Р.никсон: советско-американские отношения в 70-х годах 287 7 страница

Посольство и разведслужбы

Между дипломатической службой советских посольств и работавших „под их крышей" резидентур КГБ подчас складывались сложные отно­шения. Работники резидентур обычно держались несколько обособленно в силу специфики их работы, да и известный всем факт наблюдения КГБ за благонадежностью всех сотрудников далеко не всегда способствовал

сугубо

344 ДОВЕРИТЕЛЬНО

сплочению коллектива посольства. Нередко нарушались нормальные личные отношения между послами и резидентами КГБ. Шло соперничество из-за сбора информации из разных источников страны пребывания и из-за установления полезных и важных связей. Порой некоторые склонные к чванству послы и резиденты - не от большого ума - ссорились между собой и стремились показать сотрудникам посольства именно свою значимость. Время от времени ЦК партии приходилось разбирать эти мелочные ссоры, а подчас и отзывать домой посла или резидента.

Однако в большинстве посольств наблюдалось „мирное сосущество­вание" обеих служб, исходя из четко очерченного круга обязанностей. Так было в нашем посольстве в Вашингтоне за все время моего пребывания там. За это время сменилось 6 резидентов. Люди разного калибра, но, как правило, это были профессионалы, с которыми у меня устанавливались нормальные деловые отношения.

Наши взаимоотношения были ясно определены. Они докладывали мне наиболее важную политическую информацию, полученную ими, и подчас советовались по поводу политических оценок тех или иных событий внутри США или американского внутриполитического курса. Я не был в курсе их конкретных операций и никогда не интересовался их агентурой. Это было вне круга моих обязанностей. Конкретно с их разведдеятельностью сталкивался лишь тогда, когда она становилась предметом официального обсуждения между обоими правительствами или появлялась угроза такого обсуждения. В этих случаях резидент обязан был доложить мне о случившемся, поскольку в подобное событие вовлекались непосредственно наше правительство и Политбюро. Обычно во время обмена визитами на высшем уровне разведслужба получала приказ приостанавливать свою деятельность в США, чтобы предотвратить возможность возникновения каких-либо публичных политических скандалов.

Договоренность о спецслужбах

В июне посольство сделало следующее представление Скоукфорту (Киссинджер отдыхал на Вирджинских островах): „Американские спец­службы предпринимают попытки раздуть кампанию шпиономании, используя арест двух граждан, а также домыслы о якобы подслушивании американских телефонов с территории советского посольства в Вашингтоне. Обращает на себя внимание явно провокационный характер шумихи, затеянной ФБР не без ведома вышестоящих властей".

Когда Киссинджер вернулся, я вновь обсудил с ним эту тему, а также появившееся в печати обвинение в адрес тех или иных советских сотрудников в разведдеятельности. В Советском Союзе старались избегать таких публикаций. Американскую сторону о таких случаях уведомляли негласно. Я призвал его следовать аналогичной практике, чтобы не будоражить без нужды общественное мнение и прессу.

Он сказал, что уполномочен подтвердить, что они в принципе также исходят из того, что подобные случаи с обеих сторон не должны предаваться гласности. Администрация готова к тому, что если будут возникать те или иные факты, касающиеся деятельности спецслужб, то обе стороны будут негласно делать, соответствующие представления друг другу и в случае необходимости будут иметь возможность без какой-либо шумихи

Д.ФОРД - -

ПРЕЗИДЕНТ США 345

заблаговременно отзывать тех или иных сотрудников. Он со своей стороны готов лично напрямую говорить с советским послом по всем таким делам спецслужб, чтобы избежать утечек в прессу.

Президент дал письменную директиву ФБР относительно необходимости впредь получать личную санкцию президента или госсекретаря на публичные заявления, которые затрагивают отношения с СССР. Киссинд­жер говорил при этом о падении дисциплины среди государственных служащих, многие из которых все еще считают Форда „ненастоящим" (неизбранным) президентом. Приходится подстегивать дисциплину.

Достигнутая таким образом негласная договоренность в течение довольно долгого времени неплохо соблюдалась обеими сторонами.

Разведслужбы обеих стран активно соревновались в негласной установке в помещениях посольств другой стороны различного рода хитроумных подслушивающих устройств - „жучков", проявляя при этом немалую изобретательность. Достаточно напомнить вмонтирование в американский герб, находившийся в кабинете американского посла в Москве (при Гарримане и Болене), „жучка" советскими специалистами. Или невольное -в порыве необдуманных эмоций Хрущева - раскрытие наших возможностей читать некоторые шифротелеграммы американского посла (Колера), посылаемые им в Вашингтон.

Американские спецслужбы не оставались в долгу. Несколько подслушивающих микрофонов были обнаружены в нашем старом здании посольства, где мы работали до 1994 года, а в новом здании посольства и жилом доме, построенных на Висконсин авеню в конце 80-х годов, было изъято более 200 таких усовершенствованных устройств (они были продемонстрированы на пресс-конференции). В свою очередь, новое здание американского посольства в Москве, которое строилось примерно в то же время, также подверглось „обработке" подслушивающими устройствами с нашей стороны. В результате этих акций использование новых зданий посольств было заморожено. Новое посольство СССР (точнее, теперь уже России) было открыто в 1994 году. А новое здание американского посольства по-прежнему не функционирует, хотя в 1993 году тогдашний руководитель КГБ Бакатин „щедро" раскрыл американскому послу всю схему секретных устройств в новом здании (видимо, американцы не полностью поверили Бакатину: все ли секреты раскрыты?).

Облучались ли посольства в Москве и в Вашингтоне?

В конце ноября 1975 года Киссинджер заявил мне, что американский посол в Москве Стессел заболел лейкемией. Не исключено, сказал он, что это является результатом длительного электромагнитного облучения американского посольства в Москве. В результате, если сведения о заболевании посла станут достоянием гласности, то дело может получить скандальную огласку, предостерег госсекретарь.

В этой связи правительство США ставило перед Москвой вопрос о прекращении облучения американского посольства.

Я сообщил в Москву об этой беседе и получил указание отклонить утверждения госсекретаря о преднамеренном облучении здания посольства США, заявив, что советская сторона вновь провела тщательное обследо-

сугубо доверительно

вание и консультации со специалистами. Они еще раз подтвердили, что напряженность электромагнитного поля в районе посольства не превышала санитарной нормы, установленной в СССР, которая, как известно, значительно ниже нормы, принятой в США. Кроме того, по заключению медицинских специалистов, такого рода излучения вообще не могут привести к указанному Киссинджером заболеванию (кстати, Москва отвечала аналогично на запросы нашего посольства, которое проявляло такое же беспокойство в отношении своих сотрудников).

Много позже я узнал, что, прибегая к такому облучению, советские органы безопасности надеялись помешать американским спецслужбам из здания своего посольства перехватывать важные телефонные и радиопере­говоры в Москве (в большинстве своем они шли открытым текстом без специальной технической защиты). Естественно, что эти службы стремились избавиться от создаваемых помех - отсюда дипломатические представления и контрпредставления под разными предлогами.

17 декабря Форд в послании к Брежневу настаивал на прекращении упомянутых излучений, с тем чтобы „возможная огласка не стала препятст­вовать улучшению отношений между двумя странами".

В ответе Брежнева утверждалось, что электромагнитное поле в зоне посольства имело промышленное происхождение, а его уровень не представ­лял какой-либо опасности для здоровья людей. Чтобы окончательно „снять неясности" у американской стороны, советские специалисты были бы готовы встретиться с соответствующими американскими специалистами и произвести необходимые замеры напряженности электромагнитного поля в здании посольства. Американская сторона, как и можно было ожидать, уклонилась от такого предложения. (Постепенно этот вопрос отошел на задний план в результате профилактических мер, принятых обеими сторонами в одностороннем порядке.)

Ради справедливости следует сказать, что наше посольство в Вашингтоне находилось примерно в аналогичной ситуации, но, поскольку наши доктора утверждали (не знаю, насколько обоснованно), что, по их мнению, здоровье сотрудников не подвергалось опасности, мы не делали каких-либо представ­лений американской стороне. Я сам систематически страдал заболеванием горла и дыхательных путей. Наши доктора подозревали, что это могло быть результатом многолетней работы в комнате, окруженной закрытым магнит­ным полем. Вентиляция этого помещения была очень слабой, поскольку оно находилось как бы в коробке, между двумя стенками с постоянно циркули­рующими магнитными волнами между ними, которые создавали помехи прослушиванию извне. Заверения медиков о безопасности подобной „окружающей среды", конечно, немного успокаивали тогда, но кто мог или может сказать с уверенностью, что в долгосрочном плане здоровье сотрудников обоих посольств не приносилось в жертву „холодной войне"?

Секретные службы обеих стран негласно и квалифицированно сотруд­ничали друг с другом по обеспечению необходимой безопасности высших государственных и официальных лиц, приезжавших с визитом в их страны. К счастью, в этой области у них не было провалов или неудач. Больше того, они время от времени обменивались развединформацией в отношении возможных покушений на их официальных представителей во время их поездок в „третьи страны" или при планировании таких поездок. Мне припоминаются два случая, когда я - по специальному поручению из Москвы - передавал весьма конфиденциальную развединформацию с

Д.ФОРД -

ПРЕЗИДЕНТ США 347

предупреждением о готовившихся покушениях на госсекретаря Киссинд­жера, а затем и на директора ЦРУ. Они были восприняты с благодарностью. В целом же „война разведок" продолжалась, конечно, и дальше*.

5. ФОРД ТЕРЯЕТ БЕЛЫЙ ДОМ

Центральным событием в политической жизни США в 1976 году было избрание нового президента, выборы в конгресс и органы власти на местах. Президентские выборы 2 ноября принесли победу кандидату от демокра­тической партии Картеру с незначительным преимуществом (51 и 49 про­центов; соответственно 40,8 и 39,1 млн. голосов). Президентом был избран бывший губернатор штата Джорджия, еще год назад, по существу, неизвестный в стране. Картер одержал победу над кандидатом, уже занимавшим президентский пост, чего не было со времен победы Ф.Рузвельта в 1932 году. Такому исходу выборов способствовало сложное и неудовлетворительное экономическое положение в стране. Кроме того, Картеру удалось в значительной мере восстановить традиционную „рузвельтовскую" коалицию демократов. Республиканская же партия оказалась глубоко расколотой между сторонниками Форда и Рейгана.

Советско-американские отношения в 1976 году развивались неровно, под воздействием противоречивых факторов, вызванных главным образом спецификой предвыборной обстановки в США и некоторыми особенностями внешнеполитической ситуации этого периода. Вместе с тем эти отношения продолжали в той или иной мере испытывать на себе влияние тех положительных сдвигов, которые произошли в международной обстановке и в области двусторонних отношений с начала 70-х годов.

На развитие советско-американских отношений и их содержание в 1976 году наложил отпечаток ряд обстоятельств. Начиная с конца 1975 года значительную роль в определении подходов администрации к этим отно­шениям стала играть предвыборная кампания в США, которая совпала с нервозной реакцией Вашингтона на события в Анголе. Представители администрации, включая Форда и Киссинджера, начали бить тревогу по поводу поражения проамериканских сил в этой африканской стране, причем делали они это с явным антисоветским подтекстом. Руководство администрации пустило в оборот тезис о стремлении СССР добиться „специальных сфер влияния" путем военного вмешательства. Этим воспользовался, в частности, и оппонент Форда в партии, консервативный деятель Рейган. В создавшейся обстановке Форд даже публично отказался от использования термина „детант" (разрядка), оговорившись, правда, что он

' Наиболее сенсационным случаем уже последнего времени был арест в США ответственного сотрудника ЦРУ Олдрича Эймса, долго работавшего на советскую и российскую разведку. По значимости это дело можно сравнить с разоблачением советского полковника Пеньковского, ставшего в 60-е годы агентом ЦРУ.

сугубо

348 доверительно

не выступает против существа политики смягчения напряженности с СССР. Эти тактические шатания хозяина Белого дома осложняли обста­новку, ослабляли разрядку. Начались сбои в советско-американских отношениях.

Наиболее серьезным было то, что, несмотря на довольно оптимисти­ческую оценку Киссинджером перспектив переговоров по ограничению стратегических вооружений после его поездки в Москву в январе 1976 года, Вашингтон фактически заморозил затем переговоры по этому важному вопросу. Белый дом, несмотря на заверения, практически ничего не предпри­нял и для создания нормальных условий, которые содействовали бы более быстрому развитию торгово-экономических связей между двумя странами.

Произошло также определенное ужесточение позиций администрации на переговорах с нами по ряду конкретных проблем двустороннего сотрудничества.

И все же, несмотря на все это, удалось в определенной степени сохранить сложившийся уровень советско-американских отношений.

На протяжении всего года продолжались - в трех раундах - переговоры между делегациями СССР и США по вопросам, связанным с выработкой нового соглашения об ОСВ (правда, без большого успеха).

Пожалуй, наиболее примечательной чертой советско-американских отношений в 1976 году было то, что вопрос о встрече на высшем уровне как-то ушел в сторону и фактически отпал сам собой. Таким образом, не был задействован сильный стимулятор отношений между США и СССР.

Ангола, Ближний Восток и ОСВ - тема встреч с Киссинджером в Вашингтоне и в Москве

В январе 1976 года я часто встречался с Киссинджером. В основном затрагивались три вопроса: Ангола, Ближний Восток и нерешенные проблемы переговоров по ограничению стратегических вооружений.

Ангольский вопрос постоянно поднимался по инициативе Киссинджера. Он добивался, чтобы мы оказали сдерживающее влияние на кубинцев, которые становились - при нашей поддержке - важнейшим фактором в гражданской войне в Анголе.

В Москве явно недооценивали психологическое влияние „кубинского фактора" на американское общественное мнение и администрацию США, которые считали, что СССР решил использовать кубинцев для поддержки враждебных США сил в недавних колониальных странах „третьего мира". Историческая ирония заключалась в том, что вмешательство кубинцев в Дела Анголы произошло по их собственной инициативе, без какого-либо сог­ласования с нами, но с явным расчетом на то, что принцип „интернацио­нальной солидарности" все равно затем сработает с нашей стороны. Фидель Кастро оказался в этом смысле прав. СССР без всякой нужды стал втяги­ваться в гражданскую войну в Анголе путем поставок оружия и посылки военных специалистов*, хотя в самом начале этой войны Политбюро - по предложению Громыко, Устинова и Гречко - приняло специальное поста­новление об оказании МПЛА политической и определенной материальной

* С 1976-го по 1981 год Анголе было поставлено советское оружие на общую сумму в Млн. долларов. В 1981 году в Анголе находилось 1200 советских военных специалистов.

д.форд-

президент сша 349

помощи, но „ни в коем случае не вовлекаться в войну в Анголе в военном плане".

Могу засвидетельствовать, что преднамеренное использование нами кубинских войск где-то в странах „третьего мира" никогда не предусматри­валось в планах советского руководства. Однако события в Анголе давали нашим противникам в Америке удобный повод для таких обвинений.

К сожалению, советско-американский диалог вокруг Анголы оставался „разговором глухих", а это лишь ухудшало наши общие отношения.

Выступая на заседании одного из комитетов сената 30 января, Киссинд­жер заявил, что „в свете событий в Анголе" администрация приняла реше­ние не вносить в конгресс, предложений о пересмотре торгового законода­тельства с целью нормализации торгово-экономических отношений с СССР. Он также отметил, что в данный момент он выступает против любых американо-советских соглашений о совместной разработке ресурсов Сибири.

Раздражение администрации в отношении СССР из-за Анголы возросло, когда в феврале конгресс, памятуя о горьком вьетнамском опыте, принял поправку к закону о военном бюджете, запрещавшую использование средств для оказания помощи раскольническим группировкам в Анголе. Правда, через месяц комиссия по международным отношениям палаты представите­лей, не отменяя этой поправки, приняла новую поправку к другому законо­проекту, в соответствии с которой „советское вмешательство в Анголе должно со всей определенностью приниматься во внимание при планирова­нии внешней политики США и проведении переговоров с Советским Союзом".

В марте правительство США отменило три советско-американские встречи на уровне членов правительства, чтобы продемонстрировать Москве свое „недовольство" политикой СССР в Анголе. На этих встречах предполагалось обсудить вопросы энергетики, жилищного строительства и торговли. Стремление к сотрудничеству стало, таким образом, заметно ослабевать. В целом же можно сказать, что обоюдная вовлеченность в войну в Анголе явилась одним из основных факторов, тормозящих процесс разрядки в середине 70-х годов.

Основное внимание в наших беседах с Киссинджером в этот период уделялось его предстоящей поездке в Москву с целью обсуждения главным образом комплекса проблем по ОСВ, касавшихся в первую очередь крылатых ракет и советского самолета „Бэкфайер". Я подчеркивал, в частности, что „Бэкфайер" не является тяжелым бомбардировщиком, а поэтому не подлежит ограничению. Киссинджер излагал противоположную американскую позицию, утвержденную Фордом.

Госсекретарь предложил как альтернативу обдумать вопрос о докумен­тальном оформлении уже имеющейся значительной договоренности по ОСВ с последующей доработкой - в виде протокола - оставшихся наиболее сложных вопросов. Лучше закрепить проделанную большую работу, сказал он, чем поставить ее под угрозу, особенно если в США придет к власти новый президент.

Однако Москва была против такого „половинчатого" решения, хотя, на мой взгляд, это предложение заслуживало более серьезного рассмотрения с нашей стороны с учетом предвыборной обстановки в США, и я поддерживал его, так как в нем был определенный практический смысл.

Сенатор Спаркмэн, председатель сенатского комитета по иностранным делам, в беседе со мной выразил недоумение по поводу непоследовательных

сугубо

ДОВЕРИТЕЛЬНО

и противоречивых шагов Форда. С одной стороны, сказал он, президент и госсекретарь выступают в пользу разрядки в отношениях с СССР и в пользу нового соглашения по ОСВ, считая, что, несмотря на трудности, найти компромисс по ОСВ можно. Это хорошо.

Однако, с другой стороны, Форд и Киссинджер, особенно последний, затеяли возню против СССР вокруг Анголы, вопроса по своему весу неизмеримо малого, если говорить об общем комплексе советско-амери­канских отношений. Конгресс, опасаясь повторения Вьетнама, не склонен втягиваться в ангольские события, несмотря на все старания администрации. Но эти старания не проходят бесследно с точки зрения влияния на широкие круги населения, которые не знали толком, где находится Ангола, но настораживались, слыша „об экспансии русских", не соблюдавших „какие-то правила поведения", установленные якобы ранее между СССР и США.

21 января Киссинджер вылетел в Москву (я вылетел днем раньше). Накануне его отлета советник госдепартамента Сонненфелдт, сославшись на поручение госсекретаря, попросил поверенного в делах Воронцова передать в Москву, что Киссинджер „надеется, что в Анголе не произойдет крупного наступления в то время, как он находится в Москве" (Киссинджер явно находился под ошибочным впечатлением, что военными действиями в Анголе руководили из Москвы).

Переговоры с Киссинджером в Москве вели Брежнев и Громыко. Киссинджер поднял вопрос об Анголе, который продолжал привлекать обостренное внимание в США. Однако разговор на эту тему ничего не дал. Еще до встречи с ним Брежнев, отвечая на вопрос одного из американских корреспондентов, заявил, что „если Киссинджер хочет поговорить об Анголе, то пусть говорит с Сонненфелдтом".

Главной проблемой оставалось, конечно, соглашение по ОСВ, а точнее, два основных вопроса: крылатые ракеты и самолет „Бэкфайер".

По ходу дискуссии о „Бэкфайере" Брежнев не только сообщил госсекре­тарю летно-тактические данные этого самолета по дальности полета, но и выразил готовность не модернизировать самолет для использования его на межконтинентальных расстояниях, принципиально зафиксировав это в материалах переговоров. Киссинджер не дал своего окончательного ответа на эти предложения, но чувствовалось, что он доволен этой уступкой.

Затем сложная дискуссия развернулась вокруг крылатых ракет, ограни­чения дальности их полета. После споров Брежнев принял американское предложение о том, чтобы крылатые ракеты воздушного базирования имели дальность полета до 2500 км (по существу, это было главное требование Киссинджера). Однако он отказался согласиться с такой же дальностью полета для ракет морского и наземного базирования. Тем не менее намечался определенный компромисс и по этим вопросам. При обсуждении вопроса о крылатых ракетах Киссинджер частично использовал резервную позицию, согласованную им с Фордом, но не с Пентагоном.

Отношения осложняются. Форд отказывается от слова „детант"

Когда достаточно удовлетворенный итогами переговоров по ОСВ Киссинджер вернулся в Вашингтон, высшее военное руководство США во главе с министром обороны Рамсфелдом приняло эти итоги „в штыки".

д.форд-президент сша

Оно отказалось принять компромиссные ограничения на крылатые ракеты морского и наземного базирования. По самолету „Бэкфайер" и другим вопросам высшие генералы Пентагона во главе с Рамсфелдом (он, по существу, становился главным противником соглашения по ОСВ-2) сразу же поставили под сомнение все советские заверения и предложения, привезенные Киссинджером из Москвы.

В Белом доме состоялось бурное заседание Совета национальной безопасности. Об этом мне доверительно рассказал Хайленд, заместитель Скоукрофта. В результате вновь вспыхнувших яростных споров противоречий, сказал Хайленд, все фактически снова развалилось, единой американской позиции опять нет, президенту нужно было снова собирать ее воедино, а это он вряд ли сможет сделать ввиду сложных разногласий между главными советниками: Киссинджером и Рамсфелдом. К последнему же Форд начинал все больше прислушиваться с учетом предвыборных соображений.

Стало очевидным, что Форд отворачивается от владивостокской договоренности, во всяком случае до президентских выборов. Если добавить к этому продолжавшиеся нападки лично на Киссинджера со стороны правого крыла партии, то можно понять его последующую растущую „отрешенность" от активного продвижения компромисса по ОСВ, чему он прежде отдавал так много сил.

В феврале-марте была все же сделана еще одна попытка договориться по ОСВ. Форд в послании Брежневу предложил следующее: обе стороны ратифицируют владивостокские договоренности, выделив при этом самолеты „Бэкфайер" и крылатые ракеты в отдельный пакет, по которому следует продолжать переговоры. Москва продолжала настаивать на решении этих вопросов в рамках общих соглашений по ОСВ.

Именно в это время президент Форд под давлением критики со стороны Рейгана и ему подобных публично отказался использовать привычный термин „детант" (по-французски - ослабление напряженности) в своем политическом лексиконе, заменив его фразой: „мир, основанный на силе". По существу же, было ясно, что не оставалось больше надежды на какой-либо прогресс в советско-американских отношениях в предвыборный год в США.

Некоторое продвижение было лишь в области ядерных испытаний. 30 марта Киссинджер сообщил, что американская сторона в принципе принимает советскую идею о том, чтобы взаимно соблюдать де-факто начиная с 31 марта достигнутую 3 июля 1974 года договоренность отка­заться от проведения подземных испытаний ядерного оружия мощностью свыше 150 килотонн. Он предложил опубликовать соответствующие сообщения.

СССР согласился. Это был хотя и небольшой, но все же конструктивный шаг в наших отношениях.

Однако в важнейших областях наших отношений администрация Форда все больше дрейфовала, а не направляла события. Брежнев же выжидал развития событий, хотя в тот момент вряд ли можно было рассчитывать на их улучшение. Надо сказать, что в наших двусторонних отношениях с США весной 1976 года, помимо ангольского фактора, появились дополнительные осложнения.

В конце марта заместитель заместителя госсекретаря Армитейдж сделал Воронцову представление о том, что сотрудникам американского посольства

СУГУБО ДОВЕРИТЕЛЬНО

Москве звонили по телефону и высказывали угрозы в связи с участившимися враждебными акциями против советских дипломатов и советских учреждений в Нью-Йорке и Вашингтоне.

Ему было сказано, что американским властям следовало бы активно искоренять известные и им, и нам первопричины нынешних взаимных раздражений - открытых и опасных акций против советских граждан и учреждений в США со стороны все еще остающейся безнаказанной кучки хулиганов и политических террористов. Особо злобствовала группа Кахане.

Надо сказать, что представлению Армитейджа предшествовала целая серия обращений нашего посольства в госдепартамент по поводу ряда враждебных акций против посольства и представительства СССР при ООН, а также против их сотрудников (обстрел здания советского жилого комплекса в Нью-Йорке; распространение эмигрантскими организациями листовок с указанием фамилий и адресов советских дипломатов - „агентов КГБ", в которых содержались также угрозы в их адрес; хулиганские выходки на улицах и в магазинах в отношении сотрудников наших учреждений и их жен; взрыв бомбы у представительства „Аэрофлота" в Нью-Йорке; убийство завхоза посольства; постоянные телефонные звонки в квартиры советских граждан с угрозами физической расправы, в посольство о заложенных якобы там бомбах). Обстановка создавалась крайне нервозная.

2 апреля Киссинджеру был заявлен „самый решительный протест" в связи с обстрелом ночью жилой части здания советского представительства при ООН в Нью-Йорке. В результате этого президент Форд опубликовал заявление, осуждающее „эти отвратительные действия". Наряды полицей­ских в штатском стали постоянно дежурить около представительства.

Соответственно Москва ответила организованной кампанией ответных угроз. Все это лишь обостряло без нужды советско-американские отноше­ния и создавало нервозную обстановку среди персонала посольств обеих стран, что вряд ли могло способствовать успеху переговоров по любым вопросам. Возможно, отчасти именно этого добивались организаторы провокаций в США. Особо враждебную роль играли американские средства массовой информации. Пожалуй, впервые назначение на работу в США в советском дипломатическом корпусе перестало рассматриваться как поощрение по службе. Жить в США стало неприятно и даже опасно.

В этой связи" вспоминается один эпизод. Как-то я возвращался из Москвы в США на спецсамолете (это был редкий случай, ибо обычно я летал на рейсовых самолетах).

График посадки самолетов в международном аэропорту имени Кеннеди

был напряженный. Они становились в воздухе „в очередь", в так называемую „воздушную этажерку", и, кружась по спирали, постепенно спускались к посадочной полосе. Встал в „этажерку" и наш самолет.

Неожиданно где-то на высоте около 1-2 километров пропала радиосвязь с

диспетчером аэропорта. Связь отсутствовала в течение 1-1,5 минуты. Наши встревоженные пилоты были вынуждены продолжать снижение, ориенти­руясь лишь визуально, хотя и была облачность. Короче, в течение этого времени могла возникнуть катастрофическая ситуация, так как вокруг было много самолетов.

как позже выяснилось, диспетчер был связан с одной антисоветской

нацией и в этот момент дал волю своим эмоциям - перестал контролировать снижение нашего самолета. К счастью, аварии удалось

ПРЕЗИДЕНТ США 353

избежать. Диспетчер был после этого уволен со службы. Мы не стали возбуждать против него уголовное дело (как нам предлагала американская сторона), учитывая общую неблагоприятную обстановку в стране.

Форд и Брежнев пытаются „выяснить отношения"

Советское руководство и президент Форд, конечно, не могли не заметить общее ухудшение отношений между обеими странами. Это стало предме­том переписки на высшем уровне.

В апреле Брежнев направил Форду письмо, в котором, в частности, с некоторым раздражением говорилось, что „те или иные временные особенности внутренней предвыборной ситуации в США не могут служить оправданием для того, чтобы ставить под удар все большое и ценное, что удалось с большим трудом достичь в советско-американских отношениях. На наш взгляд, требуется, особенно в нынешних условиях, принципиальность, с тем чтобы не оказаться во власти инерции политической борьбы, определяемой во многом конъюнктурными, привходящими обстоятельст­вами". Брежнев призывал Форда „взаимно проявить заботу о судьбе отношений между нашими странами".