Ф. Энгельс (фото 60-х годов XIX века). 7 страница
– Наши немецкие соратники напоминают мне иногда канатоходцев. Гонения на социалистов, как и положено по законам диалектики, принесли партии не только жестокий вред, но и кое-какую пользу, – вставил Шорлеммер.
– Правильно, Карлхен, – Энгельс протянул химику бокал своего любимого рейнлаидского красного вина, – лишь благодаря упорному и умному сопротивлению мы стали силой и заставили филистеров уважать себя. Того, кто идет на уступки, филистер всегда презирает. Выпьем же за нашу победу! Она неизбежна!
Идеи Маркса и Энгельса, как реки в половодье, разливаясь вширь, становились доступными новым тысячам и тысячам трудящихся. Социалистические газеты просвещали рабочих, учили их тактике революционной борьбы. Но, по мнению Энгельса, необходимо было рассказать пролетариям, недавно втянутым в политическое движение, не только о социальных битвах, но и о философских основах и источниках марксизма.
Карл Маркс с дочерьми и Фридрих Энгельс (фото 60-х годов XIX века)
Карл Маркс, 1872 г.
В 1886 году Энгельс написал ряд статей по поводу работы датского философа К.Н. Штарке о Людвиге Фейербахе и объединил их в одну книгу, которую назвал «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии». Прежде всего бросается в глаза предельная простота изложения самых сложных философских вопросов: Энгельс писал свою книгу для рабочего человека. Он не только рассказывает в ней о предшественниках марксизма в философии – Гегеле и Фейербахе, но и разъясняет, каковы отличительные черты диалектического и исторического материализма. Книга «Людвиг Фейербах» Энгельса вошла в историю человеческой культуры как один из важнейших классических трудов марксизма.
Энгельс говорит о философской революции в Германии, которая предшествовала политической революции 1848 года. Самой яркой личностью, вызвавшей этот философский переворот, был Гегель. Монархия и буржуа-либералы ошнбочно видели в его идеях спасение от революционных стихий, и потому гегелевская философия была официально возведена на царский престол всех наук. Правители Германии прочли у Гегеля первую часть его вывода о том, что все существующее разумно, но они не поняли диалектически противоположного вывода: достойно гибели все то, что существует. В этом была революционная сторона философии Гегеля, но это постигли поначалу немногие. К ним относились Гейне, Маркс, Энгельс. Всем, кто хотел внять ему, Гегель говорил, пусть в весьма туманной и совершенно неудобоваримой по языку и стилю форме, что для диалектической философии нет ничего раз навсегда установленного, безусловного. Это был в высшей степени революционный метод мышления, если отбросить идеализм Гегеля и взять из его философии, как это сделал Маркс, рациональное зерно, если глубже проникнуть в грандиозное здание его философии, чтобы найти там бесчисленные сокровища. Энгельс говорит о противоречии между диалектическим методом и догматизмом, некритичностью и консерватизмом его системы. Однако гегелевская философия в целом – величественный итог всего предыдущего развития философии, вся она лишь идеалистически на голову поставленный материализм.
Фейербах не сумел понять философию Гегеля, он попросту отбросил ее прочь, выплеснув вместе с водой и ребенка. Фейербах не только остался идеалистом в понимании общества, он оказался во всем гораздо беднее Гегеля. Политика и историческая наука для него terra incognita – неведомая земля.
Столь же плоско мыслит он по сравнению с Гегелем и там, где рассматривает противоположность между добром и злом.
«Некоторые думают, – замечает Гегель, – что они высказывают чрезвычайно глубокую мысль, говоря: человек по своей природе добр; но они забывают, что гораздо больше глубокомыслия в словах: человек по своей природе зол».
У Гегеля зло выступает как движущая сила исторического развития. У Фейербаха же из его философии улетучиваются последние остатки ее революционности, когда он в обществе, разделенном на классы, призывает: любите друг друга без различия пола и звания; всеобщее примирительное опьянение!
Старая побасенка!
Еще один шаг, последний шаг к научному материализму, который не сделал Фейербах, надо было кому-нибудь сделать. Культ абстрактного человека, это ядро новой религии Фейербаха, надо было заменить наукой о действительных людях и их историческом и общественном развитии.
Это сделал Карл Маркс.
Научное понятие материализма Энгельс формулирует как ответ на основной высший вопрос всей философии: об отношении мышления к бытию, духа к природе. Создан ли мир богом или существует сам по себе, от века? В состоянии ли наше мышление познать действительный мир?
«Философы, – пишет Энгельс, – разделились на два больших лагеря сообразно тому, как отвечали они на этот вопрос. Те, которые утверждали, что дух существовал прежде природы, и которые, следовательно, в конечном счете, так или иначе признавали сотворение мира… – составили идеалистический лагерь. Те же, которые основным началом считали природу, примкнули к различным школам материализма.
Ничего другого первоначально и не означают выражения: идеализм и материализм…
Но вопрос об отношении мышления к бытию имеет еще и другую сторону: как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру? В состоянии ли наше мышление познавать действительный мир, можем ли мы в наших представлениях и понятиях о действительном мире составлять верное отражение действительности? На философском языке этот вопрос называется вопросом о тождестве мышления и бытия. Громадное большинство философов утвердительно решает этот вопрос».
С точки зрения марксизма, мышление способно составлять верное отражение действительности. Мы не только можем всеми нашими пятью чувствами познавать мир, предметы, вещи, но обладаем также умением создавать их сами по нашему замыслу, повторять явления природы и обогащать ее новыми творениями.
Великие открытия XIX и XX веков, огромные достижения современной физики, химии, биологии, астрономии и астронавтики позволяют материалистам говорить о несомненном тождестве мышления и бытия.
Энгельс дает характеристику революционного переворота в философии, совершенного Марксом и его соратниками. Гегелевскую диалектику они освободили от идеологического извращения. Энгельс видит пользу марксистской диалектики не в признании ее на словах, а в том, чтобы применять ее в каждом отдельном случае и в каждой данной области исследования. Он утверждает даже, что три великих открытия – открытие клетки, закона сохранения и превращения энергии и теория Дарвина – свидетельствуют о начале усвоения диалектического мышления положительными науками. Если прежде философия присвоила себе монополию на создание общей картины природы как связного целого, то теперь все науки становятся полноправными созидателями системы мира. Философия из науки «о мире в целом» превращается в науку о законах самого мышления.
«Но это понимание, – пишет Энгельс, – наносит философии смертельный удар в области истории точно так же, как диалектическое понимание природы делает ненужной и невозможной всякую натурфилософию. Теперь задача в той и в другой области заключается не в том, чтобы придумывать связи из головы, а в том, чтобы открывать их в самих фактах. За философией, изгнанной из природы и из истории, остается, таким образом, еще только царство чистой мысли, поскольку оно еще остается: учение о законах самого процесса мышления, логика и диалектика».
Заключительные строки книги Энгельса звучат как гимн науке будущего, когда она перестанет быть средством карьеры и наживы:
«И только в среде рабочего класса продолжает теперь жить, не зачаднув… интерес к теории. Здесь уже его ничем не вытравишь. Здесь нет никаких соображений о карьере, о наживе и о милостивом покровительстве сверху. Напротив, чем смелее и решительнее выступает наука, тем более приходит она в соответствие с интересами и стремлениями рабочих. Найдя в истории развития труда ключ к пониманию всей истории общества, новое направление с самого начала обращалось преимущественно к рабочему классу и встретило с его стороны такое сочувствие, какого оно не искало и не ожидало со стороны официальной науки».
Работа Энгельса «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» была напечатана первоначально в теоретическом журнале германской социал-демократии «Новое время» в 1886 году, а затем вышла отдельной книгой. Петербургский журнал «Северный вестник» поместил перевод этой книги на русский язык в 1889 году, побоявшись, однако, указать фамилию автора.
Ни Маркс, ни Энгельс никогда не были одиноки. Истинно большие люди не внушают маленьких чувств. Оба они, вызывая ярость врагов, познали великую преданность и приязнь единомышленников.
Вокруг Карла и Фридриха густой цепью строились борцы.
Накануне революции 1848 года вокруг Маркса и Энгельса собрались верные сторонники научного коммунизма: Вильгельм Вольф, Роланд Даниельс, Иосиф Вейдемейер. Бывшие руководители «Союза справедливых», «настоящие люди» Карл Шаппер, Иосиф Молль, Генрих Бауэр, рабочий-живописец Карл Пфендер стали выдающимися борцами Союза коммунистов; Фридрих Лесснер прошел с Марксом и Энгельсом весь их революционный путь, ему выпало счастье приветствовать русскую революцию 1905 года.
Творчество известного революционного фельетониста, поэта и сатирика Георга Веерта и поэта Фердинанда Фрейлиграта навсегда вошло не только в золотой фонд немецкой поэзии, но и в историю Германии. Находясь в Кёльне, Маркс и Энгельс поддерживали деловую связь со своими единомышленниками и партийными друзьями, действовавшими в других городах, – Имандтом, братьями Штумпф, Шили. Под воздействием Маркса, Энгельса и его соратников участниками коммунистического движения стали рабочие Нотьюнг, Резер. Энгельс с полным правом писал о Союзе коммунистов, что он «был превосходной школой революционной деятельности». На Рейне в Нассау, в Рейнском Гессене и т. д. – повсюду во главе крайнего демократического движения стояли члены Союза. Конрад Шрамм, Генрих Бауэр, Эрнст Дронке, Вильгельм Либкнехт, Георг Эккариус помогали Марксу и Энгельсу налаживать связи с Германией после поражения революции и пропагандировать идеи марксизма. Революционные деятели Бельгии Жиго и Тедеско, вожди революционного крыла чартистов Гарни и Джонс, поляки, русские, шведы, норвежцы, голландцы – защитники и проповедники идей «Коммунистического манифеста» входили в Союз коммунистов.
Годы Интернационала, появления «Капитала», дни Парижской коммуны сделали имена Маркса и Энгельса всемирно известными. В Европе и Америке о них писали реже правду, чаще небылицы, за ними следили. Но их сторонники, последователи и воины исчислялись уже не единицами, а сотнями. На смену периоду бурь и революций 1848–1871 годов пришло время, когда преобладали легальные методы просветительской и организационной работы (1872–1904 гг.), социализм разрастался вширь, разнообразные организации рабочего класса – партии, профсоюзы, кооперативы, просветительные союзы, – находясь под воздействием идей Маркса, способствовали проникновению марксизма в самые широкие толщи трудящихся. Рабочий-агитатор, рабочий-парламентарий, рабочий – руководитель партии – таков новый тип революционера-марксиста.
Идеи марксизма проникали постепенно в широкие массы, чтобы в XX веке стать необоримой силой, знаменем миллионов. Имя Энгельса всегда стояло рядом с именем Маркса.
После кончины друга Энгельс один возглавил международное социалистическое рабочее движение. Он никогда не оставлял в беде тех, кому доверял, с кем сражался рядом. В числе близких ему людей был Иоганн Филипп Беккер, уроженец баварского Пфальца, с отрочества участвовавший в политическом движении Германии. Он боролся в начале века на стороне защитников демократии и свободы кантонов Швейцарии, позднее пытался прийти на помощь отрядам Гарибальди в их схватках с Австрией и Францией. Отправившись в Марсель, он набрал там добровольцев и зафрахтовал корабль, чтобы идти спасать Римскую республику. Но Беккера предупредили, что судно затопят, если он рискнет выйти из гавани. В это время началась революция в Германии, и он повернул на север.
Летопись подвигов Беккера пространна. Особенно прославился он в баденско-пфальдской военной кампании. Огромного роста, богатырского телосложения, с длинной фиолетово-черной бородой и обжигающими глазами, верхом на могучем коне, Беккер напоминал легендарного Ричарда Львиное Сердце.
В Бадене, по мнению Энгельса, Беккер сделал неизмеримо больше других командиров. Он умел проникнуть в родную ему душу солдата. Люди, подчиненные ему, чувствовали это.
Он знал, как развеселить их соленой шуткой, уговорить и воодушевить. Народная, случайно собранная армия не представляла для него ничего неприятного, трудного. Там, где офицеры, воспитанные в школе регулярных дисциплинированных войск, терялись и ярились от бессилия, Беккер оказывался в своей стихии. Рекруты из его частей не только не дезертировали, но успешно воевали с отлично вымуштрованными прусскими частями, храбро переходя в наступление в открытом поле. Беккер был истинным самородком в науке воевать. И сила его слагалась не только из мужества, находчивости, ума, но из глубокой убежденности в правоте дела, за которое он сражался. Заражая окружающих необыкновенным спокойствием истинно здорового духа, являя пример бесстрашия, он сумел вдохновить плохо вооруженных, необученных солдат и унтер-офицеров на ратные подвиги в защиту революции. За 48 часов войско Беккера сделало переход в 80 километров, продвигаясь как арьергард повстанческих армий. Это было славное ратное дело.
Поздней ночью Беккер провел свой отряд через линию неприятеля в совершенном порядке. Утром его бойцы перешли в наступление, помогая этим отступавшим полкам.
Ничто, однако, не могло спасти германскую революцию. Она была обречена историей. Так неизбежно гибнет от неожиданно возвратившейся зимней стужи преждевременно зацветшее дерево. Отступление революционной армии и переход ее на швейцарскую землю заставили о многом задуматься стихийного, часто увлекающегося бунтаря Беккера.
Энгельс, хорошо знавший Беккера, сказал о нем:
– Коммунист по чувству стал сознательным коммунистом.
Беккер понял, что буржуазия повсюду явилась ядром реакционных партий. Только пролетариат подлинно революционен.
Хотя в 1860 году итальянское правительство предложило Беккеру чин полковника, большие деньги, командование легионом, который он должен был сформировать для предстоящей войны, пролетарский полководец отказался служить Риму, так как его хотели использовать не для дела народа, а в интересах крепнувшей монархии. С королями неистовый революционный воин не хотел иметь ничего общего.
Могучий телом и духом, коммунист Беккер стал одним из основателей Международного Товарищества Рабочих. С обычной неутомимостью и настойчивостью он боролся с анархистами, для чего объединил немецких рабочих Романской Швейцарии.
На Гаагском конгрессе Беккер был с теми, кто изобличил Бакунина, предательски посягнувшего на единство и взрывавшего изнутри Интернационал.
Маркс и Энгельс чтили ветерана и постоянно поддерживали с ним живую связь. Ему жилось, однако, нелегко в изгнании. Он долгое время работал щеточником. Энгельс постоянно помогал ему деньгами.
Семидесяти семи лет Иоганн Филипп Беккер решил побывать в местах, где прошла его буйная молодость. Он приехал из Швейцарии в Пфальц и Баден, поклонился низко земле, политой кровью революционных бойцов, и все такой же высокий, бородатый, но теперь совершенно седой, похожий на патриархального Моисея Микеланджело, в сентябре 1886 года отправился в Лондон погостить у Энгельса. Это были две счастливые недели, когда друзья могли поговорить о прошлом, настоящем и будущем. Иногда к их беседе присоединялись Лесснер и молодежь семьи Маркса. Беккер был участником освободительной борьбы трех поколений, живой летописью всех революций XIX века.
Он помнил русских казаков, проходивших через
Германию в 1814 году, когда пал Наполеон, видел казнь Занда, заколовшего писателя-шпиона Коцебу, и сражался всю жизнь с деспотизмом.
– Да, старый дружище, – говорил ему Энгельс, – ты единственный немецкий революционный генерал, которого мы имеем.
Но Беккер, не потерявший способность, несмотря на преклонные годы, смущаться, когда его хвалили, протестовал и отвечал полусерьезно:
– Генерал у нас только ты, Фридрих. Это признано Марксом и всей партией, я был всего лишь тактик, ничего не знавший в теории военного дела. Когда-то я отверг звание полковника, предложенное итальянским правительством, фактически продавшимся короне. Из твоих рук я его принимаю.
Энгельс откровенно любовался старостью Беккера и говорил о нем с нежностью:
– Этот редкий человек столь гармоничен физически и духовно, что ему можно было следовать в жизни природным инстинктам, ведущим его по правильному пути. И, приближаясь к восьмидесяти годам, он так же бодро стоит на высотах движения, как и в юности. Никогда не был он мрачным идейным невеждой, как многие «идейные» республиканцы незабываемого 1848 года. Как он дорог мне тем, что, как истинный жизнерадостный сын веселого Пфальца, никогда не притворялся и не хуже всякого другого любил вино, женщин и песни.
Казалось, что Беккер еще долго будет противостоять смерти. А прошло всего два месяца после его отъезда из Англии в Женеву, и белый телеграфный бланк оповестил Энгельса о том, что 7 декабря 1886 года его старого друга не стало.
Самым тяжелым бичом англо-американского социалистического движения было его сектантство, оторванность от рабочих, догматизм. «С тех пор как прекратил свое существование Интернационал, – писал Энгельс Бебелю об Англии, – здесь нет абсолютно никакого рабочего движения. Кроме такого, которое плетется в хвосте буржуазии, радикалов и ставит себе маленькие цели «в пределах капиталистических отношений».
Задачи социалистов Англии и Америки Энгельс видел в том, чтобы всколыхнуть застойную заводь, посеять хоть какой-нибудь свежий ветерок, втянуть в борьбу широкие массы, как это делал Маркс. Ошибочной и вредной сектантской тактике английских и американских социалистов Энгельс противопоставлял деятельность творца «Капитала» в Международном Товариществе Рабочих. «Основывая Интернационал, – писал он, – Маркс составил его Общий Устав так, чтобы к нему могли примкнуть все пролетарские социалисты того периода…; и лишь благодаря этой своей широте Интернационал сделался тем, чем он был, – средством постепенного растворения и поглощения всех этих мелких сект…»
Энгельс намеревался написать биографию Маркса и в связи с этим собирал материалы по истории Интернационала, он считал, что Международное Товарищество Рабочих было одним из самых ярких творений гения Маркса. «Жизнь Мавра без Интернационала была бы бриллиантовым кольцом, из которого вынут бриллиант».
Проживавшие в Америке немцы-социалисты не смогли установить тесных контактов с американскими рабочими, так как действовали догматически и доктринерски, пытались навязать отсталым и равнодушным ко всякой теории труженикам чисто теоретические, рассудочные премудрости.
Труженики Нового Света в 80-х годах вели решительную, подчас героическую, хотя и стихийную, стачечную борьбу за свои кровные интересы, в частности за 8-часовой рабочий день. Однако это были чисто экономические схватки. Энгельс отдавал себе отчет в том, что рабочие Америки находятся еще на буржуазной ступени мышления, и потому подчеркивал особую необходимость распространения в США идей научного социализма.
«Немцы, – писал Энгельс, – не сумели сделать из своей теории рычаг, который привел бы в движение американские массы. Они в большинстве случаев сами не понимают этой теории и относятся к ней доктринерски и догматически, считая, что ее надо выучить наизусть, – и этого уже достаточно на все случаи жизни. Для них это догма, а не руководство к действию». Энгельс учил социалистов Англии и Америки «участвовать во всяком действительно всеобщем движении рабочего класса, беря его фактическую точку отправления такой, какова она есть, и постепенно поднимать его на уровень теории…»
В 80-х годах экономическое положение рабочего класса Англии ухудшилось, в связи с этим страна переживала бурный подъем массового рабочего движения, усилилась стачечная борьба, появились первые тред-юнионы малоквалифицированных рабочих. Энгельс вместе со своими сторонниками вел борьбу против английских оппортунистов, этих «буржуазных и буржуазно окрашенных социалистов», во главе которых стоял беспринципный карьерист Гайндман, мечтавший лишь о парламентском мандате.
Последователи Энгельса – социалисты Элеонора Маркс-Эвелинг, Эдуард Эвелинг, пролетарские революционеры Томас Манн, Джон Бёрнс, Э. Б. Бакс, У. Моррис и другие, порвав с Социал-демократической федерацией Гайндмана, а затем и с Социалистической лигой, скатившейся к анархизму, стремились к созданию самостоятельной, способной противопоставить себя буржуазии, независимой английской рабочей партии со своей классовой программой. Они играли выдающуюся роль в организации стачечной борьбы английских рабочих, а также в создании тред-юнионов неквалифицированных рабочих.
Стачечное движение на острове нарастало. В 1888 году около 120 тысяч человек прекратили на время работу, добиваясь надбавки к нищенской заработной плате. Летом забастовали работницы спичечной фабрики в Ист-Энде – районе отверженных, где много лет бывала как добрый друг, учитель и руководитель Элеонора Маркс. Там впервые к ней обратились женщины со словами – «наша мать».
Дочь Маркса не покидала осажденной, будто крепость, небольшой фабрики, покуда представители рабочих и руководившие стачкой социалисты спорили с хозяином Вскоре он вынужден был уступить, и заработок работниц несколько увеличился Успех этот обнадежил других
Уже несколько лет Элеонора работала также среди пролетариев газовых предприятий, крайне эксплуатируемых и обездоленных
Комитет газовщиков, возглавляемый Элеонорой, призвал рабочих к забастовке
С детства Элеонора была неутомима именно в трудные дни Любовь к борьбе, к преодолению препятствий, бесстрашие она унаследовала от отца, укрепила в дружбе с Энгельсом. В огне куются самые крепкие предметы В эти сложные дни схватки с капиталистами, во время стачки, на подъеме, Элеонора добилась создания первого в Англии профсоюза неквалифицированных рабочих и стала членом его Центрального Комитета
Она отлучалась из комитета только для того, чтобы посоветоваться с Энгельсом, который зорко следил за всем происходящим на газовых заводах и сообщал об этом Лафаргам в Париж и соратникам в разные страны Основательно изучив историю, Элеонора хорошо понимала, как много могут достичь женщины в революционном движении, не только на баррикадах, в дни великих боев, но и в повседневной изнурительной борьбе с капиталистами Ей удалось, пользуясь собранным ранее опытом, знанием женских тревог и страданий, силой убеждения и доверия, которое к ней питали работницы, создать в профессиональной организации особые, женские секции.
Вскоре Союз объединил 70 тысяч пролетариев Англии и Северной Ирландии Перед этой силищей пришлось отступить газовым компаниям Они ввели 8-часовой рабочий день и подняли заработную плату на 6 пенсов за каждую смену. Беспримерная в истории победа рабочих явилась подлинным триумфом младшей дочери Маркса.
Тусси никогда не чуралась, казалось бы, незаметной, черновой, повседневной организационной работы, понимая, что из маленьких кирпичей строятся огромные здания. Превосходный агитатор и публицист, она смело переходила от малого к большому, одинаково легко разбираясь и в вопросах, касающихся всего человечества, и в делах повседневных, и заботах каждой отдельной личности. Для нее не было неинтересных либо скучных тем, если они касались жизни рабочих Эта особенность, перенятая Тусси от отца и Энгельса, делала ее нужной и горячо любимой народом Поэтому Ист-Энд, Уайт-Чаппель и доки были ей ближе, нежели Бонд-стрит, Гровенор-сквер или Кенсингтон.
Положение докеров до их победы в забастовке было еще более тяжелым, чем газовщиков. Они никогда не имели постоянной работы и толпились у Темзы, жадно вглядываясь в туманную даль, в ожидании пароходов, разгружать которые их нанимали за гроши. Энгельс называл докеров отверженными из отверженных.
Англичане слыли рослыми, здоровыми людьми. Нарядные прохожие на Чаррингтон-кросс в такой же мере подтверждали это, как люди доков опровергали. Узкогрудые, изможденные грузчики были выносливы, как вьючные животные, но редко доживали они до старости. Элеонора посещала семьи докеров, где дети гибли от рахита, прозванного английской болезнью, страдали трахомой и туберкулезом, а многие женщины с отчаяния выклянчивали милостыню и пьянствовали.
Потеряв терпение, недополучив при расчете плату за разгрузку, докеры забастовали. Через несколько дней из Вест-Индских доков стачечное движение перебросилось к другим грузчикам, 10 тысяч трудящихся прекратили работу. Крупнейшая гавань мира была заморожена. Темза притихла. Забастовкой руководили несколько докеров, Эвелинг и Элеонора. Она стала секретарем забастовочного комитета. С этого часа, как ранее на газовом заводе, Элеонора не покидала своего поста ни днем ни ночью. Ей доверяли деньги, и она распределяла пособия среди безработных, вела записи в рабочих книжках стачечников. Дверь в комнату, где она находилась, не закрывалась, и люди всех возрастов приходили к ней за советом и помощью. Докеры полюбили эту женщину, неистовую в борьбе и кроткую в общежитии.
После напряженных недель стачка в доках также кончилась успешно для рабочих. Они получили то, чего добивались. Ощутив на деле, как много добра несет объединение, докеры тоже вступили в профсоюзы. Это было еще одной победой социалистов.
Боевой темперамент в политической борьбе – вот главная черта, которую Элеонора переняла у Энгельса. Сдержанная, отлично воспитанная, Тусси была олицетворением спокойствия в семье и среди друзей, но на трибуне, в Комитете, руководившем забастовкой, в уличной схватке с полицейскими она становилась неистово смела. Когда начальник лондонской полиции запретил митинг безработных, демонстранты попробовали пробить себе дорогу на одну из самых больших площадей столицы – Трафальгар-сквер. Это было нелегким делом. К площади примыкали улицы, населенные зажиточными лавочниками и чиновниками. Неподалеку были расположены казармы. Чтобы загородить узкие переулки, хватало одного взвода солдат.
Элеонора не признавала отступлений.
– Вперед, друзья, – крикнула она, – это всего лишь маленькое препятствие, пусть знает полиция, что мы ее не боимся.
– Вперед! – раздалось со всех сторон.
Навстречу демонстрантам, размахивая увесистыми дубинками, ринулись полицейские. У Элеоноры не было никакого оружия, кроме маленького зонтика.
– Пусть будет стыдно тем, кто воюет с мирными безоружными людьми, требующими труда, – снова раздался голос предводительницы безработных.
– Стыд, позор правительству!
Завязался рукопашный бой. Черная тальма Элеоноры была разорвана в клочья и сбившаяся шляпка смята. Внезапно со стороны Сент-Джемского сквера показались вооруженные солдаты.
Начальник лондонской полиции, реакционер Уоррен, призвал на помощь войска. В рядах демонстрантов началось смятение. Перевес сил был не на стороне рабочих. Эдуард Эвелинг тщетно призывал свою группу остаться на поле боя.
– Зачем рисковать головами? Мы хотим работы, а не крови, – говорили вокруг. Колонны, шедшие на митинг, заметно редели. Эвелингу пришлось отойти. Однако на противоположном конце, неподалеку от колонны, увенчанной статуей Нельсона, Элеонора и несколько десятков ее друзей докеров продолжали сражаться. Дочь Маркса упорно сопротивлялась, пока ее не арестовали.
Лишь к вечеру она была выпущена на свободу. В отличном воинственном настроении Тусси добралась до дома Энгельса, где ее ждали встревоженные близкие. Переодевшись и подкрепившись черным чаем, Элеонора написала саркастическое, резкое письмо в газету «Пэль-Мэль», рассказывая с возмущением обо всем происшедшем у подножья горделивой колонны Нельсона, воздвигнутой в честь победы Англии над Наполеоном I.
Энгельс, постоянно переписывавшийся с Лаурой и Полем Лафаргами сообщил им подробности события, не преминув рассказать о мужественном поведении Элеоноры.
– Дело будет решаться в суде, – добавлял он, – возмущение рабочих грубостью полиции так велико, что в ближайшее воскресенье возможно новое столкновение.
Энгельс высоко ценил знания и переводческий дар Лауры, а в ее муже видел одного из самых стойких марксистов, вождя французских пролетариев. В письмах Энгельс подробно сообщал им обо всех делах в Англии, о событиях в семье, делился своими мыслями о всемирном рабочем движении, давал советы, руководя таким образом фактически борьбой социалистов. Острый глаз его увидел среди английских пролетариев новый и опасный тип человека – филистера, приспособленца, лицемера, демагога.
«Поскольку филистер, как буржуа, так и рабочий, стоит за действия в рамках законности, можно ожидать, что следующая демонстрация окажется слишком слабой, чтобы попытаться сделать что-либо серьезное. И тогда было бы жаль видеть, как лучшие люди жертвуют собой, чтобы спасти честь трусов, которые отступают уже теперь», – заканчивал Энгельс свое письмо в Париж.
Нет большей беды для труженика, нежели безработица. С нею приходят голод, многообразные унижения. Над убогими жилищами окраин, почерневшими от дыма очагов, над золотушными, присмиревшими детьми, над женщинами без возраста, скрывающими нищету под заштопанным платком, липким вонючим туманом нависает тогда отчаяние. Безработица! Несколько грошей – подачка благотворителей – не могут вывести из тупика здоровых людей, ищущих труда.