лет, когда он сидел в Белом доме, Рузвельт располагал законным правом выпуска бумажных денег, эмитируемых правительством без содействия банков. Но эта возможность ни разу не была использована» [Quigley, 1966, р. 534].

По мнению Квигли, Рузвельт принимал решения самостоятельно, исходя из личных экономических убеждений, а вовсе не из интересов группировки, в составе которой он и добился высшей государственной власти. Подобные моменты в книге (а их там хватает) лишь усиливают наше недоумение: как же все-таки Квигли умудрился вместо разных идеогюгий разглядеть в истории XX века властные группировки?! Ведь рассказ об исторических событиях в духе «Америкой в те годы управляла компания „Джене-рал моторе"», да еще иллюстрируемый фразой Чарльза Уилсона «Что хорошо для „Джен ера л моторе" то хорошо и для Америки»^J, ни в коей мере не является описанием властной группировки. Это всего лишь абстрактный пример влияния крупного бизнеса на государственную политику, ничего не сообщающий читателю о конкретных механизмах такого влияния.

Описать конкретную властную группировку значит: I) обозначить хотя бы приблизительно время и обстоятельства ее возникновения, 2) перечислить ее участников, с указанием места в иерархии группировки, 3) упомянуть основные ресурсы группировки, то есть организации (компании, учреждения, правительства), подконтрольные ее участникам, 4) рассказать хотя бы об одной операции группировки {скоординированных действиях ради достижения понятной цели), оставившей реальный след в Истории. Посмотрим, удовлетворяет ли этим критериям описание «банкиров», лидеров «финансовогокапитализма», разбросанное по страницам «Трагедии и надежды».

Первое упоминание «банковских семейств» мы находим уже на 32-й странице книги — «Баринг, Лазард, Эрлангер, Варбург, Шредер... и над всеми — Ротшильд и Морган», Далее Квигли перечисляет психологические особенности всех этих семейств (включая фанатичную склонность к секретности), но ни слова не говорит об отношениях между ними (подчиняются ли Варбурги Ротшильду? кто главнее — Ротшильды или Морганы?). На странице 61 приводятся слова Вальтера Ратенау^{585 586}, сказанные им в 1909 году: «Три сотни людей, отлично знающие друг друга, держат в руках судьбу Европы»; имеются в виду все те же банкиры. На странице 62 появляется новый персонаж, директор Банка Англии Норман;

«Власть этих интернациональных банкиров достигла своего ника в последнее десятилетие их могущества, в 1919-1931 годах, когда Монтегю Норман и Дж.17,Морган контролировали не только международные финансы, но и международные отношения^{587 588}.,. Уолл Стрит Джорнал 1 ноября 1927 года назвал Нормана „валютным диктатором Европы"»(Quigley, 1966, р. 62}.

Квигли не находит нужным уточнить, что упомянутый здесь Дж.П. Морган-младший является сыном упоминавшегося ранее (в 1909 году) Дж.П. Моргана {все, что мы знаем о властных группировках, говорит, что никакая власть не передается автоматически от отца к сыну), В группировке поменялся лидер (реальный или публичный), но для Квигли это не представляет интереса. Вторым лидером «банкиров» оказывается вдруг наемный менеджер (пусть даже и Банка Англии), которого пикто не знал до 1920 года, но Квигли и здесь совершенно не интересно, как это произошло и куда подевалась власть предыдущего европейского лидера (Ротшильда), Возвращаясь к этой теме через 250 страниц, он просто констатирует переход власти от Ротшильда к Морганам;

«В этой системе Ротшильд верховодил большую часть XIX века, но в конце столетия его сменил Дж.П. Морган, чей центральный офис располагался в Нью-Йорке, но который всегда действовал так, какесли онбыл в Лондоне (где, собственно, и была основана первоначальная компания Морга нов, „Джордж Пибоди и К ). Старый Морган умерft19J3году,ноему наследо-валсын с тем жесамым именем, (икоторый стажировался в лондонском отделении компании до 1901 года), а после 1924 года ключевые решения принимал главным образом Томас Ламонт»²[Quigley, 1966, р. 327}.

Бели верить этой цитате буквально, то в группировке «банкиров» произошла не одна, а целых три смены власти — от Ротшильда к Морган у-старшему, от него к Моргану-младшему, а от него уже к Томасу Ламонту. Интересуйся Квигли именно властной группировкой, он вряд ли прошел бы мимо возможности «покопаться» в этой истории; но в очередной раз его внимание тут же переключается с внутреннего устройства «банковской» группировки на их внешнее влияние. Квигли рассказыв<