Ж. БОДЕН. Шесть книг о государстве 9 страница

вместе, или какой бы то ни было иной корпорации — все выходило плохо. У всадников

было не больше добродетели, чем у сенаторов, у трибунов — не больше, чем у всадников,

и у всех их — не больше, чем у центурионов.

Когда римский народ добился доступа к патрицианским должностям, естественно было

ожидать, что его льстецы овладеют правительством. Но этого не случилось: римляне,

открывшие доступ плебеям к правительственным должностям, всегда избирали на эти

должности патрициев. Поскольку этот народ был доблестен, он был великодушен;

поскольку он был свободен. он не гонялся за властью. Когда же он утратил свои

принципы, то стал тем небрежнее обходиться со своею властью, чем более она

увеличивалась; так что, наконец, он стал и своим собственным тираном и своим

собственным рабом. Он утратил силу свободы и впал в бессилие и распущенность.

ГЛАВА XIV

Как самые незначительные изменения в государственном строе

могут повлечь за собою гибель принципов

Аристотель говорит о Карфагене как о республике весьма благоустроенной. Полибий

сообщает, что во время второй пунической войны недостатком Карфагенской республики

было то, что ее сенат утратил почти всю свою власть. Тит Ливий поведал нам, что,

возвратившись в Карфаген, Ганнибал увидел, что чиновники и первые граждане

республики расхищают государственные доходы и злоупотребляют своей властью. Итак,

добродетель правителей исчезла вместе с властью сената; все вытекало из одного и того

же принципа.

Известны чудесные действия цензуры у римлян. Было время, когда она казалась

тягостной; однако ее все-таки сохранили, потому что в обществе было еще более

роскоши, чем порока. Клавдий ослабил цензуру; в результате порока стало больше, чем

роскоши, и цензура исчезла, так сказать, сама собою. Так на протяжении всего своего

существования цензура то ослаблялась, то признавалась необходимой, то вновь вводилась

и, наконец, была совсем приостановлена вплоть до времени, когда стала бесполезной, в

царствования Августа и Клавдия.

ГЛАВА XVI

Отличительные свойства республики

Республика по своей природе требует небольшой территории, иначе она не удержится. В

большой республике будут и большие богатства, а следовательно, и неумеренные

желания. Круг общественных дел, поручаемых заботам гражданина, станет слишком

обширным. Усилятся личные интересы. Сначала человек почувствует, что он может стать

счастливым, великим и славным помимо своего отечества, а вскоре убедится, что он

может достигнуть величия только один на развалинах отечества.

В большой республике общее благо подчинено тысяче разных соображений; не все могут

им пользоваться; оно зависит от случайностей. В небольшой республике общее благо

живее чувствуется, яснее сознается, ближе к каждому гражданину; злоупотребления

встречают там меньше простора, а следовательно, и меньше покровительства.

Лакедемон просуществовал так долго потому, что, несмотря на все свои войны, он

сохранил неизменной свою территорию. Единственной целью Лакедемона была свобода, а

единственным преимуществом его свободы — слава.

Довольствоваться своей территорией и своими законами — таков был дух греческих

республик. Афины поддались честолюбию и внушили его Лакедемону; но оно влекло их

руководить свободными народами, а не управлять рабами, встать во главе союза, а не

разрушить его. Однако все погибло, когда возникла монархия — образ правления, дух

которого более склонен к расширению территории государства.

При обычных условиях в государстве, состоящем из одного города, трудно удержаться

какому-нибудь иному правлению, кроме республиканского. Монарх в таком малом

государстве будет обладать большой властью, но ничтожными средствами для того, чтобы

воспользоваться ею и заставить ей повиноваться; поэтому он, естественно, станет угнетать

свой народ, с другой стороны, и сам он легко может подвергнуться нападению извне или

даже со стороны внутренних сил; народ может в любой момент собраться и восстать

против него. Но когда государь, царствующий в одном только городе, будет из этого

города изгнан, то делу конец; если же у него много городов, то дело только начинается.

ГЛАВА XVII

Отличительные свойства монархии

Монархическое государство должно быть средней величины. Если бы оно было мало, оно

сформировалось бы как республика; а если бы оно было слишком обширно, то первые

лица в государстве, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя,

имея собственный двор в стороне от его двора, обеспеченные от быстрых карательных

мер законами и обычаями, могли бы перестать ему повиноваться; их не устрашила бы

угроза слишком отдаленной и замедленной кары.

Поэтому едва Карл Великий успел основать свою империю, как ему тотчас же пришлось

разделить ее; потому ли, что начальники провинций не повиновались, или для того, чтобы

заставить их лучше повиноваться, империю оказалось необходимо разделить на несколько

государств.

После смерти Александра империя его распалась. Что могло заставить повиноваться

вельмож Греции и Македонии, свободных и победоносных вождей, рассеянных по

громадному пространству завоеванных земель?

По смерти Аттилы его царство распалось: государи, освободившиеся от подчинения, не

могли долее мириться со своими цепями.

В таких случаях распад государства может быть предотвращен быстрым установлением

неограниченной власти, т. е. новым злом, следующим за злом завоевания!

Реки стремятся слиться с морем; монархии стремятся раствориться в деспотизме.

ГЛАВА XIX

Отличительные свойства деспотического образа правления

Обширные размеры империи — предпосылка для деспотического управления. Надо,

чтобы отдаленность мест, куда рассылаются приказания правителя, уравновешивалась

быстротой выполнения этих приказаний; чтобы преградой, сдерживающей небрежность

со стороны начальников отдаленных областей и их чиновников, служил страх; чтобы

олицетворением закона был один человек; чтобы закон непрерывно изменялся с учетом

всевозможных случайностей, число которых всегда возрастает по мере расширения

границ государства.

ГЛАВА XX

Выводы из предшествующих глав

Если небольшие государства по своей природе должны быть республиками, государства

средней величины — подчиняться монарху, а обширные империи — состоять под властью

деспота, то отсюда следует, что для сохранения принципов правления государство должно

сохранять неизменными свои размеры и что дух этого государства будет изменяться в

зависимости от расширения или сужения пределов его территории.

КНИГА ДЕВЯТАЯ

О законах в их отношении к оборонительной силе

ГЛАВА I

Как республики охраняют свою безопасность

Небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие — от внутренней язвы (В

первом случае имеются в виду республики древней Греции, во втором — римская

республика).

Эти два бедствия свойственны и демократиям, и аристократиям, независимо от того,

хороши они или дурны. Зло лежит в самой сути вещей, и никакое изменение формы не

может его искоренить.

Очень вероятно поэтому, что люди оказались бы в конце концов вынужденными жить

всегда под управлением одного, если бы они не изобрели особого строя, который со всеми

внутренними достоинствами республиканского правления совмещает внешнюю силу

монархического правления. Я говорю о федеративной республике.

Эта форма правления есть договор, посредством которого несколько политических

организмов обязываются стать гражданами одного более значительного государства,

которое они пожелали образовать. Это общество обществ, составляющих новое общество,

которое может увеличиваться присоединением к нему новых членов до тех пор, пока оно

не станет достаточно сильным, чтобы обеспечить безопасность входящих в него

государственных единиц.

Греция была обязана своим долгим процветанием этим союзам. Благодаря им римляне

смогли выступить против всего мира, и только благодаря им мир смог защищаться от

Рима. И когда Рим достиг вершины своего величия, именно благодаря таким союзам,

возникшим за Дунаем и Рейном под влиянием страха, варвары смогли ему

сопротивляться.

Благодаря им Голландия, Германия и швейцарские союзы слывут в Европе вечными

республиками.

В былые времена союзы городов были более необходимы, чем теперь. Город,

недостаточно могущественный, подвергался величайшим опасностям. В случае

завоевания он лишался не только, как ныне, исполнительной и законодательной власти, но

еще и всего того, что составляет собственность людей.

Такого рода республика, способная сопротивляться внешней силе, может сохранять свои

размеры, не подвергаясь внутренней порче. Форма этого общества спасает его.

Человек, стремящийся к захвату власти, не мог бы там пользоваться одинаковым

доверием со стороны всех государств, входящих в союз. Если бы он чрезмерно усилился в

одном из них, то возбудил бы тревогу всех прочих; и если бы он подчинил своей власти

какую-то часть союза, то другая, оставшаяся свободной, часть могла бы противиться ему,

используя силы, независимые от тех, которые он захватил, и одолеть его прежде, чем он

успел бы утвердиться.

Если случится какая-нибудь смута в одном из членов союза, то прочие могут прекратить

ее. Если где-либо возникнут какие-нибудь злоупотребления, то они могут быть

исправлены свободными от подобных злоупотреблений членами федерации. Одна часть

этого государства может разрушиться без разрушения другой части; союз может

распасться, а члены его остаться независимыми государствами.

Состоя из небольших республик, федерация пользуется благами внутреннего управления

каждой из них, а для отношений внешних она располагает благодаря объединению сил

всеми выгодами крупных монархий.

ГЛАВА II

О том, что федерация должна состоять из государств одинаковой природы и в

особенности из республик

Хананеяне погибли, потому что они были разделены на небольшие монархии, которые не

заключили между собой союза и не защищались общими силами. Конфедерация не в

природе малых монархий. Федеративная республика Германии состоит из вольных

городов и небольших владений, подчиненных государям. Опыт показывает, что она менее

совершенна, чем Голландия и Швейцария.

Дух монархии — война и расширение территорий; дух республики — мир и умеренность.

Оба эти вида правления не могут без насилия над своей природой совмещаться в

федеративной республике.

Римская история говорит нам, что когда жители Вей избрали себе царя, все маленькие

тосканские республики (Монтескье всегда называет этрусков тосканцами) отшатнулись

от них. Когда цари Македонии добились места среди Амфиктионов, все погибло в Греции.

Федеративная республика Германии, состоящая из вольных городов и государей,

держится потому, что у нее есть глава, который является и чем-то вроде высшего

должностного лица союза и чем-то вроде его монарха.

ГЛАВА III

Некоторые другие требования, предъявляемые к федеративной

республике

В голландской республике ни одна провинция не может заключать союза без согласия

всех прочих. Для федеративной республики это очень хороший и даже необходимый

закон. Его недостает конституции Германии, где он мог бы предупредить много бед,

которые могут постигнуть всех членов из-за неосторожности, честолюбия или жадности

одного из них. Республика, примкнувшая к политической федерации, отдается ей всецело

и ничего уже не может более дать.

Трудно ожидать, чтобы государства, вступившие в союз, были все равны по величине и

могуществу. Республика ликийцев была ассоциацией 23 городов. Большие города имели в

общем совете по три голоса каждый; средние — по два, а малые — по одному.

Голландская республика состоит из семи провинций, различных по величине, каждая из

которых имеет по одному голосу.

Налоги, уплачиваемые городами Ликии, были пропорциональны количеству голосов.

Провинции Голландии не могут следовать этой пропорции: они должны платить

пропорционально своему могуществу.

В Ликии судьи и городские власти избирались общим советом по указанной выше

пропорции. В голландской республике они не избираются общим советом, но каждый

город сам назначает своих должностных лиц. Если бы надо было привести образец

прекрасной федеративной республики, я указал бы на республику Ликии.

ГЛАВА IV

Как обеспечивают свою безопасность деспотические государства

Республики охраняют себя, соединяясь друг с другом, а деспотические государства ради

той же цели отделяются и, так __________сказать, изолируются друг от друга. Они жертвуют частью

своей страны, опустошают ее окраины и обращают их в пустыню, вследствие чего ядро

государства становится недоступным неприятелю.

По закону геометрии — чем больше объем тела, тем относительно меньше его

поверхность. Поэтому практика опустошения окраин более выгодна для больших

государств, чем для средних.

Такое государство само причиняет себе все то зло, которое мог бы причинить ему

жестокий и неотразимый враг.

Деспотическое государство, охраняя себя, использует еще и другой вид отделения; оно

передает свои отдаленные провинции в управление вассальным государям. Могол,

Персия, императоры Китая имеют вассалов; турки с большими для себя выгодами

поместили между собою и своими неприятелями татар, молдаван, валахов и некогда —

трансильванцев.

ГЛАВА V

Как обеспечивает свою безопасность монархия

Монархия не разрушает сама себя, как деспотическое государство. Но государство

средних размеров может подвергнуться нашествию. Поэтому у монархии есть крепости

для защиты границ и армии для защиты этих крепостей.

Малейший клочок земли обороняется там с большим искусством, упорством и

мужеством. Деспотические государства совершают друг против друга нашествия; войны

ведутся только между монархиями.

Крепости составляют принадлежность монархии; деспотические государства боятся

заводить их у себя. Они никому не решаются доверить их, так как там никто не любит ни

государства, ни государя.

ГЛАВА VI

Об оборонительной силе государств вообще

Чтобы государство было сильным, оно должно иметь такие размеры, чтобы быть в

состоянии отразить любое нападение с такой же быстротой, с какой оно будет

предпринято. Так как нападения можно ожидать, то и защита должна быть готова явиться

повсюду, что возможно только при ограниченных размерах государства. Размеры

государства должны соответствовать степени скорости, которую природа дала человеку

для его передвижений с места на место.

Испания и Франция имеют именно такие размеры. Связь между их военными силами

налажена так хорошо, что они легко могут быть переброшены в любую сторону; их

войска быстро соединяются и переходят от одной границы к другой, и никакое дело,

требующее известного времени для своего выполнения, не внушает там опасений.

Во Франции по счастливому совпадению близость столицы государства к его различным

границам находится в прямом отношении к их слабости; таким образом, государь из своей

столицы видит все части страны и лучше всего те, которые наиболее беззащитны.

Другое дело, когда приходится защищаться от нападения такому обширному государству,

как Персия. Ему понадобится несколько месяцев, чтобы собрать рассеянные войска; и оно

не может заставить их идти столько времени таким ускоренным маршем, который

возможен в продолжение каких-нибудь двух недель.

Если находящаяся на границе армия разбита, она непременно рассеется, ибо пункты ее

отступления находятся слишком далеко. Победоносное войско, не встречая

сопротивления, подвигается большими переходами, подходит к столице и осаждает ее, в

то время как государь едва успевает уведомить правителей провинций о необходимости

помощи. Те, кто думает, что переворот близок, ускоряют его, отказывая государю в

повиновении, так как люди, верность которых основана только на страхе близкой кары,

изменяют, когда угроза кары отдаляется. Они действуют только в своих личных

интересах. Империя распадается, столица переходит в руки врага, и победитель начинает

борьбу с правителями областей из-за провинций.

Истинное могущество государя состоит не столько в том, что он легко завоевывает,

сколько в том, что на него трудно нападать; оно заключается, если можно так выразиться,

в неизменности его положения. Но с увеличением государства открываются новые пункты

для нападения на него.

Итак, если государи нуждаются в мудрости для того, чтобы увеличивать свое могущество,

то не менее нуждаются они в благоразумии для того, чтобы предписать этому могуществу

надлежащие границы. Устранив неудобства, связанные с малыми размерами государства,

они никогда не должны упускать из виду тех неудобств, которые связаны с чрезмерной

его обширностью.

КНИГА ДЕСЯТАЯ

О законах в их отношении к наступательной силе

ГЛАВА I

О наступательной силе

Наступательная сила регулируется международным правом, которое есть политический

закон наций, рассматриваемых с точки зрения отношений, в которых они состоят друг к

другу.

ГЛАВА II

О войне

Жизнь государства подобна жизни человека. Люди имеют право убивать в случае

естественной самообороны; государства имеют право вести войну в целях

самосохранения.

В случае естественной самообороны я имею право убить, потому что моя жизнь

принадлежит мне, так же как жизнь того, кто на меня нападает, принадлежит ему; и

государство вправе вести войну, потому что его самозащита равна всякой другой

самозащите.

Между гражданами право естественной самообороны не заключает в себе необходимости

нападения. Вместо того, чтобы нападать, человек должен обратиться к судебным органам.

Поэтому человек может осуществлять это право самообороны лишь в краткие моменты

такого положения, когда он погиб бы, если бы стал дожидаться, пока ему помогут законы.

Но что касается общества, то тут право естественной обороны иногда влечет за собою и

необходимость нападения, в том, например, случае, когда народ видит, что более

продолжительный мир даст другому государству возможность его уничтожить и что в

данный момент нападение является для него единственным средством предотвратить это

уничтожение.

Отсюда следует, что небольшие общества чаще, чем крупные, имеют право прибегать к

войне, так как им чаще приходится опасаться за свое существование.

Поэтому право войны вытекает из необходимости и строгой справедливости. Если люди,

которые управляют совестью государя или являются его советниками, превышают свои

права, то все погибло; если в основу будут положены произвольные принципы славы,

приличия и пользы, то земля будет залита потоками крови.

И главное — пусть не говорят нам о славе государя. Его властолюбие и гордость — вот

что будет его славой; но это страсти, а не законное право.

Правда, престиж его могущества может увеличить силы его государства; но престиж его

справедливости может привести к тому же.

ГЛАВА III

О праве завоевания

Из права войны вытекает право завоевания; оно — его следствие, и потому должно

следовать его духу.

Права завоевателя по отношению к завоеванному им народу определяются четырьмя

родами законов: законом природы, по которому все существующее стремится к

сохранению своего вида; законом естественного разума, который требует, чтобы мы

поступали с другими так, как хотели бы, чтобы они поступали с нами; законом

образования политических обществ, по которому природа не ограничила

продолжительности их существования, и, наконец, законом, который вытекает из самой

сути дела.

Завоевание есть приобретение; но дух приобретения связан с духом сохранения и

пользования, а не с духом разрушения.

Государство, завоевавшее другое государство, поступает с ним по одному из следующих

четырех способов: или оно продолжает управлять им по его собственным законам, взяв на

себя лишь дело политического и гражданского управления, или оно дает ему новое

политическое и гражданское управление, или оно разрушает это общество и растворяет

его в других обществах, или, наконец, истребляет всех граждан.

Первый способ согласен с международным правом, которым мы руководствуемся ныне;

четвертый — более согласуется с международным правом римлян, из чего можно судить,

до какой степени мы стали лучше их в этом отношении. Воздадим здесь должное

новейшему времени, современному разуму, нашей религии, нашей философии, нашим

нравам.

Наши авторы, занимавшиеся публичным правом, основываясь на данных древней

истории, исходя из требования строгой справедливости, впали в большие заблуждения.

Они увлеклись произвольными суждениями и признали за завоевателями какое-то

неведомое право убивать, что привело их к заключениям, столь же ужасным, как и самый

этот принцип, и побудило установить такие правила, которым никогда не следовали и

сами завоеватели, если у них оставалась хоть капля здравого смысла. Ясно, что раз

завоевание совершено, завоеватель уже не имеет права убивать, потому что он уже не

находится в положении естественной обороны и действует не в целях самосохранения.

Думали же эти авторы так потому, что, признав за завоевателем право уничтожить

общество, они заключили отсюда, что это дает ему и право уничтожить людей, из которых

общество состоит. Но это не более как ложный вывод из ложного принципа, так как из

того, что нужно уничтожить общество, вовсе не следует, что необходимо для этого

уничтожить и людей, его составляющих. Общество есть союз людей, а не сами люди.

Гражданин может погибнуть, а человек остаться.

Из права убивать при завоевании политики вывели право обращать в рабство; но это

заключение столь же мало основательно, как и исходное положение.

Завоеватель имеет право обращать в рабство лишь тогда, когда это необходимо для

сохранения результатов завоевания. Цель завоевания — сохранение завоеванного, а

отнюдь не порабощение; может, однако, случиться, что порабощение явится

необходимым средством сохранения завоеванного.

В таком случае было бы противно природе вещей устанавливать это рабство на вечные

времена. Надо, чтобы порабощенный народ мог обратиться в подданного. Порабощение

есть случайное последствие завоевания. Когда по истечении некоторого времени все части

государства-завоевателя объединятся с частями завоеванного государства, посредством

обычаев, браков, законов, сообществ и некоторого единомыслия рабство должно

прекратиться. Права завоевателя основываются лишь на отсутствии такого объединения и

на наличии отчуждения между обоими народами, при котором между ними не может быть

взаимного доверия.

Итак, завоеватель, обращающий народ в состояние рабства, должен всегда иметь в запасе

средства, чтобы вывести его из этого состояния.

То, что я говорю здесь, — это не плод досужей фантазии. Так поступали наши отцы,

завоевавшие Римскую империю. Законы, которые они, опьяненные гордостью по поводу

своих побед, создали в пылу битв, в разгаре действия, были ими впоследствии смягчены:

их законы были суровы, они же сделали их беспристрастными. Бургунды, готы и

лангобарды всегда хотели держать римлян в положении побежденного народа, а законы

Эврика, Гундобада и Эвтариса сделали из варваров и римлян сограждан.

Карл Великий, чтобы укротить саксов, лишил их наивной простоты быта и права

собственности на имущество, Людовик Благочестивый освободил их; это было самым

лучшим делом его царствования. Время и рабство смягчили нравы саксов, и они всегда

оставались верны ему.

ГЛАВА IV

Некоторые выгоды, приносимые покоренному народу завоеванием

Политики сделали бы лучше, если бы, вместо того чтобы выводить из права завоевания

столь роковые последствия, они указали на те выгоды, которые это право может иной раз

принести покоренному народу. Эти выгоды были бы для них ощутительнее, если бы наше

международное право соблюдалось более строго и было бы установлено по всей земле.

Внутренние порядки государств, подвергшихся завоеванию, обыкновенно ослабляются: в

учреждениях распространяется продажность, законы не соблюдаются, и правительство

становится притеснителем. Можно ли сомневаться, что такое государство выиграло бы,

извлекло бы для себя какие-нибудь выгоды даже из своего завоевания, если бы оно не

было столь разрушительным! Что потеряет от преобразования правление, дошедшее до

такого расстройства, при котором оно уже не в силах само себя преобразовать?

Завоеватель, явившийся среди народа, где богач с помощью тысячи уловок и ухищрений

незаметно обеспечил себе бесчисленные средства ко всякого рода захватам; где бедняк

видит, как все, что он считал злоупотреблением, становится законом, и, терпя угнетение,

не смеет на него жаловаться, — завоеватель, говорю я, может все это разрушить, и слепая

тирания первая пострадает от насилия.

Были, например, случаи, когда государства, угнетенные откупщиками, получали

облегчение от завоевателя, свободного от обязательств и нужд, которые имел их законный

государь. Злоупотребления исчезали сами собою, даже без содействия завоевателя.

Иногда умеренные нравы завоевателей нации давали ей возможность не лшать

побежденных того необходимого, которое было у них отнято их законным государем.

Завоевание может разрушить вредные предрассудки и, если смею так выразиться, дать в

руководители народу лучшего гения.

Сколько добра могли бы сделать испанцы мексиканцам! Они должны были даровать

мексиканцам кроткую религию, а принесли с собой свирепые предрассудки. Они должны

были сделать рабов свободными, — вместо того они свободных сделали рабами. Они

могли разъяснить мексиканцам зло человеческих жертвоприношений, — а вместо этого

они истребили их. Я бы никогда не кончил, если бы стал перечислять все добро, которого

они не сделали, и все причиненное ими зло.

Завоеватель должен исправить часть сделанных им зол. Право завоевания я определяю

так: это необходимое, законное и злосчастное право, которое всегда налагает на

завоевателя громадные обязательства, чтобы он мог расквитаться с человеческой

природой.

ГЛАВА VI

О завоеваниях республики

Противно природе вещей, чтобы в федеративном государстве один из членов союза делал

завоевание за счет другого члена его, как это мы видели в наши дни у швейцарцев. Но в

смешанных федеративных республиках, состоящих из небольших республик и небольших

монархий, это менее неуместно.

Несогласно также с природою вещей, чтобы демократическая республика завоевывала

города, которые не могут войти в сферу демократии. Надо, чтобы завоеванный народ мог

пользоваться привилегиями верховной власти, как это было вначале установлено

римлянами. Размер завоевания должен быть ограничен для демократии определенным

количеством граждан.

Если демократия покорит народ, чтобы управлять им как своим подданным, то этим она

подвергнет опасности свою собственную свободу, так как ей придется доверять слишком

большую власть лицам, которых она пошлет управлять завоеванным государством.

Какая опасность угрожала бы республике Карфагена, если бы Ганнибал овладел Римом!

Чего бы не мог сделать в своем городе после победы тот, кто произвел в нем столько

переворотов после своего поражения!

Ганнон никогда не смог бы убедить сенат не посылать помощи Ганнибалу, если бы в нем

говорила только одна зависть. Этот сенат, благоразумие которого хвалит Аристотель (оно

доказывается и цветущим состоянием карфагенской республики), мог принять такое

решение лишь на основании разумных доводов. Было бы уже слишком нелепо не

понимать, что армия, удаленная на 300 миль от своей страны, должна неизбежно нести

потери, которые необходимо пополнять.