Вместо университета -- на бал 9 страница

Когда наш кружок собрался в последний раз в Саратове, то я заявила, что выхожу из него, чтобы пристать к обществу "Земля и воля", так как не вижу смысла в самостоятельном существовании маленькой группы, и в этом обществе буду поддерживать тех, кто будет стоять за дальнейшее цареубийство. Впрочем, борьба с правительством сделалась лозунгом и всех остальных. После этого мы рассыпались. Писарев и Лешерн уехали на север, Богданович, Евгения и я остановились пока в Тамбове, где было много землевольцев; вскоре я получила из Сибири письмо от Бардиной, просившей помочь ее бегству. За эту помощь взялся Юрий Богданович и на целый год исчез с нашего горизонта. Между тем общество "Земля и воля", предупреждая мое собственное желание, вновь предложило мне чрез Михаила Родионовича Попова, находившегося в то время в Тамбове, вступить в его члены. Когда я изъявила согласие, Попов {174} сообщил мне, что организация созывает съезд в Воронеже, куда потом мы и поехали вместе с еще несколькими землевольцами.

ОБЩЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Общее положение революционной партии за весь период от конца 1876 года до съезда в Воронеже летом 1879 года характеризуется тем, что партия еще не проявляла стремления к объединению в одну всероссийскую организацию всех единомышленников, так что при солидарности в программе в целях и средствах они распадались на несколько вполне самостоятельных групп, связанных друг с другом только личным знакомством отдельных своих членов. В то время как на севере общество "Земля и воля" представляло собою организацию, тесно сплоченную, связанную общим уставом, регулирующим взаимные отношения членов и определяющим их права и обязательства, южане продолжали выказывать размашистую русскую натуру, не признавали дисциплины, не обособлялись резко от массы революционной молодежи и постоянно кочевали между Одессой, Харьковом и Киевом. Ряд правительственных преследований 1877--1879 годов раздавил эти города; процессы, в которых фигурировали Осинский, Мокриевич, Ковалевская, Стеблин-Каменский, Волошенко, Чубаров, Виттенберг, Ковальский и вереница других имен, унесли их лучшие силы. Для севера подобные же преследования не имели рокового значения, потому что организация обеспечила при каждой потере вызов сил из провинции. Таким образом, летом 1879 года общество "Земля и воля" представляло единственную организованную революционную группу, владевшую литературным органом * (издававшимся с осени 1878 года) и располагавшую обширным контингентом лиц. Во главе общества стоял центр, местопребыванием которого был Петербург; этот центр заведовал типографией, изданием органа, всеми денежными средствами общества, вел {175} сношения с провинцией, заправлял всеми текущими делами, не касавшимися провинциальной деятельности; на нем же лежала обязанность расширения связей и сил организации и посылка новых людей в деревню. Провинциальные члены размещались по губерниям: Саратовской, Тамбовской, Воронежской и Земле Войска Донского, образуя так называемые общины, автономные и самостоятельные в своих местных делах. Эти "общины" вербовали новых членов между местными людьми, имеющими определенное положение, среди рабочих и местной молодежи; принимали в свою среду лиц, вновь прибывающих в провинцию, и составляли с ними одно равноправное по местным делам целое, не делая, однако, этих лиц членами общества "Земля и воля" и не посвящая их в дела и организацию этого общества. Это были местные организации, задающиеся местными целями и связанные с петербургской организацией лишь посредством некоторых своих членов, сохранявших в тайне свою связь с ней. Главной задачей провинциальных групп была деятельность среди крестьянства для подготовления восстания; сообразно этому небольшая часть членов оставалась в городах для пропаганды среди рабочих, поддержания денежных связей, заведения полезных для организации знакомств и т. п.; большинство было рассеяно по деревням и селам, съезжаясь в губернский город раз в два-три месяца на общее собрание, для обмена наблюдениями, совещания о ведении дела и т. д. Общие нужды и интересы мало-помалу сближали провинциалов между собой в союз, все более и более тесный, а расстояние и разобщение с Петербургом ослабляли связь с прежними товарищами. Род деятельности и местонахождение вдали от университетских городов, поставляющих главный контингент революционных сил, ставили провинциальные общины в полную зависимость от центра как в денежном отношении, так и в еще более важном деле -- в притоке к ним свежих деятелей из молодежи. Общие условия деятельности в деревне не благоприятствовали этому притоку. По мере того как часть программы, гласившая об обуздании произвола правительственных агентов, все более и более сосредоточивала на себе внимание петербургских землевольцев, {176} сами они все менее и менее заботились о своих провинциальных товарищах: все средства и силы шли на освобождения, на террористические акты; приток тех и других в провинции все сокращался, и они пришли наконец в совсем захудалое состояние.

Мало того, началось и нравственное разъединение. Петербургские землевольцы, упоенные успехами, раздраженные неудачами, в пылу борьбы, которая требовала постоянного напряжения сил, но вместе с тем давала неслыханное по своей силе средство для агитации, с удивлением и презрением стали смотреть на тишину саратовских сел и тамбовских деревень. Отсутствие там всяких признаков активной борьбы, видимая безрезультатность пребывания в деревне целых десятков лиц возмущали их до глубины души *. Если десятки революционеров, посвятивших деревенской деятельности более двух лет, оказывались не в состоянии не только поднять народ, но даже представить какие-либо фактические данные относительно возможности подготовления народного восстания в ближайшем будущем, то к чему дальнейшее пребывание их в деревне? Каждый член, остающийся среди крестьян, казался им отнятым от той кипучей борьбы, которой они отдавались с увлечением. Народникам же, в тесном смысле слова, казалось, что городские землевольцы занимаются фейерверками, блеск которых отвлекает молодежь от настоящего дела, от народной среды, столь нуждающейся в ее силах. Убийства генералов и шефов жандармов были в их глазах работой менее производительной и нужной, чем аграрный террор в деревнях; террористические акты проходили в деревне бесследно, не над кем было наблюдать производимое ими впечатление; без пролога и эпилога они не потрясали и самих деревенских землевольцев: они не переживали тревог, опасений и радости борьбы; среди однообразия необозримых степей и моря крестьянских голов они не оплакивали товарищей, которые шли на казнь. {177}

Глава седьмая

РАЗЛАД

Но если нравственное отчуждение развивалось между землевольцами, жившими в городе, и теми, которые занимались деятельностью в деревне, то не было единодушия и в самом центре -- в петербургской группе землевольцев, которая вела всю политику партии. Там, где замышлялись и приводились в исполнение акты борьбы, различие точек зрения отдельных членов, естественно, приобретало острый характер и все чаще и чаще приводило к конфликтам.

Настроение молодежи и общества повышалось по мере того, как одно за другим, как электрические искры, проносились известия о покушениях и политических убийствах, совершавшихся то здесь, то там. Убийство жандармского офицера барона Гейкинга, покушение на прокурора Котляревского в Киеве и убийство губернатора Кропоткина в Харькове, задуманные и организованные землевольцем Осинским и киевлянами (Попко, Гольденберг, Кобылянский); вооруженное сопротивление при аресте Ковальского и его товарищей в Одессе и демонстрация по поводу суда над ними; убийство шефа жандармов Мезенцова и покушение на Дрентельна57, заменившего его, исполненные петербургскими землевольцами; вооруженная попытка под Харьковом освободить Войнаральского на пути следования в централ, сделанная ими же, -- все эти факты, необычные в серой, тусклой жизни России, производили громадное впечатление и встречали такой прием, который окрылял сторонников нового течения. Осинский, живший в Киеве, живой и увлекающийся, с головой отдавался этому течению, а его петербургские товарищи -- Александр Михайлов, Н. Морозов, А. Квятковский, Баранников, Тихомиров, Зунделевич и Ошанина, нащупывая верно новый путь революционной деятельности, все яснее {178} сознавали необходимость добиться политической свободы путем активной борьбы с правительством.

Мало-помалу в их глазах две стороны программы "Земли и воли" меняли свое место. В 1876 году при основании общества центр тяжести полагался в деятельности в деревне, в подготовлении и организации народного восстания, а "удар в центре" ставился в зависимость от того, что будет делаться в массах; теперь же, в 1878--1879 годах, этот "удар" полагался во главу угла и занимал первое место: ничто другое, а именно он должен был развязать живые силы народа, дав возможность к выявлению их в момент дезорганизации и смущения правительства. На создание этого момента и должны были отныне направляться все силы партии, все усилия ее.

Так думали А. Михайлов, Квятковский и их единомышленники. Но в той же петербургской группе наряду с ними находились ярые противники таких взглядов, энергично и упрямо защищавшие прежнюю позицию; таковы были Плеханов и М. Попов, со всей резкостью своих ярких индивидуальностей боровшиеся против новшеств.

Ссылаясь на первоначальную программу, оставшуюся неизмененной, они опирались и на практические соображения, указывая, что после каждого террористического выступления происходят разгромы организации. Правительственная репрессия вспыхивает с новой силой, и аресты часто выхватывают самых ценных людей. Не слишком ли дорогой ценой этих, можно сказать невознаградимых, утрат покупается то сочувствие и одушевление, которое ослепляет товарищей, увлекая их все дальше на односторонний политический путь? И моральное влияние политического террора на молодежь было в глазах Плеханова и Попова вредно для интересов народа: громкие блестящие схватки с правительством волновали воображение молодежи и отвлекали ее от малозаметной работы среди крестьян -- этой насущной деятельности партии, нуждающейся в опоре среди масс.

И вот каждый раз, когда новаторы задумывали новое дело, их планы встречали горячий отпор, вызывали едкую полемику, обостряли взаимные отношения. {179}

Когда в декабре 1878 года из Петровского уезда, Саратовской губернии, я приезжала в Петербург, разлад между членами центра был очевиден: они тянули в разные стороны. Морозов и Михайлов горячо убеждали меня оставить деревню и перебраться в Петербург, доказывая бесцельность дальнейшей жизни среди крестьян, а на собрании членов группы Плеханов говорил с таким раздражением, таким тоном, что враждебность к Михайлову и Морозову коробила меня, не привыкшую к подобным отношениям.

Но пререкания и распри достигли апогея, когда весной 1879 года из Саратовской губернии в Петербург приехал Александр Соловьев.

"Безрезультатна была при существующих политических условиях жизнь революционера в деревне" -- таков был вывод, сделанный им после пребывания в ней. "Какой угодно ценой надо добиваться изменения этих условий и прежде всего сломить реакцию в лице императора Александра II" -- и он решил, что убьет его.

Но для этого в Петербурге ему нужна была помощь, за которой он и обратился к товарищам-землевольцам. Вопрос о покушении был поставлен в центральной группе, но, передавая о намерении и просьбе Соловьева, сторонники вооруженной борьбы сочли необходимым умолчать об его имени -- таково было недоверие и опасение относительно настроения Плеханова и Попова, но в ходе прений им было сообщено, что решение сделать покушение непоколебимо и никакой отказ не отвратит его. Это добавление -- не считаться с мнением организации -- переполнило меру терпения Плеханова и Попова. Возмущенный Попов воскликнул: "Если среди вас найдется Каракозов, то не явится ли и новый Комиссаров 58, который не пожелает считаться с вашим решением?!" На это друг Попова Квятковский, вместе с ним ходивший в народ, крикнул: "Если этим Комиссаровым будешь ты, то я и тебя убью!"

Бурное столкновение кончилось компромиссом: как организация "Земля и воля" отказывала в помощи покушению, но индивидуально отдельные члены могли оказать ее в той мере, какую найдут нужной. {180}

2 апреля покушение состоялось и было неудачным. Большой револьвер, из которого стрелял Соловьев, был доставлен землевольцами. Этот револьвер повлек за собой арест Веймара, купившего револьвер в магазине, который помещался в доме его матери на Невском, а обнаружение личности Соловьева, которому не удалось отравиться, вызвало многочисленные аресты его друзей и знакомых в Петербурге, в Псковской губернии и наезд жандармов в Вольский и Петровский уезды, Саратовской губернии, откуда все, кто имел там сношения с ним, должны были, скрыться.

ОРГАНИЗАЦИЯ В ОРГАНИЗАЦИИ

После выстрела Соловьева Плеханов и Попов заговорили о необходимости созвать общий съезд членов общества, чтобы на нем решить тяжбу между новым и старым направлением: намерено ли общество держаться прежней программы или желает внести изменения в духе защитников политической борьбы? В результате которой-нибудь из сторон пришлось бы подчиниться решению большинства или же выйти из состава общества, чтоб не произошло исключения из него.

Настроение провинции было мало известно в Петербурге. Попов считал его благоприятным для своих взглядов, и это внушало тревогу тем, кто был за новое. Чтобы не быть захваченными врасплох, надо было принять меры и обеспечить себе возможность продолжать политическую борьбу даже в случае разрыва с прежними товарищами. Тогда-то и возникла группа, послужившая потом главным ядром будущего Исполнительного комитета партии "Народная воля". Александр Квятковский, Александр Михайлов, Морозов, Ошанина, Тихомиров и Баранников организовались внутри общества "Земля и воля" в обособленную группу, о которой остальные члены не знали. Уже Осинский в Киеве вместе с несколькими местными террористами, не представлявшими одной организации, употреблял термин "Исполнительный комитет" в прокламациях, которые {181} они издавали по поводу террористических актов, совершаемых по их инициативе на собственный риск и страх. По примеру Осинского его единомышленники в Петербурге стали ставить ту же подпись в "Листке "Земли и воли"", который издавался под редакцией Морозова как приложение к партийному органу, носившему название "Земля и воля!". "Листок" при постоянной оппозиции Плеханова носил агитационный характер и выпускался, когда главный орган почему-либо запаздывал. В нем время от времени от имени Исполнительного комитета появлялись объявления о шпионах и провокаторах, сведения о которых доставлял Клеточников, приехавший из Крыма с предложением служить партии и с одобрения А. Михайлова и его друзей поступивший с января 1879 года делопроизводителем в III отделение.

Благодаря киевским прокламациям и публикациям "Листка" название "Исполнительный комитет" уже имело известное распространение, и группа Квятковского, образовавшаяся втайне в недрах "Земли и воли", решила воспользоваться ими и приняла это уже популярное наименование. Этот втайне от других землевольцев образовавшийся Исполнительный комитет тотчас же стал подбирать себе сторонников среди лиц, ни в каких организациях не состоявших, но сочувствовавших тем боевым актам, которые происходили в 1878 году во всех крупных центрах России. Таких лиц в Петербурге было немало, и вскоре Александр Квятковский и Ал[ександр] Михайлов подобрали кружок, в который вошли как рядовые члены его, не посвящая новых товарищей в то, что в то же время состояли членами Исполнительного комитета. Кружок был солидарен с задачами Исполнительного комитета и должен был помогать ему. Связь с этим последним была установлена через Н. Морозова, который являлся официальным представителем комитета.

В кружок кроме двух названных организаторов вошли нелегальные Н. Кибальчич и из "процесса 193-х" А. В. Якимова и С. А. Иванова, студенты Г. Исаев и Арончик, супруги Якимовы и приехавший из-за границы Степан Ширяев. {182}

Программа, принятая кружком, носила характер политический: она признавала необходимость политического террора и девизом взяла громкий клич: "Свобода или смерть!"

В смысле боевом кружок "Свобода или смерть!"59 себя ничем не проявил, и это, кажется, послужило причиной, по которой сами участники в позднейших суждениях как будто недооценивали значения его, говоря,что образование кружка, несмотря на свирепое название, преследовало скорее технические задачи и было стадией, подготовлявшей членов его для дальнейшей группировки.

Однако то и другое, как будет видно из последующего изложения, имело громадное значение в ходе революционных событий, развернувшихся вскоре. Имена членов -- участников этих событий, Якимовой, Ивановой, Кибальчича, Ширяева и Арончика -- вошли в историю революционного движения. Отошли от движения только супруги Якимовы, но они дали материальные средства, необходимые для осуществления революционных задач того времени.

В лице Кибальчича комитет нашел человека, который уже со времени выхода из тюрьмы в начале 1878 года обдумывал вопрос о приготовлении динамита домашним способом, а затем не только теоретически изучил свойства и приготовление его, но сделал и лабораторные опыты в этом направлении.

Действенность была характерным признаком этих новаторов, и, как только подготовка Кибальчича закончилась, они воспользовались персоналом кружка "Свобода или смерть!" и устроили мастерскую для приготовления нитроглицерина, а затем и динамита, необходимого для будущих целей. Во главе мастерской в качестве химика стал Кибальчич, а техниками являлись Ширяев, Исаев и Якимова, причем последняя была и хозяйкой конспиративной квартиры, в которой происходила работа.

В примитивной обстановке этой импровизированной лаборатории, в постоянной опасности быть открытыми полицией или быть взорванными вместе со всем домом эти отважные товарищи приготовили к лету 1879 года {183} несколько пудов динамита, хотя не прошли никакой правильной школы и работали ощупью, когда смерть могла застигнуть их каждую минуту.

ЛИПЕЦК И ВОРОНЕЖ

Когда вопрос о съезде членов "Земли и воли" был решен, то приготовившиеся к битве члены Исполнительного комитета решили предварить его, собрав своих единомышленников на тайное сепаратное совещание с участием приглашенных выдающихся революционеров юга, не входивших в состав "Земли и воли". Это были Колодкевич из Киева, Желябов из Одессы и землеволец Фроленко, который жил постоянно на юге и был известен своей деятельностью: освободил Костюрина из тюрьмы в Одессе, а Стефановича, Дейча и Бохановского -- из тюрьмы в Киеве, участвовал в попытке освободить Войнаральского под Харьковом и в подкопе под Херсонское казначейство, из которого, как я уже упоминала, было похищено полтора миллиона рублей.

Местом съезда землевольцев был выбран Воронеж, а временем -- 24 июня; несколькими днями раньше в маленьком курортном городке Липецке, из которого быстро можно было переехать в Воронеж, решили собраться все те, кто стоял за новое направление. К назначенному времени из Петербурга туда прибыли члены Исполнительного комитета и по телеграммам явились приглашенные южане. В количестве 11--12 человек съехавшиеся объединились в группу, приняв с поправками устав, составленный секретарем Исполнительного комитета Морозовым. Программа группы ставила целью организации ниспровержение самодержавного строя и водворение политических свобод, а средством -- вооруженную борьбу с правительством.

Быстро покончив дела, члены, входившие в "Землю и волю", отправились в Воронеж, а южан и Ширяева оставили в Липецке, чтобы в Воронеже предложить их {184} в члены общества и затем вызвать на общий съезд. Такие кандидаты, как Фроленко, Желябов, Колодкевич, без возражений были тотчас приняты; приняли и Степана Ширяева, горячо рекомендованного теми, кто знал его по Петербургу. Они явились и усилили собой левое крыло съезда. С другой стороны были предложены и приняты находившиеся еще за границей Стефанович, Засулич, Дейч и Бохановский. По приезде первых трех в Петербург они оказались на стороне Плеханова.

Теоретические разногласия, личное раздражение и взаимное недоверие, опасение обеих сторон, как бы противники не взяли верх, скрытое существование в недрах одного тайного общества другого, вдвойне тайного, {185} общая настороженность ввиду угрожающего конфликта -- вот напряженная атмосфера, в которой собрался этот революционный съезд, первый как по времени, так и по общероссийскому характеру своего состава.

Но как только съезд открылся, стало очевидно, что взаимные отношения горожан и землевольцев деревни далеко не так обострены, как можно было ожидать, судя по бурным стычкам в Петербурге.

Вместо резкой критики и нападений обнаруживался дух миролюбия и терпимости: отрицательное отношение деревенских землевольцев к политическому террору явно преувеличивалось петербургскими противниками его. Постановления съезда носили компромиссный характер. Тяжело было расколоть организацию, разойтись с товарищами в разные стороны: всем хотелось сохранить единство, все боялись потери сил от разделения.

Программа "Земли и воли", составленная в очень общих чертах, давала каждой стороне возможность толковать ее в свою пользу. Как городские, так и деревенские члены в своих домогательствах и претензиях с одинаковым правом ссылались на нее и приводили ее тезисы в защиту своей деятельности. После взаимных объяснений и дебатов программа "Земли и воли" так же, как и устав общества, была оставлена без изменения. Деятельность в народе было решено продолжать, но включить в нее аграрный террор; наряду с этим было постановлено продолжать и террористическую борьбу в городе, включая в нее цареубийство.

Орган "Земли и воли" должен сохранять прежний характер в духе программы общества, а "Листок "Земли и воли"" получил санкцию издаваться в качестве агитационного прибавления.

Лишь вначале был острый момент: несдержанный и раздраженный Плеханов, с силой защищавший свою позицию и видевший, что присутствующие склонны к соглашению, с гневом поднялся с места и покинул собрание, происходившее на лужайке в ботаническом саду, за городом. Уходя, он бросил слова: "Мне нечего боль-{186}ше здесь делать!" Я бросилась, чтоб удержать его, но Ал. Михайлов остановил меня. "Оставьте его",-- сказал он.

После этого был поставлен вопрос: считать ли уход Плеханова за выход из общества? Ответ был утвердительный. Должно быть, он сам считал себя вышедшим из членов, потому что с тех пор и до отъезда Плеханова за границу я уже не встречала его.

На Воронежском съезде присутствовали: Ал. Михайлов, Ал. Квятковский, Морозов, Баранников, Тихомиров, Ошанина, Фроленко, Желябов, Колодкевич, Перовская, я, Ширяев, Короткевич, М. Попов, Плеханов, Тищенко, Харизоменов, Аптекман и Николаев -- всего 19 человек. Сергеева (жена Тихомирова) не присутствовала, так как была хозяйкой общественной квартиры в Петербурге и не могла отлучиться.

Некоторые землевольцы, живущие в деревне, не явились: они не придавали значения съезду; другие, приехав раньше общего сбора, возвратились домой из боязни потерять места.

В общем съезд прошел бледно; он не был решающей битвой, как этого ждали петербургские члены. У собиравшихся в Липецке еще не было категорического желания самим порвать с остальными товарищами, но они воспользовались Воронежским съездом, чтоб сделать смотр всем работникам общества, узнать настроение их для того, чтоб привлечь кого можно в свои ряды, если в будущем придется прибегнуть к решительному шагу -- расколу партии.

Так, с первой же встречи в Воронеже мой давний друг Морозов делал всякие подходы, чтоб привлечь меня в свою тайную группу. Он не говорил, что она уже существует внутри "Земли и воли", но старался убедить в необходимости создать ее. Но я не поддавалась: я отвергала не только необходимость или нужду в такой группе, но находила совершенно недопустимым в тайном обществе заводить еще тайное сообщество. "Так поступал Нечаев", -- говорила я и решительно отказывалась от проекта, который казался мне излишней выдумкой ультраконспиратора. {187}

ЛИБЕРАЛЫ

Ввиду интереса, который внушает личность Желябова, быть может, не лишне упомянуть о вопросе, который он задал на съезде, когда речь зашла о введении в программу аграрного террора. "На кого думает опираться революционная партия, -- спрашивал он, -- на народ или на либеральную буржуазию, которая сочувствует ниспровержению абсолютизма и водворению политической свободы?" "Если первое, то уместен и фабричный, и аграрный террор, -- говорил он, -- если же мы хотим искать опоры среди промышленников, земцев и деятелей городского самоуправления, то подобная политика оттолкнет от нас этих естественных союзников". И он указал, что в Черниговской и Таврической губерниях, в Киеве и Одессе есть деятели, которые в видах общности политических целей ищут сношений с революционной партией. Так, Осинский, тогда уже казненный, имел в Киеве довольно обширные связи с либеральными кругами, и было заметно, что он сам уклоняется от социализма к программе чисто политической. А в Одессе в то время в городской думе существовала большая группа интеллигентов, которая устраивала собрания и обсуждала ни более ни менее как проекты конституции. "Парижская коммуна", -- назвал эту думу Панютин, правая рука генерал-губернатора Тотлебена, и летом того же 1879 года не преминул разгромить этих преждевременных конституционалистов, отправив лидеров в отдаленные места Сибири.

На вопрос Желябова последовал единодушный ответ, что мы будем опираться на народные массы и сообразно с этим строить свою программу, теоретическую и практическую *.

Выступление Желябова рассматривалось в революционной литературе не раз как выступление в пользу союза с либералами-конституционалистами; так оно трактовалось, по словам Фроленко, и на съезде неко-{188}торыми землевольцами из деревни. "Да он настоящий конституционалист!" -- говорили они с возмущением. А Желябов о провинциальных членах "Земли и воли" вынес будто бы такое впечатление, что с не меньшим возмущением воскликнул: "И это -- революционеры!"

Я с своей стороны объясняю вопрос Желябова тем, что он жил постоянно на юге и, не примыкая ни к какой из тамошних группировок (либералы-конституционалисты, украинофилы, бунтари, пропагандисты), вращался среди самой разнообразной публики. Попав для себя довольно неожиданно (по приглашению Фроленко, а затем Ал. Михайлова) на север для участия в съездах в Липецке и в Воронеже, он, конечно, должен был ориентироваться и выяснить себе политическое лицо будущих товарищей, из которых лично знал очень немногих.

Надо сказать, что у нас на севере либералы никогда не считались силой, и в целом в 70-е годы к ним относились отрицательно и с насмешкой. Их бездействие, отсутствие какого-либо протеста против политического гнета со всеми его безобразиями, приниженность по отношению к центральной и губернской администрации совершенно дискредитировали в глазах молодого поколения буржуазно-либеральные элементы, о которых говорил Желябов, а культурное значение земства и городского самоуправления в области народного образования было тогда ничтожно, по результатам как в городе, так и в деревне оно было совершенно незаметно.

На севере со стороны этих кругов были и попытки сношений с "радикалами", как мы обыкновенно называли себя; но эти попытки только роняли их. Так, в 1878 году, когда издавался подпольный орган "Начало" 60, либералы задумали издавать свой собственный подпольный орган. И что же? Обратившись к Н. Буху, который работал в типографии "Начала", они предложили, чтоб им устроили тайную типографию, оборудовали ее, дали нужный персонал и печатали то, что они, либералы, будут доставлять для этого, а со своей стороны обещали денежные средства. Так весь риск и ответственность перекладывались на плечи революционеров, которые пошли бы потом на каторгу и на поселение за дело, в которое не могли вкладывать душу. {189} Это предложение могло возбудить только иронический смех.

Говорил с Бухом писатель Эртель. Отказываясь принять предложение, Бух сказал, что если кружок либералов даст средства и своих печатников, то устроить им свою типографию помочь можно. Эртель ответил: "Кто же будет у них работать в типографии? Князь Васильчиков? Средства он может дать, писать будет, но согласитесь, что работать в типографии он не может". {190}

Глава восьмая

РАЗДЕЛ ЗЕМЛИ И ВОЛИ

После Воронежского съезда началась нелегальная жизнь моя. Я уехала в Петербург с Квятковским, который привез меня в Лесной, где вместе с С. Ивановой он держал общественную квартиру.

Квятковский всегда находил простых женщин, всецело преданных ему, и прислугой у нас в Лесном была немка, совершенно безопасная для того необычайного образа жизни, который на ее глазах мы вели совершенно откровенно.

Это была штаб-квартира землевольцев боевого направления. Стояло лето, и дачная местность представляла много удобств для подобной квартиры. Все мы были нелегальные, и множество лиц такого положения приходило к нам по делам, не возбуждая внимания, а в сосновом парке, на выходе, легко было устраивать собрания под видом невинной прогулки.

Наши рекомендации